Глава третья. Ла Эстрелья (2/2)

– Морригейн, – Лиессин ничуть не удивился вопросу. Герцог и его свита возвращались обратно к белым стенам Ферральбы. Шли пешком, благо от лагеря на склоне Голубиного холма до герцогской резиденции было рукой подать, не более четверти лиги через луга и оливковые рощи. – Дочь Крома из могильных курганов. Богиня войны и смерти, что скачет по небу в огненной колеснице, запряженной мертвыми лошадьми.

– Война и песня в одном лице? – Просперо всегда удивляла причудливая фантазия уроженцев Полуночи. Вся их жизнь в суровом краю была кратким бытием от рождения к смерти. Свои дни и ночи они стремились прожить шумно и ярко, чтобы было о чем поведать в чертогах мертвых тем, кто пал в бою до них. Герцог не считал себя знатоком религиозных тонкостей, но невесть отчего был уверен – северяне не приходят на нергаловы Поля Забвения. Им нечего там делать, они не желают забывать ничего из своей жизни, ни единого мгновения. Их удел – вечная битва, что на краткий миг прерывается отдыхом в смерти, и начинается сызнова, в новорожденном теле с прежней душой, смутно помнящей отголоски былой жизни.

– Да, потому что жизнь, война и песня едины, – серьезно отозвался Майлдаф. – Морригейн безумна, и в каждом из тех, кто ощущает в себе желание петь или слагать новые песни, в любом, кто будет признан бардом или филидом-рассказчиком, горит капля ее безумия.

– И в тебе? – поддел Золотой Леопард. Лиессин мрачно скосился исподлобья, ничего не ответив. Звезды мерцали над его головой, тысячи звезд ясного неба над мирной провинцией Пуантен. Свитские герцога смекнули отстать или пошустрее уйти вперед. В этих краях и на этой земле их господину ничего не угрожало. Ничего, кроме его собственных желаний, которые порой оказывались сильнее доводов холодно-расчетливого разума.Просперо захотелось зажмуриться и скорбно взвыть. Зачем, ну зачем судьбе вздумалось подкинуть ему это испытание-искушение-смятение? Он всего лишь человек, чье окружение с детства приучало его видеть и ценить красоту в любом ее проявлении – природном или творении рук человеческих, в метком слове и физическом облике, в деяниях и причудливых случайностях. Слишком много всего сразу соединилось в одной фигуре, воплотилось в одном человеке, что спокойно вышагивал сейчас рядом с ним. Мессир Серранте был прав в своем деловом подходе: нельзя оставить такое сокровище валяться в пыли. Невозможно устоять перед соблазном одного-единственного глотка из этого источника молодости.

– Льоу.

Бард обернулся на оклик. С пронзительной ясностью Просперо вспомнил давешний сон – и осознал, как устрашающе облик Лиессина схож с рисунком карты тарока, колоды гадателей, предсказывающих будущее. Карта именовалась Ла Эстрелья, Звезда. На ней обычно изображали обнаженного юношу или молодого мужчину, бесстрашно пересекающего огромное поле под светом одинокой звезды. Карта Звезды предвещала поиск своего пути во тьме, укрепляя усомнившихся в своих силах и дрогнувших душой. Она обращалась к человеку тихим голосом интуиции, шептала о пути предназначения и потаенных желаниях, рожденных в обманчивом сиянии звезд.

Просперо сделал шаг, одной рукой обхватывая Лиессина за талию и запуская растопыренную пятерню другой в ворох белых волос, рывком прижав к себе. Майлдаф протестующе вскрикнул, коротко и яростно, рванувшись из кольца удерживающих рук. Леопард ощутил удар ребрами ладоней по плечам, добрый такой удар, от всей широкой горской души – а потом Льоу сообразил, что не ему драться с правителем Пуантена и оцепенело застыл в чужих руках. Просперо получил то, к чему стремился, жадно приникнув к этим поющим губам. Рот Льоу оказался сухим и обветренным, неласковым и совершенно не готовым к стороннему вторжению. Леопард упрямо целовал наглухо сомкнутые губы, гладил напряженную спину под взмокшей рубахой, пытаясь одолеть упрямство и страх, уверить Льоу в том, что не желает ему зла. Ведь бард сам сделал первый шаг. Сам заговорил о том, что не в силах покидать Ферральбу из-за тяги к ее хозяину, никто его за язык не тянул. Или он наивно полагал, что будет крутиться неподалеку, растравляя душу одним своим видом?

Леопард сжал в горсти жёсткие пряди, потянул, вынуждая Льоу запрокинуть голову назад. Заглянул в окостеневшее лицо с темной щелью намертво сжатых губ. Позвал, стараясь говорить как можно мягче и спокойнее:– Льоу. Ну же, прекрати. Я неверно понял твои речи? Тогда что ты искал в Ферральбе – внимания, покровительства или чего-то иного?

– Я… я не знаю, – выдохнул Лиессин.

– Зато я знаю, – не сдержался герцог. – Ты слишком хорош, чтобы просто глазеть на тебя. Реши уж что-нибудь. Скажешь ?нет? – значит, нет. Тогда не обессудь и уезжай поскорее. Это не по мне – бессильно таращиться на желаемое, не в силах прикоснуться, – воспользовавшись замешательством Льоу, он сызнова прильнул к приоткрытому рту.

Сопротивления не последовало – как, впрочем, и отклика. Лиессин вроде бы смирился с настойчивыми поцелуями и чужим языком у себя во рту, только дышал быстро и часто. Все это отдавало мерзким запашком насилия, которого Леопард терпеть не мог.– Да или нет? – повторил он, удерживая Льоу за плечи. – Послушай, я вовсе не собираюсь домогаться тебя прямо посреди чистого поля, – он слегка встряхнул застывшего в неловкой позе Майлдафа. – Но я желаю знать, есть ли вообще смысл продолжать.– А подумать можно? – с вымученной улыбкой спросил Льоу.

– Можно, – проявил снисхождение Просперо. Пожалуй, он несколько забылся, привыкнув иметь дело с людьми искушенными и опытными, понимающими намеки с полуслова и знающими толк в следовании галантным ритуалам. Льоу Майлдаф – совсем иное дело. Он воспитан по иным законам, сам толком не сознает, чего желает, с каким опасным огнем пытается играть. Да, он простоват, но его простота не глупость, а недостаток знаний. – Но не злоупотребляй моим терпением, у меня хватает других забот. Следующий вечер – вот твой срок. Если поймешь, что не в силах переступить через себя и прийти ко мне с ответом – лучше уезжай. Я пойму. А ты имей в виду, что не я первый, не я последний на твоем пути. Другие могут и не смириться с отказом. Понимаешь, что я имею в виду?

Лиессин кивнул. Длинная прядь, белесая в свете звезд, упала поперек лица.

– Иди, – устало махнул рукой Просперо. – Ступай в Ферральбу. Хватит с меня на сегодня. Иди, прошу тебя.

Майлдаф попятился, и только отойдя шага на три, рискнул повернуться. Припустил стремительной волчьей рысью, больше похожей не на привычный ровный бег гонца или скорохода, а на долгие низкие прыжки. Однажды герцогу довелось мельком увидеть, как несется галопом оборотень-скогра, хищное и смертельно опасное создание с телом человека и головой волка. Бег Лиессина очень походил на обманчиво угловатые движения скогры. Или на оленью пробежку. Вот таким же стремительным махом, закинув к спине тяжелые рога и далеко выбрасывая точеные ноги, уходит от заливисто лающей своры матерый олень.

?Ну да, в облегающих штанах так не побегаешь, а в этом их горском брейкене, что смахивает на юбку – запросто… Не вернется. Он смекнул, что его ждет и не вернется. Простые и строгие горские нравы, что с них взять. Себя не переломишь, впитанное с молоком матери не избывешь за один день. Может, потом, лет через пять… или никогда. Мне в руки упала звезда, я не смог ее удержать и она растаяла?.

Просперо в одиночестве дошел до мраморных ворот с ажурной бронзовой решеткой, символически преграждавших вход в Ферральбу. Подле ворот несли службу дозорные, на скамье у коновязи сидел, понурившись, удрученный несправедливостью мира барон Хальк Юсдаль. Завидев герцога, он поднялся на ноги – уже не столь ловко и проворно, как в былые годы.

– Пейру здесь? – осведомился Золотой Леопард. – Его хорошо устроили, за ним присматривают? А барышня Меллис как, благополучно добралась?– Эйкар-младший со своим отцом и лекарями, моя дочь спит… надеюсь, что спит, – караульные распахнули ворота, пропуская герцога и его спутника. – Я тут поразмыслил о случившемся… Говоря по правде и между нами, я никак не могу взять в толк, кому и зачем это понадобилось.

– Я тоже, – признался Леопард. – Возможно, мы просто не различаем картины в целом, отчего содеянное кажется полностью бессмысленным. Людей не травят просто так, для развлечения!

– Саломея Хауранская предпочитала именно такой вид досуга, – дотошно поправил Хальк. – Я не сходя с места назову тебе с десяток ее последователей и последовательниц, благородной крови и простолюдинов.

– Саломея была безумнее крысы в сортире, – буркнул пуантенец.

– А магик Вильфорс был мудрее всего королевского совета Аквилонии, вместе взятого. Мудрость не мешала ему похищать людей и использовать в качестве подопытных зверьков, испытывая яды собственного изготовления, – не остался в долгу Хальк.

Леопард сдался, понимая, что переспорить хранителя архивов невозможно. На каждый факт у хрониста сыщется контраргумент и убедительное доказательство, подкрепленное показаниями уважаемых свидетелей.– Все сказанное ничуть не приближает нас к ответу на вопрос: кому и зачем понадобилось отравить Пейру Эйкара. Было ли это досадной случайностью, совпадением или частью неведомого заговора?

Хальк глубокомысленно похмыкал. Они миновали несколько круто изогнутых над потоками мостков и нежно звеневших в ночной тишине фонтанов, подойдя к дверям герцогских покоев. По старой памяти Просперо уже собирался зазвать барона Юсдаля пропустить бокал-другой перед сном, потолковать о былых временах и посетовать о днях нынешних, но Хальк с наигранной зевотой попросил позволения откланяться. Мол, он не имеет права задерживать его милость, ибо есть случаи, когда промедление прямо-таки смерти подобно. Просперо озадаченно вскинул бровь, и давний друг раздраженно процедил:– Я же не слепой. Юнец с Полуночи пронесся мимо меня со всех ног, и вид у него был такой, словно ему пообещали мир на серебряной тарелке. Заметь, я ни о чем не спрашиваю. Я просто знаю, что ты всегда получаешь то, на что положил глаз. Могу только пожелать приятного времяпровождения. Непременно распорядись потом обрызгать постель средством от блох.

Терпение Золотого Леопарда пошло длинными и глубокими трещинами, рассыпаясь в прах.– Если б ты спросил, то получил бы честный ответ – мне отказали, – рявкнул он. – Прямо и недвусмысленно. Мессир Майлдаф не разделяет легкомысленных взглядов нашего общества, придерживаясь старинного благочиния. Да, мы поговорили. Это ни к чему не привело. Он предпочел удалиться. Покойной вам ночи, мессир Юсдаль, – не сдержавшись, Просперо напоследок с оттяжкой грохнул тяжеленной старинной дверью, оставив ошеломленного Халька стоять снаружи.

Утром, когда водяная клепсидра на старинном донжоне Ферральбы мелодично отзвенела десять колоколов, Меллис Юсдаль пришла к своему отцу. Барон Юсдаль предусмотрительно озаботился тем, чтобы Меллис и ее служанку разместили в комнатах неподалеку от его собственных покоев. У молодых девушек одни глупости на уме. Дело старшего поколения – заботливо предостеречь молодежь от возможных ошибок. Ради ее же пользы.

Устроившись за огромным столом букового дерева, барон Юсдаль яростно грыз перо, невидящими глазами пожирая лист пергамента с двумя строчками. Который день подряд Хальк пытался осознать, что же случилось. Он не утратил ни чувства слова, ни умения создать повествование и завладеть воображением читателей, ни искусства построения интриги. Все по-прежнему оставалось при нем – память, тщательно хранившая мельчайшие подробности, даты и тайные нити, связующие такие разные на первый взгляд события, бойкое перо и талант, пусть и потускневший с годами. Не было только одного – желания писать. Сейчас Хальк запоздало признавал, что погорячился с громкими угрозами создать ?Летопись разоблачений?. Этот замысел был мертворожденным, смердящим и нелюбимым.

Написать такую книгу означало признать – вся его жизнь насквозь пропитана ложью и обманом. Он служил не благородному спасителю, вырвавшему погибающую страну из лап безумного правителя, а обычнейшему проходимцу с большой дороги, у которого достало ума найти себе могущественных покровителей. Красочные приключения и подвиги, описанные им от имени Гая Петрониуса и вдохновлявшие не одно поколение молодежи, были всего-навсего итогом закулисных игрищ тайных служб, обделывавших свои грязные делишки.За каждой победой короля Конана, за каждым убитым чернокнижником или некромантом, за каждой спасенной принцессой и возведенным на престол законным наследником скрывались представители торговых домов, с ухмылкой подсчитывающих новые доходы, и магики, чужими руками разделавшиеся с зарвавшимся конкурентом. Все самом деле было не так, как кажется. Благостные и героические маски скрывали обычнейшую жажду наживы, раздел богатых земель и перестановку влиятельных лиц подле тронов. Конан с его варварской проницательностью и житейским здравомыслием прекрасно понимал, что к чему, и что за все приходится платить – и ничего не имел против. Ему достались трон Льва и процветающая страна, мог ли наемник-варвар рассчитывать на бОльшее? Он достиг наивысшей ступени своей карьеры, и озаботился тем, чтобы создать династию, которая продолжит его дело, собрав урожай посеянных им семян.

Хальк знал, что его книгу охотно купят. У Аквилонии всегда хватало недругов, и тайных, и явных. Продав рукопись, он станет богат. Нет, не то слово – очень богат. Сможет уехать из Пуантена, где он живет на щедрые подачки герцога, купить себе прекрасное имение там, где вздумается. Обеспечить приданое Меллис и состояние Ротану, и до конца жизни поплевывать вишневыми косточками в потолок. Всего-то дел – несколько месяцев упорной работы да переговоры с нужными людьми, которые возьмут на себя хлопоты по переписке и распространению его книги. Будет много шума и споров, подмоченных репутаций и громогласных обвинений барона Юсдаля во лжи…Но какое это имеет значение в сравнении с жизнью и мечтами юности, перечёркнутыми собственной рукой?

?Оставь эту идею, – порой нашептывал под утро бессонной ночи вкрадчивый тихий голосок. – Ты никому ничего не обещал, не давал клятв и не подписывал контрактов. Ты просто высказал в присутствии Леопарда намерение – и тот же Леопард уже давно понял, что ты не намерен ничего делать. Сожги этот треклятый пергамент. Напиши то, что ты действительно хочешь написать. Воспоминания о своей молодости, венок сонетов к Цинтии, прощальную и грустную новеллу об уходящей любви. Не насилуй свой талант. Он может не выдержать и умрет, и с чем ты тогда останешься? С двумя строчками и бессмысленной злостью? С осознанием того, что, пока Конан сражался с настоящими чудовищами, он был героем, но стоило чудовищам закончиться, и он сам превратился в монстра? Кто же тогда ты, спрашивается? Летописец деяний убийцы??Обкусанное и потрепанное перо зависло над чернильницей. В дверь осторожно постучали. Барон Юсдаль с величайшим облегчением швырнул перо в стакан, а пустой лист пергамента сунул в ящик стола, крикнув: ?Входите!?

Шурша юбками, явилась Меллис. Глядя на своих детей, Хальк всегда испытывал тихую, непреходящую гордость. Кажется, он и Цинтия оказались неплохими родителями. Их отпрыски были хороши собой, толковы и недурно образованы. Дети семьи Юсдаль с младых ногтей умели выдерживать удары судьбы. Пусть Ротан сейчас в отъезде, в этом треклятом захолустье, но ведь опала не вечна. Принц Коннахар однажды вернется в Тарантию, вместе с ним вернется баронет Юсдаль. Принц не забудет того, кто разделял с ним тяготы изгнания. Можно надеяться, что Ротану удастся сделать карьеру при молодом дворе…– Доброе утро, папа, – истинная благовоспитанная юная леди, Меллис проплыла по комнате и расположилась на диванчике с выгнутой спинкой. – Извини, что в такую рань надоедаю тебе, но нам надо поговорить. Поговорить, смотря друг другу в глаза. Именно поэтому я отправилась к тебе, а не написала письмо, как советовала мама.

– Внимательно тебя слушаю, – серьезность дочери не предвещала ничего хорошего. Хальк заключил пари сам с собой касательно причин, погнавших баронетту в дальнюю дорогу. Меллис безответно влюблена; Цинтия нашла дочери жениха, а та не согласна с кандидатурой; Меллис решила вляпаться в безумную авантюру…

Меллис Юсдаль выпрямилась и чинно сложила руки на коленях.

– Нынешней зимой мне исполнилось семнадцать, – тоном свидетельницы на судебном заседании произнесла она. – По законам Аквилонии и Немедии я достигла возраста, в котором могу просить родителей похлопотать о моем замужестве. В двадцать один год я могла бы сделать это и без родительского разрешения, но мне не хочется терять время впустую. Папа, – она зажмурилась, – я встретила человека, рядом с которым хочу жить и умереть. Я твердо намерена выйти за него замуж, о чем прошу твоего благословения.

– Дряхлый, выживший из ума отец может хотя бы поинтересоваться именем и происхождением избранника своей дочери? – Хальк-выигравший мысленно выплатил Хальку-проигравшему золотой аурей.– Конечно! – обрадовалась вопросу Меллис. – Его зовут Тейз ван Кайпере.

Хальк сморгнул, внезапно ощутив себя старой медлительной черепахой, по которой только что сослепу прошелся копытами рыцарский конь.

– Поправь меня, дочь, если я ошибаюсь – мы имеем в виду одного и того же человека? Графа Тейза из Мерревизера, соучастника аферы с якобы алмазными месторождениями в Рудных горах, дважды отправленного троном Дракона в ссылку и судимого судом королевской скамьи за подделку банковских векселей?– Обвинение так и не было доказано, и Тейзу всякий раз вскоре разрешали вернуться ко двору! – пылко возразила Меллис. Выражение ее личика стало мечтательным: – Ах, папа, когда вы познакомитесь, вы непременно придетесь по душе друг другу! У него такой необычный склад ума, он столько всего знает, никогда не теряется перед лицом опасности… И я его так люблю!

– О боги, – Хальк торопливо взял обратно слова о сметливости своих детей. – Меллис, душа моя, где тебя угораздило познакомиться с этим образчиком совершенства?– На приеме в честь дня рождения бабушки, – с готовностью ответила Меллис. – Он стал завсегдатаем маминого салона, начал приглашать меня на прогулки… Папа, ты не думай, – зачастила она. – Я всегда соблюдала этикет. Ни шагу без камеристки или служанки, не оставаться наедине, никогда не танцевать больше двух танцев подряд с одним и тем же человеком!..

– Меллис, – удрученно выговорил Хальк, чувствуя, как в точке чуть повыше правого уха зарождается упругий сгусток боли. Теперь голова будет ныть весь день до самого вечера, а может, ночь напролет. – Меллис, дорогая. Ван Кайпере старше тебя почти на тридцать лет. И вдобавок – не знаю, известно ли это тебе или нет? – он женат!– У него есть две дочери, такие милые девушки, я с ними уже познакомилась! – гордо сообщила баронетта Юсдаль. – Папа, Тейз не любит свою жену. Никогда не любил. Им пришлось пожениться, потому что их семьи настаивали на браке. Как только я скажу ему ?да?, он разведется.

– Да кто ж ему позволит, после двадцати-то лет брака! – взвыл Хальк. – Ты хоть понимаешь, что его супруга ни за что не согласится мирно собрать имущество и удалиться прочь?– Почему бы ей не согласиться? – недоуменно хлопнула светлыми ресницами Меллис. – Они уже сколько лет живут раздельными домами. Тейз в Бельверусе, графиня – в Дормштайне, да не одна, а с давним сердечным другом. Она получит отступные, и, если захочет, сможет хоть на следующий день выйти замуж за верного поклонника.

– Меллис, – Хальк постарался взять себя в руки. – Меллис, Меллис. Послушай же меня. Ван Кайпере, несмотря на его титул, а может, и благодаря ему – прирождённый мошенник. Ты молода, доверчива и не искушена жизнью. Он просто-напросто морочит тебе голову. Поверь моему опыту, он никогда не разведется со своей женой. Он не сделает тебя графиней ван Кайпере, но разобьет тебе сердце и оставит несчастной на всю жизнь.

– Я знала, именно это ты и скажешь! – Меллис вскочила. – Теперь не забудь еще добавить, что желаешь мне только добра! Папа, все не так, как ты думаешь. Ты спешишь обвинять, не зная человека, не выслушав его, только потому, что о нем ходят дурные слухи! А какие слухи ходят о тебе, ты догадываешься? Если бы я им верила, я пришла бы в ужас – как я могу быть дочерью столь отвратительного человека? Но я же знаю, что сплетни о тебе – неправда от первого до последнего слова, потому что я столько лет живу рядом с тобой! Когда ты узнаешь Тейза поближе, ты поймешь, он вовсе не такой, как о нем болтают. Он любит меня. Он хочет, чтобы я была счастлива, – она умоляюще прижала руки к груди. – Папа, ты ведь не тиран из театральной пьесы, который готов уморить дочь голодом на чердаке, лишь бы не выдавать ее замуж! Мы всегда понимали друг друга, всегда были заодно – ты, братец и я. Почему же теперь, когда я готова совершить самый важный шаг в моей жизни, ты не хочешь поддержать меня?– Потому что ты готовишься прыгнуть в пропасть. Мой отцовский долг – удержать тебя прежде, чем ты свернешь себе шею! – заорал в ответ Хальк. Меллис в испуге отшатнулась. – По глупости своей ты не знаешь и четверти того, что знаю я! Граф Тейз – та еще сволочь, соблазнитель и охотник за чужими деньгами. Он не получит ни руки моей дочери, ни ее приданого!

– Папа, не надо так говорить! – взмолилась Меллис.

– Не тебе, дорогая, указывать отцу, как и что говорить! – рассвирепел барон Юсдаль. – Твоя мать, как я погляжу, совсем забросила твое воспитание. Этому пора положить конец! Ты не вернешься в Бельверус, ты… – он набрал воздуху в легкие, соображая, какой мерой устрашить непослушную дочь: – Мы поедем в Ларвик. Я и ты. Вернемся домой, на родину наших отцов, в Юсдаль. Я подыщу достойного молодого человека нашего круга, которому могу без опасений доверить свое дитя. Ты выйдешь замуж и будешь счастлива.

– Ларвик? – при упоминании столицы Гандерланда Меллис побелела и обморочно пошатнулась. – Нет. Что угодно, только не это. Папа, если ты всерьез намерен увезти меня в эту глушь, предупреждаю – я пойду и спрыгну с башни. Я не поеду в Ларвик. Я не поеду в Юсдаль. Не надо сватать мне достойных молодых людей из хорошей семьи. Я люблю Тейза и выйду только за него, хочешь ты того или нет!

– Ты поступишь так, как скажет тебе отец, – Хальку удалось почти в совершенстве изобразить ледяной и непререкаемый тон Золотого Леопарда. Меллис сглотнула, упрямо замотала головой:– Нет. Папа, я больше не маленькая девочка. Даже закон на моей стороне. При желании я могу выйти замуж и без твоего благословения – но так надеялась, что ты поймешь меня… Мама и бабушка не возражают. Был бы жив дедушка Хисс, на семейном совете он высказался бы в мою пользу. Твои угрозы, папа, не заставят меня изменить решение… но ты причиняешь мне боль. Позволь мне удалиться, – не дожидаясь ответа, она, высоко вздернув подбородок, прошагала к дверям.?Это просто юношеская блажь, – Хальк с усилием растер большими пальцами виски, от души надеясь, что затаившаяся боль не вопьется в голову ядовитой змеей. – Это пройдет. Я поговорю с ней, столько раз, сколько потребуется, чтобы она поняла – ее мечта выйти замуж за ван Кайпере глупа и беспочвенна. Он играет с ней, забавляясь ее детской наивностью. Меллис, мое сокровище. Из всех придворных Тарантии и Бельверуса ты остановила свой выбор на прощелыге и проходимце, по которому каторга плачет горькими слезами! Боги, что же мне делать? – Хальк выбрался из-за стола, грузно затопотал по комнате. – Она права, в Гандерланде ей не место. Меллис зачахнет там от тоски и одиночества. Но ей нельзя оставаться в Бельверусе, рядом с этим мерзавцем!.. Если увезти ее в Тарантию, она как-нибудь да даст знать ему, и он примчится за ней следом… Я могу написать моей знакомой, сестре Араминте в Ианту Офирскую! При тамошнем храме Иштар есть приют для благородных девиц, алчущих уединения. Меллис поживет там, а сестра Араминта разъяснит ей, как она заблуждается, поспешно принимая решения… Или обратиться с просьбой к Леопарду, не сможет ли какая-нибудь из придворных дам взять Меллис под покровительство? Но это же Пуантен, о боги. Неопытную девушку здесь подстерегают соблазны на каждом шагу!?Хальк глухо застонал, схватившись за голову. Ему начало казаться, что наилучшим выходом из ситуации будет зашить Меллис в мешок и увезти куда-нибудь в Пиктские Пущи. Хотя и там она наверняка в два счета отыщет себе симпатичного следопыта или легата из пограничной стражи. Почему дети так быстро вырастают? Отчего они не желают прислушиваться к здравым родительским советам, губя собственную жизнь? И что, что прикажете делать несчастным родителям для спасения этих маленьких неблагодарных тварей?

Умений и знаний лекаря семейства диа Эйкар достало на то, чтобы не позволить жизни Пейру угаснуть. Привести его в сознание так и не удалось. Он лежал пластом, напоминая цветом лица свежего покойника, однако поднесенное к губам серебряное зеркальце слегка затуманивалось, а пушистое перо трепетало, доказывая присутствие дыхания. Лекарь разводил руками и готовил новые зелья, слуги ходили на цыпочках, глава семейства рвал и метал, не в силах что-то изменить. Когда леди Эмпаро, его нынешняя супруга, посоветовала ему найти утешение в молитве Создателю Митре, Фулжент от души наорал на жену, выкрикивая, что Создателю нет и никогда не было дела до своих творений. Оскорбленная в лучших чувствах Эмпаро не осталась в долгу, обвинив мужа в богохульстве и неверии в божественное вмешательство. Отголоски их ссоры заставляли проходивших по случайных свидетелей вжимать головы в плечи и невольно ускорять шаг.

Дознание Золотого Леопарда по поиску загадочного слуги, предложившего Пейру вина с бурым грибом из Иранистана, ни к чему не привело. Этот тип возник из небытия и в нем же растворился. Подтвердить его существование могли лишь барышня Меллис да сам Пейру, вернись к нему сознание. Но Пейру отчаянно боролся за каждый глоток воздуха, а баронетта Юсдаль рассказала все, что знала.

Ближе к вечеру Кламен Эйкар, в очередной раз убедившись, что брату не становится ни хуже, ни лучше, украдкой выскользнул из покоев, отведенных семьям Эйкар и Консейран. Тихо, не привлекая ничьего внимания, он шел по погружающимся в прозрачные летние сумерки переходам и галереям, направляясь к старинной части Ферральбы. Туда, где архитекторы сохранили мрачную каменную башню-донжон и два примыкавших к ней бастиона, превращенных в висячие сады, места прогулок и встреч. Добравшись, Кламен бесцельно побродил по извилистым дорожкам и уселся на мраморном ограждении меланхолично журчащего фонтана. Бронзовая русалка с чашей-раковиной улыбалась невесть чему, вода покачивала широкие листья лилий, но самих цветов видно не было – они сомкнули лепестки и нырнули на дно до следующего рассвета. Кламен ждал. Над черепичной крышей высунулся краешек луны. Сперва сочно-золотистый, он постепенно выцвел до ослепительно-белого. Тот, кто назначил Кламену встречу, запаздывал, но молодой человек не слишком волновался. Придет. Не может не прийти. Его приманка слишком соблазнительна, чтобы ею пренебрегли.

Из темного полукружья арки выскользнула окутанная широким и легким плащом фигура. Бросила взгляд вправо-влево, устремилась навстречу вставшему с парапета Кламену.

– Прости, не смогла улизнуть раньше, – женщина откинула на плечи капюшон, открыв стянутые в узел светлые волосы и черную полумаску, надежно скрывающую лицо.

– Я даже не успел соскучиться, моя леди, – уверил даму Эйкар.

– Все прошло удачно? – нетерпеливо спросила блондинка.– Даже лучше, чем можно было ожидать, – кивнул Кламен. – Никто ничего не заподозрил. Пейру спустя какое-то время придет в себя… но прежней бойкости в нем уже не будет, – он тихонько фыркнул. – Следующей станет Майто Сауселье. Возможно, вместе с чрезмерно заботливым папашей.

– А если на горизонте возникнет еще какая-нибудь самоуверенная особа? – встревожилась дама в полумаске. – До меня дошли слухи об аргосской принцессе…

– Действуя сообща и разумно, мы справимся с любой авантюристкой, – пожал плечами Кламен. Женщина не выглядела убежденной, и тогда Эйкар-младший бережно взял ее руки в свои: – Моя леди, не надо бояться. Вы не одиноки. Есть люди, крайне заинтересованные в том, чтобы рядом с герцогом пребывали именно вы. Это будет наилучшим выбором и пойдет на пользу всем нам, в первую очередь Пуантену. Вы – кровь от нашей крови, истинное дитя этой земли, и должны занять подобающее вам место. Мы добьемся этого любой ценой, а вы – вы ни о чем не должны беспокоиться.– Я верю вам…. только мне все равно страшно, – вполголоса призналась женщина. – Вы же слышали разговоры нынешним вечером? Всякая семья в Пуантене теперь мечтает о том, чтобы именно их отпрыск стал приемышем герцога, а их дочь или сестра – его женой.

– Значит, нам придется опередить их всех и просто не оставить его светлости иного решения, – заявил Кламен. Огляделся по сторонам, прислушавшись к шелесту листву и неумолчному бульканью воды. – Вам пора возвращаться, моя леди. Я провожу вас.

Рука об руку они направились к лестнице, ведущей вниз с бастиона. Им оставалось пройти еще с десяток шагов, когда Кламен вскинулся сторожевым псом, почуявшим врага.

– Что?.. – ойкнула женщина.– Тихо, – шикнул Эйкар. – Уходим.

Дама подхватила длинный подол юбки и послушно бросилась вперед, мелькая остроносыми туфельками красной кожи. Кламен какое-то время следовал за ней, держа ладонь на рукояти эстока и с показной внимательностью озираясь по сторонам. Гадая, каким образом тут можно устроить засаду, если здесь и зарослей-то толковых нет, только цветочные купы и замшелая стена…

Краем глаза он уловил стремительное движение – сначала вдоль стены по едва различимой веревке, потом –наискосок через клумбы. Затянутая в черное тень неслась легко и бесшумно, след в след за убегавшей дамой, не сознающей того, что никому не дано убежать от смерти. Кламен присел, укрывшись за невысокими кустами и прислушиваясь. Вскоре до его ушей долетел жалобный вскрик подбитой на лету птицы – один-единственный, тут же растаявший в плеске фонтанов. Бедная дурочка. Все ее глупенькие надежды перечеркнул единственный взмах кинжала. Дозорные, обходящие по ночам сады Ферральбы, найдут леди безнадежно мертвой. Родня погибшей будет выть и причитать, утратив свое преимущество – красивую девушку, что вполне могла приглянуться Леопарду в жены. Теперь не приглянется.

Эйкар выпрямился. Дело сделано, можно с чистой совестью возвращаться к страждущему братцу.

Выросшая перед ним тень атаковала грациозно и напористо. Жалобно свистнул рассеченный изогнутым кинжалом воздух, сталь звякнула о сталь.– Эй! – ошарашенно прошипел Кламен. – Ты что, спятил? Твое дело – только девка!

Тень словно отрастила себе пару дополнительных рук с клинками, атакуя со всех сторон. Тяжело дыша, Кламен пластал воздух направо и налево, едва успевая отражать быстрые, сильные удары. Всей шкурой ощущая, как мелко дрожит лезвие эстока. Еще немного – и он либо выронит оружие, либо переломится клинок… О, как бы он хотел, чтобы на месте безликого убийцы оказался тот подонок, с которым он заключил соглашение и которому вручил деньги за кровь умерщвленной леди! Кламен убивал бы его медленно и расчётливо, раз за разом повторяя вопрос – кто? Кто подкупил посредника и увеличил список жертв сегодняшней ночи с одной до двоих? Двух цапель одной стрелой, так говорят стрелки Боссонии? Какая сволочь перехитрила его, на кого работает этот невероятно проворный мерзавец?Замешкавшись, Кламен пропустил удар. Предплечье левой руки немедля обжег укус стали. Эйкар допустил ошибку, позволив противнику ворваться в его круг безопасности. Кинжал со звоном и искрами проехался вдоль лезвия эстока, зацепившись за фигурную чашку и вырвав оружие из рук. Кламен попытался нанести удар, рука угодила в захват, лихой разворот, хруст взятой на излом кости – и холод лезвия под подбородком, там, где нервно пульсирует жилка.?Я идиот, – обреченно и очень четко осознал Кламен в последний миг своей не такой уж длинной жизни. – Идиот, который решил, что он умнее всех. Что его идиотские планы останутся никем не замеченными. Боги, ну почему вы сделали меня таким доверчивым дураком, неспособным предвидеть заранее людское коварство??Его с силой дернули назад. Что-то треснуло над ухом, негромко, но противно. Чужая хватка ослабла, кинжал исчез. Кламен рванулся вперед, снова обретя свободу, но чуть не потеряв равновесие. Отброшенный эсток валялся на земле, Эйкар рывком подхватил его, оборачиваясь.

Затянутое в черное тело ничком распростерлось на песке. Закрытое черным шарфом лицо слепо таращилось в небо. Над телом стоял, склонив набок голову, тип, которого Кламен не раз видел и слышал в минувшие дни – гость Ферральбы, певец с Полуночи с невыговариваемым родовым именем.

– Извиняюсь, что встрял в чужую потасовку, но мне показалось – твои дела совсем плохи, – невозмутимо пояснил он. – Я Майлдаф, если что.

– Кламен Эйкар… – Кламен решил пока не задаваться вопросом о том, каким попутным ветром сюда так своевременно занесло темрийского барда. Он просто упал на песчаную дорожку и жадно дышал, хватая ртом такой вкусный воздух.

– Там на ступеньках лежит мертвая женщина, – как ни в чем не бывало известил его Майлдаф. – Я видел, как он гнался за ней и прикончил, – он пнул ногой труп убийцы. – Потом вернулся, дабы избавиться от тебя. Я так понимаю, это никоим образом не мое дело… Лучше бы тебе поскорее убираться отсюда. Во избежание. Брось ее здесь. И ее, и этого урода со свернутой шеей. Пусть их найдет патруль. Да, начнутся шумиха и расспросы, но ты будешь не при чем. Как и я, – он ухмыльнулся, широко и глумливо. – Ведь нас тут вообще не было, верно?

– Верно, – сделав над собой усилие, согласился Эйкар. Его мучила внезапно пробудившаяся совесть и осознание того, с какой лёгкостью его переиграли. Видимо, заговоры – не его признание. По крайней мере, не теперь. Может, когда он станет старше и наберется столь необходимого опыта в подковерных делах.

Майлдаф протянул ему руку, помогая подняться. Кламен доковылял до начала аллеи, и обнаружил себя в полном одиночестве. Его нежданный спаситель исчез, словно бы растаяв в ночном ароматном воздухе Ферральбы.

Удаляясь, Лиессин держал ухо востро, но так и не услышал ни тревожных выкриков касательно найденного тела, ни торопливого буханья гвардейских сапог и лязганья кольчуг. Значит, мессир Эйкар благополучно улизнул. Что ж, бедную даму сочтут жертвой наемного убийцы. Увлекательная у них тут жизнь, сплошные заговоры.

Миновав старые бастионы, Майлдаф по кромке старых камней осторожно спустился вниз, спрыгнув на крышу одного из многочисленных особняков, соединенных меж собой крытыми галереями и переходами. Черепица едва слышно скрипнула, Лиессин выпрямился и заскользил дальше, перебравшись на крышу галереи и пройдя по тонкому, угрожающе поскрипывающему коньку. Оттуда его путь лежал все дальше и дальше, пока Лиессин не добрался до нужного места.

Если бы кто видел его сейчас, то поразился бы застывшему на лице Лиессина Майлдафа выражению причудливой, противоестественной смеси решимости, страха и брезгливого презрения. Он кривился, закусывая губу, но шагал, не останавливаясь – вернее, не позволяя себе остановиться и задуматься хоть на мгновение.

В мирной Ферральбе не было принято зарешечивать окна, ставни и створки по жаркой погоде стояли открытыми нараспашку, не препятствуя незваному гостю забраться внутрь. Туда, где в полутьме спальни призывно мерцал огонек масляной лампы, заточенный в тончайший алебастровый сосуд нежно-лилового оттенка. Лиессин разглядел обтянутые расписной кожей стены с переливами золотых узоров, установленное на ступеньке-возвышении огромное ложе с прозрачными занавесями – и человека, расслабленно полулежавшего на низком диванчике.

– Чего-то подобного я и ожидал, – Просперо отложил томик с золотым обрезом, в который невидяще глядел весь вечер, заключая пари с самим собой, придет – не придет? – Постучаться в дверь – слишком просто и незамысловато. Итак, ты здесь.

– Здесь, – медленно кивнул Лиессин. Герцог с любопытством созерцал это самое увлекательное и не приедающееся в мире зрелище: борьбу человека с самим собой, с собственным рассудком, стыдом и воззрениями. Разум Льоу твердил: ?Нет!?, душа нашептывала: ?Да?, а аромат подсыпанных в лампу благовоний кружил голову. Звезда решился прийти к нему, Звезда был в его руках, в его объятиях, по-прежнему неловко уклоняясь от поцелуев. Пришлось сызнова сгрести Льоу за волосы и развернуть упрямую голову в нужное положение.

На сей раз Лиессин не сопротивлялся и не замирал каменным изваянием, смирившись. Он был покладистым – но его покладистость была сродни покою затаившегося в засаде зверя, готового в любой момент выпустить когти и впиться клыками в горло. Это волновало более всего, донельзя обостряя впечатления, обжигая похлеще раскаленного железа и бушующего пламени. Не сломить, но покорить – ибо какой прок от сломанного меча и замкнувшейся, нелюдимой души? Просперо хотелось, чтобы странный, незваный гость в его доме первым сделал шаг навстречу, отпустил бы себя на свободу, позволив себе не бояться – и тогда… О, тогда его ждет нечто восхитительное. Нечто неожиданное, нечто бОльшее, чем мимолетная ночь с приглянувшимся красавчиком, чье имя назавтра исчезнет из памяти.

Оказалось, что брейкен, диковатое и нелепое на вид горское одеяние, вовсе не нужно разматывать подобно бесконечному кокону бабочки-шелкопряда. Достаточно расстегнуть удерживающий его пояс, и шерстяной отрез под собственной тяжестью сам упадет к ногам. Льоу переступил его, выйдя из круга красно-зеленой клетчатой ткани, и покорившись рукам Леопарда, стянувшим с него рубаху.

На обоих предплечьях Льоу скрывалась татуировка – причудливые не то цветы со змеиными головками, не то драконы в чешуе из листьев. Черные, синие и оранжевые, они сплелись в тугой узел, впиваясь распахнутыми пастями в собственные хвосты. Просперо обвел их пальцем, поразившись яркости цветов и чёткости линий сложного рисунка. Это была отнюдь не аляповатая наколка, сделанная по пьяни у мастера в портовом городе, а настоящее произведение искусства.

– Талисман на удачу? – полюбопытствовал герцог.– Напоминание о том, что жизнь и мир бесконечны, – Лиессин вздрогнул телом и голосом, когда чужая рука, соскользнув с предплечья, мимоходом огладила его мужское достоинство. Удостоверившись в том, чего Лиессину Майлдафу до смерти не хотелось признавать – от чужих ласк у него встало, надежно и твердо. Окрепший от прилива крови уд прижался к животу, бесстыдно подтверждая, что происходящее вполне Льоу по душе. Сколько не тверди о том, что ты не мужеложец, собственная природа молча и выразительно уличит тебя во лжи.

Мягкий, снисходительный смешок над ухом говорил о том же: как ни крутись, от самого себя не убежишь.

Простыни и покрывала на постели были темно-багрового шелка. Просперо решил, что именно такой цвет лучше всего оттенит светлые волосы и кожу уроженца Полуночи, и не ошибся. Решив в будущем непременно заказать картину с изображением Лиессина на багровом фоне. Цвета заката и запекшейся крови – это сочетание заставит трепетать сердце и воображение. Обнаженный Льоу, его арфа-анриз с выгнутой головой лебедя на грифе и неслышимая песнь уходящего дня. Может статься, последнего дня Закатного материка – ибо, когда отзвучит последний аккорд, померкнут светила, иссохнут реки и моря, перестанет дуть ветер, а боги со смехом отвернутся от людей…Какие только глупости не лезут в голову в самый неподходящий миг.Иссиня-снежные пряди рассыпались по багровой подушке. Упругое, жилистое тело, вдавленное тяжестью веса Золотого Леопарда в податливую мягкость перины. Целуясь, Льоу не смыкал глаз, подобно большинству людей, и непроизвольно вскидывал брови, словно удивляясь чему-то. Он был напряжен, натянут до отказа, как лучная тетива, напуган собственной решимостью и взволнован непривычной близостью. У него наверняка были женщины, но сейчас он сам был – как неопытная девица в постели искушенного соблазнителя.

Некуда спешить, впереди вся ночь, расслаблено думал Просперо. Можно позволить себе неторопливо и со вкусом изучить нового незнакомца – его повадки и предпочтения, маленькие тайны и укромные местечки. Поразительно, как схожи в своей кажущейся различности женщины. Меняется их возраст и облик, фигура и звук голоса, но в прочем они единообразны, каждая из них – малая грань того зеркала, что именуется Женщиной. Коснись тут, погладь там, произнеси несколько замшелых и избитых фраз, польсти, обними покрепче и дело сделано. Она твоя.

Ни один из мужчин Золотого Леопарда ничуть не походил на другого. Всякий избранник, как дар, преподносил герцогу свою неповторимую особенность. То, что вполне устраивало одного, ничуть не подходило для второго. Этого покоряла нежность, того – сила, кто-то терпеть не мог прикосновений к лицу, а кто сходил с ума, если ему кончиками пальцев проводили по пояснице.

Льоу был как неведомая земля, куда впервые ступил очарованный путешественник.Земля с лесами, где прячутся хищные твари, и бездонными озерами прозрачно-зеленого цвета, гибельно влекущими к себе. Льоу был – плоть и крепкие мышцы, длинные ноги и жесткие волосы, пульсирующая кровь в жилах и трещины на обветренных губах – и пока этого было достаточно. Просперо увлекал его за собой, приучая, вынуждая незаметно сделать маленький шажок к добровольному согласию. Помогая расслабиться, уступить, поддаться на безмолвные уговоры настойчивых ладоней: я всего лишь потрогаю, это не смертельно, видишь, тебе самому нравится… разведи ноги пошире и станет намного удобнее… Некоторые не в силах вынести, когда их впервые касаются пальцем, но есть и другие способы… он такой холодный, потому что отлит из чистого серебра. Хочешь, попробуй согреть его собой. Да, будет больно – и сперва, и потом, причем потом станет намного больнее. Ничего в этом мире не дается за просто так. Однако боль можно смягчить и сделать вполне терпимой. Нет, вовсе незачем заталкивать с такой силой, ты сам себе вредишь. Осторожнее. Спокойнее. Представь, что ты входишь в женщину – вряд ли ты делаешь это с настойчивостью стенобитного тарана? Запястье должно двигаться плавно. Да, вот так. Закрой глаза, прислушайся к себе, к своему телу. Вот он в тебе, оставь его там ненадолго. Сожми и отпусти, привыкни к нему. Уже не холодно? Совсем не холодно, правда?

Согревшийся внутри человеческого тела гладкий металл сменили пальцы. Льоу судорожно ерзал спиной по простыням, тиская скользкий шелк в кулаках – но не издавая ни единого звука. Просперо нравилось его молчание. Нравилось следить за тем, как Льоу кусал себе губы и неловко прогибался, когда пальцы глубже вонзались в него, растягивая. Он был именно таким, каким виделся в грезах – тесный, гладкий и обжигающе горячий, никем не тронутый, не познавший собственных желаний и возможностей. Спелое яблоко сорвалось с ветки, покатилось по жухлой траве, кто поднимет его, чтобы с хрустом надкусить?Кого другого Леопард, пожалуй, для первого раза незамысловато поставил бы на колени и взял сзади. Но Льоу казался достаточно ловким, гибким и выносливым, чтобы оставить его лежащим на спине. Кроме того, Просперо хотелось постоянно видеть его лицо. Было в нем что-то завораживающее. Удивительное сочетание природной сдержанности и потаенной, только сейчас пробудившейся распущенности, готовности уступить чужим прихотям. Вскрикнет ли он хотя бы разок?

Льоу быстро уловил, что от него требуется – изогнувшись дугой, как можно выше приподнять задницу, опираясь на руки, затылок и плечи. Раздвинуть ноги, уперевшись напряженными ступнями в податливую перину, как это делают встающие на носочки танцовщицы. Терпеть, когда его светлость подхватил его под ягодицы, начав втискиваться в подставленную и обильно смазанную узкую дырку. Против ожиданий Просперо, Льоу не закричал, но застонал – глухим, идущим из самого горла звуком, больше похожим на обессиленное рычание попавшего в капкан зверя. Он все-таки зажмурился, дрожа всем телом, но умудряясь сохранять нужную позу и мертвой хваткой вцепившись в складки простыни. Просперо с силой тянул его к себе, насаживая на немалых размеров член, и дал возможность передохнуть, только целиком оказавшись внутри. Когда Леопард на пробу толкнулся бедрами, Льоу страдальчески взвыл и выругался, призвав на голову герцога долгую и мучительную кончину. Просперо шлепнул его ладонью по жилистой заднице, быстро, хлестко и звонко, но не больно – просто чтобы юнец пришел в себя и не корчил невинного страдальца.

Помогло. Несколько первых толчков вышли неудачными, сопровождаясь раздраженным шипением, но, когда Леопард приноровился, дело пошло на лад. Льоу отдавался без особой страсти – что было вполне простительно, учитывая его полную неопытность – однако старательно подмахивая в нужном ритме, а порой неожиданно и болезненно-сладко сжимаясь. Под конец он вошел во вкус, став требовательно-напористым, двигаясь резко и размашисто, гортанно вскрикивая при каждом соударении тел. Просперо пришлось слегка удерживать его от излишнего усердия, он сам задыхался в предчувствии финала, яркого и сокрушительного, как летняя зарница на безоблачном небе – и тут в дверь спальни постучали. Сперва тихо и вежливо-обходительно, потом громче и настойчивей. Леопарду хотелось послать явившихся посреди глухой полночи слуг в то далекое странствие, из которого никто еще не возвращался, но он был занят, так занят. Под ним вытащенной на берег рыбкой судорожно бился, постанывая сквозь зубы, Льоу Майлдаф, ему самому было жизненно необходимо поскорее кончить, а им вздумалось именно сейчас ломиться в двери!

Выплеснувшись, Леопард толкнул Льоу вперед, с неохотой высвобождаясь из плена соблазна. Льоу неловко завалился набок, поспешно сунув руку себе между ног. Обхватил ладонью изнывающий от нетерпения член, и, облегченно всхлипнув и дернувшись, кончил, забрызгав себя и багровые простыни. Просперо набросил на него край покрывала и несколько осипшим голосом окликнул:– Что там? Входите!

В приоткрывшуюся щель между створками просунулась взволнованно-трагическая физиономия мессира Тьореды, герцогского дворецкого. В темноте коридора за ним маячили, перешёптываясь, какие-то силуэты, размахивая лампой, превращая происходящее в сумбурный и зловещий театр теней. Кривясь лицом, Тьореда хнычуще пробормотал:– Ваша светлость… Там дама Хавьер прибежала… – его голос малость окреп: – Ее светлость скончалась, горе-то какое…

Леопард медленно сомкнул ставшие вдруг очень тяжелыми веки. Неотвратимое случилось, Адди мертва. Ее уставшее тело отдохнет, а душа наконец успокоится. Адалаис Эйкар, герцогини Пуантенской, больше нет.

Кто-то сунул в трясущиеся руки Тьореды лампу. Мечущееся туда-сюда пятно желтого света выхватило небрежно разбросанные на полу герцогской спальни вещи – туранский халат с золотой вышивкой, скомканную рубаху, кожаный пояс и свернутую широким кольцом шерстяную ткань в мелкую алую и зеленую клетку.