Глава шестая. Тарантия. Плоэрмель. Лагарден. (2/2)
Ротан поругался с сестрой, восхищавшейся творениями из тайного собрания. Ему приходилось постоянно сдерживать свой язык и следить за всяким словом, чтобы ненароком не проболтаться в разговорах с отцом. Ротану хотелось проорать обвинения в лицо Хальку и посмотреть, как тот выкрутится с оправданиями. Теперь он понимал: именно из-за этого матушка оставила Халька. Утонченная, опытная леди Цинтия Целлиг быстро раскусила недостойного супруга, поняв, что тот никогда ее не любил. Должно быть, вечно нуждавшийся в средствах архивариус позарился на щедрое приданое. Хальк еще в юности потерял разум от Просперо Пуантенского и всегда видел только его одного. Наверное, Хальк даже спал с герцогом – ну, или грезил этой надеждой во снах и наяву. Ротану становилось противно только от одной мысли, что его отец мог находить удовольствие в объятиях мужчины.
Скандал в королевском семействе и вынужденный отъезд на закатные границы Ротан воспринял как истинное благословение небес. Тончайшая ниточка его терпения совсем истрепалась. В присутствии отца он едва мог вымученно процедить сквозь зубы два-три слова, а Хальк Юсдаль никак не мог взять в толк, что стряслось с любимым отпрыском и постоянно лез с расспросами.В Пущах к Ротану вернулись душевное равновесие и утраченная бодрость духа. В Пущах все было просто и понятно. Они с Конни вели незамысловатую жизнь следопытов-разведчиков, учились выживать в бескрайних лесах, смеялись и сражались рядом. Пущи не ведали искушений и двусмысленностей. Там не было и следа написанных отцом книг, бурлящих пьянящим развратом. Ротан мечтал о том, чтобы так оставалось всегда. Не нужны им никакая Тарантия и трон Льва, с них достаточно форта Чандар на берегу океана.
Все было хорошо, пока не прискакал Кламен. Ядовитая гадюка, затаившаяся в траве и вонзившая клыки в ногу беспечному Конни, вот он кто, эта подлая сволочь Эйкар. Убить его мало. Зачем, зачем Конни поддался на его уловки?
С того дня баронет Юсдаль начал избегать принца и неотлучной тенью следовавшего за ним Эйкара. Коннахар вел себя, как и раньше, исполнял обязанности в штабе командующими и ни словом не заикался о произошедшем. Возможно, Эйкар струхнул и придержал язык за зубами – и Конн пребывал в искреннем неведении, не догадываясь, что другу все известно.Ротан больше не ночевал в палатке, отмеченной знаком волчей пасти. Он забрал оттуда свои вещи, перебравшись в отрядный шатер. Ноги его не будет там, где околачивается Эйкар. Он даже выбросил свой спальник, на котором барахтались эти двое.
Помяни демона к ночи – и тот немедля престанет пред ясные очи. Около походного шатра третьего десятка нарисовался Кламен Эйкар, умудрявшийся даже после долго изнурительного перехода выглядеть так, словно отлучился с бала в королевском дворце.
- Конн спрашивает, куда ты запропастился, - невозмутимо заявил пуантенец. – Он решил, что префект Рул погнал тебя куда-то с поручением.
- А я здесь, как видишь, - раздраженно буркнул Ротан. Эйкар оценивающе покосился по сторонам:- Понимаю, тут тебе больше по душе. Знакомая обстановка и все такое. Однако Коннахар невесть по какой причуде желает видеть тебя рядом.
- Передай, я занят, - отрезал Ротан. – Приду, когда освобожусь. Или не приду.
- Принцам крови так не отвечают, - осуждающе покачал головой Кламен. И добавил вполголоса, словно рассуждая сам с собой: - В Гайарде я не раз встречал твоего отца, барона Юсдаля. Он произвел на меня впечатление человека образованного и весьма умудренного жизнью. Жаль, что ты не унаследовал его лучших качеств. Не понимаю, что в тебе находит Коннахар. Видимо, принц склонен слишком ценить нежные воспоминания детства. Даже не замечает, что его давний приятель вырос совершеннейшим деревенщиной, - Эйкар хмыкнул. – Попомни мои слова, недолго ты продержишься при дворе, коли не научишься вести себя подобающим образом.
- Тебя забыл спросить, кому и как мне подлизнуть.- О, - Кламен изящным движением заломил бровь, - мне послышалось, или здесь подает голос банальнейшая ревность? Остынь. Смирись с тем, что по счастливой случайности остаешься рядом с принцем. Взрослея, люди склонны отправлять друзей детства той же дорогой, которая суждена старым игрушкам – на свалку.
Ярость, смешанная в равных долях с бешенством и досадой, дурной волной ударила Ротану в голову. Все, о чем он мог сейчас думать – дотянуться до пуантенца и кулаками стереть с его смазливого лица эту снисходительную ухмылочку. Вбить язвительные словечки Кламену обратно в глотку вместе с осколками зубов.
Он не слишком отчетливо помнил, как взвился с бревна, ринувшись вперед и плечом врезавшись в Эйкара. Ему удалось сбить не ожидавшего нападения Кламена с ног. Упав вместе с пуатенцем, Ротан сгреб его за шиворот, заламывая руку – но поганец, извернувшись как болотная змея, вывернулся. Когда Ротан вскочил на ноги, Кламен уже стоял наготове, скалясь и перебрасывая из руки в руку кинжал с листовидным широким лезвием. Вокруг них быстро рос круг из обрадованно гомонящих зевак. Пуантенцев из свиты Эйкара, ринувшихся на выручку, немедля взяли в тумаки и отшвырнули назад:- А ну, не суйтесь под руку, не мешайте парням! Схлестнулись, значит, дело решают! Юсдаль, врежь ему! Юсдаль, ножа дать?..- С-свой найдется, - прошипел Ротан, выдергивая из ножен клинок старой боссонской ковки, ставший за год жизни в лесах ему надежным другом. Значит, вот как? Пуантенский выкормыш, дворцовый прихлебатель вздумал, якобы способен продержаться против следопыта из Пущи? Не бывать тому. Никогда в жизни не бывать!
Ротан пригнулся, отведя руку с ножом чуть вправо и ринувшись в атаку. Багровый туман ненависти застилал ему глаза, отчего Ротан пару раз промахнулся, не дотянувшись до противника. Кламен ловко выскальзывал из круга досягаемости, держась у самой его незримой границы, на расстоянии длины шага и вытянутой руки с клинком. Он уходил отбешеных выпадов Юсдаля, легко и грациозно вытанцовывая пляску смертоносной стали. Скрещиваясь на мгновение и плюясь искрами, взвизгивали кинжалы. Ротану удалось достать пуантенца, полоснув клинком по щеке и оставив глубокую, заплывшую кровью царапину. Кламен отомстил, стремительно пройдя впритирку с Ротаном. Кинжал в его руке метнулся вперед и вверх, взрезая одежду над ребрами. Мимолетное касание лезвия обожгло кожу ледяным кусачим огнем, и Юсдаля невольно повело влево.
Плюнь на раны, мысленно заорал на себя Ротан. Они не имеют значения. Все, что ему нужно – добраться до ненавистного выродка. Взрезать ему горло и с облегчением смотреть, как вытекает на зеленую траву алая пузырящаяся кровь. Тогда все станет по-прежнему.
Рыча и кособочась, Юсдаль разъяренным медведем попер на верткого противника. Крутанувшись вокруг себя как заправская танцовщица, Кламен пропустил его мимо. Перехватил клинок, ударив по хребту не острием, но тяжелым округлым навершием. Ротан взвыл от острой боли, молнией пронзившей хребет, неуклюже развернулся, вслепую полосуя воздух крест-накрест- и отлетел назад, сметенный могучим ударом. Протестующе вскрикнул Кламен – его тоже отшвырнули, прямо под ноги к зрителям.
- Прекратить, - Конн, озлобленный и гневный, пронесся сквозь толпу глазеющих солдат, вмешавшись в поединок. – Немедля. Не сметь! – он ударил Эйкара по руке, сжимавшей нож, и клинок рыбкой нырнул в смятую траву. – Довольно, я сказал! Эйкар, ступай к своим. Ты… ты пойдешь со мной, - он рывком поднял упавшего Ротана и, выворачивая руку, потащил к ближашему шатру. Откинул полотнище, сухо рявкнув замешкавшимся гвардейцам: - Вон отсюда.
Тех как ветром сдуло. Коннахар толкнул Ротана на жалобно скрипнувший парусиновый табурет и встал над ним, ткнув руки в бока.
- Какого демона ты вытворяешь, бабушку твою вперехлест? Пьян, что ли?Юсдаль прижал локоть к ребрам. По боку щекочуще стекало влажное и теплое, пропитывая складки одежды.
- Ротан! – рявкнул на него Коннахар. – Язык отсох?- Я… - с трудом выговорил Ротан. – Я не хотел… Он все испортил, я должен был убить его… - его опять шатнуло из стороны в сторону.
- Чтоб тебя вспучило, - с чувством произнес Конн, сообразив, что приятель не вышел из схватки целым и невредимым. - Сиди, не дергайся.Он содрал с Ротана порезанную куртку и рубаху, позаимствовал у ополченцев широкий бинт, и сквернословя сквозь зубы, натуго перетянул рану – так, как обучал лекарь в Чандаре и как им доводилось делать уже не раз. Закончив, Конн набросил на плечи приятеля сложенный плащ и уселся напротив на краю чужой койки.
- Ну зачем ты это сделал? – теперь его голос переполняло не бешенство, но искренняя горечь и недоумение. – Чем тебе Эйкар досадил?- Ты спишь с ним, - выдохнул Ротан. – Я видел.
- Да, ну и что с того? – дернул плечом Коннахар. – Это мое дело. И не повод учинять безобразную драку посреди лагеря.
Ротан беспомощно открыл и закрыл рот, не зная, что сказать. Он приготовился к тому, что Конни будет яростно все отрицать, и не ожидал, что принц вообще не сочтет свой поступок заслуживающим какого-то обсуждения.- Но это же… это грязно и мерзко! Это недостойно тебя! – он наконец нашел подходящие слова.
Коннахар долго молчал, пристально разглядывая холщовый пол палатки. Когда он наконец заговорил, Ротан вздрогнул от свинцовой тяжести его слов.
- Ротан. Я никогда тебе этого не говорил, а надо было давно сказать. Ты мой лучший друг. Нет, ты мне как брат. Ты как часть меня, без которой невозможно жить. Но даже самые преданные друзья и братья однажды вступают на перекресток, на котором их дороги могут разойтись. Мне нравится Кламен. В нем есть то, чего нет в тебе – но что меня волнует и занимает. Ты – мой друг. Он… он – это нечто иное, неужели ты не замечаешь разницы? Но дело даже не в этом, дружище… Совсем не в этом.
Конн вскинул голову, поймав взгляд Ротана и не отпуская его.
- Если верить пуантенцам, наши дела совсем хреновы. Мы ввязались в опасное дело – а когда и если доберемся до столицы, нам придется сплясать на острие меча. Ротан, мне жутко. Я опасаюсь, что скоро весь мой привычный мирок обрушится в пропасть. Что мне придется принять корону Аквилонии не спустя пять-шесть лет, как я надеялся, но еще до конца этого года. Вероятно, то же самое ждет и Кламена с венцом Пуантена. Мой отец правил долго и успешно, но я-то не мой отец! Мне позарез нужны союзники. Я должен знать, что Кламен Форальер не передумает и не отступит, когда мне потребуется его помощь. Пусть наш союз будет закреплен не только росчерками на пергаменте, но и клеймом на наших душах. Он мне необходим, Ротан. Он и верность пуантенцев. Понимаешь меня, Ротан?
Юсдаль зажмурился, вынудив себя склонить голову. Такие соображения совершенно не посещали его голову. Кламен в первую очередь признанный наследник Просперо Пуантенского, а уж потом все остальное. А он сам, если называть вещи своими именами, как это сделал сегодня язва Эйкар – всего лишь сын мелкопоместного барона из гандерского захолустья. Он не в состоянии привести в армию принца могучую дружину или снабдить его золотом. Зато все это в избытке имеется у Кламена Эйкара. Он готов отдать это Конни – потому что там, на морском берегу Пущ, их угораздило влюбиться. Это не похоть и не соблазн. Наверное, именно об этом пытался рассказать в своих книгах Хальк Юсдаль, а его сын был слишком молод и неопытен, чтобы понять. Треклятая сука любовь, что хохочет над чужими бедами.
- Кто мы теперь друг другу, Ротан? – тихо и требовательно вопросил Коннахар. – Друзья или нет?Ротан облизнул пересохшие губы. Рана под бинтом ныла, словно в крови растворилась частица яда. Коннахар ждал его ответа, разумного и взвешенного. Ответа, который был бы достоин мужа, а не взбалмошного юнца.
- Принц и верный подданный, - отчетливо выговорил баронет Юсдаль.
- Хорошо, - кивнул Коннахар. – Как верный подданный, ты сознаешь, что если вы опять затеете свару, Кламен вызовет мое сугубое неудовольствие, но вот тебя я буду вынужден отослать прочь? Мне бы очень этого не хотелось. Я нуждаюсь в твоей смекалке и твоих советах. Но свое мнение о том, с кем мне проводить дни и ночи впредь, пожалуйста, держи при себе. И наведайся к лекарю, пусть осмотрит рану.
Он развернулся и ушел, не дожидаясь ответа. Ротан смотрел ему вслед, борясь со странным, зыбким ощущением – только что он увидел Коннахара таким, каким принц станет лет через десять.
В сумерках Кламен тайком проскользнул в палатку, готовясь к долгим извинениям. Он же не намеревался всерьез устраивать поединок с давним приятелем Коннахара. Просто хотел слегка его подразнить, а баронет Юсдаль как с цепи сорвался…
Разговора толком не вышло – Конн с порога толкнул Эйкара на спальные мешки, уложил ничком и содрал штаны. Обычно принц был немного грубоватым, но чутким и понимающим, но не сегодня. Когда Эйкар в голос взвыл от боли и задергался, пытаясь вырваться и отползти, Конн ткнул его лицом в колючие шерстяные пледы, зло прошипев на ухо:- Из-за тебя я сегодня утратил друга. Так что или выметайся, или молчи и терпи.
Смирившись, Эйкар прикусил запястье, давя в горле судорожные всхлипы и вскрики, пока Конн тараном раз за разом врывался в его несчастную задницу. Когда все закончилось, Коннахар отвернулся и то ли сделал вид, что спит, то ли и в самом деле сразу заснул. В темноте палатки Кламен с трудом на ощупь отыскал свою одежду, натянул на себя и выполз наружу. Часовые неподалеку прикинулись слепыми и глухими, когда он, горбясь и отворачиваясь, прошмыгнул мимо.
Любовь требовательна. Она многое дарует, но многое и спрашивает взамен.После дневного перехода армия достигла знаменитых лавандовых холмов Лагардена – этот город издревле славился мастерами по изготовлению душистых масел и разнообразных притираний для женщин. Лилово-синяя, оранжевая и белая лаванда находилась в поре цветения, над холмами колыхалось теплое духовитое марево.
Умчавшиеся вперед разъезды дозорных вернулись со странными донесениями.- По дороге движется толпа, направляясь к городу. С полтыщи душ, а может, и больше. Держатся подобием колонны. В городе бьют в набат.
- Что за толпа? – уточнил префект Рул.
- Да тут такое дело, ваша светлость, - замялся вестник. – Не разобраться. Это точно не чья-то разгромленная дружина и не разбойничья шайка. На мятежных вилланов тоже не смахивают. Однако ж у некоторых мечи на поясе, некоторые идут с копьями, а другие тащат косы на пиках. Бредут без порядка, как овцы за вожаком – то рассыплются по холмам, то снова сойдутся на тракт. Маркитантского обоза при них нет, военных машин нет, и конных в сопровождении тоже нет. Эти люди выглядят городскими обывателями, согнанными с места войной, и они тащатся куда-то на закат огромной оравой. Мы приметили среди них раненых, а вот женщин – ни одной. Ни гулящих девиц, ни торговок.
- Любопытно, - высказался префект, обращаясь к ехавшему слева от него Коннахару. – Полагаю, стоит взглянуть, что это за сборище странников.
- Может, паломники? – высказал догадку Кламен.
- Могила святого Абергина находится в двадцати лигах отсюда к полудню, - добавил Ротан. – Однако групповые паломничества туда чаще устраивают ранней весной, в дни кончины святого. К тому же у паломников обязательно должна быть при себе большая статуя святого или стяги с его изображением. Над колонной несут какие-нибудь знамена или гербы?- Не замечено…
Коннахар чуть натянул поводья, отстав от префекта и послав ободряющий взгляд обоим своим спутникам. Примириться Кламену и Ротану не удалось, но стараниями Конна между ним установилось нечто вроде хрупкого перемирия. Безмолвное соглашение о том, что они не станут отравлять жизнь друг другу, но будут стараться ради единой общей цели – помогать Коннахару.
С потаенным злорадством Ротан отметил, что Эйкар теперь тоже смотрит на Конни с опаской и не спешит врываться в разговоры со своим драгоценным мнением. Видимо, на долю языкатого пуантенца тоже выпала добрая выволочка от принца, после чего Кламен присмирел и сделался вполне терпим.
По приказу мессира Тарсина пехота замедлила шаг, а конница выдвинулась вперед. За следующим плавным изгибом дороги открылась просторная котловина между холмами, куда неспешно вливался черный поток странствующей толпы.
Пропел рожок, и конная лавина устремилась вперед, широкой петлей охватывая непонятное сборище. Люди заметались, некоторые попытались собраться в защитное каре, но почти треть бросилась наутек через холмы. Петля неумолимо сжималась, вынуждая всех убегающих повернуть обратно, скатываясь в долину. Люди толкались и орали, сбивая друг друга с ног, кто-то пытался организовать сопротивление, но его никто не слушал. Всадники неслись бешеным смерчем, вытаптывая лавандовые кустики и сбивая людей, как овец, в паникующий и блеющий гурт. С вершины холма это выглядело как кишащее руками и головами темное месиво, порой вскипающее грязными водоворотами. Кое-где Ротан заметил робкие попытки замахнуться на конников, но те вовремя пришпоривали лошадей, оказываясь вне досягаемости копий и примотанных к древкам от грабель молотильных цепов.
- Вот теперь посмотрим, что к чему, - префект тронул коня с места, направляясь вниз по склону. Когда он подъехал ближе, толпа исторгла из себя долговязого плешивого типа в изодранном балахоне. Судя по темно-лиловому цвету рваного одеяния, некогда оно вполне могло быть рясой служителя Митры. Агрессивно выставив вперед крючковатый, как клюв хищной птицы, нос, плешивец раскатисто вопросил:- По какому праву вы чините препоны мирным путникам?
- Что-то не больно ваша орава смахивает на путников, тем более мирных, - с высоты конской спины мессир Тарсин окинул взором колышущуюся людскую массу. – Кто такие и куда путь держите?- Несем господне воздаяние нечестивым и неправедным! – отчеканил преводитель диковинной орды.
Озадаченно хмурившийся Кламен Эйкар при этих громких словах подпрыгнул в седле и, пнув каблуком недовольно заржавшего коня, сместился ближе к Тарсину и Конну.
- Это брат Джеролано, - вполголоса заявил он. – Точно, как я сразу его не признал? Это он. Тот самый неумеренно болтливый брат, из-за чьей хулы и клеветы вспыхнул мятеж в Гайарде.
- И куда ж вы шагаете с божьим воздаянием наперевес? – префект Рул кивнул, показывая, что слышал Кламена. Коннахар подобрался, вглядываясь в физиономию яростного проповедника. Тот казался весьма грозным и устрашающим, когда б не оттопыренные уши.
Брат Джеролано замялся с ответом. Это его и сгубило. Из гомонящей толпы бочком выдвинулся пожилой бордатый мужчина с дубинкой наперевес. Ловко замахнувшись, он обрушил свое оружие на затылок митрианца. Брат Джеролано всхрапнул и рухнул носом вперед, как падает подрубленное дерево. Мужчина, смахивавший на разорившегося купца в бегах, испуганно глянул на дело рук своих, отбросил дубинку и поднял руки.
- Вы чьих будете? – нерешительно спросил он. – Королевская армия или наемники с Боссонии?
- Вообще-то мы - пограничная стража Пиктских Пущ, - снисходительно растолковал префект Тарсин. – Но в данный миг выступаем под рукой принца Аквилонии. Коннахар, покажись будущим подданным. Ты сам-то кто будешь, добрый человек?
- Симоном меня кличут, - назвался бородач. Со всех сторон его подталкивали под бока, пытались нашептывать в уши, но он решительно отстранил непрошеных советчиков. – Симон Лавелья. Золотых дел мастер из Гайарда… бывший. Ваша милость, нам бы того… нам бы сдаться. Вашему высочеству или все едино кому. Будет с нас, постояли за веру истинную, непорочную. Мы засегда были герцогскими людьми, покуда он нам головы не заморочил, - мастер Лавелья злобно пнул под ребро поверженного проповедника. – Заберите его, а? Вот вернется его светлость, сгоряча объявит всех пособниками и заговорщиками, и развесит вдоль дорог в назидание. Мы как в наваждение впали, Митрой клянусь, э-э, ваше высочество! Не погубите, а? Жены дома плачут, дети безотцовщиной станут, по миру с сумой пойдут!
- В наваждение впали, ага, врите больше. Ферральбу кто восстанавливать будет? – со сварливыми интонациями скаредного шемитского ростовщика вдруг вопросил Кламен Форальер. – Разнесли герцогское фамильное владение по камешкам, а теперь плачутся, мол, простите их! Коннахар, не поддавайся. Никакого милосердия гнусным мятежникам!
- А это, извольте видеть, наследник Просперо и ваш будущий герцог, - с едким смешком представил Кламена обществу префект. – Мой вам совет, запомните этого юношу, да получше.
- Ваша светлость! – взвыл окончательно сдуревший от обилия звонких титулов Лавелья и грузно рухнул на колени. Кое-кто из толпы счел весьма разумным быстренько последовать его примеру. Оглушенный брат Джероламо пришел в себя, кряхтя, стеная и ощупывая разбитую голову. Клочья его редких пегих волос окрасились в ржаво-красный. – Слово даю, отстроим мы Ферральбу! Краше прежнего будет! Только пощадите!
- Коннахар? – мессир Рул повернулся к принцу. В прищуренных глазах префекта коварно взблескивали искры едва сдерживаемого смеха. – Решите уж с мессиром Эйкаром что-нибудь. Простите этих бедолаг или казните. Хотя где мы их вешать будем? В округе на десять лиг не сыскать ни единой приличной дубовой рощи. Одна лаванда растреклятая, - он сдавленно чихнул.
- Проповедника взять, связать и поместить под стражу, - медленно, взвешивая каждое слово, распорядился Конн. – Мастер Лавелья, встаньте. Мы принимаем ваше добровольное раскаяние и вашу сдачу. Постройте ваших людей в колонну и ведите к городу. Разобьете там лагерь. Господин префект, выделите охрану для сдавшихся. Не позволяйте никому уйти от правосудия, но чтоб никакого рукоприкладства, я ясно выразился? Мастер, завтра мессир Форальер выслушает ваших представителей и решит вашу участь.
Кламен скорбно закатил глаза. Что ж, его не раз предупреждали: ремесло правителя что тяжкое ярмо на шее. Потом он представил, как будет сидеть на склоне холма, подобно древним королям верша правый суд, и развеселился. Опять же, Коннахар в доброте своей не покинет его на растерзание толпе и наверняка задержится в Лагардене на денек-другой.
Мэр провинциального городка, ошарашенный таким внезапным явлением именитых гостей, безропотно вручил префекту Тарсину ключи от здания ратуши для размещения там принца Аквилонии и его сопровождающих. Некоторые сложности возникли с проповедником. Бросать его в темницу было как-то неловко. Какой-никакой, а все-таки служитель Митры Добросердечного. Помощник мэра предложил запереть брата Джеролано в пустующем чулане, благо там имелась крепкая дверь.
- Кламен, Ротан, бросайте все и за мной, - заявил Коннахар, едва перешагнув порог мэрии. – Потолкуем с непримиримым братом Джеролано. Хочу знать, какими ветрами его занесло в Лагарден, если, по твоим словам, он торжествовал победу в Гайарде.
Схлопотавший дубинкой и напрочь утративший доверие последователей митрианский проповедник изрядно подрастерял былой боевитости и скорчился в углу, как побитое животное. Узрев входящих к нему молодых людей, брат Джеролано задергался, тщетно пытаясь втиснуться в каменную стену, и вскинул руку, защищаясь.
- Я не хотел! – с привизгом выкрикнул он. – Не думал, что все так обернется!
Коннахар переглянулся с друзьями. Эйкар украдкой сделал жест, мол, дай мне сказать, и Конн слегка повел подбородком.
- Не думал, значит, - вкрадчиво начал Кламен, подходя ближе к брату Джеролано и присаживаясь на пустой бочонок с клеймом лагарденской парфюмерной мастерской. – А о чем же ты думал, святой брат, придя в Гайард и злобно клевеща на его правителя? О чем помышлял, когда твои подручные поджигали храм Милостивого сердца? Поведай, мы тоже хотим знать!
- Слушайте, ну мы же все люди и понимаем друг друга, - из вдохновенного проповедника, каким его видели на улицах и площадях Гайарда, брат Джеролано вдруг непостижимым образом преобразился в жуликоватого мелкого торговца, схваченного за руку при попытке обсчитать покупателя. – У всех нас есть слабости. Все допускают промахи. Ну не знал я, что она не дева, а вовсе мужняя жена, клянусь! А ее супруг, оказалось, вхож к самому мессиру Касталиусу, тарантийскому первосвященнику. Напел ему в уши, мессир Касталиус и повелел вышвырнуть меня из города. Мол, я позорю чистое имя веры. А у меня долги и кредиторы, в столице-то на жалование и подаяние особо не протянешь!Должно быть, что-то в выражении лица Коннахара неуловимо изменилось, потому что брат Джеролано зачастил быстрей:- Я ее не искал, она сама меня нашла!
- Кто? – тихим, невыразительным голосом спросил Коннахар.
- Одна благочестивая высокорожденная дама. Не знаю я ее имени! – с привизгом выкрикнул монах. - Не ведаю, хоть огнем палите и на части режьте! Она не назвалась, я не выспрашивал!
- Так. Дама. Все ясно, - вмешался Ротан. – Что хотела от тебя эта особа?- Чтобы я, проповедуя, отправился в Пуантен. Чтобы порицал на каждом перекрестке его герцогскую милость и возжигал в сердцах простых людей ненависть к нему, - просто ответил брат Джеролано. –Я хотел отказаться – ну кто в здравом уме отважится дергать за усы Золотого Леопарда? – но дама была очень щедра, а ее спутники – весьма настойчивы. Так что я с благодарностью принял ее пожертвование. Митра не обделил меня даром вдохновенного слова, я благополучно добрался до Гайарда, обретя в пути верных последователей. А дальше все пошло не так, - он с извиняющимся видом развел руками. – Я возмутил народ, как она того желала. Дама обещала обо всем позаботиться. Просперо отозовут в Тарантию, откуда он больше не вернется, а я получу остаток обещанного вознаграждения. Герцог исчез из Гайарда, это так, но и леди больше не присылала ко мне весточек. Я остался один-одиношенек в горящем городе. Пытался управлять мятежом, но люди разбегались. А потом заявились бароны Пуантенца и выбросили меня… нас из Гайарда. Ну, что мне оставалось делать? Я повел оставшихся со мной верных к границе Аквилонии, а гончие Леопарда гнались за нами по пятам…
- Гончие, значит, - со вкусом повторил Эйкар. – Конн, да этот проходимец просто-напросто смазывал пятки салом!
- Тихо, Кламен, - отмахнулся принц. - Значит, твоя благодетельница уверяла, что Просперо не вернется из Тарантии?
- Примерно так она и выразилась, - осторожно подтвердил брат Джеролано.
- И это случилось почти три седмицы назад, - без труда подсчитал Ротан. – Пока Кламен добрался до Пущ, пока мы собрали армию и дошли сюда…
- Кламен, тебе придется управляться с Пуантеном одному, - торопливо выдохнул Конн. – Стоянка с отдыхом отменяется. Мы сегодня же отправляемся в Тарантию – уповая на удачу и то, что мы не опоздаем.
- А с ним что прикажешь делать? – Кламен махнул рукой в сторону чуть воспрявшего духом проповедника.
- Что хочешь, - Коннахар потерял всякий интерес к брату Джеролано. - Брось его митрианскому ордену, пусть тамошние служители осудят его по своим законам. Или скорми псам. Идем к префекту, Ротан, пусть трубит срочный сбор.Но, прежде чем принц и его маленькое войско успели покинуть Лагарден, на подернутом лиловой дымкой горизонте возникли очертания конного войска и воздетых над ним знамен. Прищурившись, Кламен распознал знакомую с детства виноградную гроздь Консейранов, белого оленя семьи Уэльван и сплетенные в венок золотые соцветия шиповника, герб рода Сауселье. Следуя зову вассальной присяги семьи, объединившись, шли за головой удравшего проповедника.
?Отдать митрианцам, как бы не так?, - размышлял Кламен после знаменательной и непредвиденной встречи аквилонцев и пуантенцев под стенами Лагардена. Было много взволнованных расспросов, удивленных восклицаний, дружеских объятий и клятв верности. По слову Эйкара часть так вовремя появившихся пуантенских отрядов последовала за принцем к Тарантии. Мало ли что.
Конн умчался по тракту на Полночь, наскоро пообещав держать Кламена в курсе развития событий – и непременно встретиться снова. Умчался в столицу, оставив Кламена с горьким ощущением утраты, болзненно отдающимся под ребрами. Судьба подарила ему несколько головокружительно счастливых дней – и безжалостно разлучила. Он так наделся провести рядом с Конни хотя бы еще одну ночь, но дела королевства, как всегда, оказались неизмеримо важнее личных привязанностей. Что ж, Ротан Юсдаль отомщен, он опять станет довереннейшим спутником Коннахара Канаха. Он, Кламен Эйкар-и-Форальер, должен во исполнение данному герцогу обещания заботиться о благе Пуантена.
И первое, что он сделает по возвращении в Гайард – распорядится спалить брата Джеролано на площади Цветов перед разрушенным и разграбленным чернью замком Аскалрен. Может, истошные вопли проповедника послужат смягчающим бальзамом для его страдающего сердца. А забывшимся обывателям казнь наглядно докажет, что даже в отсутствие Леопарда в Пуантене сыщется твердая рука, способная призвать народ к порядку.
Бесстрастно смотря на обугливающееся в жадном пламени тело брата Джеролано, Кламен Эйкар вспоминал ночь на далеком морском берегу и сияние тысяч холодных звезд, отражавшихся в серых глазах Конни.