Глава вторая. Серый ветер (1/2)

Жизнь безжалостна. Твой дом может разрушаться прямо у тебя на глазах, твои близкие – страдать, ты сам – пребывать в отчаянии, ей все едино. Колесо жизни катится по извилистой колее, давя божий виноград, не замечая людских бедствий.

Из соседского Аргоса прибыло посольство. Как было заведено, послы явились в Гайард, где им вежливо сообщили: Золотой Леопард в отъезде. Когда вернется, одному Митре ведомо. Ежели ваше дело не терпит отлагательства, вон там начинается дорога на Ферральбу. Попытайте счастья.

Послы сдержанно выразили недоумение нынешними порядками и всем кортежем проследовали в указанном направлении. Излагать пред герцогским ликом свое дело, давнее, как история мира. Еще один виток запутанной тяжбы между Аквилонией в лице Пуантена и Мессантией Аргосской. Касательно портов в нижнем течении Хорота и установления пошлин и сборов с товаров аквилонских купцов в аргосских портах.

Для разнообразия к набившим оскомину темам добавилась новенькая, только что с пылу, с жару, обсуждаемая вполголоса и тщательно завуалированными намеками. Мол, боги не обделили нынешнего дожа Аргоса потомством. Его младшая дочь Селестина на днях достигла совершеннолетия, и певцы на улицах Мессантии наперебой восхваляют красоту, ум и добродетель юной принцессы…

?Стервятники, – Леопард приязненно улыбался, внимая речам посла, – поднялись на крыло. Чуют поживу раньше всех. Высмотрели добычу и нацелились. Адалаис еще жива, а эти уже забрасывают сеть и высматривают, не блеснет ли чего полезного. Им не меньше нашего нужен мир и неиссякаемые доходы с речного судоходства, но, как и я, они чуют неладное. Король… а что – король? Можно издать тысячи законов и предписаний, но все рты в мире не заткнешь. Слухи ширятся, слухи ползут из города в город, из страны в страну, не ведая границ. Люди болтают на площади в базарный день. Люди задают вопросы. Люди спрашивают: отчего Леопард из Пуантена не спешит в трудный час в Тарантию, дабы облегчить ношу повелителя и друга? Отчего Пуантен ведет себя так, словно расплевался с вассальной клятвой и объявил себя независимым герцогством? Да потому, что все к тому и катится, прах его побери!..?– Мы весьма польщены вашим предложение и подумаем над ним в самое ближайшие время, – гладкая, веками обкатанная в дипломатических поединках формулировка. Означающая как вежливый отказ, так и вступление в ритуальный танец с приближениями и отдалениями, выторговыванием уступок и условий. Мы – вам, вы – нам, и все довольны. – Принцесса Селестина, равно как ее соотечественники, всегда может рассчитывать на наше гостеприимство и понимание…

?С этих предприимчивых рож ведь станется отписать в Мессантию и спешной эстафетой доставить принцессу в Гайард. Явить товар лицом, пока покупатель не успел передумать. Кто их знает, может, они даже это предусмотрели. Бедная девочка под видом купеческой дочки или захудалой дворянки мается на постоялом дворе в ожидании условного знака. Только добродетельных аргосских принцесс мне не хватало для полного счастья?.– По известным вам причинам в Ферральбе блюдут тишину и покой…– Наши сердечные пожелания скорейшего выздоровления герцогине, – ввернул посол.

– …Но было бы недопустимо лишать наших добрых друзей и соседей толики удовольствия, – Просперо мысленно скрипнул зубами. ?Скорейшего выздоровления?, ну как же, как же. – Мы рады видеть вас и ваших спутников на вечернем празднестве в вашу честь. К сожалению, празднество будет весьма умеренным. Мы непременно восстановим репутацию гостеприимного Пуантена – как только ее светлость вернется к нам…?И кто из нас прожженный лжец, а??

Поклоны, бесконечные поклоны и расшаркивания, блеск золотой мишуры и сияние ограненных камней в перстнях.

– Прием с танцами в такое время? – на сей раз тон Халька был почти спокойным, без желчи и язвительности. Видимо, бывший королевский архивариус вволю поразмыслил над давешней вспышкой гнева и осознал, насколько худой мир лучше доброй ссоры.– Не могу же я просто указать им на дверь, – с сожалением заметил Леопард. – Все будет скромно и благопристойно. Немного музыки, немного танцев, ужин в тесном кругу, все мирно расходятся по покоям. Ни фейерверков, ни плясок ночь напролет, ни беготни с факелами по садам в поисках сокровищ, ни ловли призраков. Ферральба и так больше смахивает на монастырь, чем на дворец. Иногда я спрашиваю себя, что я здесь делаю? – последнее вырывалось у Просперо непроизвольно, в память о былом доверии между ним и Хальком.– Поддерживаешь жену в ее страданиях, – отозвался барон Юсдаль.– Называя вещи своими именами, торчу под дверями в ожидании, когда наконец Нергал вспомнит о ней, – буркнул Просперо.– Жестоко говорить так об Адалаис, – сухо заметил Хальк.– Зато искренне. Не искренности ли ты от меня добивался? – напомнил Золотой Леопард. Хальк отмолчался, с нарочитой внимательностью разглядывая сквозь арочный проем суету прислуги в Оленьем зале. Там раскатывали ковры и расставляли столы, заменяли свечи в жирандолях и масло в лампах, крепили повсюду бесконечные цветочные гирлянды.

– В былые времена тут всем заправляла бы герцогиня, – негромко сказал Хальк.– А теперь заправляет мессир Тьореда, мой дворецкий, – в тон ему откликнулся Просперо. – Не нужно лишний раз язвить мою память. Я ничего не забыл, от первого мига моей встречи с Адалаис до нынешних тяжких дней. Не ты ли сам писал, якобы нет лучшего средства от душевных горестей, чем достойное исполнение надлежащих обязанностей? Вот я и стараюсь, как могу. Душу вкладываю в этот треклятый банкет. Чтобы аргосцы уехали довольными и перестали назойливо сватать мне свою принцессу Селестину.– Я такое говорил? Не помню, – отмахнулся Хальк. Однако сплетни о принцессе его слегка заинтересовали: – Что, у них и подходящая дева наготове?– Когда это Аргос оказывался не готов к изменению политической ситуации? – хмыкнул герцог. – Они с рождения обладают талантом чуять, откуда ветер дует и в какой миг он сменится. Сейчас аргоссцы решили сделать ставку на Пуантен.

– Согласишься? – прощупал почву Хальк.

– При живой-то супруге? – отбил выпад Леопард. – Вдобавок мне никогда не нравились аргосские дамы. Есть в них что-то от морских змей. Скрытные, таящиеся в камнях и норовящие куснуть исподтишка. Пусть принцесса обождет своей очереди. Я рассмотрю ее кандидатуру наравне с прочими претендентками.

– Их сбежится немало, – кивнул барон Юсдаль. Хрупкий мир между ними, казалось, был восстановлен – но надо ж такому случиться, что именно в этот миг в Олений зал забрела группка молодых придворных. К ним поспешил распорядитель, размахивая руками и со всем доступным вежеством убеждая приискать развлечений в ином месте. Незваные гости ограничились тем, что позаимствовали вазу с фруктами и кувшин вина, после чего удалились, пересмеиваясь.

Среди них затесался и Майлдаф-младший, издалека узнаваемый по диковинному наряду и белой шевелюре. Просперо не удержался от искушения поддразнить Халька:– Надо предложить Лиессину выступить нынешним вечером. Ручаюсь, в Аргосе не слыхивали подобных варварских мелодий. Посол будет в восторге. Ну, или постарается изобразить восторг.Хальк поджал губы:– Ты и так чрезмерно выделяешь его среди прочих.

– Он же гость, разве можно быть нелюбезным с гостями? – изогнул черную бровь Леопард. Барон Юсдаль уловил, что над ним подшучивают, и сделался мрачнее тучи.

Тщательно подготовленный вечер не задался. Все – и слуги Ферральбы, и придворные Леопарда – из кожи вон лезли, стараясь явить гостям исконный дух пуантенских застолий, легкий и непринужденный. Когда в разговорах сами собой рождаются искрометные остроты, лесть не наигранна, а комплименты не фальшивы. Но что-то шло не так. За каждой колонной, за каждой занавесью мерещилась окутанная темным покрывалом согбенная тень. Незримая хозяйка Ферральбы присаживалась за столы, чуть касаясь иссохшей рукой края бокала, смущенно улыбаясь гостям – и вспыхнувшая было легкомысленная беседа затихала сама собой.

На хорах играли лютнисты и выводили нежную мелодию флейты, а достойных певцов не сыскалось. Кто оказался не в голосе, кто отговаривался недавней болезнью, а кто, даже выйдя и сыграв выступление, начинал откровенно фальшивить. Аргосцы корчили сочувственные гримасы, осушая кубки за здравие хозяина и хозяйки. Леопард пребывал в крайнем неудовольствии, стараясь не показывать виду. Ферральба, неиссякаемый источник песен, где не нашлось ни одного достойного менестреля. Кто в эдакое поверит? Однако даже властителю Пуантена не под силу заставить певца хорошо спеть, если у того не лежит душа к исполнению. Музицирование и стихосложение в Пуантене считались деянием почти ритуальным, не терпящим праздности и требующим подходящего настроя. Можно сколько угодно ударять в лад по струнам и произносить складные строфы, но сердца слушающих не откликнутся. Нужно что-то еще, помимо твердой руки, внятного голоса и таланта вылавливать рифмы в потоке слов…– Ваша светлость, дурно это, коли гости скучают, – согласно традициям, младшему Майлдафу досталось место за столом в дальнем конце зала. Там, ниже пряностей, рассаживали гостей не самого знатного рода, по милостивому дозволению хозяина допущенных к торжеству. Бард чуть возвысил голос, без труда перекрыв равномерный гул беседующих и лившуюся с балкона сладкую мелодию. – Не будет тогда удачи хозяину дома… и близким его. Позволительно ли чужаку попытаться развеять чужую грусть?

– Вне всякого сомнения, – хотя темриец провел в Ферральбе почти три седмицы, Золотой Леопард ни разу толком с ним не разговаривал. Герцог мельком видел гостя с Полуночи, когда тот по приезде представлялся хозяину, много раз слышал его пение и смотрел на него издалека, а вот обычных речей с ним не вел. Лиессин изъяснялся на старинном диалекте аквилонского языка – хотя не исключено, что делал это для привлечения внимания.

Получив разрешение, Лиессин поднялся на помост для исполнителей, невозмутимо сбросил с плеча болтавшийся на ремне анриз и пристроил его на колене.

– Кто сей молодой человек? – вполголоса осведомился мессир Серранте, глава аргосского посольства. – Судя по обличью, уроженец Киммерии или Нордхейма?

– Это Лиессин, сын Бриана Майлдафа, наш гость из Аквилонии, – разъяснил герцог. – Он из Темры. Есть такая отдаленная и глухая провинция на самой границе с Киммерией, вы угадали. Лиессин именует себя странствующим бардом. Дороги и стечение обстоятельств привели его к нам, в Ферральбу.Анриз подал голос. Рожденные перебором струн, звуки потекли по залу, устремляясь ввысь, закручиваясь в упругую спираль. Лиессин выбрал странную манеру исполнения: он почти не повышал голоса, не играл интонациями, не выпевая, но скорее нашептывая слова. Его песнь совсем не подходила для праздника, она понуждала говорящих умолкать, вслушиваясь в шелестящий шепот. Он не развлекал праздных гостей, но заклинал одинокую тень успокоиться и повременить еще чуть-чуть, ее избавление грядет…– Встань со мной и выйди в поле,в поле ходит серый ветер,где пройдет он – остаетсясерое, как море, небо.Улетать или остаться -не тебе решать, не мне бы, -серый ветер разберется,кто ему назначен в долю.Серый ветер ходит в мире,сиры души собирая,прах, развеянный по свету,свет, затерянный средь праха.Я да ты молчим доколе,Солнце в небе догорает,а в глазах гуляет ветер,а круги его все шире...В наступившей тишине кто-то звонко и размеренно ударил кинжалом о край золотого бокала, наполнив зал чистым и ясным звоном, высшей степенью одобрения слушателей. Люди за столами сбрасывали невольное оцепенение, переглядываясь, переводили дух, торопливо подливая себе вина.Дамы стреляли глазками в певца и вопросительно косились на госпожу Хавьер. Она не обладала знатнейшим титулом среди присутствующих, она была и оставалась только старшей фрейлиной герцогини. То есть самой уважаемой женщиной Ферральбы после леди Эйкар. Мнение дамы Хавьер есть высказанное мнение и решение отсутствующей Адалаис.