Глава третья. Ла Эстрелья (1/2)

Явившийся к утреннему туалету дворецкий Тьореда ровным и бесстрастным голосом известил его светлость о том, что аргосские гости благополучно отправились восвояси, но на рассвете Ферральбу атаковали незваные пришлецы. На сей раз – до боли знакомые. Те самые, которых Адалаис всеми правдами и неправдами стремилась удержать вдалеке от своего последнего приюта.

Родня, будь она неладна!Дядюшка Фулжент диа Эйкар. На самом деле он не мог полноправно считаться дядей Адалаис, будучи сыном младшего брата покойной матушки герцогини, но для простоты его именовали так. С ним прибыла неизменная шумная свора – дети от первого брака, дети от второго брака, нынешняя жена, сводные племянники, троюродные тетки, дядья по крови и вассалы.

Слухи о близкой кончине Адалаис расползались по провинции. Предусмотрительный дядюшка Фулжент протрубил сбор и примчался в надежде первым урвать кусок погребального пирога.

Усилием воли Просперо задушил порыв отдать распоряжение о том, чтобы всех без исключения Эйкаров и их родичей немедля вытолкали за ворота. Пусть разбивают шатры – желательно подальше! – и безвылазно сидят там. Лагерь обнести рогатками и выставить караул с наказом стрелять в любого, кто приблизится к ограждению хоть на три шага. А в одну прекрасную ночь натравить на них наемников из Турана. Пусть перережут всех мужчин, а женщин и детей продадут на рынках в Черных Королевствах.

Жаль, в нынешние куртуазные времена больше нельзя так поступать с любимой родней. Да вдобавок в клане Эйкар чудом затесалась пара-тройка приличных молодых людей. К примеру, сыновья Фулжента от второго брака, братья Пейру и Кламен.

Эти двое все чаще казались Леопарду идеальными кандидатурами для церемонии усыновления и передачи права наследования короны Пуантена. Он колебался перед выбором, кого из братьев предпочесть. Младший, Кламен диа Эйкар, был умным, сдержанным, начитанным молодым человеком. Из тех, что зовутся – ?себе на уме?. Сейчас он нес дежурство у одра умирающей герцогини. Его старший братец Пейру отличался более весёлым и жизнерадостным нравом, а также стремлением волочиться за миловидными девицами и влипать в разнообразные неприятности.Зимой Пейру завоевал кубок победителя на турнире в Гайарде, выстояв против старших и куда более опытных бойцов. Кламен недавно ездил в свите герцогского посланника в Зингару на торговые переговоры, проявив себя наилучшим образом. Посланник дал ему самую лестную характеристику, заявив, что не раздумывая взял бы молодого человека к себе к штат на должность старшего письмоводителя.

– Разместите их в Ивовом особняке, – удрученно распорядился герцог. – Если начнут требовать дополнительную прислугу, скажи, в Ферральбе каждая пара рук на счету. Передай мессиру Фулженту приглашение к завтраку. Пусть захватит с собой Кламена и Пейру, я желаю их видеть. Повтори столько раз, если понадобится. Чтобы до моего дядюшки дошло: к столу зовут только этих троих, а не весь клан, включая матрону Эмпаро и ее новорожденных отпрысков! Еще что?– Прибыли мессиры Сауселье, Уэльван и Баррос, – ровный голос дворецкого напоминал лед над бездонной огненной трясиной. В недрах которой, по скромному мнению Тьореды, было самое место всем вышеперечисленным. – С родней и свитами. Я позволил себе смелость передать от вашего имени распоряжение о том, чтобы достопочтенные мессиры разбивали шатры на склоне Голубиного холма.

– Барроса тоже позвать на завтрак, – Просперо от души проклял пуантенское дворянство. – Набежали! Разинув пасти и сверкая клыками!..– Позволю себе полностью одобрить мнение вашей светлости, – заметил дворецкий, подавая одежду. – Как прикажете поступать с новым гостями, буде таковые объявятся?

– Сгоняйте всех на Голубиный, – махнул рукой Леопард. – Там достаточно места для нескольких лагерей. Пошли герольдов. Пусть объявят, что мы рады всем, но многолюдья в Ферральбе я не допущу. Завтрак накрыть на Белой террасе. И вот еще что… – задумавшись на миг, Просперо все же добавил: – Отыщи мессира Майлдафа. Пусть хоть один человек за столом не изнывает в нетерпеливом ожидании смерти Адалаис.

Дворецкий сдержанно кивнул. Если его и удивило требование герцога, свое мнение он привычно удержал при себе. Его светлость желают позвать к завтраку темрийского барда? Стало быть, таковой будет незамедлительно найден, представлен и снабжен тарелкой.

Требования его светлости выполнены не были. Называя вещи своими именами, их просто-напросто пропустили мимо ушей. Когда Золотой Леопард вышел к завтраку, за овальным столом уже торчало по меньшей мере два десятка человек.

Дядюшка Фулжент притащил с собой достопочтенную супругу, тощую как палка и въедливую, как стряпчий. Рядом с толстяком Сауселье восседала, скромно уставив глазки в тарелку, миловидная дама лет тридцати, с черным вдовьим бантом на пышном бюсте. Уэльван явился в сопровождении молодых людей и девиц, то ли родных отпрысков, то ли племянников и племянниц. Баррас, благослови его небеса, пришел один. Майлдаф присутствовал, но не за столом. Бард расположился на широкой балюстраде террасы, наигрывая тягучую, сладкую мелодию, как нельзя больше подходившую начинающемуся жаркому дню.

Незваные гости наперебой принялись выражать сочувствие Адалаис, сетовать на несправедливость судьбы, забирающей до срока лучших, и вычурно извиняться за то, что они осмелились привести к герцогскому столу еще кого-то. Но у них имелись серьёзные причины! Они сейчас все объяснят его светлости!

Верных подданных не устрашил даже мрачный блеск в глазах Леопарда, предвещавший, что скоро полетят головы. Верные и любящие подданные твердо вознамерились испортить сюзерену завтрак и жизнь на ближайшие годы.

Первым в бой, вопреки ожиданиям Просперо, ринулся не громогласный дядюшка Фулжент, а обычно державшийся особняком мессир Уэльван. Должно быть, родня допекла:– Нынешним утром мы разминулись на тракте с аргосским посольством. К сожалению, многим из нас доводилось по необходимости иметь дело с этими отвратительными людьми… в особенности с господином Серранте, известным своей пронырливостью и нечистоплотностью. Да будет мне позволено предостеречь его светлость от намерения склонить свой слух к речам проходимцев! – он наставительно воздел палец к натянутому белому полотнищу, заменявшему собой потолок. – Все мы знаем нравы аргосских падальщиков, этих алчных ростовщиков, только и ищущих, где бы поживиться! Готовых любому всучить порченый товар с тройной наценкой и…– Могу побиться от заклад, они притащились сватать за его светлость свою девку, – встрял Сауселье, неодобрительно тряся узко обстриженной бородкой. – Вот что я вам скажу, дамы и господа, и это будет чистейшая правда, прозрачней родников Ферральбы – эта их Селестина никоим образом не дева! Как есть давным-давно просверленная жемчужина. Ей все восемнадцать, если не двадцать, а она все строит из себя непорочную невесту в белом одеянии! Ноги ее здесь быть не должно! На кой ляд его светлости сдалась худосочная аргосская девка дурной крови? В Пуантене что, достойных девиц и дам не осталось? Взять хотя бы мою дочь Майтенону, – он кивнул в сторону дамы с вдовьим бантом. – Она была честной женой своему мужу, и оставалась бы ею, если б ее супруг не скончался на поле брани ровно пять лет тому назад. С той поры Майто не снимала траур и не знала мужчин, посвятив все свое время достойному воспитанию сына, единственной памяти о…

– В варварских странах издавна придерживаются традиции отдавать в супруги холостому вождю достойную вдову с отпрыском, – подал голос Лиессин. Говорил он негромко и вроде бы в сторону, но вклинился на удивление уместно. – Жаль, что отсюда слишком далеко до варварских стран.

– Э? – не понял намека разогнавшийся мессир Сауселье. Пейру же, напротив, сразу ухватил суть и, наклонившись, зашептал на ухо отцу. Фулжент всхрапнул довольным кабаном в болоте и взял слово:– Дурно это, господа, хоронить неумершего. Дай боги здоровья леди Адалаис, чтобы она пробыла с нами еще долгие годы. Тут речь о другом. Дому нужна хозяйка, но суть и смысл бытия женщины в том, чтобы подарить супругу наследника, продлевая род его до конца дней. На Адалаис нет вины в том, что ей это оказалось не по силам, – он с видом полной покорности судьбе развел руками. – Положим, однажды ее сменит другая женщина. Положим, доброе семя Форальеров взойдет и на свет явится дитя. Кто сможет заранее предсказать, будет то сын или дочь? Да пусть даже сын! Сколько лет минует, прежде чем отпрыск встанет вровень с отцом? Мы все не молодеем. Оттого и я, и все, кто присягал на верность Золотому Леопарду, почтительно советуем и настаиваем на скорейшем вручении меча, ключа и пояса. Его светлость волен избрать из множества наших сыновей достойнейшего. Того, кто станет его наследником и продолжателем дела – не спустя долгие годы, но сейчас, на наших глазах! – он пристукнул кубком по столу и вызывающе оглядел собравшихся.

– Славен отец, чей дом изобилен сыновьями, – звякнули струны анриза. Вроде бы согласно, а вроде бы с ехидцей.– В моем роду подрастает ничуть не меньше достойных юношей, чем в колене Эйкар, – смекнул мессир Уэльван.

– Однако ж именно из нашего колена происходит леди Адалаис, – не преминул напомнить любящий дядюшка. – Дама, достойная во всех отношениях. Бывшая долгое время верной и преданной спутницей его светлости. Законно и разумно избирать наследника из фамилии, кровно близкой его светлости… Не среди выскочек, купивших титул, а не заслуживших его преданностью и верностью, и славных только умением плодиться, как кролики!

Камешек – да не камешек, целый увесистый валун – прицельно шлепнулся в нужный огород. Дворянство Уэльванов насчитывало всего три поколения, и мессир Уэльван весьма болезненно относился к подобным намекам. Однако сейчас, находясь за герцогским столом, он был связан по рукам и ногам законами вежества. Единственное, что ему оставалось – гневно топорщить усы и пронзать яростными взглядами самодовольного Фулжента дие Эйкара, мысленно грозя высказать все наболевшее сразу за воротами Ферральбы.

– Если его светлость пожелает провести церемонию, он ее проведет. Если не пожелает – значит, все останется как есть, – спокойно, даже чуть равнодушно вымолвил мессир Баррас. – Это неотъемлемое право его светлости. Не нам указывать ему, что делать.– Так-то оно так, – поспешно закивал массивной головой Сауселье. – Но предусмотрительность еще никто не отменял. Все под одним небом ходим. Случись что – кому отойдет корона? И, что самое главное – кому отойдет Пуантен?.. – он зажмурился, словно бы испугавшись сказанного и не решаясь продолжать. Лиессин провел рукой по струнам, заставив анриз издать скорбное рыдание, похожее на женское.Взгляды присутствующих скрестились на Золотом Леопарде – ведь за время споров и пререкательств своих вассалов владетель Пуантена не произнес ни слова.

Тишина начала становиться зловещей.

Фулжент, встревожено переглянувшись с супругой, чуть приподнялся, намереваясь что-то сказать.

Он опоздал – Просперо заговорил, тяжело роняя слова:– Благодарю вас за честность и откровенность. Всегда полагал, между правителем и подданными не должно быть обманов и недомолвок. Вы напомнили мне о долге перед Пуантеном, и я принял решение. По возвращении в Гайард я рассмотрю кандидатуры молодых людей, достойных занять место в роду Форальеров. Кто-то из них станет моим преемником, кто-то займет место при дворе наследника. Можете сообщить об этом любому, имеющему уши – а вскоре последует объявление через герольдов. Доброго всем утра.Просперо резко отодвинул оставшуюся нетронутой тарелку. Качнулся, едва не опрокинувшись, наполненный бокал. Леопард ушел, оставшиеся за столом загомонили в голос, перебивая друг друга. Не замеченный никем Лиессин Майлдаф соскользнул с мраморных перил, сбежав с террасы вниз по узкой витой лестнице.

?Бессмысленно и дальше откладывать неизбежное, – Просперо широкими шагами мерил уединенные аллеи Ферральбы, не замечая, как прислуга спешит исчезнуть с его пути, а придворные кавалеры и дамы торопливо склоняются в низких поклонах. – Они даже не стали дожидаться кончины Адалаис. Уже сейчас готовы подсунуть мне в постель благочестивых вдовушек. Усыновление будет наилучшим исходом. Обдумать кандидатуры. Посоветоваться с Хальком. Он умеет проницать людские характеры и способен предсказать, от кого стоит чего ожидать в будущем. Или предпочесть не юношу, но ребенка, чьи поступки я могу направлять? Фулжент верно заметил, никто из нас не становится моложе. Я старею. Страна балансирует на лезвии меча, Пуантену необходим наследник. Если в Тарантии произойдет что-то непоправимое, мне придется спешно отправиться в столицу… Да, пришла пора. Кламен – толковый мальчик, он справится. Или все же – Пейру? Предпочесть кого-то из семейства Уэльвана? Жаль, я плохо знаком с их младшим поколением?.

Дорожка уткнулась в мозаичную стену с неизбежным фонтаном в виде золотого павлина с хвостом из сотен тончайших водяных струй. Просперо зачерпнул воды из фонтана. Обжигающе-ледяная, она щипала язык и казалась чуть сладкой на вкус.

Кто-то стоял, привалившись спиной к корявому стволу старой оливы в начале аллеи, и поспешно шагнул в сторону, завидев приближающегося герцога.

– Мессир Майлдаф? – Леопард не ожидал увидеть темрийца здесь. Бард что, шел за ним?– Ваша светлость, – белые жесткие пряди, скрывающие лицо, и поблескивающие сквозь завесу волос настороженные глаза. – Я не хотел мешать…– Ты не мешаешь, – отмахнулся Просперо. – Составь мне компанию.

Может, эта встреча – лучшее, что случится за не задавшийся с самого утра день. Можно позволить себе маленькую слабость, украдкой рассматривая идущего рядом молодого человека. Молодость, молодость, куда ты подевалась, когда успела просочиться сквозь пальцы, оставив в душе незаживающую рану? Какие у него легкие, упругие движения. Длинные, стройные ноги под диковатым горским нарядом, бронзовые звезды на широком кожаном ремне нестерпимо взблескивают под солнцем. Хальк заблуждается, это не вожделение. Это грусть о былом и восхищение чужой молодостью, сладчайшая из отрав. Мессир Майлдаф рядом, только руку протяни, но он недоступен, им можно только втайне восхищаться, не более того…– Хуже всего – когда ничего не изменить, – хрипловато произнёс Лиессин, словно бы подслушав мысли Золотого Леопарда.– Хм? – Просперо сбился с шага.

– Я ведь не глухой. Слышал, о чем рассуждали эти важные господа, ваши гости, – пояснил Майлдаф. – Они страсть как хотят поскорей знать имя наследника и дамы, которая станет новой леди Пуантена. Потому что госпожа Эйкар все равно скоро умрет. Вам не удержать ее. Она уходит, вы остаетесь. Ничего не изменить. Так будет, и вам горестно от понимания этого. Вы всегда добивались того, чего хотели. Но одолеть смерть вам не по силам.

За последние месяцы Золотой Леопард привык к беспрестанным соболезнованиям, от большинства которых нестерпимо разило благопристойной фальшью. Мессир Майлдаф то ли по неискушенности придворной жизнью, то ли по юношеской прямоте назвал вещи своими именами. Адалаис таяла, преданные вассалы требовали ответа – пока еще не выкручивая ему руки, но готовясь перейти к этому неприятному процессу. Герцог Пуантена не мог ни помочь своей жене, ни приказать подданным заткнуться. Он стал леопардом в клетке с прутьями из традиций, неписаных законов, обязательств. Зверем, мечущимся в клетке, запертой на огромный засов с глубоко вырезанной и сочащейся кровью надписью ?Долг правителя?. Он сам заточил себя в тюрьму, из которой нет выхода. Он должен стиснуть зубы, укрепить сердце и преодолеть все, что воздвигнет на его пути судьба. Должен, должен, должен.

– Мне не привыкать к испытаниям, одолею и это, – бросил Просперо. – Кстати, среди своих песен отыщется подходящая для поддержания воли в безнадежной ситуации?

– Я знаю четырежды по три десятка песен своей земли и дважды по два десятка иноземных на любой случай в жизни. Когда их недостает – складываю новые, – с достоинством отозвался Лиессин. – Но также я хорошо усвоил, как бывают порой неуместны даже лучшие из песен.– Боюсь, в ближайшее время именно так и случится, – вспомнив подслушанный разговор, Просперо как бы невзначай бросил: – В наших краях многие способны оценить истинный талант. Отчего бы тебе не подыскать покровителя и не уехать отсюда, покуда Ферральбе не пришлось умолкнуть? Сможешь продолжать петь и зарабатывать на жизнь, а не проводить дни в унынии и тоскливом безделье.

– Если вы желаете, чтобы я убрался прочь, я сделаю это сегодня же, – показалось Просперо или нет, в голосе собеседника сквозила неподдельная мука? На миг Золотой Леопард устыдился своего высокомерия:– Разумеется, мне бы не хотелось, чтобы ты так быстро покидал нас. Но в скором времени будет неизбежно объявлен траур. Никто в провинции не сможет принимать у себя певца и слушать музыку. Ты лишишься возможности заниматься любимым делом.

– Я в силах прожить, не черпая серебро из чужих карманов и не бегая в поисках свободных ушей, – огрызнулся Лиессин, лишний раз подтвердив репутацию северян, как самых гордых и обидчивых людей Закатного материка, не испытывающих трепета перед титулованными особами. Просперо невольно хмыкнул: другой на его месте уже соловьем бы разливался, благодаря за проявленную заботу и внимание. Этот воспринял чужие хлопоты как должное да еще нос воротит. И упрямо не желает подыскивать более теплое и покойное местечко. – Я лишь прошу разрешения перебраться в Гайард, когда… когда двор уедет отсюда.

– Жизнь в городе обходится недешево, – предостерег Золотой Леопард. – Это здесь двор живет, не особо блюдя этикет. Уж не обессудь, ты не дворянин и не придворный, в Гайарде тебе не будет хода во дворец. Опять же, не забудем про траур…

Сказанное не совсем соответствовало истине. Резиденция герцога Пуантенского в Гайарде была открыта для посетителей и просителей любого рода и звания. Леопарду было крайне занимательно увидеть, как мессир Майлдаф воспримет подобное известие.

Лиессин словно ушел в себя на несколько ударов сердца, угрюмо поджав губы и сгорбившись, как от внезапного удара под дых. Справившись, с показным равнодушием дернул плечом:– Что ж… Я слышал, ваша светлость ввели в обиход ежедневные приемы для ищущих защиты или правосудия. Туда дозволено входить любому, пусть даже зеваке с улицы или нищему в поисках тепла. Стану самым частым и самым безмолвным завсегдатаем таких приемов, только и всего.

– Но зачем? – Просперо остановился так неожиданно и круто, что под каблуками жалобно скрипнул песок. – К чему такая настойчивость, да еще в ущерб собственным интересам, вот чего я никак не могу взять в толк! По какой такой причине ты упорно стремишься навредить себе же?

Лиессин молчал, исподлобья глядя на Золотого Леопарда. Сейчас его глаза напоминали оттенком весеннюю траву, прихваченную неожиданным морозцем. Живая зелень, оцепеневшая под тонкой коркой льда, безмолвный крик отчаяния.– Ну же, – поторопил Просперо, начиная испытывать нарастающее глухое раздражение. Он злился на себя, на свою неспособность решительно выкинуть мессира Майлдафа из своей жизни. Вместе с его дикарски-юношеским очарованием и его песнями. Пусть поскорее убирается прочь и не бередит душу несбыточным. Особенно сейчас, когда весь мир ополчился против Золотого Леопарда. – Обещаю, все сказанное останется между нами.

– Я не нахожу в себе сил покинуть вас, – тихо, но отчетливо проговорил Лиессин. – Я ничем не могу вам помочь. У вас свои заботы и хлопоты. Вам нет до меня никакого дела. Я понимаю – и не могу уехать. Это сильнее меня. Я вижу вас – и живу. Нет, я не умру в разлуке с вами… просто жизнь моя опустеет, как брошенный дом.

Не будь давешнего разговора с мессиром Серранте, Леопард усомнился бы в искренности услышанного. Но Лиессин на его глазах отверг выгоднейшее предложение аргоссца ради возможности оставаться в Ферральбе – и Лиессин понятия не имел о том, что их беседу слушает кто-то третий. Он был искренним тогда и оставался искренним сейчас.

Вопрос в том, что ему, Золотому Леопарду, делать с чужой искренностью? Барон Юсдаль в суровой рассудительности присоветовал бы немедля вправить юнцу мозги на место, да построже, дать денег и поскорей отправить на все восемь сторон света. И Хальк Юсдаль был бы прав, от первого до последнего слова.

Но разве Хальк когда-нибудь пробовал устоять перед искушением? Просперо отлично знал, что когда дело касалось редких рукописей или ценных книг, совесть королевского библиотекаря отправлялась под замок. Ради обладания уникальной книгой Хальк, не колеблясь, отважился бы на преступление. Может, не на убийство, но на подделку и кражу – несомненно. Книги были единственной подлинной любовью барона Юсдаля, а Золотой Леопард Пуантена не мог устоять перед такой редкостной в наши продажные дни честностью и открытостью.

Однако Просперо проявил стойкость:– Что за ерунду ты несешь, мальчик? Вы, поэты, вечно носитесь с собственными выдумками, пока не уверуете в них. Мессир Майлдаф, искренне советую тебе... Он в кои веки смешался под испытующим взглядом зеленых глаз, в сердцах буркнув:– Боги, как это не ко времени!– Мне ничего не нужно, – торопливо заверил Лиессин. – Только… только быть неподалеку от вас. Больше ничего. Вы даже меня не заметите.

– Трудно не заметить, когда из каждого укромного угла на тебя таращатся голодными глазищами, – благодушно хмыкнул Просперо. Злость оставила его, сменившись неким самодовольством: пусть ему перевалило за пятьдесят, он еще не утратил способности мимоходом очаровывать юные создания. – К слову сказать, никогда не понимал этого молчаливого обожания, так любезного глупеньким девицам. Если уж тебе кто-то приглянулся, то приложи усилия, добиваясь ее внимания… или его, не суть важно. Стань незаменимым или хотя бы полезным. Вот тебе шанс. Нынче вечером я нанесу визит в стойбище под стенами Ферральбы. Послушаю, что за разговоры ведут мои дорогие заклятые друзья и сыщется на моей стороне хоть один союзник. Будешь в числе сопровождающих. Возможно, понадобится напомнить некоторым горячим и упрямым головам о том, что не они здесь распоряжаются. Но! – герцог вскинул палец. – Напомнить не ударом топора в лоб. Тактично и обходительно. В символической форме. Понимаешь меня?– Нужна песня, – кивнул Майлдаф. – О власти и законе.

– О традициях, чтить которые необходимо.– О королях и мятежниках.

– О милой родине и гранатовых деревьях в цвету, – подвел итог Просперо. – Впрочем, миндаль, оливы и розы тоже сойдут, их у нас тут полно.

Лиессин неуверенно, углом рта улыбнулся:– К вечеру я успею сложить такую песню. Даже не одну, чтобы оставалось что-то про запас.

– Вот это другой разговор, – одобрил Золотой Леопард. – Это мне нравится гораздо больше, чем скорбные стенания по углам. Ты мало походишь на унылое привидение, мессир Майлдаф.– Льоу, – брошенное Лиессином слово свистнуло, как метательный нож, глубоко вонзившийся в мишень. –Уроженцам Полудня сложно выговаривать наши имена. Если хотите, можете звать меня так. Это проще.

– Льоу, – повторил герцог. Было в этом слове нечто от вызывающего звона клинка и от тягуче льющейся через край бадьи капли меда. – Н-ну… хорошо. Это в самом деле быстрее произнести, чем Лиессин Майлдаф.– Ап Бриан ап Меуриг ан Кьеаллах и еще на целый свиток дальних и ближних родственников со стороны отца, матери, деда и бабки, – серьезно пояснил темриец. – Тех, кто после третьей кружки эля не в силах без запинки перечислить своих дядьев и двоюродных братьев до девятого колена, мы обычно топим в нужнике. Очень помогает упражнять память и способствует почитанию предков. Поэтому мы терпеть не можем наших соседей из Киммерии, которые считают, что знания пяти поколений родни вполне достаточно… Я непременно приду вечером, – он склонил голову – было видно, что этот вежливый жест дался Майлдафу нелегко – и скрылся за деревьями.

?Льоу, – имя само просилось на язык, такое легкое и певучее. – Льоу из Темры. Что же мне с тобой делать, а??

Просперо жил с твердым убеждением, что любого человека можно приспособить к полезному делу. Он без труда найдет занятие для молодого человека с хорошо подвешенным языком и поэтическим дарованием. Пусть немного поработает в интересах Пуантена, глядишь, чушь в голове и развеется. И ему, Золотому Леопарду, станет легче на душе – взгляду будет на ком отдохнуть.

Шумное стойбище на склоне Голубиного холма напоминало нечто среднее между военным биваком и праздничным лагерем во время большого турнира. Разноцветные шатры и палатки толкались, стремясь урвать побольше места. Люди с проклятиями спотыкались о паутину растяжек, возмущенно ржали кони и заливисто брехали собаки. Там вертели над костром поросенка, здесь готовили вино со специями, тут запекали голубей в угольях. По тракту подтягивались новые визитеры, установка очередного шатра сопровождалась яростной перебранкой с поминанием всего генеалогического древа. У колодца змеилась очередь из трещащих языками пажей, хихикающих служанок с кувшинами и мрачных конюхов с огромными ведрами. Ветер трепал бархатные полотнища знамен с гербами и ленточки вымпелов.

Просперо и его небольшая свита прошли сквозь пестрое сборище, как стрела сквозь трухлявую древесину. Где-то в толпе болтались доверенные люди мессира Тьореды, герцогского дворецкого. Кто изображал праздного бездельника, кто – деловитого слугу, кто – веселую девицу в поисках кавалера. Позже каждый из них вернется с докладом о том, что видел и слышал, шатаясь меж палатками и останавливаясь поболтать у костерка.

Честь принимать герцога нынешним вечером делили дядюшка Фулжент Эйкар и граф Диогу дие Консейран, брат его покойной первой супруги, держатель обширных земель в верховьях реки Алиманы. Принимающая сторона расстаралась вовсю. Если б позволяли обстоятельства, они наверняка учинили бы ристалище и притащили вендийских танцовщиц с бубнами. Вино лилось умеренным, но не иссякающим потоком, шипел капающий в огонь жир. Под ногами с визгом метались невесть чьи дети – то ли графские, то ли кухаркины. Походная обстановка весьма способствовала душевному расслаблению, и положенные для начала верноподданные и соболезнующие речи прозвучали весьма поспешно и скомкано. Общество перебралось за столы – положенные на козлы доски, накрытые отрезами ярких тканей. Трещали факелы, все гомонили разом, заглушая друг друга. Подле герцогского кресла под покосившимся балдахином нарисовался замешкавшийся где-то Хальк Юсдаль. Выражение лица бывшего королевского архивариуса было одновременно обескураженным и раздраженным, левая щека нервно дергалась.– Что еще случилось? – приветствовал его Золотой Леопард.

– Моя дочь случилась, – мрачно ответствовал барон Юсдаль. – Ей втемяшилось в голову нанести мне визит. А ну подите сюда, юная леди, и извольте объясниться! Как ваша матушка отпустила вас одну в столь дальнее путешествие? Или вы, не побоимся этого слова, сбежали? – с каждым вопросом он наступал на стоявшую рядом девушку. Та не выглядела ни испуганной, ни встревоженной, и с кроткой улыбкой поклонилась герцогу.– Рад тебя видеть, Меллис. Как добралась? – невозможно было не улыбнуться ей в ответ.– Быстрей, чем ожидала, ваша милость. Отец, успокойся. Я ехала не в одиночку и привезла тебя письма от мамы. Баронесса фон Целлиг шлет сердечный привет вашей милости, и сожалеет, что не смогла прибыть сама.

Меллис Юсдаль не могла похвастаться особой красотой, но ее кругленькое свежее личико невольно притягивало взгляды. Смени она дорожное платье и строгую прическу благородной дамы на полосатую юбку, вышитую блузку и украшенные цветами косы вразлет, баронетта стала бы один в один очаровательная гандерская вилланка. Или резвая плясунья с каменистых лугов Темры, достойная пара Лиессину Майлдафу. Впрочем, кое-что в выражении серых глаз и очертании рта Меллис подсказывало опытному человеку, что дочь Халька Юсдаля отнюдь не так проста, как желает казаться. А своего грозного папашу она ничуть не страшится, прекрасно зная ему цену.

– Я соскучилась, – Меллис скромно удалилась в сторону. Хальк метался вокруг дочери, помавая руками, требуя ответа на сотню вопросов сразу, ругая за несвоевременный приезд и хваля за то, что она благополучно добралась до Пуантена. – Еще у меня есть к тебе серьёзный разговор, но это может обождать. Расскажи лучше, как твои дела. Что книга?..Хальк умолк, будто ему с размаху заткнули рот кляпом. Меллис понимающе погладила отца по руке:– Не переживай. Все образуется. Ты напишешь ее. Не сейчас, так через год.

– Кого мы обманываем? – проворчал Хальк. – Никогда я ее не напишу.– Напишешь, – припечатала любящая дочь. – Иначе это сделаю я. И мир тогда содрогнется в ужасе.

Зная литературные таланты своей наследницы, Хальк содрогнулся заранее. Перо Меллис было отточено ничуть не хуже стилоса Гая Петрониуса в его лучшие годы. Если сочинениям Меллис чего недоставало, так это толики жизненного опыта и вкуса – что вполне могло прийти к ней через год-другой.

Баронетта Юсдаль с живейшим интересом озиралась по сторонам, выспрашивая, кто есть кто среди здешнего дворянства. Вечер становился все более шумным. Майлдаф пел, в очередной раз поразив и удивив общество отличным знанием пуантенских баллад и талантом подражать местному говору. Темриец выводил ?Издалека бежит река?, кто-то уже ритмично отстукивал кубком по столу бодрую мелодию и хором подтягивал припев. Пара-тройка ревнителей традиций косилась на заезжего певца с недоумением – то ли по незнанию, то ли по врожденному нахальству Лиессин занял место по правую руку от герцога. Обычно менестрелям не разрешалось садиться так близко от хозяина застолья или принимаемого им важного гостя, разве что по личному приглашению. Но Майлдаф уселся на скамье с таким видом, словно имел на это полное право, и покамест ни у кого не поднялась рука погнать его оттуда. Он пел, анриз звучал, мелодия вместе с трескучими искрами улетала к ночным небесам.

Граф Диогу, обладатель более утонченных манер, нежели его шурин Фулжент, зашел издалека, заведя речь о том, является ли отсутствие детей у мужчины следствием божьего недовольства или просто нездоровья одного из супругов. Тут же нашлись заинтересованно поддакивающие слушатели.

Застольный разговор вывернул на знакомую дорогу: вот было бы славно, если б его светлость не ограничился церемонией усыновления подходящего юнца, но привел в гайардский замок новую супругу. Нет-нет, что вы, и речи нет о том, чтобы она непременно была Эйкар. Или, к примеру, Сауселье. Между нами говоря, это дурной тон, подсовывать его светлости вдовицу с младенцем на руках. Можно подумать, его светлости не из чего выбирать. Да весь Пуантен к его услугам! Его светлость предпочитает образованных девиц с собственным мнением? И такие сыщутся, за чем дело стало. Вот, к примеру, молоденькая Леала диа Эшкабар – чем плоха? С лица хоть куда, родословная безупречна, читает на трех языках, болтает на пяти, с пятидесяти шагов попадает из лука в подброшенную монету. Сокровище, не дева. Что вы сказали, почтеннейший? Если она понесет? Значит, у герцога появится законный отпрыск, а приемный сын будет при нем регентом или соправителем, только и все. В таком щепетильном деле, как наследование короны провинции, лучше перебдеть, чем недобдеть. Его светлость, добрая душа, из любви к хворой супруге пустил все на самотек, и чем дело закончилось, я вас спрашиваю, благородные мессиры? Что ему стоило еще десяток лет тому усыновить какого-нито юнца из своего окружения? Сейчас все были бы довольны, и никаких затруднений. Хотя мы, конечно, единодушно желаем леди Эйкар скорейшего выздоровления… и давайте выпьем!

– Они рассуждают так, будто его светлости тут нет и в помине, – заметила Меллис Юсдаль. Ускользнув из-под отцовской опеки, баронетта сыскала себе достойного собеседника в лице Пейру Эйкара. Парочка обустроилась в стратегически важном месте подле штабеля бочек с вином, поделив на двоих пирог с голубями и сплетни. – Или как будто речь идет, – она сморщила носик, – о разведении породистых животных. Неужели никому из них не жаль леди Адалаис?

– Жаль, конечно, – согласился молодой человек. – Она столько лет была нашей герцогиней, разумной и милостивой… а потом перестала быть. Просто перестала. Она как бы есть, но на самом деле ее уже лет пять как нет. Папа и дядя Диогу правы, после смерти леди Адалаис герцогу будет нужна новая супруга. Но только не Леала. Заметили, говоря о ней, никто не упомянул покладистый нрав или хотя бы хорошие манеры? Она образованней школяров из Обители Мудрости, но есть в ней что-то такое… от амазонки-воительницы. Если что окажется ей не по нраву, Леала раздумывать не станет. Сразу метнет копье – и навылет.

Они посмеялись. Мимо трусцой пробежал слуга, разносящий выпивку, на подносе сиротливо приткнулись два последних кубка.

– Это знак, – серьёзно заявил Пейру, когда они забрали кубки и отхлебнули по глотку, заспорив, что именно им досталось, ?Рубиновая лоза? или ?Кровь земли? с прославленных виноградников семейства Уэльван. Разговоры за столами звучали все громче и агрессивнее, кто-то порывался вскочить. Сидевшие рядом с двух сторон хватали разгоряченного спорщика за руки и плечи, силком усаживая обратно. Пейру спросил, каковы нынче обстоят дела в Бельверусе, а Меллис – что еще плохого обрушилось в последние месяцы на Тарантию. Они выпили за удачу, мысленно прося богов быть снисходительными к Аквилонии вообще и Пуантену в частности. Свара все-таки вспыхнула, кого-то потащили из-за стола прочь. Гневно, возмущенно зазвенел анриз, прорезав шум незнакомой песней, воинственной и напряженной. Меллис узнала мелодию и удивилась, припомнив, что слышала нечто похожее от наемников-варваров при аквилонском дворе. Пейру хмыкнул:– У его светлости новая диковинная забава – певец с Полуночи. Дядюшке и папаше он пришелся не по душе, а мне нравится. Остается собой, не пытаясь стать похожим на всех вокруг, – он приложился к кубку и вдруг качнулся. Провел рукой по лбу, удрученно просипев: – Нижайше прошу прощения, барышня Меллис. Кажется, я малость перебрал…Пейру сделал нетвердый шаг в сторону, переломился пополам и сдавленно закашлялся. Меллис брезгливо поджала губы, приготовившись к тому, что ее спутника сейчас шумно вывернет наизнанку, но молодой человек лишь непрерывно кашлял, словно давясь куском, застрявшим в горле. Не устояв на ногах, бухнулся на колени. Встревожившись, Меллис наклонилась к нему и ойкнула. Глаза Пейру закатились наверх, из углов рта вязко текла желтая пузыристая слюна. Баронетта заметалась, не зная, что делать – звать на помощь или остаться рядом с Пейру, а то вдруг захлебнется. Она затрясла молодого человека, окликая по имени, но добилась только неразборчивого, мучительного стона. Пейру мертвой хваткой вцепился в ее ладонь, кашель перешел в сухую рвоту, его трясло, как в ознобе.

– Помогите! – решившись, что было сил пронзительно заголосила Меллис. – Кто-нибудь! Эй! Помогите!

Из темноты на нее, грузно топая, выбежал кто-то, обдав густой смесью запахов пролитого вина и только что съеденного мяса со специями:– Что стряслось, девочка? Чего визжишь, как оглашенная?– Человеку дурно, – Меллис присела рядом с упавшим ничком слабо подергивавшимся Пейру. Вспоминая прочитанные книги, попыталась нащупать биение жилки на шее. Вроде бьется… но так слабо, так редко… – Зовите на помощь, ищите лекаря, да поскорее, демон вас раздери! Он умирает, неужели вы не видите!..– Э? – озадачился неразличимый в сумраке незнакомец. На счастье Меллис, вино не окончательно затуманило его разум, и, качнувшись пару раз взад-вперед, он шустро побежал к столам, на ходу выкликая приятелей и знакомых.

Рядом с бочками стало шумно и многолюдно. Притащили носилки. Явился громогласный отец Пейру, рядом с ним шустро семенил тощий старикан в длинных темных одеждах. Меллис оттеснили в сторону. Из-за чужих спин она разглядела, как старик, озабоченно покачивая головой, осматривает Пейру и пытается разжать ему челюсти серебряной лопаткой. Кто-то начальственно рявкнул, сомкнувшийся было круг толпы распался. Стража с гербами Золотого Леопарда на камзолах начала отгонять зевак. Меллис крепко схватили за руку. Она испуганно вскрикнула, не признав собственного отца.

– Что ты здесь делала? – возмутился барон Юсдаль.

– Беседовала с мессиром Эйкаром, – честно ответила девушка. – Папа, с ним случилось что-то скверное. Мой опыт невелик, но… он совсем не походил на пьяного. Пейру выпил совсем немного, два или три кубка. Это же такая малость для мужчины, верно?Хальк нахмурился. Поглядел на дочь, на носилки, подле которых встревоженно метался Фулжент. Потянул Меллис за собой, пробормотав: ?Пойдем-ка? и плечом раздвигая толпу. Наступая ноги, извиняясь и отругиваясь, Хальк добрался до шатра Эйкаров – и добрался вовремя, столкнувшись с недоумевающим герцогом. Движением брови Золотой Леопард вымел из шатра всех, кроме мессира Фулжента и пожилого лекаря, хлопотавшего около лежанки. Врачеватель капля за каплей вливал в бессильно приоткрытый рот Пейру вязкий настой, добившись того, что молодого человека и в самом деле обильно стошнило. Этого показалось лекарю недостаточным. Он зазвенел принесенными склянками, смешав новое зелье и напоив им подопечного. Пейру несколько раз судорожно дернулся и затих, а выглядевший чрезвычайно озабоченным и озадаченным лекарь вынес приговор:– Это не похмелье и не излишек выпитого. Ему что-то подмешали в вино. По запаху походит на иранистанский бурый гриб, но последствия не совсем схожи. Будь это бурый гриб, молодой человек задохнулся бы через десяток ударов сердца, но..– Моего сына отравили? – скорбно взвыл Фулжент, не дослушав. – Ваша милость, да что ж такое деется!..– Тш-ш, – остановил страдающего отца Просперо и обратился к лекарю: – Мальчик выживет?

– Все в руках Создателя, – лекарь удрученно потряс плешивой головой. – На стороне молодого человека два изрядных преимущества. Первое – его вовремя обнаружили, я вызвал рвоту и есть надежда, что яд не успел полностью впитаться. Второе – он молод и силен. Возможно, природа возьмет свое и он выкарабкается. Но на ближайшую седмицу-две он нуждается в постоянном присмотре и опытной сиделке.

– Мы перевезем его в Ферральбу,– решил герцог. – Фулжент, возьми себя в руки. Пейру будет жить, ты слышал, что сказал почтенный лекарь? Хальк?

– Кажется, Меллис может дать некоторые пояснения случившемуся, – барон Юсдаль чуть подтолкнул дочь вперед. Меллис невольно съежилась под взглядами герцога и мессира Фулжента.

– Понимаете, я и мессир Пейру… За общими столами было очень шумно, мы отошли к винным бочкам и стояли там. Разговаривали, пили…

– Что именно вы пили? – уточнил Просперо.

– Пейру захватил кувшин с общего стола, – не задумываясь, ответила Меллис. – Потом вино кончилось, а мимо как раз прошел слуга, ну, из тех, что разносят гостям напитки. У него на подносе оставалось два кубка, мы еще обратили внимание – только два. Мы и взяли эти кубки…– Каждый взял первый попавшийся? – быстро спросил Леопард. Меллис растерялась:– Н-ну… Не знаю. Этот слуга, он сначала предложил выбрать мне, как и положено, а потом – Пейру… В общем, мы выпили, обменялись парой фраз, и Пейру сказал, что дурно себя чувствует…

Мужчины переглянулись над ее головой.

– Чьему дому принадлежал этот слуга? – мягко, без нажима спросил Хальк.

– Я не заметила, – баронетта досадливо прикусила губу, коря себя за невнимательность. – Коричневая рубаха и руки, державшие поднос, вот и все, что я увидела. Он был на голову выше меня. Герб… был ли у него герб на одежде?.. Вроде был, темное пятно, а изображения вовсе не разглядеть… И в лицо ему я не глядела… – она понурилась.

– Не вините себя, барышня Меллис, – ободрил ее Золотой Леопард. – Вы только что с дороги, после долгого пути – и сразу угодили на такое шумное сборище. Если б не вы и ваша решительность, возможно, Пейру не удалось бы помочь. Ступайте в Ферральбу, мои люди проводят вас и подыщут удобную комнату. Вы приехали со служанкой? – Меллис кивнула. – Ложитесь спать и не вздумайте упрекать себя. Вы молодец, и с Пейру все будет хорошо.

Меллис Юсдаль согласно кивнула, бросила последний взгляд на неподвижное тело младшего Эйкара и вышла, разминувшись с прислугой герцога. Пейру аккуратно переложили на носилки, закутав в одеяла, лекарь поспешил следом. Герцог чуть придержал за плечо мессира Фулжента на пороге шатра, осведомившись:– Полагаю, нет надобности лишний раз напоминать о том, что ни к чему излишние пересуды? Молодой Пейру слишком много выпил. Молодое вино ударило ему в голову.

Фулжент сглотнул, разом растеряв свою говорливость и назойливость. Сник, шаркая подошвами узконосых сапог по земляному полу шатра:– Да, ваша светлость. Конечно. Это все молодое вино. Пейру сколько раз, с юных лет твердили, чтоб не забывал меру…– Для вашего сына будет сделано все возможное, – уверил расстроенного отца и сородича Просперо. – Возьмите себя в руки и выше голову. Мы обязаны вернуться к столам, ибо перебравший хмельного юнец – не причина спешно покидать ужин.

– Но Пейру!.. – заикнулся Фулжент. Поймал холодный, темный взгляд герцога и торопливо закивал: – Конечно, ваша светлость. Вы правы, а я забылся. Уже бегу. Скажу им, что ничего страшного не произошло, так, сущие пустяки. Пейру напился, споткнулся и упал, а бывшая рядом дама с перепугу подумала невесть что. Ведь так?

За столами было по-прежнему людно и шумно – ждали возвращения герцога, делились сплетнями и строили планы на будущее. Трещали факелы, плюясь ослепительными искрами. Анриз умолк, Лиессин куда-то сгинул – но, стоило герцогу упасть в скрипнувшее кресло, бард немедля возник из окрестной темноты и присел рядом. Скосился, тронул струны арфы, звякнувшие осторожно и вопросительно.– Сущая ерунда, – отмахнулся Просперо. Отправив Фулжента впереди себя с поручением успокоить собрание, Леопард успел наскоро потолковать с одним из порученцев дворецкого, приказав дотошно осмотреть пятачок подле винных бочек. Пустые кубки, остатки ужина Пейру и Меллис – все должно быть собрано и доставлено в Ферральбу. Отыскать безликого слугу с неведомым гербом, конечно, задача почти невыполнимая, но Просперо велел поспрашивать. Слуги знают и видят куда больше праздных гостей. Слуги наперечет помнят, кто на какой дом работает, глядишь, и промелькнет упоминание о лишнем, никому не знакомом человечке. Просперо не сомневался, что таинственный слуга где-то позаимствовал одежду с гербом. Вопрос в том, чего добивался отравитель. Ему была нужна жизнь Пейру или любого первого попавшегося? Если он охотился именно на Пейру – то почему? Кламен-младший был слишком молод, чтобы успеть нажить себе серьезных врагов. Зелье из бурого гриба не купишь вот так запросто на ярмарке, его привозят издалека и продают за немалые деньги… Или дело в барышне Меллис? Но девица Юсдаль только сегодня прибыла в Ферральбу, и никто, даже отец, не знал о ее грядущем приезде. Бессмыслица какая-то…– Как насчет моего поручения?

Майлдаф размашисто кивнул, довольно блеснув глазами.– Спой им на прощание что-нибудь запоминающееся, да похлеще, – попросил Леопард. – И я вернусь в Ферральбу, – протянув руку, он бездумно потрепал Лиессина по волосам, мимолетно ощутив жесткую упругость белых прядей, похожих на конскую гриву. Бард дернулся, запоздало пытаясь уклониться, пробежал пальцами по струнам. Анриз издал низкий, неожиданно мощный для небольшого инструмента звук, смахивающий на приглушенное рычание льва. Разговоры стихли, молчание распространялось волнами от брошенного в пруд камня. Анриз захлебывался басистой нотой, вонзая ее в ночь раскаленным копьем, увлекая за собой вниз, к темному и мрачному сердцу земли. В надрывное пение струн вплелся ясный и строгий человеческий голос, укротив и оседлав зловещую мелодию, как непокорного дикого скакуна.Много смелых на страже уходили во тьму,Те, о ком не расскажешь, не споешь никому.За поверженной ратью встала новая рать,Мы учились не плакать, не умея терять.

Зачерпни, как шеломом, ветра времени вой,Валом пены и громом подступает прибой.

Перекресток последний на дороге распят,Чайки стонут над бездной и кони храпят.

Слава счастья не знавшим, продолжающим путь,Только прав был сказавший: ?Ничего не вернуть?.Станем рядом, как прежде, вновь сольемся в одно —В нашей старой одежде дружно ляжем на дно…

Лиессин истолковал просьбу Просперо по-своему и сложил песню на собственный лад, но Золотой Леопард остался доволен. Бард точнее него угадал, что именно сейчас требуется услышать людям – и спел о победе над страхом перед лицом неизбежной судьбы. Песня вышла тяжелой и мрачной, но можно побиться о заклад – ее не скоро позабудут. Может статься, переложат на местное наречие и превратят в одну из пронзительных, рвущих душу сирвент Пуантена. Суровые боги Полуночи полной горстью отсыпали Лиессину ап Бриану певческого таланта, острого и сверкающего, как прозрачный лед на горных вершинах. Интересно, кто из северных божеств покровительствует бардам?