2 (1/2)

Смелость в ней побеждает. Ванда крепко пожимает руки коллег, в который раз удивляясь, что её здесь принимают всерьёз. Молодая женщина-сталкер, да ещё и бывшая фашистка, в её понимании должна быть мишенью для насмешек. Но над ней никто не смеётся.

На совещании по поводу рейда на неё вновь нападает опьянение.Сквозь линии разложенной на столе карты она видит полотна дорог, все в рытвинах и выбоинах, сухие стебли растений, через которые придётся продираться. Она видит пятна крови на земле, бурой или тёмной, пахнущей мокрыми от дождя ржавыми железными листами или гнилью.

Ей вдруг представляется, как она отстаёт от группы на секунду, снимает перчатку и ловит рукой снежинки. На поверхности сейчас поздняя осень, вчера пошёл первый снег. Ей так хочется его потрогать, но завтра будет не до того.

Она вспоминает, что у Хантера есть что-то вроде дома на поверхности, где он отдыхает от дальних походов.

Ей хочется увидеть это место. Кажется, по нему она узнает об Охотнике что-то новое.

Она желает знать о нём как можно больше. Всё услышанное о нём и от него она бережно хранит в своём сердце, и от этих знаний ей почему-то очень тепло.

***Выцветшие ненадолго очертания тоннеля вновь отпечатываются на сетчатке глаз.На самом деле ему не нужно ничего видеть, но он не может позволить себе выглядеть недостаточно бдительным. Бригадир должен быть примером для дозорных.Мутанты здесь появляются редко, поэтому на границе с темнотой стоят трое.

Он думает о том, что при атаке они будут защищать Полис, а он — их. Ему надоело смотреть как кто-то гибнет.

Надоело считать, что есть два типа людей — защитники и беззащитные. На самом деле все люди одинаковы, и нет ничего важнее их жизней. Но чтобы выжило большинство, кто-то должен отдать всего себя, до конца. И пусть это лучше будет он, чем другие.***После совещания Ванда, уже немного уставшая к вечеру, походит к станционным часам и отмечает: без пяти минут конец смены дозора. Скоро вернётся Хантер.

Она спускается на пути и идёт в тоннель, к огням фонарей и укреплениям, за которыми прячутся бойцы.

Слышит, как один из них подначивает другого:— Смотри, кто к нам идёт, - и кричит уже ей, — с самого Цветного Бульвара добиралась, милая?

Ванда появляется в круге света и улыбается, подыгрывая:— Ну так, здесь недалеко!

Мужчина как-то сникает, оглядывается в темноту:— Ты, что ли, Васька? Не признал.До неё доходит вся нелепость ситуации, и от этого её улыбка становится ещё шире.— Богатой буду, значит. Закурить не найдётся? И куда Хантер делся?

— Здесь не курим. Он в тоннель пошёл. Услышал что-то...— Учуял, ага, — перебивает его другой боец как бы в шутку. — Он опять один ушёл. Совсем себя не бережёт.

— Он вас бережёт просто, — говорит Ванда почти что с нежностью. — Ну ничего, подождём.

Тьма колышется, и из неё вырастает высокая чёрная фигура. Стекло шлема блестит на свету, тёмные пятна влажно переливаются на плаще, натянутом на широкие плечи. Ванда принюхивается,определяет: похоже, упыриная кровь.Закинув автомат на плечо, Хантер прижимает к себе что-то, напоминающее кровяной сгусток, заросший шерстью, и этот сгусток шевелится — дышит и, кажется, даже моргает.

— Это что, щенок? — удивляется один из дозорных.

— Откуда он тут, со стороны красных приблудился, что ли?Хантер вместо ответа произносит: "смена окончена" и уходит в противоположную от тоннеля сторону. Вновь погружаясь в темноту, Ванда натыкается на дозорных ночной смены и протискивается между ними.По дороге она любуется этим странным зрелищем, смотрит, как он — бригадир, её Хантер, безжалостный и, по слухам, почти бездушный, успокаивает животное и гладит его.Кажется, дозорные были удивлены не меньше неё.

Спасать собаку от мутантов? Какой в этом смысл?

Она ни раз видела, как, убегая от опасности, люди бросали не просто приятелей, а даже друзей и любимых.

Но, похоже, всё это - не про него. Не про "её человека". Он совсем другой.

Уже на платформе Хантер говорит ей:

— Иди домой. Я поищу, куда пристроить собаку. Дождись меня.И Ванда ждёт. Скидывает ботинки, забирается в кровать. Заворачивается в одеяло, выключает свет, чтобы не прожигать электричество зря, и пригревшись, сама не замечает, как засыпает прямо в своей "парадной" одежде.

***— It’s okay. It’s fine. You may sleep.Кажется, её сейчас стошнит. Слова отдают разложением. Чёрной нечистой водой на языке, заражением и зудящими язвами. Она кривится, выговаривая.Он резко переворачивается, нависает над ней, стараясь разглядеть. Пока не узнаёт. Пока не проснулся до конца. Значит, он всё-таки умеет крепко спать.— It’s me, Edward. I’m not gonna hurt you.Соприкасаясь с его именем, слова будто становятся чище. И отвращение отступает.Он не любит это имя, предпочитая ему кличку, фамилию, профессию и краткое обозначение его сути. Всё это — в одном. Хантер. Но иногда Ванда произносит его имя, чтобы достучаться.Он смотрит на неё как на неизвестное оружие, кнопки которого спрятаны в корпусе. Вспоминает, кто она и зачем. Ложится рядом и обнимает.

— Ты почему не спишь?— Я тоже слышала шаги. Не могу привыкнуть, что кто-то громко топает по ночам.

Ванда чувствует изучающий взгляд. Ждёт не заданного ещё вопроса. Секунды тянутся медленно. Она никак не может привыкнуть к этому его взгляду, прожигающему и будто бы слепящему — от него хочется закрыться руками, как от резко вспыхнувшего луча света в тоннельной тьме.

Наконец, Хантер спрашивает:— Зачем он учил тебя языку?Она отвечает не сразу. Знает: это не допрос. Можно даже промолчать.