Глава четвертая. Гайард (2/2)

– Я Лиессин. Лиессин Майлдаф, – после некоторой заминки вспомнил бард. Охнул, ощутив, как у него зверски болит все, от самой маленькой косточки в запястье до всех наперечет ребер. Во рту стоял кислый медный привкус. Проведя языком по зубам, Майлдаф обнаружил, что передние снизу и сверху качаются. Хоть не выбили, на том спасибо. Раз только качаются, значит, врастут обратно. Вроде ничего не сломано, руки целы, пальцы целы… – Меллис?– В порядке твоя барышня, – рядом с топчаном возник полноватый мужчина средних лет, с морщинистым и обветренным лицом. Преждевременно поседевшая шевелюра, висячие усы, прищур охотника или стрелка, привыкшего целиться из лука. Траурная лента на рукаве камзола, как у всех при дворе, но на придворного не похож. – Милая девочка, добрая душа. Забегала тебя проведать, вся зареванная. Но барышне свезло, не то, что нам. Уехала она.

– Куда? – с трудом выговорил Льоу. – Когда?– Минувшим вечером. В Бельверус вроде как. Вместе с папашей своим, бароном Юсдалем. Они и еще десятка два счастливчиков успели из замка выскочить, а прочим ходу уже не стало… Меня Чедонго кличут, – представился словоохотливый незнакомец. – Ловчий я здешний. Еще собак пользую, лошадей… людей иногда. Его светлость велели приглядывать за тобой, чтоб концы не отдал. Ты как, помирать не собираешься?– Н-нет, – прислушавшись к себе, решил Лиессин. – Но меня словно жерновами молотили…

– Оно и неудивительно. По тебе, считай, конная полусотня проскакала. Как еще жив остался? – Чедонго ушел и вернулся с кувшином. – Это его милости лекарь намешал, приказал тебя поить. Потом сулились с кухни пожрать принести. Так что давай, пей.

Попытка Лиессина сесть закончилась печально – его повело в сторону, вокруг головы словно захлестнули кожаный ремень и стянули, а желудок сделал попытку выскользнуть через рот. Льоу стошнило в вовремя подсунутый старым псарем тазик. Отдышавшись и отплевавшись, бард упрямо попытался снова. На сей раз дело пошло лучше, и вскоре он сумел приложиться к кувшину, в котором оказался горький, но бодрящий настой.

– Что в городе? – настойчиво принялся выспрашивать Майлдаф, отдышавшись. – Как я сюда попал? Помню проповедника у храма и толпу, а потом – как отрезало.– Эк тебя, – Чедонго разгладил пальцем усы. – Значит, тебя притащила в Аскалрен городская стража. Было это минувшим днем, около четвертого колокола. Стражники запросили подмоги – мол, какой-то полоумный монах своими речами довел толпу до полного исступления. Подняли дворцовую гвардию, они утопали на выручку. Им удалось рассеять обывателей, но сам проповедник ускользнул. Его милость со свитой проехал по городу, убеждая горожан успокоиться и вернуться к своим делам. Вроде все улеглось… а на следующее утро монах, как его там…– Брат Джеролано, – подсказал Лиессин, невольно вздрогнув при воспоминании о кошмарах в призрачном доме страха.

– Ага, он самый. Выяснилось, что святой отец не промах, – ловчий досадливо сплюнул. – Целая свора его сторонников тайком шаталась по провинции, выжидая знака. Они напали на Ферральбу, разорили тамошний дворец и притащились сюда, в Гайард.

– Разгромили Ферральбу? – задохнулся Майлдаф. Ферральба, похожая на радостный сон. Ферральба с ее поющими фонтанами и искристым сиянием разноцветных мозаик. Кем нужно быть, чтобы осмелиться уничтожить рукотворное чудо?

– Его милость шибко гневался, – подтвердил Чедонго. – Но покамест Леопард рычал и выпускал когти, монах с горожанами заявились под самые окна Аскалрена. Разогнали стражу, загородили ворота бревнами и принялись швыряться факелами да каменьями. Брат Джеролано лютует, чешет языком без устали. Сулит именем Митры обрушить на Гайард небесный огонь, мор и чуму, если его милость не явится на площадь и прилюдно не раскается в своих пороках.

– А его милость что? – Льоу невольно подался вперед, позабыв о ноющих костях и синяках, наставленных на шишки.

– А его светлость вышли на балкон и во всеуслышанье пообещали лично вздернуть проповедника на воротах Ферральбы, чтобы другим впредь неповадно было, – хмыкнул старый ловчий, явно одобряя ответ герцога. – С той поры так и торчим, вроде как в осаде. Они там, а мы здесь. Ты прихлебывай, не забывай, – Майлдаф послушно приложился к кувшину. – Его милость ведь с меня спросит за твою шкуру. Он сулился заглянуть, как сыщет время… Ты из новых свитских Леопарда, что ли? Прежде я тебя не встречал.

– Я живые ножны для его меча… и песни, которые ему иногда приятно слушать, – медленно и отчетливо выговорил темриец. Очень хотелось зажмуриться, чтобы не видеть, как на добродушном лице Чедонго проступит отвращение, но барду требовалось произнести это вслух. Может, чтобы услышать приговор из собственных уст и осознать его.Ловчий сморгнул пару раз и понятливо кивнул:– А. Вот оно что. Никак ты и есть тот величайший порок, за который брат Джеролано вздумал клеймить его светлость? Вот чего никогда не разумел, так это жгучей тяги монахов лезть в чужие постели проверять, кто там с кем валяется. Взялся служить богам, так и служи себе. Молись, постись, а на людей вроде его милости хвост не задирай и не указывай, как им жить. Ты не бойся. Его милость своих людей на растерзание никому не выдаст, какими бы молниями с небес ему не грозились. Ты ему теперь свой.

?Я ничей?, – хотел сказать Льоу, только это было ложью. Он так хотел оставаться честным перед самим собой и своей совестью, и вот она, неприглядная правда – он принадлежит Леопарду. Возможно, поначалу герцог и не захочет жертвовать им… Но что, если вопрос встанет так: жизнь безвестного иноземца против спокойствия в столице провинции? Что предпочтет Леопард??– Поспи, – озабоченно посоветовал Чедонго. – Если стрясется что, я тебя растолкаю. Тут покамест делать нечего, только сидеть и выжидать. Может, болтливый монах подавится собственным языком. Или горожане образумятся и своей волей разойдутся по домам.

– А что, у его светлости нету под рукой верной гвардии? – Майлдафа и в самом деле начало клонить в сон.

– Как не быть, – согласился почтенный ловчий. – Сотня обленившихся бездельников в шелках и бантиках под командованием мессира Серлона, что подпирают стены в Аскалрене и любезничают с дамами. Они сейчас, наложив в штаны от страха, гоняют разъяренных обывателей от дворцовой ограды. Вояки, способные толком держать в руках оружие, или в гарнизонах, или на границах. Есть еще баронские дружины, только тех баронов прежде дозваться нужно. Они ж по своим владениям сидят, виноград собирают, а не в столице глаза мозолят. В страшном сне такого не удумать: чтобы Гайард возмутился против его светлости! Может, вправду конец времен подступает?

– Сомневаюсь, – Лиессин еще раз отхлебнул из кувшина и улегся, надеясь, что воображение не швырнет его обратно в чертоги страха. Выходит, вещь, которой он боится сильнее всего на свете – насилие? Но Просперо был добр к нему… Нет, не думать об этом. Закрыть глаза, приказать себе забыться. Никаких видений, никаких размышлений. Стать камнем и замерзшим деревом зимой. Дать телу возможность отдохнуть и поскорее прийти в себя. Он и так почти целый день провалялся в постели, а ему нужно суметь встать на ноги без посторонней помощи.

…Под утро Майлдафа словно толкнули под бок. Чедонго развалился в кресле и безмятежно похрапывал. Цепляясь за топчан и стену, Льоу неуклюже поднялся и доковылял до окна.

Аскалрен, резиденция пуантенских герцогов, был не укрепленным замком полуночных властителей, эдаким городом в городе, обнесенным внушительной крепостной стеной, но нарядным дворцом в два-три этажа со множеством флигелей и пристроек. От городских кварталов его отделяла символическая преграда в виде кованой ажурной решетки с золотыми розами и оскаленными мордами гербовых леопардов. Из окна своей мансарды Лиессин видел предрассветную розовую дымку над островерхими черепичными крышами Гайарда и цепочку огней, замкнувших дворец в неразрывный круг. Возле костров мелькали, перемещаясь туда-сюда, человеческие силуэты. Их было много, так много, что порой они заслоняли пляшущие багровые языки.

?Весь город собрался здесь, – Майлдаф втянул пахнущий гарью и раскаленным камнем утренний воздух. – Нас ждет жаркий денёк. Во любых смыслах. Что они намереваются делать? Выжидать, требовать своего или вести переговоры? И что делать мне??Он больше не находил ответов на вопросы. Ему было тоскливо и противно. Хотелось напиться. Хотелось лечь, накрыть голову подушкой и сделать так, чтобы все на свете позабыли о нем. Хотелось бежать со всех ног, чтобы снова очутиться среди благоухающих садов Ферральбы и повернуть время вспять. Как будто ничего не случилось. Как будто он такой же, как и раньше, и может без стыда смотреть в глаза людям – а той злосчастной ночи никогда не было. Леопард не коснулся его, навсегда пометив несмываемым клеймом, он по-прежнему чист, он мужчина и бард, а не подстилка его светлости.

?Я же не знал, что получится именно так…?

В городе вспыхнуло, занявшись дымным и чадящим пламенем. Треск и рев усиливающегося пожарища долетел даже сюда, в Аскалрен. Проснувшийся Чедонго вперевалку подошел к окну, с первого взгляда опознав горящее здание и крайне озадачившись:– Милостивое сердце горит. Храм Милостивого сердца, в смысле. Это ж по всей округе наипервейший митрианский храм был, сюда паломники со всего Заката шли… Там одной позолоты на стенах больше, чем во всем герцогском дворце! Неужто подожгли, мерзавцы?

– Кому бы это было нужно? – не понял Льоу.– Да тому же полоумному брату Джеролано, – зло буркнул ловчий. – Подослал своих прихвостней. Теперь начнет орать, мол, и храм его светлость тоже спалил по злобе своей непомерной. Пристрелить бы поганца, и дело с концом.

Храм горел все утро, выбрасывая в небо тучи искр и омрачив рассветную голубизну огромным дымным столбом, похожим на обугленное дерево с растопыренными ветвями. Во дворце воцарилась паника – кто-то громогласно отдавал команды, визжали женщины, что-то с грохотом падало, разбиваясь. Ловчий заявил, что пойдет разведать, как обстоят дела. Подопечный останется здесь, и чтоб из комнат ни ногой. Лиессин пообещал сидеть смирно – и, дождавшись пока Чедонго закроет за собой дверь и отойдет подальше, выбрался в коридор. Рядом с дверью в мансарду начиналась узкая и темная винтовая лестница. Цепляясь за перила, Лиессин вскарабкался на маленький крытый балкон.Под ним был один из многочисленных дворов Аскалрена. Бесцельно метались люди, стражники вперемешку с придворными. Как стая спугнутых птиц, внезапно они бросились наутек, скрывшись во внутренних помещениях.

Свесившись с края балкончика, молодой человек разглядел парадные дворцовые ворота и осаждавшую их толпу. Перед воротами в несколько шеренг выстроилась герцогская гвардия. Майлдаф слышал резкий жестяной стук – горожане лупили по решетке камнями и всем, что под руку подвернется. Ворота заколыхались, не устояв под напором, и начали подаваться. Через ряды торопливо расступающихся гвардейцев промчался всадник, осадил храпящего коня перед самыми створками. Льоу показалось, он узнал Леопарда, но разобрать, что именно выкрикивает герцог, обращаясь к ломящимся вперед подданным, было почти невозможно.

?Опомнитесь, где ваше благоразумие?? – послышалось Майлдафу. И еще: – ?За кем вы идете, за самозваным пророком и шарлатаном??Толпа напирала. Испуганный криками и летящими в него камнями конь герцога не слушался узды, делая свечки. Просперо махнул рукой, с кровли дворца спорхнули, с визгом разрезая воздух, толстые арбалетные болты. Первая волна наступающих, уже ворвавшихся в ворота, полегла неопрятной пестрой кучей тел.

От вырвавшегося единым духом вопля заложило уши и перехватило дыхание. Майлдаф на миг представил себя намертво зажатым среди кричащих, пьяных своим страхом и решимостью людей. Увидел промельк летящей стрелы, от которой невозможно увернуться – и содрогнулся, впившись пальцами в каменную закраину балкончика. Толпа отхлынула, на миг показалось – горожане готовы сдаться и отступить. Среди них промелькнула лилово-белая ряса и лысая макушка брата Джеролано. Монаху удалось воодушевить своих растерявшихся сторонников.

Темная многоголовая и многорукая река хлынула вперед, пройдя по валу из тел мертвых единомышленников, выдержала еще один арбалетный залп и грязной пеной растеклась по двору, сцепившись с гвардейцами. Крики одерживающих верх и вопли раненых смешались в чудовищную песнь. Стрелки на крыше больше не стреляли, опасаясь задеть своих. Мятежная толпа пронеслась по двору, оставив после себя нелепо распластанных на золотистых плитах мертвецов, утыканных болтами, пытающихся отползти раненых, и ворвалась в Аскалрен. Отчаянно зазвенели разбиваемые стекла, захрустели выворачиваемые ?с мясом? петли на дверях.– Эй, парень, как там тебя… Майлдаф! Куда ты, к демонам псячьим, подевался? – до Льоу не сразу дошло, что его зовут. Забывшись, он привычно резво рванулся вниз по ступенькам, оступился и едва не сверзился вниз головой на обозленного и донельзя рассерженного Чедонго, прооравшего: – Я тебе что велел? Сидеть под замком! Куда навострился?

– Хотел посмотреть, – виновато пробормотал Лиессин.

– Да было б там на что смотреть! – огрызнулся ловчий. – Спятившая голытьба носится по первому этажу и крушит все подряд. Уходить пора. Его милость насчет тебя распоряжались – вывести в целости и сохранности. Топай за мной да не отставай. Хромать и жаловаться потом будешь.

Чедонго затрусил по переходам и коридорам дворца, ловко избегая столкновений с бесцельно мечущимися в поисках укрытия придворными и стражей. Из парадных покоев они вывернули на половину прислуги, начав спуск по грязноватой лестнице под сводчатыми перекрытиями. На очередной площадке Лиессин остановился, как вкопанный:

– Анриз.

– Чего встал? – раздраженно окликнул его ловчий, успевший спуститься пролетом ниже.

– Анриз, моя арфа. Она осталась в герцогских покоях, – сбивчиво попытался объяснить Майлдаф. – Я не могу бросить ее там!

– Очень даже можешь. Тебе что дороже – голова или деревяшка со струнами? – не стал слушать Чедонго. – Выберешься, купишь новую. Не пойдешь добром – волоком потащу, имей в виду!

– Иду, – Льоу заковылял по ступенькам, убеждая себя, что анризу ничего не угрожает. Его не найдут. Он в коробе, а короб под замком в сундуке с герцогскими гербами. Когда-нибудь он вернется в Гайард и заберет его. Ведь анриз – не просто вырезанная из дерева и раскрашенная рама с натянутыми металлическими струнами. Это часть души барда. Вещь, что впитала кровь его дрожащих пальцев, изрезанных и исцарапанных в начале обучения, что помнила старания, мучения и первый успех.Вернуться – столкнуться с разъяренной толпой, хозяйничающей в герцогских владениях. Уйти – вышвырнуть на произвол судьбы кусочек собственного сердца.

– Идем! – рявкнул Чедонго.

Ступеньки закончились, освещенный коридор, из которого несло фруктовыми ароматами, уводил направо. Ловчий повернул налево, через пару шагов уперевшись в крепкую деревянную дверь. Рядом в ящике, как полешки, лежали просмоленные факелы и коробочка с трутом и огнивом. Повинуясь указующему кивку, Лиессин запалил пару факелов, а еще два прихватил с собой. Ловчий тем временем вытащил из поясной сумки витой ключ, отпер дверь и впустил молодого человека в длинный, низкий коридор с низким потолком и стенами, обшитыми тесом. Пригибаясь, чтобы не врезаться макушкой в потолок, они быстрым шагом двинулись вперед, навстречу неизвестности.

Шли довольно долго, факел в руках Майлдафа прогорел, и ему пришлось запалить от обгорелой части новый.

– Ступеньки, – бросил через плечо топавший впереди Чедонго. Полуосыпавшиеся высокие и узкие ступеньки были вырезаны прямо в дерне и укреплены гранитными плитами. Вскарабкавшись по ним, беглецы один за другим протиснулись боком в узкую щель между замшелыми каменными колоннами, угодив в большое полуподвальное помещение. Сквозь растрескавшийся дощатый пол отвесно падали солнечные лучи, казавшиеся зеленоватыми. Ловчий потушил факел, жестом велев спутнику хранить молчание. Не уловив снаружи никаких подозрительных звуков, Чедонго прошел в дальний угол подвала, уцепился за выбоины в кирпичах, подтянулся и выбрался наружу. Льоу последовал за ним, очутившись в садовом павильоне, изображавшем храм Ашореми Лунной. В глубокой нише на постаменте возвышалась мраморная богиня собственной персоной: в руках натянутый лук со стрелой, у ног две гончие и змея, в волосах запутался опрокинутый полумесяц.

Павильон таился в глубине парка, тенистого, старого и запущенного настолько, что он больше напоминал обычный лесок. Чедонго обошел павильон и, кряхтя, присел на ступеньку.

– Будем ждать, – объявил он.

– Чего? – заикнулся Льоу.

– Гостей. Или врагов. Или вчерашнего рассвета, – ловчий поцокал языком и решил просветить навязанного ему подопечного. Сидеть бок о бок и молчать в ожидании невесть чего было тоскливо обоим. – Это Бюскань. Парк Бюскань или лес Бюскань, как кому больше нравится. Бюскань лежит к полуденному восходу от города. Где-то неподалеку должны быть руины старого княжьего замка. Сюда приезжают на прогулки или на охоту. Или когда молодым дворянам охота подраться втихомолку. Нынешним утром его светлость велели: если толпа начнет рваться во дворец, не геройствовать понапрасну, а уходить и собираться здесь, у павильона Ашореми в Бюскани. Вот мы и сидим. Авось, еще кому повезло. Это ж надо! – в сердцах воскликнул он, ударив кулаком по колену. – Докатились! Это ж когда такое бывало! Ну хорошо, когда при покойном дядюшке его светлости рокош против короля подняли, тогда аквилонцы приходили и пожгли половину Гайарда. Но надо ж разницу понимать, то ж рокош, дело святое и правое, как не подпалить квартал-другой. Ну, еще при Ястребином бунте вся провинция горела высоким пламенем – так то, опять же, бунт. Но какой-то болтливый монах, поимей его Сет! Монах выжил его светлость из собственного дома!

– Даже леопарду порой приходится убегать от охотников, – высказался темриец. – Но леопард делает круг и возвращается, нападая из темноты… Что за Ястребиный бунт такой, никогда прежде не слышал?– Потому что о нем никто не любит вспоминать, – Чедонго оценивающе посмотрел на барда, решая, стоит ли доверять чужеземцу. Парень вроде толковый, его светлость рядом с собой дураков не держит, будь они хоть какими раскрасавцами… – Ну да ладно, все равно заняться нечем, хоть языки почесать о былые времена.

Вот смотри, его светлость, отец его и дядюшка покойный Троцеро – они Форальеры. Семейство древнее, и Пуантен давно лежит у них под рукой. Но мало кто помнит, что Форальеры не спокон веку были здешними правителями. Они отвоевали эту провинцию у княжьего рода именем Глейрио, чьим гербом был ястреб в языках пламени. По доброте своей вместо того, чтобы пустить побежденную семейку под нож, сохранили им жизнь. При условии, что те уберутся прочь и позабудут дорогу назад. Уцелевшие Ястребки, их родичи и вассалы подались за счастьем то ли в Зингару, то ли вообще в Хорайю.Уехали и уехали, Змееногий им в попутчики.Но так им, видно, свербела память о княжьем венце, что лет сто тому они вернулись. Невесть отчего решив, что их ждут с распростертыми объятиями. Тогдашний герцог поначалу аж растерялся от такой наглости. Бывшие князья наскоком вышибли его из Гайарда и уселись на престол. Продержались Ястребки, как рассказывал мой прадед, ровнехонько четыре луны, день в день. Герцог собрал армию, кликнул в подмогу боссонских наемников с их луками и в битве при Белой Скале разнес самозваных правителей в пух и прах. Княжьи сторонники быстренько кинулись виниться. Кого помиловали, кого головы лишили, а всех мужчин из рода Глейрио, кто ростом был выше тележного колеса, вздёрнули рядком. Оставили жизнь только женщинам и малым ребятам. Старух и дам в возрасте развезли по монастырям. Молоденьких девиц поспихивали замуж, детей усыновили и удочерили, дав им новые имена. С тех пор Ястребки перевелись. Никого из них не осталось. Только развалившийся замок в Бюскани… Ага, вот топочет кто-то, – ловчий торопливо поднялся на ноги. – Давай-ка в кусты. Мало ли кого несет нелегкая. Объявиться всегда успеем.

Дюжина человек прискакавшего отряда выглядели изрядно потрепанными и обескураженными. Чедонго углядел среди прибывших знакомые лица и решительно полез из убежища среди разросшихся бузинных кустов. Льоу ничего не оставалось, как выбраться за ним.

Спасшиеся из Аскалрена ничего не могли рассказать толком. По большей части они были просто дворянской молодежью, крутившейся при дворе, и герцогскими свитскими. В общей панике они сообразили сбиться в кучку, вывели лошадей из конюшни и со шпагами наголо рванулись на толпу.

Простолюдины расступились, дав им возможность выскочить на площадь перед дворцом и затеряться в переулках. Кто-то вспомнил о наказе герцога съезжаться в парк Бюскань, вот они и помчались сюда. С ними еще были женщины, но дамы предпочли укрыться в городе, в домах родственников. Храм Милостивого сердца полыхает, по улицам течет расплавленное золото алтаря. Некоторые из пристроек Аскалрена тоже подожгли. Брат Джеролано настрого запретил грабить. Все красивое и ценное из дворца тащат на передний двор и без разбора скидывают в огромную кучу. Должно быть, собираются запалить очищающий костер. Его светлость? Леопарда в последний раз видели рядом с мессиром Серлоном, капитаном дворцовой гвардии. Чедонго выразил надежду, что уж эти двое опытных рубак сумеют проложить себе дорогу. Надо только набраться терпения и подождать, да не забывать поглядывать по сторонам.Герцог объявился к полудню. В сопровождении приёмного сына, трех десятков гвардейцев и полусотни дворцовых обитателей, мужчин и женщин. Около павильона Ашореми стало шумно и многолюдно. Благородное общество галдело и ссорилось не хуже рыночных торговок, выясняя, кто виноват в случившемся и что же теперь делать. В суматохе Майлдаф подобрался ближе к герцогу. Золотой Леопард, вопреки поражению, выглядел очень спокойным, словно закованным в незримую броню, отлитую из чистейшего льда. Оглядев и пересчитав потрепанное окружение, герцог сухо приказал всем, имеющим поместья вблизи Гайарда, немедля ехать туда, но сперва сопроводить женщин в безопасные места. Сам же он вместе с молодым Кламеном, гвардейцами и теми, кто в силах держать оружие и не позабыл о вассальной клятве, отправляется в замок Орволан. Там стоит сильный и опытный гарнизон, с которым взбунтовавшийся Гайард будет в считанные дни приведен в покорность. Все, господа, по коням.

Тут Просперо угораздило заметить державшегося в отдалении мессира Майлдафа.

– У тебя есть лошадь? – коротко бросил Леопард, смотря сквозь барда, словно тот был прозрачным. – Нет? Серлон, пересадите кого-нибудь из своих, – в руку Лиессину сунули поводья чалой кобылы. – Садись, выезжаем.

Он повернулся к Льоу спиной, позабыв о его существовании. Темриец потихоньку отошел, разыскивая старого ловчего.– Мне велено ехать вместе с ними, – Лиессин в кои веки замялся, не в силах подобрать нужных слов. – Мне… ты спас мне жизнь, а мне нечем даже отблагодарить тебя. У меня ничего нет, только моя признательность. Я никогда этого не забуду.

– Забудешь, – припечатал Чедонго. – Да и неважно. Ты береги себя… и позаботься о нем, – он кивнул седой башкой в сторону герцога. – Он нам нужен. Нам, Пуантену и Гайарду, даже если сейчас они об этом позабыли. Они вспомнят. Одумаются и вспомнят. А ты пока береги его, ладно?

– Обещаю, – молодой человек сглотнул образовавшийся в горле горький комок. – А… а ты куда, разве не со всеми?

– Я назад в город, – невозмутимо заявил ловчий. – У меня там дом и семья. Пороков за мной вроде не водится, кроме тяги метнуть порой кости на бочку, – он ехидно ухмыльнулся. – О том, что я служил во дворце, мало кому известно. Я просто старик, один из многих. Вряд ли задиристые приятели брата Джеролано потянут меня к ответу. Я затаюсь и подожду возвращения герцога. Все, скачи, не то отстанешь, – он шлепнул кобылу Лиессина по крупу, и та, фыркнув, пошла крупной рысью, догоняя удаляющийся отряд. Майлдаф, судорожно охнув, стиснул зубы – любое движение лошади отдавалось в теле сокрушительной волной ломающей боли.

И выступившие на глазах невольные слезы тоже были вызваны этой проклятой болью.Ехали долго, то рысью, то поднимая коней в галоп. Уплывал назад пыльный безлюдный тракт, проложенный среди плавно очерченных холмов, где виноградные и хмелевые лозы ласково обвивались вокруг подпорок. Мелькали деревушки и хутора, похожие друг на друга, как две капли воды: домики с белеными стенами и соломенными либо черепичными крышами, замкнутый в каменное кольцо общественный источник, украшенный цветами дощатый навес над статуей местного святого на окраине. Мельницы над ручьями, винодельни, лиловые и оранжевые благоухающие озера цветущей лаванды. Незадолго до наступления сумерек отряд ворвался в очередную тихую деревушку, и его милость скомандовал остановку на ночлег – в единственном большом постоялом дворе, пустовавшем по случаю того, что сезон закупок молодого вина и конных ярмарок еще не начался. Трактирщик с испугом воззрился на незваных гостей, герцога не признал и безропотно брякнул на стойку связку ключей от комнат первого этажа.

Льоу не пошел в трактир. Когда его лошадь остановилась, он мешком выполз из седла и какое-то время просто расслабленно лежал, уткнувшись носом в землю и вдыхая терпкие ароматы степных трав – чабрец, золотой дрок и тимьян. Он был уверен, что больше никогда не встанет. Все кости и мышцы в его теле как будто выварили в гашеной извести, отчего они полностью утратили твердость, став мягкими и гнущимися во все стороны. Майлдаф и не желал вставать – зачем? Он лишний здесь. Допущен в отряд лишь по прихоти его милости.

Молодой человек задремал прямо под копытами лошади, но двое проходивших мимо гвардейцев растолкали его, велев перебраться в дом. Лиессин послушно встал, побрел, куда велено, приткнувшись на лавке в первой же свободной комнате. Мимо него ходили, тяжело топая подкованными сапогами, рядом кто-то могуче храпел, над его головой переругивались. Сон не шел. Майлдаф провалился в расщелину между бодрствованием и дремотой, продолжая вести бесконечный спор с самим собой. Доводы и возражения сплелись в безумный, запутанный клубок, Лиессин вскоре утратил смысл спора, помня только одно – так не должно быть, это неправильно.

Темрийца настойчиво потрясли за плечо. Бард был уверен, что миновала уже половина ночи, а оказалось – всего два или три колокола. Над черными холмами тревожно полыхал оранжево-золотой закат в полнеба, похожий на сполохи чудовищного пожара над Гайардом.

Его милость вспомнил о нем и пожелал увидеть.

У крыльца стояла почерневшая от старости бочка для сбора дождевой воды, Лиессин ополоснул лицо, прежде чем являться на глаза герцогу. Вяло подумав о том, что физиономия у него после пережитого не больно-то хороша: вся покарябанная о чужие кулаки и булыжники на площади.

Золотой Леопард занял лучшую из комнат постоялого двора. Когда Майлдаф приоткрыл дверь, герцог в одиночестве стоял у окна, затянутого мутным бычьим пузырем. На косоногом столе в глиняной миске горели две толстые витые свечи, освещая беленые стены и пестрый гобелен на одной из них.

Просперо обернулся на скрип створки. Он выглядел уставшим и осунувшимся, но отнюдь не подавленным вынужденным бегством из столицы. Скорее, как человек, на которого обрушилась куча непредвиденных хлопот, что не поколебало его уверенности в том, что рано или поздно он преодолеет все трудности.

– Иди сюда, – позвал Леопард. Протянув руку, коснулся лица молодого человека, вынудив повернуться влево-вправо, и цокнул языком: – М-да. Сочувствую. Вот что значит, оказаться в плохое время в скверном месте. Но ты жив, и это главное, – он досадливо скривился: – Льоу, тебе нужно уехать. В пяти лигах отсюда расположено одно из поместий, принадлежавших Адалаис. Я дам тебе конвой и письмо к управляющему. Что бы не случилось в Гайарде, тебя это больше не коснется.

– И чем я буду заниматься – тосковать, сидя у окошка? – едко осведомился Лиессин. – Ожидая того счастливого дня, когда вы вернетесь с победой?– Не язви, – Просперо обнял его со спины за плечи, ткнулся лицом в волосы. – Меня и так обвиняют во всех существующих пороках. Кроме одного, которому я действительно подвержен – неосмотрительности. Надо было распорядиться швырнуть брата Джеролано в Хорот, как только он переступит границу Пуантена. И держать под водой, пока он не перестанет пускать пузыри. Что ж, в одном он был прав – расшалившихся детей порой нужно наказывать. Обыватели Гайарда слишком быстро позабыли все хорошее, что я сделал для них, склонив свой слух к истерическим выкрикам безродного монаха. Так выполнишь мою просьбу? – объятие стало крепче и настойчивее. – Я едва не потерял тебя в этой сумятице. Не хочу, чтобы это повторилось. Кроме того, ты тоже передо мной в долгу.

– Э? – недоуменно переспросил Майлдаф.– Если б тебя не понесло в город и не угораздило так вовремя попасться на глаза ревнителю благочиния, может, ничего бы не случилось, – разъяснил Леопард. – Хотя как знать. Люди, подобные брату Джеролано, из любой ерунды состряпают повод к смертоубийству… Довольно, сегодня я больше не желаю говорить об этом вздорном старикашке, – опустив руку, он по-хозяйски огладил молодого человека промеж ног, недвусмысленно предупреждая, чем намерен заняться этой ночью.

– Нет, – вырвалось у темрийца. – Не надо.

– Мы нескоро увидимся вновь, – тяжелая герцогская длань осталась на прежнем месте. – Понимаю, тебе здорово досталось. Я буду осторожен, обещаю. Я хочу сохранить память о тебе, Льоу. О днях, которые не повторятся. Когда вся эта суматоха уляжется, надеюсь, ты вернешься в Гайард.

– И в качестве кого, хотелось бы знать? – горько поинтересовался Лиессин.

– Тебе нужно место в моем сердце или законное место при дворе? – Леопард с явной неохотой переместил руки выше, обняв молодого человека за талию. – Дворянства я тебе при всем желании даровать не могу, но охотно объявлю тебя певцом при моей особе. Этого достаточно?

– Я вовсе не о том! – Майлдаф рывком высвободился, развернулся к Просперо лицом. – Мне не нужны дарованные титулы и золотые ошейники, я… – он осекся.

– Ты? – потребовал продолжения искренне недоумевающий Леопард. – Льоу, я не понимаю тебя. В жизни не поверю, чтобы тебя запугали проповеди безумного монаха. В чем же тогда дело? Мое отношение к тебе осталось прежним, просто мне необходимо оставить тебя на какое-то время. Ты же видишь, что творится вокруг. Как только я наведу порядок, ты…– Я снова целиком и полностью буду в твоем распоряжении, да? – что-то раздирало Лиессина изнутри, что-то недоговоренное, невысказанное и злое, царапающееся острыми когтями и беспощадно рвущее клыками, как голодный лисенок за пазухой. – Мой голос, моя задница и все остальное – вот что нужно вашей милости? Но я не могу больше! Не могу лгать, не могу притворяться… Я ненавижу себя за это, себя и тебя тоже – потому что хочу, чтобы оно продолжалось!

Забывшись, он повысил голос, тут же опасливо зажав себе рот ладонью. Если б взглядом можно было испепелять, сегодняшним вечером Золотой Леопард сгорел бы на дымном костре из двух яростно полыхающих зеленых угольков. Он не порывался перебить и не приказал мессиру Майлдафу замолчать, перестав нести бессвязную чепуху. Герцог слушал, пребывая в тягостном недоумении: какая причина вдруг заставила барда так разительно перемениться? Не порчу же на него наслали, в самом-то деле? Или просто всплеск обычной юношеской горячности, когда человека бросает из одной крайности в другую. Когда начинает казаться, что жизнь кончена и впереди только бездонная пропасть. Родня проклянет, друзья отвернутся, остается только вывязать петлю и повеситься в брошенном сарае, лишь бы не жить с клеймом мужеложца. Как это нелепо и глупо. С возрастом понимаешь, сколь малое значение имеет мнение общества, но для Льоу Майлдафа все впервые и все серьёзно, так убийственно важно. Если бы он перестал предаваться самоуничижению и позволил себя обнять…

– Я больше не могу вернуться домой, понимает ли это ваша милость? – разъяренной змеей шипел Майлдаф. – Если до моей семьи дойдет хоть отголосок слухов, они не пустят меня на порог, они будут плевать в мои следы, они…

– Мир не заканчивается твоей Темрой, – успокаивающе заметил Просперо. – Никто не обязывает тебя возвращаться туда, где тебе не рады. Позволь кое-что объяснить. Ты собственной рукой подкармливаешь свои страхи. Перестань думать о них, и они оставят тебя в покое. Они уйдут, и ты поймешь, каких нелепостей страшился. Успокойся, Льоу. Побудь наедине с собой, обдумай все и знай, что я тебя не оставлю. Ты… – он запнулся, подбирая нужное слово, – ты очень дорог мне.

Молодой человек попятился к дверям, хотя герцог не сделал попытки приблизиться к нему. Верхняя губа Льоу некрасиво задралась, открыв зубы, и задергалась, как у рычащей собаки, готовой вот-вот напасть. Он и сам походил сейчас на озлобленное дикое животное, загнанное в самый угол клетки и изготовившееся к драке не на жизнь, а на смерть. С кем? Возможно, с самим собой.

Просперо ждал слов, которые расставят все по своим местам, и они вырвались, сдавленным рваным шепотом пополам с брызжущей слюной и болью:– Дорог? Дорог вашей милости? Да что ты вообще знаешь о тех, кто дороги нам и на что мы готовы ради них? Думаешь, глупый мальчишка влюбился с первого взгляда? Я проклинаю каждый миг, проведенный рядом с тобой! Из-за тебя у меня больше не осталось ни чести, ни достоинства, ничего! Я лег под тебя, потому что Лоркан…

?Лоркан?? – подобно охотящемуся соколу, Просперо на лету выхватил из грязного и мутного потока слов имя. Единственное, что по-настоящему важно, что имеет значение, из-за чего Лиессин медленно, но верно сходит с ума.

– Кто такой Лоркан? – требовательно спросил герцог. Льоу обеими руками с силой дернул себя за мотающиеся пряди, с корнем выдирая волосы, но отозвавшись тоскливым шепотом:– Лоан, Лоркан Майлдаф. Дитя моего отца и моей матери. Ему четырнадцать. Этой мой брат. Мой младший брат, и я убью любого, кто причинит ему зло… но я не знаю, где он, и где мои враги…

– Что случилось с Лорканом? – настойчиво повторил Золотой Леопард. Кусочек к кусочку, оттенок к оттенку, так мастера собирают мозаику. Год или десять лет, не имеет значения. Надо лишь понять, где синий переходит в черный, и где правда оборачивается ложью во спасение.

– Он пропал, – вместо былого огня в глазах Льоу стыл ломкий лед. Его больше не требовалось понукать, он говорил сам, безжалостно взрезая загнивший нарыв и выпуская наружу дурную кровь. – Лоркан всегда хотел знать больше, чем другие. Отец решил отдать его в обучение. Мы собрали денег, и Лоркана приняли в Великое Училище. Последние три года он жил в Тарантии, в доме для учеников. Весной воспитанников отпускают отдыхать до самого Лугнассада, и я приехал, чтобы отвезти брата домой. Но мы задержались в Тарантии почти на седмицу. Мабиданы, наша родня, играли свадьбу. Ойсин, что служит в Дикой Сотне, попросил меня спеть, я не мог ему отказать. В один из вечеров я… я нашел подругу и остался у нее на ночь, а когда вернулся на следующий день, Лоркана не было. Мабиданы сказали: прибегал мальчишка с известием якобы от меня, брат ушел вместе с ним. Ушел неизвестно куда. – Лиессин сглотнул всухую, дернулся, сжав кулаки. – Я не знал, что думать. Может, это происки врагов отца? Наш клан изрядно кому досадил, и за отцом числится немало должников по крови… Но в Темре открыто бросают вызов на бой, а не крадут детей. Через день ко мне пришел человек. Сказал, если хочу увидеть брата, я должен молчать и идти с ним. Мы долго бродили по Тарантии. Мне завязали глаза, свели куда-то вниз в подвал. Сыро, холодно, замшелые камни. Показали Лоркана, он сидел в камере за решеткой. Они надели ему ошейник. Ошейник с цепью, как собаке! Я спросил, какой выкуп они возьмут за жизнь моего брата, железом, золотом или кровью? Кровью, сказали они. Ступай в Пуантен, велели мне, в Ферральбу, к герцогскому двору. Пой так, чтобы сердца льдинками таяли на твоей ладони, и помни – всякий миг мы присматриваем за тобой. Хочешь, чтобы Лоркан остался в живых? Будь рядом с герцогом, дыши его дыханием, лови всякое слово. Покорись, если ему возжелается лечь с тобой. Герцогиня Адалаис вскоре умрет, ее похоронят в Гайарде – и ты будь там. Чем больше людей заметят тебя подле герцога, чем больше грязных сплетен зашуршит, тем лучше. Время от времени мы будем присылать тебе весточки, где наш посланец ожидает встречи с тобой. Ты расскажешь ему все, что удастся разузнать. В тот день… в день мятежа брата Джеролано, мне тоже подкинули письмецо. Велели идти в город и держаться неподалеку от храма Милостивого сердца, там меня окликнут. Но на встречу никто не пришел, а вместо этого…

– Ты запомнил хоть кого-то из тех, кто угрожал тебе и твоему брату? – многое прояснилось, но многое до сих пор оставалось скрытым туманом неведомого. – Льоу, ты видел их лица, слышал голоса, сможешь их узнать?– Нет, – Майлдаф в отчаянии повел головой влево-вправо. – В Аквилонии со мной говорили люди в масках и капюшонах. Здесь со мной встречался обычный человек, мужчина средних лет, по виду торговец, вот и все. Но у них Лоркан. Они сказали, если не выполню их приказаний, они… они продадут его в Туран, оскопят и продадут в наложники какому-нибудь грязному уроду. Я никогда не сумею его отыскать, никогда не увижу снова, а я ведь был первым, кто держал его на руках и встретил его первый взгляд!

– Льоу, – Просперо явственно ощутил на своей коже ледяное дыхание бездны отчаяния, за край которой из последних сил цеплялся Майлдаф. В годы смуты аквилонцы частенько брали в заложники детей и женщин мятежных баронов – а потом под надуманными предлогами избавлялись от них. Так сгинула семья Троцеро, так погибли братья и единственная сестра самого Золотого Леопарда. Но Лиессин Майлдаф никогда не знал грязной игры и переменчивых правил, по которым ее ведут. Он изо всех сил старался исполнить то, что от него требовали – пока не сломался под обрушившейся на него тяжестью. – Льоу, успокойся и выслушай меня…

– Будь ты проклят и пропади ты пропадом! – Лиессин ужом проскользнул мимо Золотого Леопарда, толкнул дверь и вылетел в коридор. Кажется, он наткнулся там на кого-то, потому что до герцога долетела перебранка и удаляющийся топот. В распахнутую дверь заглянул гвардеец, озабоченно вопросив:– Ваша светлость? Там… э-э… ваш певец только что увел у караульного коня и понесся в виноградники. Догнать?

– Не нужно, – пресек готовую начаться погоню герцог. – Позовите мессира Эйкара. Да, прямо сейчас.

Кламен Эйкар, еще толком не свыкшийся со своим новым статусом наследника герцогства, предстал. Похоже, его выдернули из постели, куда он только-только сумел завалиться. С растрепанными волосами и помятой физиономией, он совсем не походил на лощеного красавчика из герцогской свиты.

– Ваша милость? – именовать Просперо ?отцом? он тоже покамест не решался.

– Среди твоих спутников наберется десяток, заслуживающих твоего безоговорочного доверия? – с порога встретил его вопросом в лоб Леопард. Кламен озадаченно поморгал глазами:– Д-да, ваша милость…

– Отправь пажа разбудить их. Тихо, без лишнего шума. Пусть потихоньку выходят во двор и седлают лошадей, – отрывисто распорядился герцог, не отрывая пристального взгляда от пестрого коврика на стене и словно пытаясь проследить все хитросплетения шерстяных нитей. Кламен на цыпочках отошел к дверям, отдавая слуге поручение. – Скачите прочь. На полуночный закат, к рубежам Пиктских Пущей. У меня сейчас нет под рукой карты, так что дорогу на Чандар тебе придется искать самому. Я отправляю тебя к принцу. К Коннахару Канаху.

– Я не оспариваю вашего решения… но можно хотя бы узнать, чем вызвана такая поспешность? – растерялся Кламен.– Может статься, тем, что я, как дряхлый пес, брехаю на отражение луны в воде, – невесело откликнулся Леопард. – Скажем так, произошло нечто, заставившее меня почуять опасность. Идем.

Они прошли сквозь трактир, наполненный дыханием и похрапыванием уставших людей, выйдя на просторный двор. В конюшне уже мелькали притушенные фонари, стучали по мягкой земле копыта выводимых наружу лошадей. Над спящими виноградниками плыла опалового цвета луна. Где-то нещадно гнал вперед недоумевающего коня Лиессин Майлдаф, виноградные листьях хлестали по взмыленным бокам животного и цеплялись за седло.

– Если я ошибаюсь, просто отправлю вдогонку вам гонца, и вы вернетесь, – Просперо видел, с каким вниманием смотрит на него окончательно проснувшийся Кламен, но не представлял, как объяснить молодому человеку свое внезапное решение. – Опять же, на всякий случай… Истинное послание от меня должно быть запечатано моей личной печатью и среди прочих фраз в нем должна быть фраза о старом псе, воющем на луну. Запомнил?

– Конечно, – торопливо закивал молодой Эйкар. – Пес и луна. Как на Лунной карте Тарока.

?Выпавшая в раскладе Луна предвещает обман и измену близких людей, – вспомнилась Просперо страница прочитанного когда-то трактата. – А также разлуки и утраты?.

– Я буду ждать вашего гонца и послания… но что, если их так и не будет? – рискнул задать осторожный вопрос Кламен.

– Тогда… – Просперо задумался. – Я предчувствую беду, но не ведаю, в каком именно обличье она придет, и не могу предостеречь тебя. Если станет известно, что мои дела стали плохи… действуй по собственному разумению. Помни, что Пуантен превыше всего. Превыше мелочных дрязг и неурядиц, превыше наших собственных жизней и устремлений. Все, что ты совершишь, должно быть сделано ради Пуантена. А теперь скачи, – Кламену подвели лошадь, и Леопард на мгновение стиснул плечо молодого человека. – Скачи, мой мальчик.

Они умчались, похожие на призраков в лунной тиши или на Дикую Охоту, что в вихре опавших листьев и снега несется по осеннему небу. Просперо какое-то время смотрел им вслед, убеждая себя, что поступил правильно, прислушавшись к тихому предостережению из глубин души.

Медленно переступая, он дошел до крыльца и тяжело, неловко присел на деревянную ступеньку, отполированную прикосновением тысячи прошедших здесь ног. Прожитые годы рухнули ему на плечи лавиной гранитных камней, пригибая к земле. Впервые в жизни деятельный, верящий в свою удачливую звезду Просперо Пуантенский ощутил себя глубоким стариком, отчаявшимся и бесприютным на склоне лет. Испытав гнетущее искушение опустить руки и бросить все на произвол судьбы. Пусть король творит что ему вздумается. Пусть полоумный Джеролано заправляет в захваченном Гайарде, ему все равно. Он вернется в разоренную Ферральбу, сядет на теплую мраморную скамью и будет вспоминать прошлое…?И тогда человек, который был твоим лучшим другом, а сейчас медленно, но верно превращается в чудовище, сочтет Пуантен охваченным мятежом и мановением руки отправит сюда армию. Которая в целях вразумления сожжет и вытопчет виноградники, сады и замки, перевешает твоих доверчивых подданных и навсегда превратит великое герцогство Пуантенское в аквилонскую провинцию Пуантен. Тоска и обида не перевесят на чаше весов долга правителя. Лучше самому побыстрее навести порядок в собственном загаженном доме, чем ждать, покамест этим займутся аквилонцы. Они это сделают, поверь мне. Вместо того, чтобы вымести мусор, вытравить крыс и помыть пол, они спалят дом. Тогда тебе уж точно будет некуда возвращаться?.

Аквилония. Тарантия. Некто загадочный в Тарантии на удивление хорошо осведомлен о пристрастиях пуантенского герцога и преданной братской любви темрийского барда. Если только Льоу не был введен в заблуждение и его рассказ – правда от первого до последнего слова. Кто-то расставил фигурки на доске и, тщательно и загодя обдумывая всякий ход, принялся их передвигать. Что ж, отчасти он добился своего: теперь Просперо начал сомневаться во всем. В том, что смерть Адалаис имела под собой естественные причины. В удивительной своевременности пожаров в Гайарде и чудесно совпавшим с ними появлением брата Джеролано и его воинственных сторонников. В поступках окружающих и даже своих собственных.

Снова и снова, как усталая лошадь на крупорушке, возвращаясь к удручающей мысли о том, что не сумел распознать обмана под собственным носом. Все было ложью – светлые пряди на багровой ткани, пьянящий хмельным медом вкус неохотно приоткрытого рта, и тягучая, сладостная дрожь обессиленно вытягивающегося рядом разгоряченного тела. Всякое проведенное вместе мгновение Льоу Майлдаф презирал самого себя и ненавидел его, и все же уступал, поддаваясь чужим желаниям – пока натянутая до отказа струна не порвалась, хлестнув по ним обоим. Почему, о почему юноша не признался ему раньше? У соглядатаев пуантенского Леопарда достало бы возможностей провести в Тарантии тайное дознание и отыскать пропавшего мальчишку.

Но Леопарду не удалось завоевать чужое доверие. Он остался для Лиессина стареющим сластолюбцем в герцогской короне, которого волнуют только постельные забавы и на чью помощь можно смело не рассчитывать. Ведь у Золотого Леопарда не нашлось ни единого мгновения, чтобы проведать чудом уцелевшего любовника – или хотя бы осведомиться о его состоянии. Неудивительно, что измучившись необходимостью изображать то, чего не испытывает, Льоу предпочел сбежать, поставив под угрозу жизнь брата, лишь бы больше не видеть человека, поневоле ставшего причиной его злоключений. Куда он теперь направится? Обратно в Тарантию, в безнадежных попытках найти брата? Он не справится. Для такого дела нужны деньги и связи, а у Льоу нет ничего. Он даже арфу свою где-то потерял. Его убьют, прикончат ни за что. А его брат уже наверняка мертв. Или держит путь на Восход, один из множества рабов, тайно переправляемых из Аквилонии и Немедии ко дворам туранских владык. Если Лоркан хоть немного похож на старшего брата, его там высоко оценят…

Просперо скрипнул зубами. Почему, почему так? Поговорить бы с кем, посоветоваться, обсудить ворох неожиданных сведений, что обрушился на него нынешней ночью… Но Халька нет рядом. Барон Юсдаль в очередной раз подтвердил свою житейскую сметку, на редкость вовремя унеся ноги из Аскалрена. Хальк досыта наелся пуантенского гостеприимства и теперь вместе с дочерью направляется в спокойный Бельверус. Или в Зингару, или еще куда – у отставного библиотекаря повсюду сыщутся друзья, готовые предоставить ему и стол, и кров.

?Довольно, – решительно приказал себе Леопард. – Перестань травить себе душу, это никогда не помогало. Думай о нынешнем дне. До Орволана всего несколько десятков лиг пути. Завтра к полудню мы будем там. Кламен, залог будущего Пуантена, в безопасности. Льоу… О Ла Эстрелье тебе лучше поскорее забыть. У тебя и без него забот хватает. Чего бы я не отдал, чтоб узнать – кто и с какой целью направил его сюда? Кто он, мой неведомый противник? Боги, неужели я и в самом деле старею? Прежде я предугадывал заговоры в тот миг, когда их участники еще только подумывали впервые собраться вместе. Я слишком привык к спокойствию, к иллюзии недосягаемости и неуязвимости. К тому, что во всем мире для герцога Пуантенского больше не осталось достойных соперников. Я ошибся. Говорливый монах в два счета выжил меня из собственного города. Прозорливый хитроумец сыграл на моей слабости, подослав ко мне именно такого человека, которым я должен был увлечься. Ловушка сработала. В последние дни я слишком много думал о Льоу, в ущерб делам провинции. За что и поплатился. Но у меня еще есть шанс все исправить. Я смогу вновь оказаться в седле, если стану действовать быстро. Как в прежние времена, о, где же они, эти прежние времена??

Кортеж Золотого Леопарда выехал из безымянной деревеньки ранним утром. На виноградных листьях и созревающих гроздьях сияющими каплями лежала роса, воздух был прозрачным и кристально-свежим на вкус, как колодезная вода. Небо повисло над миром опрокинутой чашей безупречной глазури, бледно-голубой с перламутровым отливом тонких облаков. Вопреки доводам здравого смысла, Просперо украдкой косился по сторонам, высматривая одинокого всадника.

Долгая ночь в полях должна была вынудить Лиессина образумиться и понять, что для него будет выгоднее вернуться. Соглядатаи, если они умудрились затесаться в герцогскую свиту, доложат своему хозяину о том, что бард по-прежнему делает все, чтобы не потерять расположения Леопарда. Как только он образумит Гайард, он немедля отправит лучших своих людей в Тарантию на поиски Брана. Да, больше не будет восхитительных, безумных ночей. Ему придется отказаться от Ла Эстрельи и смириться с этим. Лучшее, что он может сделать во искупление своей невольной вины – воссоединить братьев Майлдаф и предоставить их собственной судьбе.

С возрастом Золотой Леопард стал несколько хуже видеть вблизи, зато далекие предметы различал по-прежнему без труда. Привстав на стременах, он уже видел золотистый силуэт Орволана. Замок, расположенный на макушке отвесной скалы, взметнулся из сине-зеленого буйства лесной зелени, как маяк над беспокойным морем. Замок притягивал взгляды, дорога была легка. Из-под копыт лошадей текла относимая ветром в сторону тонкая пелена красноватой пыли.

– Ваша милость, конные на дороге! – ускакавшие вперед дозорные возвращались, нахлестывая лошадей. – Много, с полусотню! Строем идут, под знаменем!

На миг Просперо позволил себе помечтать о том, что в Орволан добралась спешная весточка о неурядицах в столице, и гарнизон спешно отправился в Гайард. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Скорее всего, скачет кто-то из местных баронов со своей дружиной.

Но, чуть прищурившись, Просперо отчетливо увидел алый штандарт и оскаленную пасть золотого льва, грозно поднявшегося на задние лапы. Герцог вскинул руку, приказывая спутникам остановиться. Аквилонцы. Аквилонцы в форме Черных Драконов, личной королевской гвардии. Что делать Драконам здесь, в самом сердце Пуантена, на проселочном тракте, уводящем к замку Орволан?

Два отряда сошлись. Драконы слаженно разорвали строй, беря встретившихся на дороге пуантенцев в кольцо. Шевельнув уздечкой, Просперо выехал вперед, уже догадываясь, но без страха и трепета принимая невесть откуда явившееся знание о том, что дальнейший его путь ляжет вовсе не к стенам Орволана. Он сделал свой ход, теперь очередь противника.

Всадник на вороной кобыле встал напротив него, сухо и деловито отчеканив:– Сотник его аквилонского королевского величества гвардии Аррунс Мастрана. Вы – владетель пуантенской провинции Просперо Форальер, я не ошибся?– Нет, – Леопард мимолетно пожалел о том, что никто из его сопровождающих не захватил из Гайарда стяга с пуантенским гербом, а еще – о полном отсутствии свидетелей. Если он не ошибается в своих предположениях, сейчас произойдет нечто, достойное войти в историю Закатного материка. А рядом, вот досада, не сыскалось ни одного завалящего поселянина с телегой или странствующего балагана с вытаращившими глаза и затаившими дыхание актерами. – Я и в самом деле герцог Пуантенский, а это – мои люди.

– Согласно рескрипту его величества вас надлежит подвергнуть аресту и препроводить в Тарантию, где вашу дальнейшую судьбу определит королевский суд, – закончил краткую речь Аррунс. Позади себя Просперо расслышал негодующие и недоумевающие возгласы, и жестом остановил готовых ринуться в бой подданных.

– Ваш долг позволяет вам ответить на несколько простых вопросов? – осведомился герцог. Черный Дракон поразмыслил и резко кивнул.– Что именно вменяется мне в вину? – пожелал уточнить Просперо. – Есть ли у вас какие-либо распоряжения касательно моих спутников? Они также задержаны, им дозволено добровольно сопровождать меня, или я вправе распустить их?

– Меру и степень вашей вины определит его величество, – видимо, эта фраза служила Аррунсу исчерпывающим ответом на любой вопрос. – Именем короля я объявляю ваших спутников задержанными. Они вместе с вами проследуют в Тарантию для дальнейшего дознания. Прикажите вашим людям отдать оружие и… и попрошу вашу шпагу, – офицер Драконов протянул руку, не сомневаясь в том, что получит требуемое.

– Да они же там все с ума посходили, – ошеломленно произнес в тишине кто-то из пуантенцев. – Вместе с этим варваром на троне!– Безумный или нет, Конан Канах пока остается нашим законным сюзереном, – напомнил Леопард. Вытащив из ножен клинок, он какое-то мгновение смотрел на отполированное лезвие, на котором вилась гравировка из сплетенных ветвей и пышных соцветий шиповника. – Мы исполним повеление короля. Отправимся в Тарантию и узнаем от него самого, чем Пуантен прогневал его величество.

Перемешавшись, отряды рысью двинулись на Полночь. Туда, где над водами Хорота перекинул четыре своих длинных пролета Звездный мост – массивное, тяжеловесное сооружение темно-синего, алого и белого гранита, способное противостоять натиску мутно-желтых вод великой реки Закатного материка.

Герцог Просперо ошибался. У его ареста имелись тайные свидетели. Сейчас они торопливо скатывались со склонов близлежащих холмов, путаясь в густой траве – чтобы, не заметив присутствия друг друга, направиться в разные стороны.

Обеспокоенный и напуганный столь странным приказом названного отца, Кламен Форальер выполнил порученное лишь наполовину. Вместо того, чтобы удаляться от Пуантена, с каждой пройденной лигой приближаясь к пределам Тауранской провинции, герцогский наследник и его отряд, доскакав до ближайшего хутора, сделали там остановку. Выбрав среди спутников двоих наиболее сметливых и шустрых, Кламен велел им скакать обратно и держаться неподалеку от его светлости. Пусть убедятся, что герцог благополучно достиг Орволана, и мчатся обратно.

?Если с ним все будет в порядке, – решил Кламен, – я поеду дальше. Демоны с ним, доберусь и до Пущ, хотя по прежнему не могу взять в толк, зачем это понадобилось. Герцог желает, чтобы я был как можно дальше от Гайарда и Пуантена? Хорошо, пусть так. Но в конце лета, прискачет гонец или нет, я отправлюсь обратно. Не для того я пятнал свою совесть убийствами, чтобы теперь смиренно отсиживаться в стороне. Он желал, чтобы я ставил благополучие Пуантена превыше своего? Отлично, так я и поступлю!?Что же касается обстоятельств, приведших сюда Лиессина Майлдафа, то были они просты и незамысловаты. Оголтелая скачка сквозь ночь закономерно привела к тому, что Льоу не удержался в седле и упал с лошади. Ему повезло: он не свернул себе шею, а отбежавшая на десяток шагов кобыла запуталась поводьями в виноградной лозе. Дохромав до испуганного животного, Лиессин с пугающей четкостью осознал, что заплутал среди одинаковых рядов шпалер и совершенно не представляет, куда идти. Переночевав в заброшенном сарайчике сборщиков винограда, бард наутро двинулся холмами в направлении Полуночи, рассчитывая рано или поздно выйти на берег Хорота.

Вместо этого несчастливая звезда привела его к орволанскому тракту.

Когда улеглась поднятая удалившимися конниками пыль, Майлдаф вышел на опустевшую дорогу. Постоял, рассеянно поглаживая теплый лошадиный бок и пытаясь понять, что же ему теперь делать.

По всему выходило, надо идти в Тарантию. Туда увезли Просперо. Там держали в плену брата. Там могли скрываться ответы на мучившие его вопросы.

И это было куда лучше, чем стоять столбом, бессильно проклиная коварство судьбы.