День 4. Пытки (1/1)

ОриджиналНаше искусство совсем не сложно. Просто нужно быть аккуратным. Человеческое тело такое слабое, нежное. Даже у самых крепких мужчин кожа распадается, стоит только провести по ней лезвием ножа. А как они кричат, если воткнуть острие немного глубже! Музыка для ушей.Кричат все. И наши завоеватели тоже. А ведь раньше, прячась в родных лесах, я считал эти существа такими сильными, крепкими, пугающими. Все из-за плотных кожаных доспехов, щитов и оружия. О да. А оказалось, что если срезать с них защиту, обнажить, заставить трястись от холода, то все меняется. Почти все теряли самообладание, пытались прикрыться, как-то защититься от наших взглядов.Естественно, никто не осквернял себя прикосновением к этим тварям. Ну, мы же не животные, в конце-то концов, чтобы они о нас не думали. Нет. Тем более, всегда найдутся развлечения поинтереснее. Например то, как они, беззащитные без своей одежды, трясутся от холода. Наверное, они считают, что мы стремимся унизить их как можно сильнее и не так чтобы ошибаются. Но дело еще и в том, что только обнажив человека можно увидеть, как сплетаются на его теле кровеносные линии, в каких местах кожа истончается, где просвечивают синим вены. Это очень полезно, это помогает продлить удовольствие будущей пытки. Поэтому, прежде чем начать, мы держим их голыми несколько дней.Наше искусство, как я уже говорил, совсем не сложно, хотя поначалу мне и пришлось быть очень осторожным, чтобы научиться первым же взмахом ножа не отправлять жертвы к праотцам. Ну или куда там отправляются эти твари? Мне не очень-то интересно.Куда любопытнее растянуть очередную жертву на том, что когда-то было алтарем моего светлого бога, хорошенько привязать и еще раз отточить свое искусство под непрекращающиеся крики. Кричат все и всегда. У каждого есть грань, за которой боль окончательно подавляет гордость и нужно лишь дождаться, когда измученное тело скомандует разуму ее пересечь.Правда, если честно, мне не очень-то нравится, когда они вопят. Однажды я наклонился слишком близко, аккуратно вынимая ложечкой глаз и чуть не оглох от истошных воплей, так что теперь я частенько использую кляп. Некоторые из моих друзей этому удивляются, для них нет ничего слаще криков поверженных врагов, но я не таков. То, чего я добиваюсь, превыше сиюминутного наслаждения пыткой, пусть я даже и солгу, сказав, что не получаю от нее никакого удовольствия. Мне тоже нравится смотреть, как еще несколько часов назад гордые, люди бьются под моим ножом, умоляя оставить им жизнь или прикончить. Это, конечно, если у них еще остается к этому времени, язык. Но в этом отношении я все-таки придерживаюсь традиций — язык и половые органы стараюсь не трогать. Мне вовсе не нужно, чтобы они умирали раньше времени от потери крови. Ведь есть очень много способов причинить боль не убивая, а мне именно это и нужно.Глядя, как на гладкую поверхность темного камня ручьем стекает кровь, я чувствую, как во мне пробуждаются воспоминания. Кровь так похожа на алую пшеницу, что когда-то росла из черной земли в моей стране, что я иногда замираю, пораженный сходством и лишь очередной стон или конвульсия выводят меня из этого состояния. Когда я осторожно снимаю с пальцев, ладоней и рук жертвы кожу, то вспоминаю, как мы охотились всем кланом, а потом приносили добычу домой, чтобы младшие и слуги разделали ее для нас. Добираясь до суставов и медленно, осторожно, чтобы не убить раньше времени, отделяю их один от другого, я вижу прозрачно-белую воду дымящихся горных ручьев, такую сладкую.В этот миг на меня часто нападает тоска и хочется закончить все одним взмахом ножа. Ведь больше нет ни моего клана, ни ручьев, ни объятий матери. Но, к счастью все еще есть добрая охота. Нас загнали в леса как зверей. Да что там, нас практически ими сделали. Нас лишили наших богов, разрушив алтари и святилища, но мы все еще можем наказать захватчиков и, конечно же, отточить наше невероятное искусство. Оно так сильно их пугает, что это даже смешно.Надеюсь, боги не злятся за то, что мы приносим им в жертву такой трусливый мусор. А ведь когда-то только самые смелые, самые отважные из нас сражались за возможность оказаться на алтаре, но теперь нас слишком мало. И все-таки, я часто мечтаю о том, чтобы оказаться на черном камне, увидеть, как вращаются надо мной звезды моего мира и ощутить благословенное прикосновение острого ножа, взрезающего мою кожу.Увы, этого не будет никогда. Нас слишком мало и делается все меньше. Многие молодые уходят из наших лесов, сами надевают одежду и нанимаются на службу к человеческим правителям. Наше искусство всегда было в цене, так что их берут, не сомневаясь. Я иногда думаю, что недалек тот день, когда их, ослепленных уже не жаждой искусства, а золотом, погонят против нас, чтобы отловить и окончательно уничтожить, и не знаю, радоваться или страдать. Наши годы сочтены и лишь глупец может этого не понимать, но стать жертвой продавшегося за золото, отринувшего суть нашего племени никто из нас не готов.От этого очевидного будущего мне иногда делается страшно. Я чувствую, как страх бьется во мне, пока я отлавливаю очередную жертву, срезаю с нее одежду, а потом растягиваю на алтаре. В такие моменты я никак не могу увидеть ни славы своей родной земли и клана, ни улыбки давно почившей матери, не чувствую благосклонности богов. Все застилает страх и я точно обычный бесстыдный убийца с ножом в руке. И нет для меня пытки хуже.