Глава шестая. Тарантия. Плоэрмель. Лагарден. (1/2)

На первый взгляд за год, проведенный Просперо в родных краях, аквилонская столица совсем не изменилась. Огромная и многогласная, раскинувшаяся по левому и правому берегам Хорота. Шумел речной порт, хлопали флаги и пёстрые паруса над множеством кораблей, от плоскодонных грузовых барж до изящных каракк.

Процессия, частью сопровождавшая, частью конвоировавшая герцога Пуантена, проехала под решетками и старинными тяжелыми арками Речных ворот, прокладывая дорогу меж крестьянских телег и путников. За воротами начиналась длинная и широкая улица Процессий, тянувшаяся мимо зажиточных кварталов почти до самого королевского замка.

Все было, как прежде – и совсем не так.

Прохожие на улицах, завидев большой отряд, спешили прижаться к стенам домов или торопливо юркали в подворотные арки. Не было ни певцов, ни бродячих артистов, ни одного помоста циркачей, прежде так любимых обывателями. С большого фонтана на площади Звезды убрали бронзовые статуи Укротителя Коней и Амазонки. Чьи-то жестокие руки разбили старинные мозаики на фасаде фамильного особняка баронов Вольстангов. Невесть куда подевалась мраморная пара, прозванная горожанами Влюбленными Принцессами. Две венценосные девы столько лет с надеждой тянули друг к другу руки над шумной торговой улицей. Пропал Охотник, вернувшийся с холмов – грубо вырубленный из черного гранита дикарь стоял на перекрестке улицы Процессий и Храмовой, с луком за плечами и копьем в руке. Около его ног обычно расставляли палатки торговцы свежей дичиной и шкурами, но сегодня Просперо не увидел рядом с пустым постаментом ни одного прилавка.

Стылый ветер пронесся по столице, похитив или разрушив привычные глазу памятники.

Прохожие, опознав Пуантенца, мешкали и сбивались с торопливого шага, провожая глазами кортеж. Золотой Леопард не расслышал ни приветственных выкриков, ни хотя бы проклятий. Обитатели Тарантии старательно делали вид, якобы их ничего не касается, кроме собственных дел, по которым они ужасно спешат. Прежде они непременно бы сбились в толпу и потянулись следом - в расчете на традиционно разбрасываемые серебряные талеры, да и просто так, поглазеть на проезжающего герцога со свитой. Но теперь настали другие времена. Никому не хотелось рисковать и приковывать к себе излишнее внимание. Да и патрулей городской стражи на площадях и перекрестках топталось более обычного.

- И давно у вас… так? – поинтересовался герцог у командовавшего отрядом королевских гвардейцев Аррунса Мастраны. Сотник Черных Драконов пожевал губами, прежде чем нехотя отозваться:

- Да с год уже…

- А статуи зачем убрали? – искренне недоумевал Просперо.- По распоряжению его величества, за непотребство и вопиющее распутство, - как по-писаному отчеканил Мастрана.

Золотой Леопард пожал плечами, задавшись безответным вопросом: какое запретное непотребство было обнаружено в исчезнувшей со своей колонны Подруге Морехода? Сияющая начищенной медью красотка в разлетающихся одеждах которое столетие трубила в рог, вращаясь на основании в зависимости от направления пролетающих над столицей ветров.

Бросив случайный взгляд вправо, Просперо заметил маленькую кучку горожан, сбившуюся около позорного столба. Забитый в ручные и ножные колодки человек слабо подергивался, подвергаясь наказанию кнутом.

Еще в самом начале своего правления Конан повелел уничтожить в столице все столбы для наказаний, назвав их позорящим страну черным наследием тирании Нумедидеса. Похоже, после почти двадцатилетнего отсутствия столбы вернулись на прежние места.

Кортеж достиг королевского обиталища. Алые и золотые камни зубчатых стен, стрельчатые окна в белом обрамлении, разноцветная черепица крыш и флаги с золотым силуэтом рычащего льва. Львиные морды скалились с запертых ворот, обшитых полосами черного железа – а ведь на памяти Просперо эти врата всегда стояли открытыми. Любой, почитающий себя несправделиво обиженным, мог явиться в Двор Прошений и быть выслушанным королевскими служащими. Конан и его окружение добились того, чтобы всякое заслуживающее внимания дело рассматривалось нижней палатой суда королевской скамьи либо канцелярией по делам столичных обывателей, и по нему в строгом согласии с законом непременно выносилось решение. Система была далека от идеальной и работала с перебоями, но впервые за столетия оказалась действенной.Гвардеец Мастраны дернул за цепочку сигнального колокола. На частый звон высунулся дозорный. Последовало долгое выяснение, кто, куда да по какой надобности. Наконец ворота медленно открылись. Просперо въехал в знакомый до последнего камешка Передний Двор, где прежде ему всегда были так рады. Вон там, на высоченном крылье в десяток ступенек, обычно стояли выходившие встречать долгожданного гостя Конан и Дженна, а потом к ним добавился подрастающий Коннахар. Но крыльцо, чьи колонны были обвиты черными лентами, пустовало, а доставивший пуантенцев в столицу Аррунс Мастрана явно пребывал в озадаченности – что, собственно, делать с арестованными дальше?

Просперо не собирался облегчать его задачу, спокойно ожидая. Подобная комедия не может затянуться надолго. Даже король обязан уделить внимание особе явившегося пуантенского герцога, второго человека в королевстве.

К сотнику торопливо, придерживая болтавшийся на боку меч, подбежал служака из Драконов. Обратился к начальству, докладывая и подозрительно косясь на пуантенцев.

- Ваших людей разместят в Соколиной башне, - сообщил Мастрана, спрыгивая со своей вороной кобылы. – Вашу светлость приказано сопроводить прямиком к его величеству.

Леопард благодушно кивнул, бросив поводья оказавшемуся рядом гвардейцу. Сейчас все и разъяснится. К Конану наконец-то вернулось его природное варварское здравомыслие. Он выслушает давнего друга и союзника, они выпьют в память усопшей королевы Дженны и поскорбят о утратах. А потом, как и прежде, они вместе решат, что делать со взбунтовавшимся Пуантеном и впавшей в отчаяние Аквилонией.

Он размашисто шагал следом за сотником Аррунсом, размышляя, как будет лучше выстроить предстоящий нелегкий разговор с королем и мимолетно отмечая признаки запустения во дворце. Предметы обстановки казались окутанными тонким облаком серой пыли. Картины и фрески потускнели и растрескались. Цветные витражные стекла утратили радующую глаз ослепительную яркость переливающихся красок. Многие из памятных Леопарду драгоценных безделушек исчезли со своих мест или валялись на полу, безжалостно расколотые и растоптанные тяжелым каблуком. Похоже, прислуге настрого запретили наводить порядок и даже прикасаться к сломанным вещам.

В озлобленности на судьбу Конан дошел до того, что невесть зачем сокрушил прекрасную модель ?Вестрела?, корабля, на котором с верной командой некогда бороздил просторы Закатного океана. Лишенный высоких мачт и расколотый вдоль корпуса стремительный парусник из зингарской сосны теперь выглядел жертвой свирепого кораблекрушения. Просперо внезапно захотелось поднять ни в чем не повинный ?Вестрел?. Отправить слуг за искусным мастером-краснодревщиком, чтобы тот восстановил искалеченный кораблик.

Топотавший впереди и звякавший шпорами Мастрана распахнул очередную дверь, отбросив в сторону висевшие изнутри тяжелые занавеси. Занятый своими мыслями Просперо шагнул в проем, слишком поздноуловив краем глаза промельк летящего сверху чего-то темного. Леопард шарахнулся в сторону, отчего нацеленный ему в затылок удар пошел боком, угодив в висок. Просперо шатнуло из стороны в сторону, он привычно бросил руку к бедру и отсутствующей шпаге – но тут его настиг второй удар, куда более сильный. Падая, Золотой Леопард еще слышал голос орущего на кого-то Мастраны – а потом вокруг сгустилась наполненная кровавыми вспышками липкая темнота.

…Ему выплеснули в лицо ведро затхлой воды. Уплывшее в неведомые темные глубины сознание вернулось долгим тошнотворным рывком. Просперо затряс головой, потянулся утереться ладонью – прежде чем обрушить на неведмых противников испепеляющую милость высокопробного герцогского гнева.

Рука дернулась и застыла на месте. Леопард озадаченно сморгнул, с некоторым затруднением осознавая, что случилось и где он находится. Настораживала и незнакомая жесткая тяжесть, сомкнувшаяся вокруг запястья, и то странное обстоятельство, что ему было непривычно холодно и жестко.

Рассудок Просперо Форальера наконец полностью вернулся к нему. Вместе со слухом, обонянием и прочими чувствами. Золотой Леопард повел головой влево-вправо, не вполне доверяя своим глазам.

Он находился в камере. В тюремной камере, достаточно просторной, чтобы вместить с десяток заключенных. С влажными каменными стенами и совершенно без окон, освещенной парой трещащих в сыром воздухе факелов и яркой масляной лампой, стоявшей на массивной скамье. Он сидел, привалившись спиной к стене. Кто-то содрал с него богатый дорожный наряд, оставив только исподнее. Перстни, украшения и браслеты исчезли. На виске и щеке тянущей коркой запеклась кровь. Его руки были скованы. Он машинально поднял соединенные вместе ладони ближе к лицу, и тогда предостерегающе звякнула цепь, тянувшаяся от наручников вниз, к ногам.

Всякое случалось в бурной жизни Золотого Леопарда Пуантена, но приходить в себя в застенках ему никогда не доводилось. Похоже, он опять недооценил серьезность угрозы. Что ж, тюрьма так тюрьма. Из любой тюрьмы рано или поздно сыщется выход, особенно если вы герцог пуантенский. Осталось узнать, за какие провинности он сюда угодил и кто его тюремщики.

Черная тень неподалеку шевельнулась и неловко попятилась, гремя жестяным ведром. Похоже,именно этот человек только что окатил обеспамятевшего Леопарда водой, дабы тот поскорее очухался.

- Эй! – рявкнула в темноту разъяренная пуантенская светлость. – Я в вашу клоаку на постой не напрашивался! Кто старший в этом вонючем крысятнике?..Тень с ведром спешно угромыхала вдоль по стеночке, уступив место кому-то высокому, почти достигавшему макушкой нависающего потолка.

- Я старший, - сухим, надтреснутым басом обронил верзила. Вместе с ним к закованному в цепи пленнику приблизились с десяток вошедших в помещение человек. Один из них, невысокого росточка и слишком тонкого для мужчины сложения, поднял лампу повыше. Качающиеся лучи света выхватили из темноты очертания знакомого лица.

Не ведавший страха Пуантенский Леопард содрогнулся.

На него сверху вниз смотрел давний друг, верный союзник и боевой товарищ. Тот, с которым они всегда были заодно. С кем Леопард делил радости и горести, успехи и поражения. Конан Канах, уроженец далекой полуночной Киммерии, лучший из мечей по найму в пределах Закатного материка, король Аквилонии и сопредельных земель. Варвар выглядел осунувшимся и изрядно постаревшим. Прежде ярко-синие глаза поблекли изнутри, став пустыми и бесчувственными. Разум непобедимого в битвах короля пребывал вовне, странствуя по известным только ему глухим, окольным тропам.

- К-конан, - растерянно пробормотал Просперо. – Конан. Что все это значит?

- Воздаяние, - медленно, точно слова скользкими змеями увертывались от него и не давались в руки, сказал король. – Ты предал меня. Предал Аквилонию. Ты заговорщик, умышлявший на основы королевства. Развратник и мужеложец.

Просперо облизнул ставшие сухими губы. В былые времена он рассмеялся бы, беспечно отмахнувшись: ?Да, как есть развратник, и что в этом дурного??. Но теперь его положение с каждым мгновением становилось все хуже и хуже. Он заточен в каменном мешке, неизвестно, что с его людьми – может, они все мертвы? – и пребывающий не в себе король обвиняет его в том, чего он не совершал.

- Допустим, - Леопард заставил свой голос звучать твердо. – Тогда по законам королевства и праву своего происхождения я требую суда. Пусть предстанут свидетели и соучастники моих преступлений. Пусть неподкупным судьям будут явлены доказательства моего отступничества от вассальной клятвы и дан ответ – ради чего я предал своего сюзерена?

Показалсь или нет, в глазах Конана мелькнуло некое подобие понимания? Он нахмурился, склонил массивную голову. Бык на ристалище, внезапно упустивший из виду верткого противника с алым плащом в руках.

Тонкий силуэт с лампой подался ближе к королю, слегка коснувшись его плеча. Теперь Просперо был убежден, что Конана в темницу сопровождала женщина. Женщина в мужском одеянии, но тем не менее – женщина.- Конан, - попытался воззвать к здравому смыслу варвара Леопард, - ты отлично знаешь, я не совершал и не мог совершить ничего подобного. Мы всегда были заодно. Больше всего на свете я сейчас сочувствую твоему горю. Нет ничего горше, чем утратить близкую душу. Ты в скорби, и эта скорбь замутила твой рассудок. Не знаю, кто нашептал тебе о заговорах в Пуантене, но клянусь честью и всем, что было между нами – это ложь. Ложь от первого до последнего слова. Нацеленная лишь на одно – посеять раздор между Аквилонией и Пуантеном. Мы не должны этого допустить.

- Не должны, - отсутствующим, далеким голосом повторил Конан. – Да. Не должны.

- Прикажи расковать меня и мы поговорим, - Просперо украдкой перевел дух, взывая ко всем богам, дабы те улучили мгновение подать ему помощь и окончательно вразумили короля. – Ты расскажешь мне, что тут творится. Кто клевещет на Пуантен и на меня…

Таинственная спутница Конана, взволновавшись, привстала на цыпочки и зашептала в ухо варвару. Не дослушав, он мановением руки отстранил даму, едва не сбив ее с ног.

- Умолкни! – взревел он с яростью былых времен, заставив факелы затрепетать. – Ни единому твоему слову нет веры! Даже в названные сыновья ты избрал себе шлюху мужеска пола! Ты не достоин суда! А твоих треклятых соучастниковназовешь сам, прямо здесь и сейчас! Взять его!..Даже со скованными руками и ногами Просперо отбивался от напавших со всех сторон тюремщиков, как зверь, изображенный на его фамильном гербе. Он орал до хрипоты, взывая к королю, напоминая обо всем, что они пережили вместе. Тщетно – его распластали ничком на скамье, и перед лицом Золотого Леопарда возникло ведро, до краев полное грязной, мутной жижи.

- Нет! – выкрикнул он за мгновение до того, как жесткая рука сгребла его за волосы, ткнув лицом в воду. Задыхаясь, ощущая, как горят раздираемые без воздуха легкие, он вдруг всецело осознал леденящий, безрассудный ужас всего, что с ним случилось. Никто не знает, что он здесь. Никто не придет ему на помощь. Он думал, что едет на встречу с охваченным горечью потери другом, а угодил в темницу к одержимому безумцу. По слову короля его будут терзать до тех пор, пока он не признается в том, что пожелает услышать Конан.Или не умрет.В Плоэрмеле неотступно преследовавший смешанный кортеж из пуантенцев и Черных Драконов Льоу Майлдаф отстал. Чалая кобыла из герцогских конюшен потеряла подкову, захромала на правую переднюю и наотрез отказалась скакать по тракту дальше. Когда Льоу наподдал ей каблуками в бока, кобылица заартачилась и снова скинула всадника в канаву, полную грязи.

Леопард и его конвой проследовали дальше на Полдень. Лиессин заметался по городку в поисках новой лошади. Чалую он продал местному кузнецу, слишком поздно смекнув, что зря не стал торговаться и в итоге здорово продешевил.Убегая из охваченного мятежом города, Льоу не озаботился прихватить с собой кошелек. И, если кобыла вполне соглашалась жевать придорожную траву, то прголодавшийся темриец с грустью вспоминал роскошь накрытых столов в Ферральбе. В пути ему повезло натолкнуться на бродячих торговцев, согласившихся за пересказ новостей из Гайарда поделиться хлебом и сыром. В другой раз он перекусил со смешливыми девицами, собиравшими виноград. Одна из них, милая толстушка с роскошными косами, напропалую строила глазки, намекая, что сарай с прессом для давки ягод сейчас как раз пустует.Но Льоу было не до девиц, пусть даже таких доступных.

С девушками он встретился минувшим вечером, а сейчас предстояло решить, какую часть выручки за лошадь допустимо потратить на утоление ноющей пустоты в желудке.Будь у него анриз, он заглянул бы в ближайшую таверну и через час-другой обеспечил себе и добрый обед, и конягу, способную шустро домчать его до столицы.Но анриза нет. Анриз остался в Гайарде. Драгоценная арфа вряд ли когда-нибудь вернется к законному владельцу. А до Тарантии еще два дня пути.

Льоу вздохнул, сынова раз пересчитал монеты и свернул к трактиру под вывеской ?Золотая курочка?. По здешней традиции часть столов разместили под полосатым навесом прямо на улице. Лиессин присел за одним из пустующих столов, окликнул разносившую подносы служанку и спросил чего-нибудь из местной кухни, да пошустрее. Женщина средних лет закивала и неторопливо уплыла в дом. Майлдаф тоскливо смотрел на пустую, выжженную солнцем улицу городка, спрашивая себя, на кой ляд он сломя голову несется в Тарантию. Он не в силах помочь Просперо в его бедах. Он вообще никому не в силах помочь. Вряд ли Золотой Леопард вообще пожелает снова услышать имя барда из Темры. Но Льоу не мог поступить иначе. Может, в горячности он и наговорил лишнего, но у него большене оставалось сил держать все в себе. Порой ему казалось, что его сердце сейчас разорвется напополам, и это будет лучшим исходом из всех возможных. Он не может любить Просперо. Не должен. Это порочно и запретно.

Вот так, предаваясь самоуничижению, Льоу едва не упустил из вида всадника, появившегося в дальнем конце улицы. Всадник ехал на упитанном сером коне, ведя в поводу заводную лошадь, иозирался по сторонам в поисках достойного места, где можно передохнуть и перекусить. Лиессин без труда узнал грузного господина с цепким взглядом – мессир Хальк Юсдаль, отец Меллис. Успевший своевременно отбыть из Гайарда до того, как там заварилась каша из неприятностей. Но барон Юсдаль вроде как уехал в Бельверус? И куда подевалась барышня Меллис?

Поколебавшись, Лиессин высунулся из-под навеса, окликнув:- Мессир барон!

- Майлдаф? – Юсдаль выглядел не менее изумленным столь неожиданной встречей. – Я думал, ты в Гайарде… - он оглядел трактир, утер пот со лба и решительно полез вон из седла. Основательно устроившись широченным седалищем на скамье и спросив для начала кувшин местного вина, барон решительно потребовал:

- Ну-ка излагай.Как тебя сюда занесло?- А где Меллис? – первым делом спросил Лиессин. – Мне… мне так жаль, что я не сумел ее защитить.

Хальк утробно вздохнул и как-то обмяк:- Парень, если б не ты, она вообще бы живой не выбралась. Так что теперь за мной должок. А Меллис… Приехал друг ее матери и увез мою девочку в Ианту. Врачевать разбитое сердце.Понимаешь ли, - Юсдаль обреченно сунул нос в кружку, - Меллис по юности лет малость не разобралась, в кого ее угораздило влюбиться. И запуталась. Я ничем не могу ей помочь. Вот и отправил ее в Ианту. Пусть поживет у сестер Иштар, они-то знают, как бороться с эдакой напастью… Решил, незачем таскаться следом за ней и хлопать крыльями, как наседка. Она ведь почти взрослая. Я не хотел этого замечать, думал, у меня еще есть год-другой, пока она маленькая… А она выросла. Моя крошка Меллис выросла. Зачем ей теперь дряхлый сварливый папаша? Помахал им на прощание и свернул на Полночь. Навещу старых друзей в Танасуле да Галпаране, загляну последний раз в столицу и будет с меня. Все кончилось. Уеду я в Юсдаль. Буду сидеть и писать воспоминания… Так чего ты здесь околачиваешься в гордом одиночестве, а?

- Добираюсь в Тарантию, - признался Льоу. – У меня в дороге лошадь охромела, а другую купить не на что…

- И чего ты там позабыл?

- А. Точно. Вы же не знаете, - сообразил темриец. – Герцог сумел вырваться из Гайарда и ехал в Орволан за подмогой. На тракте неподалеку от Звездного моста его арестовали.

- Кто? – оторопел барон Юсдаль.

- Черные Драконы с королевским указом.

- Врешь! – раненым кабаном взревел Хальк. Посетители за дальним столом недоуменно оглянулись на его крик, и побагровевший барон перешел на яростный шепот: - Не может такого быть!

- Я все видел собственными глазами.

- О-о, боги мои, боги, - застенал Хальк. Схватился обеими руками за голову и заколыхался из стороны в сторону, как старый шемит на молитве. – Что ж такое творится в королевстве, прах вас всех побери!.. Что за напасть, кого из богов мы прогневали?.. Неужто мало того, что мы уже пережили?.. – он обрвал причитания, буравя Льоу пристальным, нехорошим взором: - Так. Сейчас доставят обед, и я немедля отправляюсь в Тарантию.

- И что вы там намерены делать, в одиночку штурмовать королевский дворец? – уныло съязвил бард.Хальк сурово ткнул в его сторону пальцем:- Ты. Придержи-ка язык. Знаю, Просперо тебе благоволил, но его здесь нет. Я прошел с герцогом огонь и воду, и я этого не оставлю. Ты не видел короля в последние месяцы, а я видел. С него станется содрать с Леопарда шкуру себе на сапоги и даже не понять, что он творит. Я этого не допущу. Еще не знаю как, но не допущу, - он накинулся на принесенную служанкой тарелку с жарениной. Лиессин смотрел на него, недоумевая. Грузный, нескладный, шумливый бывший архивариус всерьез намеревался ехать выручать Пуантенца, пока он сидел тут, тоскуя о своей погубленной жизни и горестных неудачах.

- Лошадь не одолжите? Я расплачусь, как доберемся до столицы.

Барон Юсдаль прищурился:- Ага. Вот мы как заговорили. Но у меня хотя бы сыщутся знакомцы в королевском дворце, а у тебя что?..

- Я могу быть вам полезным. И вы передо мной в долгу, - торопливо напомнил Лиессин. – Возьмите меня с собой. Помогите добраться до столицы.

Хальк устало прикрыл глаза. Смешная штука жизнь. Вот сидят напротив двое амантов Золотого Леопарда. Былой и нынешний. Старый и молодой. Он, облысевший и седой, злоязычный и разочарованный. Майлдаф из Темры, юный, полный сил и бьющего через край таланта, мгновенно переходящий от отчаяния к надежде, с сияющими зеленью глазами. Как Хальк Юсдаль не пытался искренне возненавидеть молодого человека, у него ничего не выходило. Может, оттого что Майлдаф, как и он сам, был сочинителем?А может, потому что где-то в потаенных глубинах души Хальк Юсдаль одобрял выбор герцога?- Едем, - принял решение Хальк. – Дожевывай – и в седло.

Вышедшая из Чандара маленькая армия на удивление споро одолела извилистое Зеленопутье. Как было условлено, в форте Тусцелан ожидали дополнительные силы; объединившись, пехота и конница двинулись к пределам Боссонской марки. По указанию префекта Тарсина, подорожные заставы Боссонии и Таурана они обошли по холмам и лесам, таясь и соблюдая скрытность. Коннахар без труда смекнул – это разумная мера для того, чтобы избежать преждевременного распространения слухов. Армия перемещалась по стране, по удачному стечению обстоятельств оставаясь невидимой для королевских соглядатаев.

Они вышли к истокам Алиманы и обещанному новому тракту, плотно усыпанному светлым битым камнем. Здесь префект Рул скомандовал разбить лагерь и дать передохнуть людям и лошадям, прежде чем выдвинуться дальше, к Гайарду.

Армейские дела шли превосходно, чего нельзя сказать о состоянии разума баронета Ротана Юсдаля. Ротан пребывал в смятении чувств, основым из которых были с трудом сдерживаемая ярость и стремление прикончить Кламена Эйкара.

Суть тайны, связавшей на морском берегу Коннахара и молодого путаненца, Ротан постиг на второй или третий день похода. Подошел к концу его черед исполнять обязанности ординарца при префекте. Дело шло к ночи, и, сдав пост следующему порученцу, Ротан в надежде крепко вздремнуть прямым ходом направился к палатке, которую они с Конни делили на двоих. Одной из немногих привилегий принца было разрешение ночевать отдельно, а не в большом шатре на десяток человек – но в остальном его походное жилище ничем не выделялась. Обычная холщовая палатка на четырех опорных шестах, изрядно потрепанная ветрами и дождями, прожженная в нескольких местах и заштопанная лично Коннахаром. Чтобы не спутать ее с прочими в армейском хранилище Чандара, следопыты намалевали на входном полотнище оскаленную волчью пасть.

Без труда отыскав палатку, Ротан развязал шнуры и юркнул внутрь - в спертое тепло и желтоватый сумрак масляной плошки. Он хотел окликнуть Конна, спит тот или еще нет, но прикусил язык.

На сваленных в кучу спальных мешках удобно устроились двое. У Ротана не возникло ни малейшего сомнения, чем они так самозабвенно заняты, что не заметили объявившегося в палатке человека. Юсдаль завистливо хмыкнул: пройдоха Конни даже на марше умудрился найти девчонку и скрытно протащить ее через многолюдный лагерь в палатку. Отлично, им не впервой делить одну красотку на двоих. Сон подождет, раз появился неожиданный шанс развлечься.

На взгляд Ротана, ерзавшая под усердно работавшим бедрами Конни чернявая девица выглядела довольно симпатичной, хотя и излишне крепкого сложения. Сам он предпочитал девчонок попышнее, чтоб в постели было за что подержаться. Конни же вечно искал подружек, фигурой и повадкой смахивающих на Ашореми в ее ипостаси лесной охотницы. В Чандаре у них была как раз такая – дочка старого следопыта и сама недурная лучница. После бурных ночей с ней Ротан всякий раз чувствовал себя объезженным жеребцом, а Коннахару она нравилась.

Кудрявая девчонка расслабленно повернула голову, подставляя шею под настойчивые губы Конни, и Ротан встретился с ней взглядом. Все слова, которые он намеревался сказать, мерзлым ледяным комом застряли в горле.Кламен диа Эйкар-и-Форальер послал ему ленивую, полусонную улыбку. Мягким шепотом, округляя яркие губы, произнес какие-то слова. Может быть, ?уйди отсюда?, хотя с равной вероятностью это могло быть ?иди сюда?.

Ротан оцепенело таращился еще несколько долгих ударов сердца. В память невольно впечатались раскаленным клеймом странные, нелепые мелочи. Напрягшееся плечо Конна, его изогнутая поясница и капельки пота, скатывающиеся по бедру. Широко раскинутые в стороны ноги Кламена, и впрямь длинные и стройные как у девушки. Запрокинутое лицо пуантенца и застывшее на нем выражение яростной сосредоточенности. Размеренные, сильные движения, которыми Коннахар вбивал себя в чужое податливое тело – и готовность распластанного на спине Кламена дать Конни все, что тому будет угодно пожелать.

Закусив губу, Ротан стремглав выскочил из палатки. Молясь о том, чтобы Коннахар не узнал о его кратковременном присутствии. Хотя Кламен заметил его и наверняка разболтает. Может, они вместе посмеются над тем, каким законченным идиотом выглядел Ротан Юсдаль, потрясенно таращась на них.

Ротан и Коннахар оба родились в покоях тарантийского двора с разницей в полгода: Конни увидел свет на зимний Самхайн, Ротан – в начале лета. Они пришлись друг другу по душе, еще когда были неразумными пацанами, способными удариться в рев из-за невозможности поделить приглянувшуюся игрушку. Сын короля и сын хранителя архивов росли и взрослели рядом, деля радости и горести открытия нового мира. Они всегда были вместе. Ротан даже не мог представить себе такой ситуации, в которой Коннахар скроет от него что-то. Они ведь лучшие друзья.

А судьбе было угодно столкнуть их с этим смазливым юнцом с Полудня. Который явился незваным и испортил все, что было хорошего между ним и Конни. Теперь-то понятно, какого ляда они столько возились в море. Плавали наперегонки, ха. Именно тогда Кламен коварно соблазнил простодушного Конни. Все они там, в Пуантене, такие – все равно где, все едино, с кем, лишь бы по-быстрому утолить похоть.

Ротан несся по дремлющему лагерю, не разбирая дороги и чувствуя, как от удушливого стыда полыхает лицо.

Ротан Юсдаль ведал секрет. Маленькую грязную тайну, которой не собирался делиться ни с кем.

Собственно, первой на эту тайну наткнулась Меллис. Несколько дней сестрица выглядела, как самодовольная кошка, разорившая огромное мышиное гнездо, и держалась загадочно. Ротан выспрашивал и так, и эдак, но Меллис стойко хранила молчание. В конце концов Ротан нанес сестре коварный удар в самое сердце: заявил, что Меллис наверняка втюрилась в какого-нибудь проходимца, понесла и скоро притащит в подоле вопящий комок. Любящая сестра обозвала его дурнем, взяла нерушимую клятву молчать и повела за собой в дворцовые архивы.

Оба отпрыска барона Юсдаля знали, что их родитель на досуге увлекается сочинительством. Под настроение отец рассказывал им на сон грядущий удивительнейшие сказки, после которых дети видели самые яркие сны. Подрастая, Ротан, Меллис и Коннахар с увлечением читали книги Гая Петрониуса и с нетерпением ожидали появления новых романов.

Рыская по огромной библиотеке замка, Меллис нашла секретный архив отца. Разумеется, она немедля сунула туда свой любопытный нос.

- Когда я вырасту, я научусь писать так же. Или лучше, - серьезно и решительно заявила она брату, распахнув потаенный шкафчик с десятком томиков. – Выносить их отсюда я боюсь. Читай, я покараулю. Если кто сунется в библиотеку – свистну.

Ротан прочел книги из тайника от корки до корки. Они были хороши – как и все, что выходило из-под пера их отца. Они были романами о любви – да только совсем не такой, о которой привык читать и слышать Ротан Юсдаль. В этих книгах любовь представала в тысяче разных обличий. Она была порочной и возвышающей, запретной и желанной, извращенной и дурманящей разум. Ради обладания предметом своих страстей герои этих книг убивали и предавали, ставили на кон свои души и совершали множество недостойных деяний. Прекрасные женщины пренебрегали рыцарями, совершавшими подвиги во имя своих дам, предпочитая упасть в объятия чудовищ. Мужчины делали выбор в пользу верных соратников и очаровательно-порочных юнцов, разбивая сердца подругам и вызывая ненависть родни. Демоны странствовали по миру, прикидываясь людьми в поисках взаимных чувств – и находили отклик лишь в сердцах продажных женщин, отдающихся любому, но способных преданно хранить верность и чистоту. Боги играли людскими судьбами, ставя их на кон и безжалостно растаптывая тех, кто правдой или ложью умудрялся одержать верх в этом изначально несправделивом состязании.

В мире этих книг все было не так. Все искажалось, как в кривом зеркале.

Будучи постарше сестры и чуть более проницательным, Ротан прежде Меллис догадался о том, что под красочынми масками персонажей отец скрыл имена и поступки реальных людей. Ротан без труда распознал его королевское величество и Золотого Леопарда Пуантена, главу Департамента добрососедских отношений и конфидентов немедийской тайной службы, королеву Чабелу Зингарскую и некогда великого, а ныне покойного мага Тот-Амона. Узнал он и собственного отца – и последолго не мог отделаться от ощущения, что страницы прочитанных книг измазаны в невидимой, но липкой, приставучей грязи. Как он не тер руки твердой пемзой и даже едкой щелочью, противная скользкая липкость не исчезла.