Глава V (1/1)

Молоко с легким журчанием перелилось из ведра в крынку, пару-тройку деньков и творог будет. За перегородкой зашуршала сеном застоявшаяся Зорька.Ники встрепенулся, оказавшись посреди горницы с низким потолком и маленькими мутными окошками, в которые едва пробивался дневной свет. Огляделся, отдернул руки от стола и вскочил, чуть не уронив лавку. Как не испугаться? Он словно в декорации фильмов-сказок Роу попал. Наверно так выглядела избушка бабы-яги изнутри. Только вряд ли бы у сказочного персонажа в углу теплилась лампада под образом Спасителя. Пахло странно, травами, сеном и хлевом… все вокруг словно кричало о невысоком достатке?— и щербатые ложки, и скрипучие половицы, и покрытые сажей стены. Но самое главное… У него снова возникло то самое дежавю… Словно был он здесь раньше… Знает ведь, что там, за стеной, в хлеву, стоит пятнистая Зорька, что в том старинном сундуке в углу бабушка хранит платки свои и сарафаны. Бабушка! Он отчего-то и ее знает и любит: потеплело в груди, как только вспомнил он ее старорусское имя?— Марфа.Взглянув на свои руки, все в цыпках от холода, ощутив, как длинная темная прядь упала ему на лоб, Ники вдруг понял, что он как-то и не совсем он. Тело знакомое, но неуловимо другое. И чувствует он удивительное душевное родство с этим мальчишкой юным и хрупким, ощутимо младше его самого. Это что-же получается? Он каким-то неведомым фантастическим образом перенесся в другую эпоху, в тело, так похожее на свое собственное, но вокруг совершенно точно не фэнтезийное средневековье Эраста Петровича.Зорька призывно мычит, и Ники в теле паренька спешит к ней, обнимает, целует в звездочку на лбу, шепчет на ухо сентиментальные глупости и говорит:—?Потерпи, родная, мы теперь всегда будем вместе: я, ты и бабушка. Теперь о нас есть кому позаботиться…Вдруг все его существо пронизывает счастливым нетерпеливым ожиданием и даже живот, подводящий от голода, его не беспокоит. Ему срочно надо бежать… И Ники знает куда,?— на бережок, к реке, к заветной лиственнице… ведь его там ждут… кто-то очень важный и нужный. Сердце его рвется на волю, ему тесно в груди, пусто и одиноко в этой лачужке, привычной и родной, но серой и убогой… Ему хочется бега, полета, жизни!Вдруг словно черный занавес падает. И нет уже избушки, но есть колокольный звон, шум людских простонародных голосов и юродивый, весь в язвах и струпьях, кричащий ему:—?Не отдавай себя нечистому!.. Борись, соколик… а то не взлетишь, под воду уйдешь!..А потом события начинают меняться с такой бешеной скоростью, что Ники не может сфокусировать внимание ни на чем конкретном.Вот мелькает красный бархатный кафтан, а вот уже красивая темноволосая девушка с огромными ясными глазами с белой розой в волосах; человек с перекошенным злостью лицом в серой эсэсовской форме, нацеливший на него дуло пистолета, а потом чьи-то теплые ладони на его плечах и мягкий шепот у самого уха:?— Никуда не отпустил бы тебя, мой хороший, но так будет лучше…И вот уже совсем близко плещутся волны, и слышен гул низко летящих самолетов. Взрывы, крики. Сердце Ники сжимается и дрожит. Он беззвучно плачет…И тут занавес поднимается. ОН снова в темной горнице. Лежит на лавке. Голова его покоится на коленях той самой бабушки. Мальчик ей улыбается, а вместе с ним улыбается и Ники. Старушка поет колыбельную, половину слов в которой Ники не понимает, гладит его по голове, а потом, склонившись над ним, говорит вдруг непонятное:—?Сколько бы времени ни прошло, а ты все ищешь и ищешь ЕГО, Николенька. Возвращаешься каждый раз, чтобы ЕГО искать. Неужели ты правда хочешь этого, внучек?Ники не знает, о чем говорит ему бабушка. Но почему-то кивает, чувствуя, как сердце замирает в предвкушении чего-то очень важного. И тогда она, склонившись еще ниже, говорит:—?Тогда проснись, Николенька. Время пришло…***В нос ударил резкий запах, и Ники пришел в себя, словно выплывая из густого утреннего тумана. Он лежал на диване в светлой теплой гостиной, а его виски осторожно растирал полотенцем, смоченным, судя по запаху, коньяком, Яков Петрович Гуро… А за его спиной виднелись два застывших в тревожном ожидании силуэта.Яков испугался… Скорее был в ужасе, увидев, как мальчик стал плашмя, как стоял, падать на землю. Он не слышал, как Мишка с Эрастом его окликали, потому что был сосредоточен только на Ники, на хрупком невесомом теле. Это было немыслимо, но он отчетливо помнил эту приятную тяжесть в своих руках. Но как, как такое могло быть? Он действительно тронулся рассудком и принимает желаемое за действительное…Но нет! Он всем своим существом, каждой клеточкой тела и всей душой узнал этого мальчика, а значит, надо просто взять себя в руки и, повинуясь командам встревоженного Мишки, унести мальчика в дом.От Мишки, который мгновенно протрезвел, увидев падающего как подкошенный юношу, был ощутимый толк. Он сразу велел Якову смочить полотенце в коньяке и растереть виски лежащего в беспамятстве Ники. Эраст же, слишком огорошенный происходящим, не вмешивался, пока Гуро, уложив мальчика на кровать, отправился за полотенцем и коньяком, а Мишка стягивал с него парку.Яков не знал, что именно оказало нужный эффект, мягкое тепло гостиной или все же растирание, но мальчик скоро пришел в себя, чтобы посмотреть прямо на него, словно никого вокруг больше не существовало.—?Я-ков Петрович…Якову страстно захотелось ответить рвущимся из груди: ?Николенька?Но, увы, не судьба. Снова вмешался громкий деятельный Мишка:—?Ну и напугал ты нас, парень! —?заявил он, прерывая недолгий немой диалог кофейного и небесно-хрустального взглядов и наливая себе на два пальца коньяка из принесенной Яковом бутылки. —?И как часто ты в обмороки валишься?Ники хотел сказать, что никогда еще такого с ним не случалось, и начал медленно подниматься, но перед глазами снова все поплыло. Заметив его состояние, Яков Петрович мягко, но уверенно уложил его обратно на подушки. Ники почувствовал сквозь ткань пуловера тепло изящных ладоней, увидел неподдельное волнение во взгляде, который словно обволакивал теплом.—?Лежите,?— проговорил Яков. —?Вам не надо пока вставать.—?Да просто переволновался пацан на пробах. Коньяку бы ему сейчас выпить,?— хмыкнул Мишка, который всегда предпочитал чисто русские и радикальные способы лечения.На коньяк Яков не согласился. Обернувшись к бледному Эрасту, все это время не отрывающему взволнованного взгляда от Ники, он предложил:—?Ему бы сейчас чаю крепкого выпить и спать лечь.—?С медом? —?выпалил Ники, не успевая осознать сказанное и мысленно проклиная самого себя за подобную бестактность. Что он несет? Ведет себя как маленький капризный мальчик!Яков замер соляным столбом, судорожно пытаясь восстановить сбившееся дыхание. Перед глазами всплыл образ руанской старушки и новенький вещмешок. Вот будет комедия, если сейчас без памяти рухнет он сам…Мальчик отчего-то смотрел испуганно и виновато, а вот Эраст был задумчив и мрачен. Конечно, тут и слепой бы почувствовал, что происходит что-то странное…Пока Яков подбирал слова, снова заговорил шебутной Мишка, привыкший всегда и везде командовать, как на родной съемочной площадке:—?Вы тут пейте свой чай,?— обратился он к Якову, досадуя на трепетных юношей, от переутомления бухающихся в обмороки. —?А мне в Москву надо, у меня завтра разборка с костюмерами.Яков кивнул, понимая, что сейчас мечтает лишь об одном: остаться наедине с этим мальчиком и позаботиться о нем так, как заботился о Коле в далеком сорок четвертом.—?Пусть отдохнет как следует,?— продолжил Мишка и тут же обратился к задумчивому Эрасту. —?Дружеские посиделки, это, конечно, здорово, но не были бы вы так любезны доставить гения кино домой, Эраст Петрович?—?Миш, такси еще никто не отменял.—?Такси? Ты предлагаешь мне ехать на такси? Ты серьезно? —?театрально возмутился Брут, сверкая глазами. —?Не царское это дело. Вдруг не довезут меня в целости и сохранности. Как перед страной оправдываться будешь?—?Ну и т-ты пока не Феллини,?— проворчал Эраст для проформы, уже зная, что друг не отстанет.—?Эй, ты чего? —?обратился Мишка к Фандорину, допив коньяк. —?Или… Или ты Ники своего боишься Якову доверить?Эраст был слишком хорошо воспитан, чтобы вступать в пререкания, а поэтому скрепя сердце велел Мишке собираться.—?Иди в машину. Я сейчас.По-шутовски откланявшись, Брут покинул гостиную, а Эраст подошел к дивану, на котором полулежал все еще слишком бледный Ники.—?Ты как, Ники? —?проговорил он, положив руку на прикрытое пледом плечо юноши. —?Останешься здесь до утра?Ники кивнул и заставил себя улыбнуться, всем своим существом ощущая тяжелый взгляд, прикованный к ладони Эраста Петровича на своем плече.