3. (1/2)

Об одном прошу – утешь душу грешнуюОб одном молю – спой мне колыбельнуюЯ велю всем птицам замолчатьЛишь бы ты была со мною нежной, как и преждеKrec&Ассаи, "Нежность"Ночь получилась ужасной. Илья отвык спать с кем-то в одной кровати, сонное расслабленное тепло под боком не успокаивало, казалось инородным. В тюрьме сантиметры личного пространства ревностно оберегали, а если где-то поблизости кто-то шевелился или ворочался, то организм тут же наполовину просыпался — это уже под кожу въелось, так просто не вытравишь. Всегда нужно быть готовым к любому пиздецу и уметь стряхнуть сон в любую минуту. А лучше вообще спать вполглаза и ко всему прислушиваться. Илью так это всё заебало: он мечтал приехать домой и продрыхнуть несколько дней в своей комнате в одиночестве, и тут на тебе, пожалуйста.Петя таких проблем не испытывал — отвернулся к стене и сразу же спокойно засопел. Не орал больше, не дергался, даже почти не шевелился, словно его из розетки выключили. У него такие ночи с кем попало в одной кровати случались частенько, тут даже и гадать не нужно. Странно было только, что он так резко успокоился, что эта импровизация так хорошо удалась. Интересно, если кошмары Пети появились не после их драки, то кто успокаивал его в обычные ночи? Нина? Мимолетные фифы из инстаграма? Или какой-нибудь друг, напарник, который как будто немного больше, чем друг?

Илья выдохнул как можно тише, открыл и снова закрыл глаза, устроился на спине и запретил самому себе шевелиться. Пробовал посчитать овец, подумать о каком-нибудь спокойном летнем пейзаже, сосредоточиться на собственном дыхании. Не сразу, но это сработало. Он забылся беспокойным сном, из которого выныривал, стоило Пете рядом чуть шевельнуться, и засыпал обратно, падал в мешанину каких-то фантасмагорических событий, которые и разобрать не мог, не то что запомнить. Под утро вдруг уснул крепко — сны перестали мучить, — но по привычке проснулся за две минуты до “побудки”. Открыл глаза, первым делом скосил глаза на настенные часы, а потом повернул голову и недоуменно уставился на безмятежно спящего рядом Петю .За ночь он придвинулся ближе и почти уткнулся Илье в плечо своим аристократическим носом. Одеяло почему-то сбросил ниже и теперь неловко обнимал себя одной рукой в попытках согреться. Илья осторожно укрыл его и слегка отодвинулся, чтобы не разбудить. Вставать не хотелось, хотелось еще поваляться. Он старался не пялиться на Петю, как будто тот мог во сне почувствовать этот взгляд, вскинуться и начать донимать его своими бесконечными вопросами. Но на самом деле ему хотелось развернуться к нему нос к носу, пристально изучить расслабленное лицо — говорят, что во сне люди настоящие. Пиздят, конечно, но никаким другим способом Петю было не разгадать. Что ты за фрукт, Хазин? Оказалось, что и телефон твой хранит далеко не все секреты.Илья не мог не думать о вчерашнем вечере. Происходящее вокруг и так полностью укладывалось в жанр фантасмагорического бреда, а теперь еще и с оттенком стыда. Но если игнорировать жар, подступающий к щекам и попытаться мыслить трезво, то можно прийти к интересным выводам. Выходит, Петя всё это время оценивал ситуацию вокруг, примерял разные сценарии и так, и эдак, и в голове своей ушибленной пришел к мнению, что они бывшие любовники. Но у него бы и мысль не свернула в ту сторону, если бы в реальности у него не случалось похожего опыта.Больше всего хотелось взять телефон и еще раз покопаться в разных мессенджерах, заметках, фотографиях. Сам Илья залип на Нине, искал прицельно ее и узнавал невольно их историю, а всё остальное шло мимо. Но вдруг там, среди дурацких селфи, фоток с пьяными и обдолбанными дружками, около дорогих тачек, в зеркалах клубов пряталось что-то еще? Мог майор Хазин сфотографироваться со своим любовником? Вряд ли бы стал так подставляться, хоть и идиот, а не совсем конченый. Даже чаты с другими барыгами он подчищал, а рабочие переписки вообще походили на какой-то шифр морзянкой.

Ах, если бы найти на Петю такой компромат, то… То что? “Здесь вообще-то не зона”, — мысленно сказал Илья сам себе. Получилось почему-то с мерзкими хазинскими интонациями. Действительно. Здесь не зона, а воля, кто с кем хочет, тот с теми и ебётся. К тому же главными отношениями в жизни Пети всё равно была Нина, так что какая разница. Только немного беспокоила мысль, что возможно, был кто-то, чье место в его голове и всей абсолютно дурацкой истории невольно занял Илья. Какой-нибудь мальчик, познакомившийся с Петей в клубе, получивший немного внимания и заветного порошка. А может, он тоже влюбился в это порочное обаяние, как Нина, только серьезного ему ничего не светило.Илья так явственно представил этого парнишку, что почти уверился, что может найти этому всему подтверждение в телефоне. Петя заворочался во сне и поморщился, наверное, задев рукой болючее место на виске. Фыркнул, повернулся на другой бок и снова отбросил одеяло. Илья слегка прикрыл его обратно.Он смотрел на открывшуюся спину с выпирающими позвонками — Петя спал, как свернувшийся в клубок кот или ящерица, — и думал почему-то о другом. Когда-то очень давно, еще на первом курсе, одна скучная лекция у них переросла в жаркий диспут. Уже было и не вспомнить предмет, зато пламенный монолог молодого преподавателя вдруг всплыл из подсознания. Они разбирали какого-то плодовитого автора, с кучей произведений, дневников и писем кому попало, вроде бы не Пушкина — уж его-то Илья бы точно запомнил. Но казалось, что чел всю свою жизнь как будто и записал, полностью самого себя обессмертил. Тогда какой-то ленивый одногруппник выдал, мол, а зачем его вообще анализировать, прочитать всё, что написал этот пиздабол, да и всё. После этого завязалась жаркая дискуссия о концепции смерти автора, постмодернизме и том, зачем на самом деле нужен анализ, но закончилось всё какими-то философствованиями на тему “а что мы вообще знаем о других людях?”. Кажется, в тот раз у них даже не преподаватель был, а какой-то практикант, потому и лекцию не дочитал, отвлекшись на остроумные комментарии с задних парт.— Человек непознаваем, даже для себя самого, — говорил он, скользя взглядом где-то между рядами. — Вот вы говорите, что всё понятно про человека, если почитать его письма и дневники, но уже между этими двумя с исторической точки зрения документами могут быть расхождения. Вы и сами видите, что в один день он “ноет” и в тот же день пишет чудесный рассказ, который считает ни на что не годным. Адекватная ли это оценка? А можно ли считать адекватной оценку современниками — а ведь там и льстецы, и завистники, и люди совершенно не разбирающиеся в литературе? А кроме того, у каждого человека есть что-то, что он оставляет только для себя. Что не выйдет никуда ни письмом, ни признанием, ни мыслью.— А если бы были как щас, статусы вконтакте?В разных концах аудитории снова загыгыкали.— А даже если статусы! Представьте, кстати, литературный анализ лет через сто: будут ли обсуждать статусы? А личные сообщения?— Посты в ЖеЖешечке!— Смс-ки!— Переписку в аське!— Смысл мемов! Ололо пыщ-пыщ!— Но послушайте, всегда ли мы пишем даже самым близким людям то, что на самом деле чувствуем? Всегда останется что-то для себя. Между собой и… не хочу говорить “Богом”, пусть будет “сердцем”. Собой и собой. Всегда есть это пространство, куда никому нет хода и которое останется необозримым, человек всегда ведет с собой мысленный диалог и даже если он бездарный графоман, который меняет статусы вконтакте каждые полчаса, то сказать, каков он на самом деле, мы не можем.Илья не понимал, почему вдруг вспомнил этот момент так ясно. В тюрьме воспоминания скорее напоминали зацикленность: помнить о воле, о Вере, о всем хорошем, что было в жизни, не забывать, прокручивать, как старую пленку, раз за разом. Неудивительно, что, когда он вышел, всё померкло и истерлось — удивительно, что вот такие моменты казались чем-то неважным, глупым и безразличным. А теперь вот оно как.Да, Илья был согласен с тезисом и если бы мог вернуться во времени, то вскинул бы руку и рассказал о том, что даже покопавшись в чужом телефоне, разобравшись по чужим перепискам, что там с родителями, девушкой и работой, невозможно узнать его хозяина. Легко судить по одному поступку, еще легче навешать ярлыков, прочитав о самом сокровенном, и презрительно скривить нос, мол, тут всё понятно. Во-первых, человек действительно непознаваем, что бы там ни думали. А во-вторых, заметки, переписки, фото и видео это были как будто маячки во времени, между которыми текла жизнь. Нина и Петя игриво перебрасывались фото и смайликами, а потом было что-то, куда Илье ходу не было, и вот уже Петя строчит гневные сообщения, не попадая пальцами по буквам, и орет в голосовых. Вот мама буквально умоляет его приехать, а вот спокойно сбрасывает список “не забудь купить”. Что было между этими точками? А что было в голове у Пети, когда он всё это писал?Думалось, что сейчас, без памяти, своего всемогущего телефона, работы, связей, Петя был немножечко тем, кто сидел у него в этом неопознанном пространстве, в своем личном кармашке за пазухой — такой есть у всех людей, просто не все знают. Но что если иногда он бывал и таким? Заботливым, слегка дурашливым, серьезным и готовым помочь не словом, а делом, беззащитным. Если раньше Илья немного жалел Нину с ее несомненно искренними чувствами — любовь зла, полюбишь и козла, — то теперь даже немного понимал. Если Петя в своей обычной жизни был хоть иногда, хоть чуточку таким, то сразу ясно, что она в нем нашла.Илья осторожно сполз с кровати, стараясь не шуметь, вышел в коридор и аккуратно прикрыл дверь. В ванной он посмотрел в зеркало и с удивлением заметил, что слегка улыбается. Дурацкое, глупое состояние, когда кажется, что всё не так плохо. Как давно он этого не ощущал? Лицо, впрочем, всё еще худое до изможденности, заросшие щеки — Петя прав, нужно побриться, — взгляд исподлобья, надо пытаться смотреть ровнее, следить за этим. Ну и улыбка эта глупая.Он помотал головой, наклонился к крану, плеснул водой в лицо и снова посмотреть в зеркало. И вдруг вспомнил, что сегодня за день.***Петя проснулся и тут же развил бурную деятельность: шумно плескался в ванной, крикнул Илье, чтобы поставил чайник, а затем пробежал, роняя с волос мокрые капли, и поставил сам, потом начал выбирать из своих шмоток, помятых и грязных, и чужих, потрепанных и не по размеру, что же надеть. Илья в этом всем участия не принимал, оделся сам и сел на диване. Смотрел на выключенный телевизор, на сервант, у которого за прозрачными дверцами теперь висели художества маминых учеников, а не его. Удивительно, что стены в его комнате она не трогала и вообще всё там оставила так, как было, когда всё случилось. Наверное, ей действительно было очень больно. Поступила, как Илья сейчас — закрыл дверь в ее комнату, Пете запретил ходить туда и сам не заглядывал. Мама не меняла ничего в его комнате, потому что его ждала. А ему теперь чего ждать? Что дальше делать? Что мне делать, мам?Петя приземлился рядом, поджав под себя ногу. Илья мельком заметил, что натянул все-таки его джинсы.

— Я всё. Ты как?— Нормально, — сказал Илья и вдруг добавил честно: — Не хочу туда идти. Не хочу… всего этого. Так проще. Кажется, что мама просто вышла куда-то и сейчас придет, хотя я видел ее в морге.Петя тяжело вздохнул. Он сидел близко-близко, но не касался Ильи, соблюдал то самое “личное пространство” с тщанием, которое в нем трудно было заподозрить.

— Илюш. Держись. Я буду рядом.

Илья закрыл глаза и тихо простонал.— Я так проебался, Петь, ты бы только знал…— Тише-тише, — теперь все-таки обнял за плечи, голову прижал к себе и жарко зашептал куда-то в затылок: — Соберись. Нам только день простоять, как говорится. Можешь в меня реветь — это не стыдно, кстати, так даже легче становится. Можешь бить, только не очень больно. Оттарабаним все оф. мероприятия и свалим по-тихому от твоих школьных тёток. Ну?— Давай еще посидим?— Это смотря сколько у нас времени, — честно ответил Петя. Бросил взгляд на собственное пустое запястье и потянулся к айфону на коленях Ильи, коснулся кнопки разблокировки и уставился прямиком на свою фотографию. — Пиздец я тут позер.Илья улыбнулся. Какой-то частью сознания он всё еще удивлялся, что всё происходит именно так. Что Петя так легко объяснил себе всю ситуацию, что смотрит на свои вещи и не узнает, что не спрашивает про семью, работу и Нину, что ему того, что есть сейчас, достаточно. Придуманной истории про бывшего и несчастливую любовь — достаточно. Какой он, оказывается, романтик, невозможно было предположить.— А времени и нет. Пошли.Они закончили одеваться и, пока Илья вызывал такси, Петя вышел на лестничную площадку и постучал в соседнюю дверь. Тётя Ира уже ждала их, стояла в коридоре и наматывала на голову пуховый платок поверх темной косынки. Вчерашний Алик приехал быстро — то ли уже с самого утра на ногах, то ли еще дорабатывал ночную смену. Больница была не так уж далеко, на самом-то деле, но не хотелось мерзнуть, не хотелось опаздывать и подводить всю их похоронную команду. А еще с такси меньше шансов сбежать. По дороге Илья созвонился с Мартыновой, с Иваном, говорил с ними, особо не вслушиваясь в слова. Вроде всё было нормально, без накладок — и ладно. Закончив вызов, Илья наткнулся на неотвеченные сообщения — Нина. С работы стучать угомонились, друг Гоша исчез, не дождавшись ответа и своей дозы, умолкла даже мама, а вот Нина — нет.“Ну как вы там?”“В норме. На кладбище едем” — тут Илья немного усовестился и добавил: “Набрать сейчас не могу, но как только — так сразу”“Я всё понимаю”“Просто соскучилась. Немного)”Илья мельком бросил взгляд через плечо на Петю на заднем сидении. Тот задумчиво смотрел в окно, изредка морщился и упирался рукой в переднее сиденье, когда Алик резко притормаживал.“Я тоже. Очень”Нина прислала кучу смайликов с поцелуями, и Илья не смог сдержать улыбки.“Когда ты будешь дома? Хочу тебя увидеть”“Скоро. День, может, два максимум”“Хорошо. Напиши, как освободишься”Илья кивнул, спохватился, что его по ту сторону чата никто не видит, и отправил смайлик. А затем выключил телефон вовсе.Перед церковью стоял типичная газель с надписью “Ритуальные услуги”, а рядом с ней мерз Иван, активно написывая что-то в телефоне. Впрочем, едва он заметил подъехавшее такси, тут же сунул телефон в карман и натянул на лицо дружелюбно-профессиональное выражение.— Доброе утро. Всё готово, гроб уже внутри, священник ждет. Дожидаемся только вас. Я уже звонил Елене…— Я знаю. Я тоже ей звонил.— Ну… хорошо, давайте начнем? Отпевание обычно занимает не больше часа.Илья кивнул и прошел мимо, к уже открытому входу. Нужно было покончить с этим как можно скорее. Краем глаза он увидел, как Петя смерил Ивана возмущенным взглядом и постучал пальцем по лбу — тот пожал плечами в ответ .

Церквушка при больнице была маленькой, но, судя по всему, облагодетельствованной спонсорами — иконы красочные, много золота и разных украшений, значения которых никому не известны. И гроб в центре всего этого, да. Илья оступился, а потом сделал панический шаг назад, едва не налетел на Петю, который шел следом.— Ты чего?— Я не могу.

Петя обошел его и встал так, чтобы закрыть собой гроб, чтобы Илья смотрел только на него, но, что делать дальше, не придумал. Смотрел на него с жалостью, мялся на месте.— Илья…— Я знаю. Но я не могу. Не хочу, чтобы это всё было. Понимаешь?— Понимаю. Но это нужно пережить.— Почему всё просто не может быть нормально? Почему у меня всё через жопу?Илья вдруг почувствовал, как его грубовато дернули за рукав. Тётя Ира, маленькая и суровая, повернула его к себе и вложила ему в ладонь церковную свечу.— Не ори, твоей матери бы это не понравилось. Стой смирно, терпи. Если не можешь смотреть на гроб, смотри на свечку.Вторую свечу она оставила себе, а третью отдала Пете — тот сразу же поджег ее от ближайшей лампадки, кажется, висевшей перед иконой за здравие, а потом от своей поджег и свечу Ильи. Тётя Ира одобрительно кивнула.— Потом поставите за упокой.Откуда-то из-за алтаря вышел священник — достаточно молодой, возможно, лишь чуть постарше их с Петей. Он недоуменно огляделся, но попытался быть профессиональным, как и Иван.— Здесь собрались все, кто хотел прийти на отпевание?— Все, — авторитетно подтвердила тётя Ира.

— Что ж, раба божья…— Тамара.— Да-да, новопреставленная Тамара. Но прежде чем мы начнем, я бы хотел сказать пару слов о том, что мы обычно неправильно совершаем поминовение души.Илья даже отвлекся от созерцания свечи и перевел взгляд на священника. Тот выглядел как человек, готовый поделиться вековой мудростью. Тётя Ира смотрела на него скептически, а Петя так вообще странно вытаращился, словно не мог поверить, что всё это слышит.— Обычно когда умирает человек, мы сосредотачиваемся на мирском — устраиваем пышные поминки, приглашаем гостей, заливаемся алкоголем. На кладбище приносим кастрюли с едой, оставляем конфеты, а ведь это всё язычество, и это не поможет новопреставленной душе достичь Царства Небесного.— Вы это серьезно? — спросил Петя.Они со священником смерили друг друга взглядами, и тот важно кивнул.— Да, более чем. Чтобы позаботиться о душе новопреставленной, нужно только одно — молитва. Всё остальное от лукавого.Петя тяжело вздохнул и потер было свой многострадальный висок, но спохватился и только смахнул в сторону челку.— Послушайте, нам не нужны эти морали. У нас горе, у друга умерла мама, мы все скорбим…— Тогда зачем вы пришли сюда? Могли бы и так похоронить.У Пети аж рот приоткрылся.— Да вы никак охуели тут.Илья прикусил губу, чтобы не заржать в голос. Ну просто было реально смешно. Даже не дикость ситуации сама по себе, а то, что Петя вполне мог скатиться в агрессию и типичное ментовское “ты чё, попутал тут”, а он выдал какую-то смесь аристократизма и блатняка. Буквально на грани вежливости балансировал из последних сил.— А ну-ка, заткнулись оба! — прикрикнула тётя Ира. — Ты — просто закрой рот. А ты — читай, что положено. Денег сверх уплоченного тебе всё равно не дадут, нет у нас ни копейки.Священник посмотрел на нее уже более осмысленно, чем на Петю, и кивнул.— Я буду читать стандартный текст, а вы мысленно повторяйте за мной молитву о душе новопреставленной Тамары.Церемония наконец пошла своим чередом. Священник махал кадилом и уныло читал заупокойную, от запаха ладана аж щипало в глазах. Илья сосредоточился на свече, как и советовала тётя Ира, но краем глаза всё равно поглядывал на Петю. Тот был очень серьезным, несмотря на предыдущие выпады, внимательно слушал священника, что-то проговаривал одними губами и крестился. Илья крестился вслед за ним. Всё было даже не так мучительно, как ему представлялось.После Петя быстро выскочил из церкви, кликнуть Ивана с подсобными рабочими, тётя Ира пошла ставить их свечи за упокой, а Илья окликнул священника.— Извините… вы сказали о молитве, но я могу сделать что-то еще?— Можете прийти на девять дней в церковь, потом заказать панихиду, для себя можете попробовать отстоять заутреннюю, а вообще, — священник смерил его взглядом, — просто молитесь. Соболезную вам.

Илья кивнул.

На улице он отошел чуть в сторону, наблюдая за тем, как выносят из церкви гроб и устраивают его внутри микроавтобуса. В церкви он старался не приглядываться к маме — в ритуальном агентстве ее как-то накрыли со всех сторон платками с церковными узорами, видно было только лицо, худое, с заострившимися чертами. Снова начал срываться легкий снег, и Илья машинально натянул капюшон. Он понимал, что происходит, но одновременно казалось, будто он наблюдает на всем через толстое мутноватое стекло.Петя подошел к нему, нелепо съежившись в куртке не по размеру. Сегодня он не надел даже второй свитер Ильи сверху, остался в своем, потому что тот был черным и под горло — самое то для похорон, но тепла это не прибавляло.

— Курить будешь?Илья дернул одним плечом — не знаю, неохота. Петя тяжело вздохнул.— Прости, что встрял. Тогда, в церкви.— Забей, ничего страшного.Тётя Ира подошла к ним и бесцеремонно вытянула из протянутой Петей пачки сигарету, и тому пришлось галатно прикуривать ей. Илья тоже взял сигарету, перехватив руку Пети с еще не погасшим огоньком зажигалки. Петя даже не дернулся и не улыбнулся, только глазами стрельнул.

— Иван говорит, что нам придется ехать вместе с гробом. Я думаю, можем вызвать такси…— Нет, поедем. Я в норме, правда. Биться в рыданиях не буду.Петя еще раз вздохнул и выпустил изо рта облачко пара, просто так, без всяких сигарет.***Во время дороги Илья действительно чувствовал себя нормально, нервничать стал только когда подъехали к кладбищу. На въезде нужно было показать кому-то какие-то бумаги, он было дернулся, но Иван бодро выскочил из машины первым и быстро со всем разобрался. Сколько бы на самом деле ни заплатила ему Мартынова, всё было не зря. Участок действительно оказался далековато, зато там уже стояла вторая газель и несколько других машин, в том числе и знакомая черная Тойота.Илья вышел из машины и попал в облако соболезнующих — учительницы из маминой школы подходили к нему одна за одной, некоторых он помнил, некоторых видел впервые. Под конец он поздоровался с Анной Ивановной, которая крепко обняла его и снова посоветовала держаться. Сознание было в странном расфокусе, как будто выхватывало из общей картинки кусочки паззла. Белый снег, черная дыра ямы. Пышные венки с черными лентами и золотыми надписями: “От любящих учеников”, “Спи спокойно”, “Скорбим”. Он встретился глазами с бледной и печальной Мартыновой — та кивнула ему и отвернулась поправить шапку высокой девочке, которая стояла рядом с ней. Учительницы уже выстроились гуськом и организовано по одной подходили к гробу, который установили на паре табуреток. Тётя Люда тронула его за локоть, что-то спросила, а потом сжала ладонь.— Илья, ты что, без перчаток? Спрячь руки, задубнешь.— А? Да-да, всё нормально, тёть Люд.Вместе с ней пришли два высоченных парня, в которых с трудом угадывались ее сыновья. Так странно — Илья помнил их еще мелкими подростками. Не могли же они за семь лет превратиться в таких шкафов? А Мартынова, оказывается, привела двух старших дочек. Когда они положили в гроб огромный букет роз, Илья забеспокоился еще больше.— А цветы? Почему мы без цветов?— В смысле? — Петя, про существование которого он вообще позабыл за последние полчаса, тут же нарисовался рядом.— Почему мы не заехали за цветами? Вот идиоты… Наверное, сейчас еще можно успеть.— Илья, стой. Ну забыли, сейчас точно не успеем. Потом принесем?— Когда — потом?— Ну, после.— После чего?Петя снова встал перед ним так, что перекрыл обзор на траурную процессию. Он был на самом деле выше всего на полголовы, не больше, но ввинчивался своим скорбным взглядом так, что невозможно было не смотреть в ответ.— Завтра. Приедем сюда с цветами. С какими захочешь. Идет?— Почему завтра?— Или послезавтра. У твоей мамы были любимые цветы?— Не знаю. Лилии, наверное.— Фу, они ж воняют!Илья прыснул и тут же прикрыл рот рукой.— Да, запах у них мерзкий. Но сейчас-то какая разница?Петя грустно покачал головой.— Иногда я не понимаю, кто из нас двоих сумасшедший.— Оба.Поток прощающихся наконец иссяк, и им тоже пришлось подойти к гробу. Илья как будто в замедленной съемке видел, как Петя наклонился над его мамой и поцеловал ее в лоб, кажется, практически не коснувшись кожи. Он сделал то же самое, а потом резко отступил назад и отвернулся, пытаясь продышаться от подступивших слёз. Его обняли одной рукой, и он благодарно уткнулся в чужое плечо.— Ну-ну, уже почти всё, — шепнул Петя.Нужно было отстраниться, утереть лицо, попытаться достоять нормально. Что подумает тётя Люда, тётя Ира, а главное — мамины коллеги… Но он никак не мог собраться. Он так устал пытаться держать лицо, всё равно никогда не получалось. Да и кому это надо? Тётя Люда всё и так знает, а в школе все хоть и не в курсе про отсидку, но тоже невысокого мнения о нем, Мартынову и ее Мартыновых он видит в последний раз. А тётя Ира всё равно поехала с ними ради поминок.Земля, которую нужно было бросить на гроб, уже покрылась нежным слоем снега. Илья снова подошел одним из последних. Он заглянул в яму просто чтобы удостовериться, потому что не видел, как гроб заколачивали рабочие и опускали вниз. Разжал пальцы, услышал громкий стук, отступил на шаг назад, и перед глазами сделалось темно.***Сначала он почувствовал, что болят щеки. А потом понял, что они еще почему-то и мокрые, и недовольно повел плечом, пытаясь то ли вытереться, то ли встряхнуться.— Он приходит в себя!— Слава богу.Илья открыл глаза и несколько раз моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Он сидел на заднем сидении чьей-то машины, дверь была открыта, вокруг толпились люди, рядом на корточках сидел Петя и придерживал его за запястье. Понимание о том, что случилось пришло мгновенно.— На, выпей. — Тётя Люда пробилась через встревоженных маминых учительниц и сунула ему под нос какую-то фляжку.Илья сделал глоток бездумно и чуть не выплюнул, с трудом проглотил и скривился. Ожидал алкоголь, а оказалась какая-то горькая пахучая медицинская херня.— Что это?— Успокоительное. Настойка пиона, разведенная с новопасситом — так и знала, что пригодится.— А вы уверены, что ему сейчас нужно именно успокоиться? — подал голос Петя, с сомнением поглядывая на фляжку.— Послушай, Вася…— Я Петя.— Да хоть Аркадий. У него нервный срыв, и от алкоголя только хуже станет. Илюша, ты как?Последние слова были сказаны так неожиданно ласково, что Илья вздрогнул.— Нормально.Поднялся гвалт: кто-то предлагал позвонить в скорую, кто-то спорил и говорил, что уж на кладбище скорая точно не поедет, поэтому нужно везти его в больницу самим. Всех разогнала Мартынова, неожиданно взяв командование на себя. Сначала она наклонилась к Илье и уточнила, точно ли он чувствует себя достаточно хорошо, а потом переключилась на остальных. Рассадила всех при помощи Ивана по двум микроавтобусам, что-то шепнула тёте Люде и отправила с ней и сыновьями тётю Иру. Илья с Петей остались в ее машине — только сейчас он обратил внимание, что сидит в той самой черной Тойоте.Его усадили на переднее сиденье, а Петя сел назад к двум перепуганным и молчаливым дочерям Мартыновой. Илья чувствовал, как в голове немного прояснилось, но вместе с этим накатил жгучий стыд. Хотелось беспрестанно извиняться перед всеми, вот только из "всех" здесь была только Мартынова, в глазах которой не хотелось падать окончательно, и Петя, который бы тут же начал его утешать и жалеть, и тут уж неизвестно, что хуже. Поэтому нужно было заткнуться и терпеть, раз уж не сумел упасть, когда надо, в яму, а завалился кулем на бок. Впрочем, если бы его доставали из ямы, было бы еще стыднее…Илья терпел. То ли успокоительное подействовало, то ли просто мозг решил, что самое страшное наконец позади, но на подъезде к кафе "Шато" он был уже почти в норме. Тётя Люда пристально на него посмотрела, убедилась, что коньки он отбрасывать не собирается, и повела всех внутрь.Есть не хотелось — кусок в горло не лез, а из-за успокоительных ему налили не водки, а кагора, который он с юности терпеть не мог. Пришлось просто сидеть тихо и слушать чужие разговоры. Говорили, впрочем, не так уж много. Петя угадал — на сами поминки пришло чуть больше людей, чем на похороны. Это были уже совсем старенькие учительницы, которые, возможно, и не работали больше, но хорошо помнили Илью и маму. И, конечно, подходили с самыми искренними соболезнованиями. Илья терпел, прикидывая, когда именно будет уместнее смыться на крыльцо покурить.Спустя полчаса все окончательно перестали стесняться друг друга, и поминки плавно переросли в вечер воспоминаний. Мартынова с дочерьми засобиралась домой, Илья даже нашел в себе силы проводить их и поблагодарить за всё.— Илья, я вижу, как вы переживаете, — сказала она ему на прощанье. — Самое главное в таких ситуациях не оставаться одному, и я рада, что вокруг вас есть люди. Приходите в себя и перезвоните мне. Если я еще чем-то могу помочь…Илья замотал головой, потом закивал, потом сбивчиво поблагодарил еще раз за помощь и за беспокойство. Перезванивать Мартыновой он не хотел. После отъезда черной Тойоты он выкурил две подряд и пошел обратно в кафе только когда почувствовал, что замерзает.В холле он сдал свою куртку оставшемуся подежурить на этот день гардеробщику и остановился на полпути в зал, услышав диалог.

— Я тебе говорю — он сидел.— Да ну, это всё сплетни. Одна бабка сказала.Две учительницы топтались в коридоре и никуда не собирались уходить по вполне прозаической причине — в женский туалет всегда очередь. С Ильей их разделяла плотная портьера, они не видели его, а он их, зато слышал прекрасно и старался не шевелиться, чтобы себя не выдать.— Ну сама подумай — где б он был столько лет-то?

— На заработках. Тома так говорила.— Тома хитросделанная была, прости что скажешь. Упокой Господь ее душу…— Царство Небесное. Или пока положено говорить “земля пухом”?— Ой, сама не помню. Даже если и на заработках, то вполне мог сесть за пьянку или разбой, или еще чего.— За пьянку не сажают, Катя.— Сейчас сажают за всё. Но подумай сама, всё складывается: уехал на заработки или просто куда глаза глядят, с матерью не общался, а потом как присел, так начал написывать, мол, прости, дорогая мама, жди меня.

— Не знаю, Кать, как зэк он не выглядит.— А зэки что, не люди что ли? Самое главное, что у него денег нет совершенно. За все платила Мартынова. Если бы действительно был в отъезде и работал где, то были бы деньги. А денег нет. Где деньги, Сеня?Вторая дама натужно рассмеялась и забормотала что-то вроде “ой, да какая разница”. Хлопнула дверь где-то рядом, и послышалось очень знакомое “извините”. В ответ Пете лишь рассмеялись хором, а он, сделав еще несколько шагов, вылетел прямо на Илью.

— Ой, ты чего здесь? Курить идешь?— Нет, уже ходил. Мартыновых провожал.— А, точно. Слушай, может, давай и мы уже поедем? Если хочешь, конечно.Илья кивнул. Он не мог взять в толк, притворяется Петя или нет. Слышал ли чужой разговор и если да, то весь ли? За другими сегодняшними переживаниями и потрясениями Илья совсем забыл о главном своем страхе. Кто бы ни сказал той сплетнице про отсидку, полной информацией он не владел — значит, не тётя Люда или кто-то от нее. Возможно, всё уже прошло через настолько испорченный телефон, что еще через неделю Илью запишут в подводники или сразу в разведчики. Но что об этом всем мог подумать Петя? Если узнает про тюрьму, то голова у него начнет работать уже не в романтическую сторону. Илья прошел к своему месту за столом и хлопнул кагора сколько оставалось в стакане — на вкус, как перебродивший компот.Примерно через полчаса они с Петей ушли. На прощание тётя Люда сунула им пакет с едой в пластиковых коробках, мол, всё равно куча всего остается, испортится, не выбрасывать же. Наказала Илье позвонить ей завтра или послезавтра, а Пете — проконтролировать этот вопрос. Петю она откровенно невзлюбила и не доверяла даже после услышанного от Ильи, наспех придуманного вранья, но никого другого рядом всё равно не было. Илья даже подумал, что это к лучшему — не успели с Петей пообщаться поближе и сверить две легенды.Как добрались, Илья помнил смутно. В такси он задремал — сказалось сочетание успокоительных и кагора. Петя буквально за руку его довел до двери, завел в квартиру и почему-то начал расстегивать его куртку.— Стой-стой, я сам!— Хорошо, сам так сам.

Они разделись, бестолково помыли руки, мешая друг другу у раковины в ванной, Петя решил разобрать продукты на кухне, а Илья не знал, куда себя деть. И что делать дальше. Вот похороны прошли, и?— Может, ты ляжешь?— А?— Нужно лечь поспать, ты выглядишь уставшим, — терпеливо разъяснил ему Петя, как ребенку или больному.— Я нормально. Еще четырех нет.— А какая разница? Я бы на твоем месте упал и сутки спал. Давай-давай, пойдем.Теперь они поменялись местами — ночью он вел Петю за руку по коридору в свою комнату, испуганного и потерянного, а теперь наоборот. И Илья ему позволял, никаких возражений, даже внутреннего отторжения. И за руку его придержал, когда сел на кровать.— Я не хочу один. Ты ведь тоже устал.Петя улыбнулся ему, ласково и солнечно. Раньше бы странно было, что он так вообще умеет, а теперь казалось, что так и должно быть.— Конечно.