Глава VII (1/1)

Яков спустился в гостиную. О том, чтобы идти отдыхать, не могло быть и речи. Невозможно спокойно спать, когда в нескольких метрах от тебя сладко сопит сокровище, которое ждал много-много лет. Сокровище, которое, в отличии от тебя, ничего не помнит, и, возможно, влюблено в твоего единственного друга. При мысли о том, что было бы, если бы Коля вспомнил ВСЁ, Якова прошиб холодный пот. Ники, поправил себя Яков, его зовут Ники, а он привыкнет, уже привык, а та оговорка была случайностью.Сейчас мальчик спал и был в безопасности, поселок хорошо охранялся, да и у дома имелась не последняя система сигнализации, а поэтому Яков решил проветрить гудящую от сонма мыслей голову. И ему, и Аресу, который весь вечер просидел дома, будет полезно прогуляться. Поднявшись в комнату и сменив рубашку на теплый свитер, Яков снова спустился вниз и огляделся. Ареса поблизости не наблюдалось.Лежанка, что в гостиной, была пуста, на кухне у миски пса тоже не было… Яков заволновался. Собака, которая раньше от хозяина ни на шаг не отходила, вдруг испарилась в неизвестном направлении. Так не бывает. Не найдя Ареса на первом этаже, Яков, стараясь не торопиться и не шуметь, поднялся на второй… где у двери в гостевую спальню обнаружил лежащего Ареса, который, заслышав шаги хозяина, повел ушами, но головы с лап не поднял, лишь приоткрыл глаза и посмотрел… с легкой укоризной.Опешивший от такого демарша Яков все же не сумел сдержать улыбку и жестом позвал друга за собой; тот, не смея ослушаться, тенью последовал за хозяином.Они уже вышли во двор под холодный блеск серебрящихся звезд?— к ночи подморозило, а Яков все продолжал недоумевать над таким поведением собаки. От души покидав Аресу его изрядно пожеванный апорт, Яков все же вышел со двора, и Арес устремился за ним к реке, к любимой лавочке хозяина. Устроившись поуютнее, Яков наблюдал за тем, как в мутных водах неспешно тонут звезды и вспоминал… ночи древней Москвы, имперского Петербурга, оккупированного Руана… Теперь он помнил их все, и в каждой из этих ночей лишь на краткий миг с ним рядом был Николенька, Николай, Коля… И так хотелось, чтобы здесь и сейчас с ним рядом был… Ники. Мысль о том, как бы изменились их жизни, если бы той первой ночью князь Гурьевский нашел в себе силы усмирить гордыню и принять свои чувства к хрупкому нищему пареньку, всегда была с ним и выедала изнутри, как серная кислота.Где-то рядом плеснула рыба, послышался отчетливый ?бульк?, и Яков очнулся. Арес усердно, но аккуратно вытягивал на берег какую-то корягу. Яков вгляделся в противоположный берег. Это было явно не то место, где они встречались с Николенькой. Оно?— другое. Но это все та же Москва-река. И, чтобы там Мишка не болтал, нет в ней никакой потусторонней жути. Она, словно серебристая лента, идет мелкой рябью под звездами. Совсем как хрустальные глаза того мальчика, что спал сейчас в его доме. Мальчика, которого Яков пока не знал. Но того, что он успел почувствовать и увидеть, уже достаточно… Ники?— это его сокровище. Белокурый, непривычный, во многом иной, но это?— Николенька. И как бы ни был Гуро привязан к Эрасту, как бы ни уважал друга, Ники он ему теперь не отдаст… Даже Арес уже признал в мальчике юного хозяина, принял, как неотъемлемую часть его, Якова, души, а животные в этом редко ошибаются…От прохлады и свежести в голове прояснилось и Яков решил, что если невозможно юношу без подозрений оставить при себе прямо сейчас, то стоит как можно быстрее погрузиться вместе с ним в съемочный процесс, где окружить заботой и участием будет проще и естественнее, благо броманс в сценарии это более чем позволяет. А пока можно задержать Ники хоть на денек, чтобы еще немного насладиться его присутствием и узнать получше, а для этого как нельзя лучше подходит читка.Яков улыбнулся. Вот и нашлась причина задержаться, самая что ни на есть веская. Облегченно вздохнув, Гуро наконец обнаружил, что уже глубоко за полночь, а озябший Арес настойчиво смотрит в сторону дома.—?Пойдем спать, мой хороший,?— Яков погладил друга по шелковистой холке.?— Завтра мы с тобой должны быть бодрыми и выглядеть безупречно, иначе наш драгоценный гость сбежит от нас, не попрощавшись, а этого мы с тобой никак не можем допустить.Арес выслушал внимательно, как показалось Якову, чуть кивнул, и устремился к коттеджу. А Гуро только сейчас заметил, что изрядно продрог, и горячий душ придется как нельзя кстати.***На дворе было тусклое осеннее утро с низкими тяжелыми облаками и мелкой моросью, когда Ники проснулся в слезах…Буквально только что он с глухой тоской в сердце улетал прочь от посветлевшего лицом Якова Петровича и вот уже заливает слезами подушку, пытаясь унять в ноющей груди совсем не фантомную боль. Что же это было? Отчего ему ТАК больно? Почему он до слез сопереживал во сне чужому по сути человеку. А чужому ли? Ведь Яков Петрович чужим совершенно не казался. Напротив, он волнителен, притягателен, желанен, наконец. На последней мысли Ники снова зарылся лицом в подушку. Не стоит ему мечтать о несбыточном.Часы на прикроватной тумбе показывали десять утра, и для Ники, привыкшего к ранним подъемам, это было идеальное время для завтрака. Он осторожно выпутался из одеяла, предварительно позволив себе еще раз сладко потянуться, и спустил голые ступни на густой ворс ковра. Как бы ему хотелось еще немного задержаться в этом красивом доме, рядом с этим удивительным мужчиной. Ники прошел в ванну, где встал под контрастный душ, взбодрился, и тут же ухватил за хвост нужную мысль: им с Яковом Петровичем просто необходимо устроить пробную читку, а за этим занятием и день пролетит незаметно. Еще один день вместе…Ники улыбнулся своей находчивости, завернулся в полюбившийся шоколадный халат, выскользнул из ванной и ахнул. У его кровати с шоколадными же тапочками в зубах сидел Арес…—?С-спасибо,?— прошептал Ники, чувствуя, что улыбка на его лице, которая в этом доме стала появляться слишком часто, становится еще шире. —?Ты уже позавтракал?***Запах чего-то подгоревшего Ники почувствовал еще на верхней ступеньке лестницы, ведущей на первый этаж, а когда спустился в столовую, потерял дар речи.И было от чего! Еще бы?— знаменитый Яков Петрович Гуро, собственноручно готовящий судя по всему завтрак?— такое не каждый день увидишь. А когда Яков Петрович повернулся к нему и с теплой улыбкой пригласил к столу:?—?Доброе утро, Ники. Проходите, —?Ники словно в тумане добрался до стола и опустился на приглашающе отодвинутый стул.Гуро благоухал свежестью, был бодр и доброжелателен, как и все те часы, что Ники провел с ним рядом. Его мягкая естественная улыбка почти ослепляла, а свежая рубашка-поло с вышитым на груди крокодильчиком выгодно подчеркивала стройную суховатую фигуру.Ники не успел и рта раскрыть для ответного приветствия, как перед ним тут же появилась тарелка с чем-то явно не очень удавшимся, но очень аппетитно пахнущим…Судя по легкой панике в глазах все того же шоколадно-кофейного цвета Яков Петрович был немного расстроен, что завтрак… скажем прямо, несколько подгорел. И Ники поспешил взяться за вилку и попробовать кусочек, чтобы больше не видеть этого странного волнения. Яков Петрович, наверное, перед камерами так не волновался…Яичница, конечно, подгорела, как и лук, но это сейчас не имело никакого значения, потому что Яков Петрович присел так близко, что богатый аромат свежести мягко коснулся обоняния Ники.Сам Яков Петрович не ел, лишь пил крепкий кофе из маленькой чашки и снова смотрел… Волнительно смотрел. Будто любовался…Ники жевал осторожно и почти не дышал под этим словно бы ласкающим взглядом. Ведь, по его мнению, любоваться Якову Петровичу было особенно нечем. Ники ли не знать, что он далеко не красавец. Да, талантлив, наверное… Умеет прочувствовать персонажей. Но не красавец?— отнюдь. Вот Яков Петрович?— совсем другое дело. Стать, изящество, харизма. Чего только стоил проникновенный взгляд, умеющий выражать такую гамму эмоций, что становится не по себе.А Яков, впервые наплевав на все приличия, откровенно любовался. Вот так просто, не отводя взгляда от притихшего и самозабвенно жующего его отвратительную стряпню мальчишки. Ники не являлся красавцем с обложки, но воистину красота в глазах смотрящего. Эта теплота юного лица, прозрачные глаза, в которых хотелось утонуть, даже светлые растрепанные волосы?— все это притягивало сильнее и стоило в тысячи раз дороже, чем самая откровенная общепринятая шаблонная красота. То, как Ники аккуратно ел убогую, неудавшуюся яичницу, не позволив себе ни единого замечания на ее счет, как улыбался наконец завязавшемуся разговору?— от всего этого Якову впервые хотелось смеяться в голос. А еще сильнее хотелось задержать мальчика…—?Как вы себя чувствуете, Ники? —?спросил он, заходя издалека.—?Прекрасно, Яков Петрович, —?ответил Ники, с сожалением думая о том, что чувствует себя слишком хорошо для того, чтобы и дальше обременять гостеприимного хозяина дома, который всегда так вежлив и уважителен с ним, своим присутствием.—?Как вы посмотрите на то, чтобы после завтрака прогуляться со мной и Аресом? —?спросил Яков.—?Да! То есть я согласен, Яков Петрович,?— усилием воли заставив себя не слишком светиться от счастья, ответил Ники. —?Только… помогу помыть посуду…Яков, уже неплохо изучив мальчика, понял, что тот опять поспешил скрыть свое смущение за привычными действиями, и не стал волновать его еще больше, ответив:—?Хорошо. Помогите, а потом соберемся на прогулку. Я покажу вам окрестности.Ники только кивнул, принимаясь за грязные тарелки, пока Яков Петрович делал для них кофе.***Ники так спешил на прогулку, что даже не заметил оставленный на прикроватной тумбочке телефон. Когда Яков Петрович несколько минут назад с какой-то странно-смущенной улыбкой, так непривычной на его породистом лице, принес ему один из своих невесомых теплых свитеров с глухим горлом, он попытался отказаться, но под потемневшим взглядом оборвал себя сам, и теперь разглядывал в зеркале, не узнавая. Мягкая шелковистая шерсть большеватого ему свитера легла удивительно правильно, и на мгновение Ники почувствовал себя мальчиком с обложки, он даже высокомерно изогнул бровь, входя в роль прожигателя жизни, но вовремя опомнился и сбежал вниз, где его уже ждал Яков Петрович в дождевике с капюшоном и удобных ботинках.—?Одевайтесь теплее,?— проговорил он, вновь обнимая Ники взглядом, пока тот неловко завязывал шнурки и протискивался в протянутый уютный дождевик из непромокаемой плотной ткани.—?Арес, —?позвал друга Яков и потерял дар речи, когда тот материализовался около Ники с поводком в зубах, всем своим видом показывая, что готов к прогулке. —?Что ж, Ники. Вам выпала огромная честь, он никому, кроме меня, не позволяет надевать на себя сбрую и вообще недолюбливает поводок.Ники, всем своим существом чувствуя, что происходит что-то необычное, взял поводок, и повинуясь подсказкам Якова Петровича, быстро зацепил карабин.—?Пойдемте, Ники. —?Яков пропустил гостя с Аресом вперед и вышел следом.Река встретила их северным ветром и редкими брызгами дождя, но ни Ники, ни Яков не замечали пасмурной погоды, в сердце у обоих царила весна. И если Ники с интересом оглядывал открывающийся им пейзаж, то Яков смотрел только на него, чем, конечно, смущал, но ничего не мог с собой поделать. Ему так о многом хотелось спросить Ники, узнать, как, где и с кем жил его мальчик, и не из сухой анкеты, а из его собственных уст, но Яков молчал и волновался невероятно.Так, наверное, чувствовал себя школьник, впервые осознавший, что ему нравится отличница с первой парты.Ники тоже долго молчал, глубоко вдыхая влажный, но чистый и свежий воздух, а потом вдруг спросил, и не глупую банальность о любимой роли или Бродвее, а совсем о другом:—?Почему вы выбрали именно этот дом, Яков Петрович?И у Якова в груди словно ураган поднялся, так ему захотелось сказать заветное:?Потому что знал, что он тебе понравится?.Но нельзя, рано, и он ответил привычно:—?Устал от столичного шума, Ники…А потом они шли дальше и говорили. О простом, человеческом, о любимых временах года, о собаках и кошках, о стране, в которой живут, о профессии, которую любят… Арес носился вокруг них, то и дело пытаясь ткнуться холодным носом то в теплую хозяйскую руку, то в затянутую в тонкую замшевую перчатку тонкую ладошку.И только когда Яков попросил рассказать о первых достижениях и сыгранных ролях, Ники замкнулся, словно жемчужная раковина захлопнулась, скрывая драгоценное содержимое. Ответил коротко, что ничего достойного пока не показал, хотя Эраст ясно говорил Якову об обратном.Гуро настаивать не стал. Он снова увидел в Ники своего скромного Николеньку и огромным усилием удержал себя от желания взять мальчика за руку и отогреть его пальцы своим дыханием.Ники, прекрасный, чистый и скромный, спрашивал так тонко и тактично, с таким неприкрытым восхищением смотрел на него своими голубыми глазами, что Яков сорвался. Он начал говорить, эмоционально и с удовольствием. О тех городах, в которых побывал, о достопримечательностях, которые там видел, о людях, с которыми встречался, потому что с этим мальчиком можно было говорить вечно и обо всем. Даже когда он просто слушал. Яков давно ни с кем столько не говорил, включая Расти, которому рассказал так много! Но Ники?— другое. Яков это чувствовал по тому, как сбивается его дыхание, выдавая волнение, как опускаются плечи, сопереживая… С ним вообще все по-другому.Они гуляли долго, шурша разноцветной листвой и наблюдая за белками, с любопытством поглядывающих за ними глазами-бусинками, пока Яков не заметил, что, несмотря на парку и дождевик, мальчик начал морщиться от холода.—?Пойдемте домой, Ники,?— проговорил Яков, купаясь в этой простой фразе, как в теплом море.Ники кивнул. Он замерз, это правда, но?— его же не погонят в Москву. Ведь нет?Яков, подозвав Ареса, быстро повел Ники в уютный теплый дом, где сразу же велел усаживаться на диван и укрыться пледом, а сам начал разжигать камин. Когда ровное тепло наполнило комнату, а щеки Ники порозовели, Яков снова сделал для них две чашки горячего кофе и присел рядом с мальчиком на диван.—?Я смотрю, вам здесь нравится, Ники,?— проговорил Яков, наслаждаясь рассеянной улыбкой мальчика, появление которой тот даже не осознавал. —?Не смущайтесь, я вижу, что это так. Поэтому хочу вам предложить пару дней пожить здесь. Мы ведь с вами не будем бездельничать, а займемся читкой. Ну как, не возражаете?Сердце Ники замерло, от макушки до пяток побежали теплые мурашки восторга. Он так ждал и боялся этого предложения, что сразу не сообразил, что следует ответить. Несколько дней наедине с Яковом Петровичем?— это даже лучше, чем главная роль в картине Брута. И то ли от растерянности, то ли от счастья Ники ответил совсем не так, как должен отвечать воспитанный юноша:—?Я… я останусь, Яков Петрович. Но с одним условием. Завтрак буду готовить я.