2. (2/2)

Она отошла в сторону и тут же взялась за телефон, а Илья встретился глазами с Петей.— Мама верила. Ей было бы приятно, что я не забыл.Петя поднял руки в защитном жесте.— У меня никаких претензий, я вообще молчу. Только получается, кроме нас в церкви никого не будет?— Можешь не ходить, если у тебя тоже аллергия на ладан.— Нет у меня никакой аллергии, и тебя я не кину. Но, может, еще кого позовем? Соседку какую-нибудь, подругу.

— Тёть Иру можно, соседку. Хотя она такая, что сразу бы на поминки. Но посмотрим.— Ну ок, тебе лучше знать.Илья кивнул. Он в который раз поразился парадоксу: из них двоих с отбитыми мозгами вроде бы был Петя, но при этом соображал куда быстрее и подмечал важные вещи. Просто удивительно, что он всё еще не понял, не сложил в своей безусловно гениальной голове два и два.***— Значит так. При тёте Люде не отсвечивай особо, зубы не заговаривай — это тебе не Мартынова. Она не любит чужих, тебя не знает.— Ну ладно, но я вообще-то с ней утром говорил.— Она не любит чужих, — с нажимом повторил Илья. — Мы с ней давно не виделись, моих друзей она знает только из школьных.— А она тебе кто? Реально тётя?— Крёстная. Хотя сейчас даже не знаю, она вроде бы мусульманкой стала.Петя тихо присвистнул и пробормотал что-то вроде “весело у вас тут”.После морга они долго решали куда ехать дальше, чуть не поссорились и даже хотели бросить монетку. В итоге выбрали сначала тётю Люду, а потом на кладбище. Уже стемнело, в принципе, тёть Люда работала допоздна и их должна была ждать, но кто знает, мало ли. А кладбище уже точно никуда не денется.

Мартынова наконец уехала по каким-то своим делам, попросив звонить в любое время, если что, они снова остались вдвоем и без транспорта. Илье стало от этого немного легче. Странно, эта женщина бескорыстно помогала ему, слова не сказала дурного, а всё равно почему-то вызывала глухое раздражение. Возможно, негатив, накопленный на Петю, нашел себе нового адресата. Мозг не справлялся с поступающей информацией — вчера Петя был врагом, сукой последней, мразью, жизнь поломавшей, а сегодня в мгновение ока превратился в доброго заботливого друга, который без сомнения подставил плечо в трудную минуту. Мир вокруг изменился, встал с ног на голову. Гнев же, живший внутри, разъедавший плоть и душу, искал себе новую цель.Здание, в котором находилось кафе тёти Люды, не изменилось за семь лет. Зато сменилась вывеска — простая надпись “Людмила”, отдающая дань девяностым и придорожным забегаловкам, теперь превратилась в готические буквы “Шато”. Илья покачал головой и попытался внутренне порадоваться — ну хоть у кого-то за это время дела пошли вгору. Если быть точным, у всех, кроме него. Внутри тоже многое поменялось: цвет стен из дурацкого зеленого стал нежно персиковым, прибавилась дешевая лепнина, светильники стали подороже, даже двери более добротными. Было заметно, как “Шато” изо всех сил пытается повысить свой статус до ресторана, но всё равно не может пройти какой-то незримый рубеж. Впрочем, это всё пустое и неважное — главное, что внутри было тепло, светло, пахло едой и кто-то их ждал.Искать ее долго не пришлось — тётя Люда стояла почти у самого входа, у стойки администрации и о чем-то тихо разговаривала с красивой очень юной официанткой. Она подняла глаза на Илью, замолчала и шагнула к нему, раскрыв руки.

— Илюша. Ты вернулся.Илья обнял ее, пытаясь сморгнуть предательские слёзы. Он мечтал услышать точь в точь эти слова и обнять маму, но не сложилось.— Здрасьте, тёть Люд.— Господи, сколько лет. Как ты?— Ну так. Более-менее.— А если серьезно? — тётя Люда отошла на шаг, чтобы взглянуть ему в лицо. — Держишься?— Честно? Херово.— Вижу. Крепись, родной, больше ничего не остается.Она отпустила его и наконец заметила Петю, который действительно стоял в двух шагах, неловко мял шапку и молчал, как и договаривались.— А вы, значит, Пётр? Это я с вами утром разговаривала?— Да-да, Петя, друг. Добрый вечер, Людмила Антоновна.— Можно просто тётя Люда, если это удобно. Вы же весь день сегодня мотаетесь, голодные, наверное? Давайте в зал, сейчас скажу, чтобы вам приготовили чего.

Они с Петей дисциплинированно сдали куртки в гардероб, вымыли руки — туалет оказался тоже отремонтирован в новом стиле, — и уселись за дальний столик у окна. Несмотря на вечерние “рабочие” часы, в кафе практически не было посетителей. Петя с любопытством оглядывался, но, что удивительно, помалкивал. Наверное, он был единственным человеком на планете Земля, которому удар по башке и потеря памяти пошли на пользу. Ну, или это было так исключительно с точки зрения Ильи. Петя перестал быть похожим на суку, вот так чудесное преображение. Исчезли презрение и надменность типичного московского мажора, заметные даже по фотографиям в инстаграме, ушли водой в песок замашки сотрудника наркоконтроля, даже семейные драмы перестали беспокоить — тут вообще нереально свезло. Статус, должность, семья — это вроде бы всё, что есть у человека, но если убрать всё это, что останется?Петя заметил повышенный интерес к своей персоне и стал беспокойно приглаживать челку.— Что, шов видно? Сильно?— Да забей, всё нормально. Его в любом случае видно, какая разница.— Хочу понравиться твоей крёстной.— Зачем?Петя только улыбнулся. Оказалось, что простая улыбка без всяких подтекстов, поз и ироний ему очень шла. Жаль, что нельзя было ответить тем же. Илья всё не мог понять, какой Петя сейчас рядом с ним. Точно не исчадие ада из воспоминания семилетней давности. И не выёбистый говнюк с фотографий из соцсетей или позавчерашнего вечера. Даже не парень из видосов в собственном телефоне — там он очевидно рисовался перед Ниной, даже когда снимал только ее. А сейчас с него как будто слетело всё наносное, можно было сказать, что рядом с Ильей он был самим собой. Тут мысль делала круг, возвращаясь к изначальному вопросу: кем был человек без его памяти?Тётя Люда вернулась и поставила на стол чайник с чаем, две чашки и корзинку с хлебом. Петя первым делом схватил хлеб, вцепился в него зубами и блаженно прикрыл глаза. Илья разлил чай и тоже взял себе горбушку, не удержавшись.— Что, такие голодные? Ну ничего, сейчас еще нормальной еды принесут. Ешьте спокойно, а то как с голодного края.— Так весь день носились.— Понимаю. А чего такие побитые оба?— Подрались, — Петя все-таки встрял, а Илья пожал плечами как можно более невозмутимо. — Не друг с другом, а параллельно. Так получилось.— Понятно, прям синхронисты по прыжкам в воду. Ладно, рассказывайте, что с похоронами, деньги нашлись?Илья кивнул.— Да. Школа помогла, там нашлась какая-то активная Мартынова, мама у нее учила детей дополнительно…— А, мама Мартыновых. Весь телефон мне оборвала, еще в первые два дня. Когда похороны, да чем помочь, да что делать, куда бежать… Я ей говорю, мол, погодите, сын должен приехать, а она названивает, говорит, может, давайте я всё организую, раз вам так всё равно.Петя фыркнул и тут же извинился.— Мы просто думаем, что она Мортиша Аддамс и поэтому так любит похороны.Тётя Люда посмотрела на него без всякого выражения, но все-таки слегка улыбнулась.

— Да, чем-то похожа, — она тут же потеряла к нему интерес и обратилась к Илье: — Не знаю, говорила ли мама тебе, но она денег скопить пыталась, всё от учеников своих несла в банк один — я ей говорила, что ненадежный, да только ты ж сам знаешь, ее не переубедишь, если что себе втемяшила. Он и прогорел, сгинул со всеми вкладами. Так что все деньги, если что, у вас дома — ну, что осталось.Илья медленно отпил чай, смакуя незнакомые вкусы — в кипяток определенно добавили что-то вроде имбиря или гвоздики. В тюрьме о таком и подумать было нельзя.— Нет никаких денег, теть Люд. Квартиру грабанули и как бы не врачи скорой. Все места, где мама могла заначку сделать, обнесли. Может, я, конечно, чего-то не знаю… Но пока у меня своих три тыщи плюс похоронные от школы.Тетя Люда молчала, Петя тоже замер, как мышь под веником, даже жевать перестал. Неловкую паузу заполнила официантка с подносом: поставила перед ними две тарелки с супом-харчо — пахло восхитительно. Илья взял ложку и начал есть.— А он еще и от денег школьных отказывался! — отмер наконец Петя. — И от помощи Мартыновой. Ну и зачем?— Весь в мать, — веско сказал тётя Люда.

И не поспоришь — больше не в кого.— От моей помощи, я надеюсь, не откажешься? Тем более, я и деньгами не предлагаю.— Ну как же, не деньгами. Вы ведь весь ресторан на день закрыть хотите? Вся ваша выручка за день, плюс то, что на нас потратите — вот всё, что я вам должен.Тётя Люда смотрела на него строго, с брезгливым осуждением. Небось сетовала мысленно на то, во что он на зоне превратился. Она, конечно, не заслуживала грубости, холодности и попрекания деньгами. Это просто Илья злился на то, что по-настоящему встретила и обняла его она, а не мама.— Да, закрою на весь день, — тем временем говорила тётя Люда. — Могла бы и один зал, но поминки не день рождения, знаешь ли, не хочется чужих людей в наше горе пускать. А ты, Илюша, зря мои деньги считаешь, с ними я сама разберусь. Лучше бы помог и сказал на сколько человек готовить, а то ты смотри, как складно все подсчитал!— Понятия не имею. Анна Ивановна, директриса, сказала, что не все смогут прийти. Школа, уроки.— Это на похороны не все, а на поминки, может, подтянутся, — снова встрял Петя, вот кто его просил.— Телефон ее есть?Петя достал бумажку и продиктовал номер. Тётя Люда встала из-за стола и отправилась звонить выяснять. Официантка забрала у них пустые тарелки из-под супа, поставила второе — котлеты с картошкой. Илья думал было, что наелся, но увидев еще одну тарелку нормальной еды не смог отказаться.— Почему не рассказал про ограбление?— А что бы это изменило? Деньги бы точно обратно не появились.Петя сокрушенно покачал головой. Илья хотел было сказать ему, чтобы прекращал, чтобы не смел его жалеть, но в итоге не произнес ни слова. Вся его злость на Петю как будто превратилась в пыль и теперь периодически высыпалась на людей, которым вовсе не была предназначена.— Я всё не пойму, почему ты посреди всей этой адухи меня вытаскивать поехал. Сказал бы матери моей, что тебе сейчас не до меня, да и всё.Илья усмехнулся.— Да просто взял и поехал, было б чего понимать. Может, захотелось из адухи вырваться, голову проветрить. Думаешь, у меня совсем чердак протек от этого всего?— Нет, это я, скорее, за свой чердак волнуюсь.— А, ну да. Твоим чердаком придется заняться чуть позже, уж извини.— Да не горит, на самом-то деле.Они поулыбались тупой шутке и друг другу, и вернулись к еде. Тётя Люда вернулась с вестями, когда они уже закончили. Сообщила, что со всеми договорилась, даже с Мартыновой, которую для такого дела пришлось даже достать из черного списка. Петя фыркнул от смеха и выскользнул из-за стола, сообщил, что на пару минут, и скрылся в сторону уборной.— А теперь давай честно: кто он?Илья вздрогнул. Тётя Люда смотрела ему прямо в глаза.

— Друг мой.— Не ври, какие друзья, ты только пару дней как вышел. Кто это?Илья тихо выдохнул. Несмотря на строгость тона, кто такой Хазин, она не знала, да и откуда бы? Про обстоятельства его заключения, про подброшенные наркотики слышала только с материных слов, та точно не могла показывать ей фото.— Это правда мой друг. Мы сидели вместе. Он тоже по 228-й, но у него только хранение. Распространение не доказали, повезло. Год всего чалился, а потом вышел по УДО.— Не похож на наркомана. На барыгу — похож.Илья прикусил щеку изнутри, чтобы не расплыться в улыбке — у тёти-то глаз-алмаз.— Да какой барыга, так, мажор-тусовщик. Сынок богатых родителей, устраивал вечеринки, сам слегка употреблял. Поймали по глупости — обдолбанного и с порошком в кармане. Отец не стал отмазывать, решил поучить уму-разуму. В итоге за год вроде поостыл немного.— Всё равно странный парень. Не наш, понимаешь? Не верю, что ты с таким подружиться мог.— Я и не пытался подружиться. Этот сам мертвого достанет. Я думал, он свалит и забудет, а он продолжал писать и звонить. И мужиков не забывал, и ко мне пристал как банный лист.Ложь мешалась вместе с правдой: действительно, на зоне был парень, чью историю сейчас приплел к Пете Илья. Смешливый тусовщик, который сидел, благодаря папиным деньгам и связям, а также заботе адвоката, как на курорте. Из всех заключенных он залипал в телефоне дольше всех и, кажется, даже вел какой-то интернет-дневник о своих похождениях. Только с Ильей они так и не сошлись — слишком уж он напоминал ему суку-Хазина, не смог пересилить себя и поддаться чужому обаянию. Тусовщик и не настаивал. Вышел через год, как птица из клетки выпорхнул, на праздники еще пару лет присылал гостинцы в посылках, а потом и вовсе запропал.На Петю чужой образ примерился легко. Не отличишь, где правда, а где ложь. Главное, чтобы сами Петя с тётей Людой не стали этой правдоложью за его спиной делиться и нестыковки находить.— Это все, конечно, хорошо, но как бы он тебя в какую историю не втравил. Ты же только вышел, тебе сейчас нужно быть предельно осторожным. Опять захочешь помочь по доброте душевной, а он тебя кинет.— Не, тёть Люд. Это он мне сейчас по доброте душевной. Я бы без него… не знаю, что делал. Позвонить в школу или к вам точно не додумался бы.— Почему? Я ждала твоего звонка со дня на день, а ты всё не звонил.— Не знаю. Я как узнал, как будто в ступор впал. Петька меня хоть тормошит немного.Тётя Люда ласково погладила по плечу.— Ладно, если доверяешь своему Петьке, это хорошо. Но знай, что ты всегда можешь прийти за помощью сюда. Ты мне не чужой человек, могу помочь с работой, с деньгами на первое время.

Илья посмотрел на нее недоверчиво.— Оно вам надо? Бывшего зэка к себе устраивать.— Надо, Илюша, надо. Ты вернулся и ты здесь не один.Илья столкнулся взглядом с заходящим в зал Петей и кивнул.***Чтобы добраться до кладбища сели на маршрутку. Петя неожиданно заартачился, начал ныть и предлагать вызвать такси, но Илья был непреклонен. На улице шел снег — легкая пороша, не метель, не вьюга, чего выделываться. Зачем было ждать машину и мерзнуть, если до остановки рукой подать, да и ехать не так уж далеко. В полутемном салоне микроавтобуса было не особо заметно, но, когда они наконец вышли на свет божий, стало понятно, что Петя не в порядке. Он покачнулся, но удержался на ногах, присел рядом с фонарем, как и прошлым вечером,набрал пригоршню снега и умыл лицо. Илью прошило тревогой.— Ты… как? Плохо?— Нормально. Голова просто закружилась, в маршрутке укачало. Сейчас пройдет.Илье на мгновение стало совестно и стыдно за свою тупость, но Петя поднялся сам и даже улыбнулся ему.— Порядок. Идем?Они оба понятия не имели, куда идут в таких случаях, но блуждать долго не пришлось — уже было очень поздно, и в единственном здании, которое могло оказаться принадлежащим администрации кладбища, горел свет. Илья заглянул в окно, но не увидел толком ничего из-за закрытых штор, поэтому постучал прямо в стекло, чтобы было слышнее. Дверь открылась довольно быстро. На пороге стоял лысый мужик с ружьем в руке. Илья инстинктивно отступил назад, дернув за собой Петю за куртку, а тот вскинул руки.— Воу-воу, полегче, свои!— Вы кто такие? Чего шляетесь?Глаза привыкли к электрическому свету, бившему из-за порога, и Илья заметил, что это не мужик, а просто бритоголовый парень, молодой, возможно, даже младше их с Петей.— Брат, извини за вторжение. Мы не бомжи, нам завтра мать хоронить. Участок купить заехали.Парень хмыкнул, ружье повернул дулом вниз, но не убрал до конца.

— Вы чё, бухие? Времени сколько, видели?— Видели. Весь день на ногах, веришь? Еле живые.Илье казалось, что парень сейчас их пошлет и обматерит напоследок, ну или вежливо скажет, что он просто сторож и это всё не его заботы, приходите утром. Но тот постоял пару секунд, пожевал губу, а потом махнул рукой.— Черт с вами, заходите.Изнутри здание оказалось разделено на “офисную” часть и “жилую”. В уютной комнатёнке, заваленной какой-то рухлядью, бормотал телевизор, на низком столике стоял ноут, из гнезда торчали наушники. Пахло свежезаваренной лапшой. Нормальное такое рабочее место для ночного сторожа. Из натюрморта выделялся только потрепанный томик Кафки, валявшийся рядом с диваном — библиотечный, похоже. Их сторожвключил свет в коридоре, а затем провел в соседнюю комнату, больше похожую на офис.

— Мне начальство по шапке надает за такое, но куда ж вас девать, если приехали. И надо, как обычно, на самое утро, да?— Не совсем. На двенадцать. С утра отпевание просто.— А, ну ок, всё равно впритык. Выписка из морга и паспорт с собой?— Ага, — Илья протянул ему документы.— Сейчас отсканю и данные вобью.Пока он включал технику, ружье небрежно прислонил к столу, и от глупой легкости этого жеста Илья даже умилился. Деловая решительность и отсутствие соболезнований только прибавляли ему очков, по сравнению с той же Мартыновой или дежурно сочувствующим Иваном из ритуалки.— Тебя как зовут-то, брат?Парень почему-то ухмыльнулся.— Виталя.

— А меня Илюха. Это Петя.Петя тихо завозился где-то у него за спиной, Илья даже обернулся проверить не упал ли в обморок. Но нет, стоял, хоть и прислонившись к дверному косяку. Виталя тоже встревожился:— Тебе что там, херово что ли?— Нет, нормас. Устал за день, голова раскалывается.— Можешь пойти в комнате на диван прилечь. Или тут садись, вон стул.— Спасибо, я постою.

Виталя пожал плечами и присел за компьютер.

— Так, на карту кладбища посмотреть желаете? Или у вас уже где забронировано чего.— Брони нет. Похороненных родственников с землей рядом тоже нет. И с деньгами тоже не особо.Виталя оторвался от экрана и смерил Илью взглядом, а потом снова почему-то расплылся в улыбке. Смешливый он был и улыбался заразительно, беззлобно, тянуло улыбнуться в ответ, хоть и порадоваться откровенно было нечему.— Ясно. То есть вам просто участок без выебонов.— Как-то так, да.— Ммм, ну тогда смотрим дальнюю сторону, на западе. Далековато от входа, зато там место хорошее, хоть и не считается таким. И это сейчас там пусто, а через полгода будет не протолкнуться, знаю, о чем говорю. Есть участки за тридцатку.— Тридцать тыщ, что ли?Петя за его спиной аж присвистнул от возмущения. Виталя стрельнул на него глазами, а потом подмигнул Илье.— Могу найти за двадцать. Но это совсем уж в жопе мира.— А можно не в жопе? — Илья достал из-за пазухи конверт и отсчитал пять пятитысячных купюр. — Двадцать пять. Двадцать за землю, пять тебе за хлопоты и наше внезапное появление.— Илюх, да ты чего, он разводит тебя! Надо было через агентство.Виталя подвинул к себе четыре бумажки, а пятую демонстративно отложил в сторону.— Двадцать будет достаточно. И мне вовсе не хлопотно, я для того тут и посажен, вы думаете, вы одни тут по ночам шатаетесь? Ха. Да садитесь, сейчас пока распечатается, пока туда-сюда. Принтер у нас тупит страшно.

Петя устроился на стуле у двери, а Илья поближе к столу. Виталя поманил его к монитору и ткнул куда-то на карте.— Вот ваш участок, сразу как эта линия заканчивается. Я завтра ребят-могильщиков к вам нормальных отправлю, они покажут. Кстати, телефон ритуального агента есть? Чтобы сразу не возились.Илья кивнул, разблокировал Петин телефон, продиктовал номер и снова прищурился в монитор.— Может, я чего-то и не понимаю, но место нормальное вроде. Точно двадцать тысяч хватит?— Хватит-хватит. Я бы даже сказал, что это много, но пять заберу себе и так. Я ж студент, подрабатываю тут, а шеф сам говорит: хочешь жить — умей вертеться.— Студент, говоришь? — Илья посмотрел на Виталю более осмысленно. — Я там у тебя Кафку на столе видел, филолог что ли?— Бери выше — философ!— А, ну тогда и подработка понятна.Виталя рассмеялся и с жаром кивнул.— Вот ты понимаешь, чувак. Сидишь тут по ночам, сливаешься с экзистенциализмом практически в прямом смысле слова. А вот ты филолог, угадал?— Почти. Недоучившийся. Обстоятельства.— Понимаю. Ну, образование дело такое, я вообще балбес и не с первого раза поступил, а теперь даже о второй вышке подумываю. Ну а чё, учиться же прикольно.Илья улыбнулся.— Да. Очень прикольно. Слушай, а тебе точно за это от начальства ничего не будет? Может, возьмешь больше?Виталя развалился в кресле и с наслаждением потянулся, закинув руки за голову.— А чё они мне сделают, уволят? Кто еще согласится на такую веселую должность? У них выбор из бомжей и алкашей тут обычно, а я все-таки с компьютером обращаться умею. А если тебе так охота мне денег дать, то можем в киношку сгонять или зависнуть где-нибудь.Петя громыхнул стулом где-то у двери, а Илья непонимающе моргнул. Виталя смотрел на него светлыми насмешливыми глазами, синими-синими и не спешил переводить всё в шутку.— Я… пока занят, — на что-то более умное и осмысленное его не хватило.Виталя подобрался и сделался серьезным, поджал губы и кивнул. На мгновение стало жаль его улыбки.

— Да. Что-то я это… Понял, отвалил.— А, может, вам в контору и дневной сторож нужен? — вдруг ляпнул Илья. — Я просто пока без работы.Улыбка Витали вернулась и засияла пуще прежнего.— Это не ко мне, увы, а к начальству. Вот визитка, Пал Палыч, позвони завтра. Скажу ему о том, что появился кандидат. Работы на кладбище так-то дохуя, нормальных сотрудников днем с огнем, сам понимаешь. А по тебе видно, что человек хороший. Я б тебя взял, — он сделал почти неуловимую паузу, — даже без всяких собеседований.— Илья, сиги остались? Я пойду покурю.Петя выглядел скорее раздраженным, чем больным, поэтому Илья не стал выходить с ним, а просто передал пачку с оставшейся парой сигарет и зажигалку. Тот кивнул и быстро скрылся в коридоре, потом бахнул входной дверью. Виталя сочувственно посмотрел ему вслед.— Брат?— Нет, — честно сказал Илья и тут же прибавил вранья: — Дальний родственник.— А. Ну ты правда позвони Палычу, он хороший мужик. Слушай, а запиши и мой номер на всякий?Когда Илья вышел на улицу, Петя уже не курил, а бездумно смотрел куда-то в пустоту, сунув руки в карманы. Ему, наверное, было холодно в старых вещах Ильи, которые к тому же были еще и не по размеру. Петя был чуть выше, Илья шире в плечах и в бедрах. Куртка откровенно болталась на нем, не спасали даже два свитера, а джинсы навевали жалостливые мысли о детях-беспризорниках. Шапка тоже была “холодная”, на раннюю осень, а не на зиму. Но даже в этих обносках на задворках Лобни Петя выглядел так, будто ему здесь не место, он принадлежит другому миру, как инопланетянин, просто забыл об этом. Забыл, ха.— Я всё. Документы подписал.Петя кивнул не глядя на него.— Окей. Пойдем маршрутку ловить, если они еще ходят.— Я такси вызвал, у ворот подождать надо.Петя обернулся и посмотрел на него исподлобья.— Серьезно?— Да. Виталя сказал, что тут какой-то Алик крутится, местный, приедет за две минуты.— А, ну конечно, раз Виталя сказал…— А что такого?— Да ничего, нормально всё.Илье не нравился его тон, в груди заворочалось беспокойное предчувствие.— Ты что-то вспомнил?Петя посмотрел на него на этот раз насмешливо.— А что я должен был вспомнить?— Не знаю, мало ли.— Если это была проверка, то нет, нихуя я не вспомнил. И теперь даже не думаю, что хочу вспоминать.Илья пожал плечами. Еще пара таких дней и он разбежится да ударится головой об косяк, чтобы тоже всё так удачно забыть.***Всю дорогу домой Петя просидел, закрыв глаза и прижавшись лбом к холодному окну. Такси шло плавно, но все-таки на поворотах его слегка заносило в сторону; он бился лбом о стекло и морщился, но глаз не открывал. Илье хотелось что-то сделать, как-то прекратить это бредовое самоистязание, но лезть к человеку с головной болью себе дороже. Да и что он мог сделать? Отвлечь, утешить, расслабить? Ага, нужны Пете его утешения, конечно. Впрочем, долго это не продлилось — таксист Алик домчал их с ветерком, взял всего лишь сто рублей и потребовал записать свой номер на случай непредвиденных обстоятельств. Илья только диву давался, сколькими новыми контактами пополнился хазинский телефон за сегодня.Их высадили недалеко от дома, у круглосуточного магазинчика. Нужно было купить сигарет, и Петя неожиданно потребовал бритвенный станок и лезвия, которых в ванной у Ильи почему-то не нашлось. Уже только на кассе, показывая сонной девушке паспорт, Илья подумал, какое же бредовое получилось сочетание товаров. Когда покупают веревку с мылом, все даже не так очевидно. А вот когда сигареты и лезвия, то что можно подумать?

Оказаться дома после такого дня было наслаждением. При виде знакомых стен внутри всё еще плескалась горечь, отсутствие того, что должно быть здесь, бросалось в глаза, но тело приятно ныло от усталости — хорошей усталости после долгого продуктивного дня. Дня, где он долго ходил пешком по заснеженным улицам города, встречал разных людей и все они были к нему добры, ел вкусную еду и никто, никто не мог забрать у него этого. Еще неделю назад это была далекая мечта.Петя сразу прошел в ванную, а Илья задержался в коридоре, потом вернулся на лестничную клетку и постучал к тёте Ире. Та предсказуемо согласилась прийти и на похороны, и на поминки, узнав о том, в каком кафе они будут проходить. Согласилась и на церковь, только посетовала, что вставать придется рано. Они распрощались, пожелав друг другу доброй ночи, и Илья вернулся в квартиру. Повесил куртку, разулся, решил помыть руки на кухне, раз уж ванная занята и застыл на пороге.В раковине лежал пакет с мясом.— Ну и кто…Петя бесшумно возник у него за спиной, выглянул из-за плеча и удовлетворенно хмыкнул.— Это я фарш нашел и с утра кинул, чтобы разморозилось.— То есть, ты еще и в морозилке шарился?— И в холодильнике, и в ящиках, и в записной книжке твоей матери, только в спальню не заходил — потому что ты попросил. Давай сейчас пожарим к макарошкам, ммм, как смотришь?— Мы же только недавно ели.— Ну ничего страшного, на завтрак будет. У тебя тут в плане еды вообще шаром покати, извини.— В холодильнике есть щи.

— Всю жизнь их терпеть не мог, — Петя притворно скривился и вдруг его лицо дернулось уже в настоящей гримасе боли. — Блин, слушай, а от головы у тебя нет ничего?Илья вздохнул и полез к нужному шкафчику за аптечкой.— Понятия не имею. Меня давно дома не было. Может, “Анальгин” какой найдется.— “Анальгин” это очень плохо, братиш, чего бы посерьезнее.Илья неожиданно громко закрыл дверцу подвесного шкафчика, даже сам испугался такого резкого звука.Поставил перед Петей коробок с лекарствами, а сам полез дальше за кастрюлей, набирать воду для макарон.— Чего посерьезнее у нас нет, но ты поищи, вдруг найдется.— Илья, да ну блин!— Всё, завали.Петя тихо копался в аптечке и, похоже, что-то нашел для себя. Илья уже сам был не рад, что так глупо сорвался — вот, спрашивается, нахуя? Человек ничего не помнит, можно сказать, это совсем другой человек, какие ему претензии можно предъявлять к событиям семилетней давности? Но к тому же человек — мент и может по косвенным уликам кое до чего дойти своим умом, и вот надо ли это сейчас в их ситуации? Похоронить бы мать, раз так всё удачно и неудачно сложилось, сплелось в один узел. Похоронить бы мать, а там трава не расти. Тогда уже и рассказать можно, и предъявить, и проводить пинком под зад.— Илюш, мы можем поговорить?Этого еще не хватало! Илья повернулся к Пете, тот сидел у окна и вертел в руках сигаретную пачку, но не тянулся закурить. Пальцы у него были длинные, беспокойные, он отковырял кусочек целлофана, снял всю упаковку и начал судорожно сжимать ее, не обращая внимания на мерзкий шуршащий звук. Илья вырвал мусор из рук Пети и выбросил в ведро.— Можем. Говори.— Я тут кое-что заметил, не пойми меня неправильно, ладно? Бля, даже не знаю, как сформулировать… Можно, я просто спрошу?Илья кивнул. Нехорошее предчувствие затопило его с головой, но откладывать это всё, просить заткнуться или самому прекратить разговор было нельзя. Петя поднял на него глаза и спросил очень серьезно:— Мы ведь с тобой раньше встречались?— Ну… да? Это вроде как очевидно.— Нет, ты не понял. Или делаешь вид, что не понял. Мы ведь встречались, правда? Были вместе. Трахались. Или как мы это называли? Уверен, что никак нормально.Илья опешил. Наверное, он сейчас очень странно выглядел со стороны, с вылезшими из орбит глазами и красными щеками. Он вообще легко краснел, всем лицом, да так, что по шее тоже шли безобразные пятна. Как там Петя говорил днем — “как будто тебя удар сейчас хватит”.— Что?— Ты, конечно, можешь всё отрицать и сделать вид, что не было ничего, а я просто попутал. Совсем башку отбил. Но я же вижу, что ты делаешь. Холодно-горячо.— Что? — беспомощно повторил Илья, всё еще надеясь, что это какая-то шутка.— Игра такая: холодно-горячо. Помани-оттолкни. Обычно так делают в отношениях, чтобы ништяков каких срубить, но у тебя это получается непроизвольно. Ты вроде и хорошо ко мне относишься, а в каких-то моментах я тебя прям до трясучки бешу — это очень заметно. Но и бросить меня не можешь, хотя своих забот полон рот.

— Бред.

Илья судорожно соображал, что вообще в его поведении могло натолкнуть Петю на такие мысли. Он ведь… не из этих, совсем нет. Никогда даже в сторону такую не думал. Разве что когда-то давно мужскую анатомию на курсах рисовал очень уж увлеченно, прилежно и в деталях. И потом, если бы он был таким, если бы дал хоть малейший намек, то в тюрьме ему бы просто житья не дали.

Но Петя не знал про тюрьму, да и вообще ничего про Илью, по сути, не знал. Зато начал с азартом загибать свои длинные пальцы.— Ну вот смотри: ты полез меня искать по клубам, хотя у самого были дела поважнее. Но один звонок моей матери и ты уже в Москве. Ты подпускаешь меня к себе, в личное пространство очень легко — хотя ты не самый открытый на свете парень, согласись. Запрещаешь мне трепаться при твоей крёстной — она что-то знает, или, наоборот, не знает? А еще ты при мне флиртовал, блядь, с кладбищенским сторожем — уму не постижимо! Специально выводил на ревность.Илья рассмеялся скрипучим булькающим смехом. Нет, это был полный бред, какая же чушь! Это всё испорченность Пети. Наверняка у него в жизни были не только Нина, Ксюша, Анфиса, Катя, а еще и какие-нибудь Ваня, Паша и Гоша, только последних он хотя бы додумывался скрывать. Еще один закономерный штрих к портрету майора Хазина, который ловит наркоманов и сам барыжит на сторону. На мгновение захотелось ему всё рассказать — и про это лицемерие, и про то, как обстоят дела на самом деле.— А еще у тебя на телефоне заставка — мое селфи. Красивая фотка, я оценил. Только я что-то сделал, и теперь ты меня ненавидишь.Илья резко перестал смеяться. С какой-то точки зрения эта чушь стала обретать разумные очертания. Петя смотрел на него серьезно, вглядывался, словно и вправду хотел понять. Словно ему было жаль этих потерянных несуществующих отношений.— Я что-то сделал, так? Такое “что-то”, чего ты никак не можешь простить, хотя ты добрый и отходчивый. Что?Хотелось сказать ему. Слова вертелись на языке, более того, в груди снова зарождался гнев, почти такой же силы, как несколько дней назад на мануфактуре, когда всё чуть не закончилось трагедией. Хотелось вмазать Пете. Еще и еще. Чтобы не думал, что Илья добрый и отходчивый, чтобы не смотрел своими оленьими глазами так, будто он всего лишь провинившийся любовник. Нужно было рассказать правду. Нельзя было рассказать правду, ни в коем случае.— Что-что. Просто был собой. Ты же у нас, Петенька, мажор, у тебя такая семья — не чета всем остальным. Папа-генерал, бабы вокруг красивые вьются. Человек-праздник. Что для тебя я? Так, пыль под ногами, песчинка на обочине. Даже не знаю, был ли я один такой дурачок у тебя. Но мне это и не интересно. Ты мне всю жизнь испортил, под откос пустил. Но и тут я не один такой — ты как радиация, как черная дыра, как проклятье, всё, к чему прикасаешься, уродуешь и уничтожаешь. От тебя ко всем протянуты электрические провода, по которым ты шарашишь не током, а ядом, и от тебя не спастись. Ни случайным знакомым, ни дальним друзьям, ни близким. Ломаешь других людей играючи и тут же забываешь об этом.Петя усмехнулся и наклонил голову.— Забываю, говоришь? Наверное, я тебя на самом деле сильно любил, раз только тебя из прошлой жизни и помню.Это было как удар в голову, в висок — почти смертельная рана, еще один сантиметр в сторону, и всё. Илья почувствовал, как весь гнев вышел из него, словно воздух из сдувшегося шарика. Ну что, сказал ему? Полегчало? Правда снова смешалась с ложью, была от нее неотличима.— Знаешь, что я такой мудак, оказывается, — это как-то даже не новость. Я почему-то верю, что ты не врешь, хотя впервые слышу об этом всем. Но, как там Данила Багров говорил, сила в правде? Я знаю, что причинил тебе боль. Не помню, как точно, но знаю. Правда, извиняться за это сейчас — ну такое. Тебе до жопы сейчас мои извинения, и что-то мне подсказывает, что так просто такое не прощают.— Давай замнем эту тему. Сейчас обсуждать это всё глупо и бессмысленно.Петя грустно покачал головой.— Мне очень стыдно сейчас. Странно, знаешь, я всё это слушаю, как про чужого человека, но при этом понимаю, что ты обо мне говоришь, и мне стыдно. За этого чужого мерзкого человека стыдно. И ты еще, наверное, и половины не сказал, да? Всё как-то слишком обтекаемо.Петя поднял руки к лицу, надавил на глазные яблоки, а потом машинально потянул пальцы к вискам, чтобы коснуться и там, успокоить головную боль. Илья перехватил его правую руку, не дав задеть шов.— Дурак, еще разойдется!— Блин. Вечно забываю. Еще и это! — Петя грустно рассмеялся. — Там хоть мозг наружу не лезет?Тупая шутка. Илья отвел в сторону длинную челку — шов как шов. Разве что еще раз в больницу зайти придется и снять, но это через пару дней только.— Может, помазать его чем-нибудь надо? Врач не говорил ничего?— Говорил, зеленкой можно или йодом. Но я не буду ходить с разноцветной башкой!— Давай хотя бы водкой протрем?

Петя заржал, а Илья наконец выпустил его руку и неловко встал, покрутился на одном месте. Дернулся в сторону аптечки, вспомнил, что водка стоит в холодильнике, а потом наконец заметил, что вода в кастрюле уже давно закипела и булькает теперь. Пришлось засыпать макароны и помешивать.— Илюш. Ты снова уходишь от разговора.— Петь, правда. Давай не будем, что было то прошло. Отложим разборки, хотя бы пока ты всё обратно не вспомнишь?— А если я так и не вспомню?Илья обернулся. Петя был сейчас очень спокойным, даже перестал вертеть в пальцах всё подряд.

— Слушай! Или наоборот. Я всё думаю о том, что мне сказал вчерашний чудо-травматолог, что потеря памяти моя не от удара, а защитный механизм психики. Судя по тому, что ты мне описываешь и что великодушно опускаешь, то я вокруг себя знатное говно устроил. Такое, что в итоге сам слился, кукушка уехала наиболее благоприятным образом.— Так не бывает.— Бывает-бывает. Та болезнь, которую я всё вспомнить не могу — ну загугли, блин, по описанию должно найтись! Там человек забывает свою жизнь, чтобы не решать свои проблемы, и сваливает. На что похоже?Илья возвел глаза к потолку.— На идиота.— А я тебе о чем! Вполне в моем стиле. Наворотить делов и свалить. Только фишка этой болезни в том, что потом пациент вдруг всё вспоминает… и забывает о том, что с ним было в тот период, когда он свалил! Удобно, а?— Звучит всё еще как несуществующая придуманная болезнь. Но такой вариант меня бы устроил.— Я знал, что ты так ответишь! — Петя улыбался, почти такой же задорной улыбкой, как Виталя с кладбища, но выглядел при этом очень грустным.***Он проснулся из-за того, что кто-то орал. В тюрьме часто кричали, стонали во сне, ругались и даже начинали биться в припадке. Там он быстро научился не реагировать на это всё, отключаться, не слышать. Еще по ночам мог быть шмон, шухер и еще бог весть что. Нужно было дорожить ценными минутами сна — свободы, хотя бы ненастоящей и призрачной. Но сейчас он уже был не в тюрьме.Илья сел на кровати и снова услышал это — дикий крик, который перешел в болезненный стон. Он вскочил с кровати, поежился от холода под босыми ступнями и прошел в зал. Петя спал, скрючившись в углу дивана, сжавшись в комок, и продолжал постанывать во сне. Илья сел, потряс его за плечо.— Петь. Петя! Очнись. Давай-давай, просыпайся.Петя вскинулся и схватил его за руку — как наручниками за запястье, крепко, больно. Илья попытался вывернуться, тот ослабил хватку, но до конца не отпустил. Он открыл глаза, но смотрел куда-то в сторону, как будто в ночных тенях кто-то прятался. Мокрый был от пота, как мышь.— Это я. Илья.— Я понял. Извини, я кричал во сне, да? — Петя нервно рассмеялся и вдруг уткнулся Илье лбом в плечо.— Плохой сон? Что-то вспомнил?— Да, странный. Такой темный подвал, вообще ничего не видно, вокруг кто-то ходит постоянно. И говорят не по-нашему. И очень страшно.А вот это было интересно. Темным подвалом могла быть канализация, Петя вполне мог слышать голоса проходивших над люком людей, пока валялся там, внизу. Но кто мог говорить “не по-нашему”? Дворники? Или это какая-то спецоперация Пети, о которой Илья мельком видел упоминания в сообщениях?— Принесу тебе воды.— Нет, стой! — Петя снова судорожно сжал пальцы у него на запястьи. — Не уходи. Мне нужно… чтобы кто-то рядом. Извини, я знаю, это глупо…— Давай тогда вместе пойдем.Они встали с дивана — Петя слегка пошатывался от пережитого, — дошли несколько шагов до кухни. Илья теперь уже сам сжимал его руку, чтобы не оставлять в одиночестве и в темноте. Он налил воды из чайника в стакан, дал выпить и с удовлетворением отметил, что Петя постепенно успокаивается.

— Я… наверное, тут посижу, ты иди спи. Завтра рано вставать.— Вот именно, — Илья потянул Петю за собой. — Пошли-пошли. Ночью надо спать.Они прошли опять по темному коридору, не включая свет, Илья остановился только чтобы подхватить подушку с дивана и завел его в свою комнату. Кровать у него была обычная, полуторка, уже не детская — меняли после школы, когда он поступил. Они с Петей были оба такими худыми, что могли поместиться в ней без проблем.— Здесь фонарь дурацкий за окном светит, почти как ночник.— Не раздражает?— Да не, наоборот. Ложись.Петя забрался в кровать первым, устроился у стены, вытянулся и утомленно вздохнул. Илья вспомнил, что надо было бы взять с собой еще и одеяло, но в итоге махнул рукой и просто лег рядом.— А нормально, что…— Нормально. Спи.— Я думал, ты скажешь “заткнись”.— Ну надо же какой ты умный, знаешь, что делать.Петя тихо хмыкнул и завозился, пытаясь лечь на бок поудобнее. От его волос тянуло свежим цветочным ароматом — маминым шампунем. Илья закрыл глаза и попытался ничего не представлять.