Глава XV (1/1)

Коля проснулся от того, что его звал смутно знакомый юношеский голос, негромко, но настойчиво, заставляя пробудиться.Он открыл глаза, повернул голову и понял, что сестры рядом нет, но его насторожило не это, а тишина. Гулкая, жуткая, напряженная тишина, которая еще никогда не была столь давящей.—?Оксана?Поняв, что его не услышали, Коля вскочил с кровати и, схватив саблю, не одеваясь, поспешил на поиски сестры. Заглянув в затемненную залу и столовую, Коля выбежал во двор через приоткрытую дверь и наконец позволил себе облегченно выдохнуть.Оксана стояла во дворе. Она была еще не одета и не причесана после сна, и в одном накинутом на ночную рубашку капоте**, с выбившимися из-под чепца непослушными темными кудряшками походила на совсем юную девочку.—?Оксана,?— окликнул ее Коля, подходя ближе. —?Ты чего здесь?—?Ты ничего не слышишь? —?ответила Оксана вопросом на вопрос.Коля внимательно прислушался и покачал головой. Нет, все вроде тихо. Он ничего не слышал. Ничего. Кроме… тишины. Словно мир вокруг замер в скорбном ожидании. Казалось, даже птицы замолкли.—?Вот и я ничего,?— вторила его мыслям Оксана, повернув к нему бледное лицо. —?Проснулась сегодня на заре и уснуть больше не смогла. Сердце ноет, и предчувствие нехорошее… как тогда, в Полтаве, перед смертью матушки.Коля ничего не ответил, чувствуя как по спине пробежал неприятный холодок, утешающе обнял и увел сестру в дом. Там они быстро умылись, оделись и поспешили на кухню, которая уже давно заменила им и столовую и гостиную.Скудный завтрак, состоящий из остатков вчерашней пшенной каши с вишневым вареньем и яблочного компота в горло не лез. Казалось им, что страшная тишина проникала даже в дом и незримо наполняла каждый его уголок. Оксане сейчас очень хотелось увидеть хотя бы еще одну живую душу, но паразитки-приживалки увезли даже любимого тетушкиного кота исполинских размеров.Коля молчал, и Оксана молчала тоже. У них не было сил даже обняться. Так и сидели, каждый размышляя о своем. Долго, пока в животах жалобно не заурчало. И когда наконец Оксана нашла в себе силы подняться, чтобы убрать тарелки и решить, что же у них сегодня будет на обед, с улицы донесся какой-то странный, малоразличимый пока звук, который чуть позже превратился в треск, странный шум, крики и топот десятков ног…Брат с сестрой переглянулись, не до конца понимая, что происходит. Обернувшись на маленькое окно, выходившее в сад, Коля увидел сквозь сплетенные ветки сирени поднимающийся к небу столб черного дыма.?Пожар?.Страх сжал горло железной ладонью, но сейчас было не время паниковать. Коля схватил застывшую сестру за руку и потянул к погребу, что находился здесь же, под полом кухни. Еще загодя они договорились, что при любой явной опасности Оксана спускается туда, где было приготовлено все необходимое, и сидит тихо, пока за ней не придут.Оксана послушно спустилась по узким ступенькам в подпол и уже оттуда растерянно посмотрела на Колю с такой любовью и надеждой, что у него зашлось сердце.—?А ты как же? —?спросила она, кусая губы от напряжения.—?Все будет хорошо,?— пообещал ей Коля, не чувствуя уверенности ни на грош. —?Как только пойму, что все спокойно, сразу приду за тобой.Оксана кивнула, и Коля захлопнул тяжелую крышку у нее над головой?— изнутри закрыть ее было невозможно. Затем стремительно зашагал по дому, закрывая ставни и запирая двери на все возможные засовы, отчетливо понимая, что в одиночку держать оборону не сможет. Он догадывался, чьи сапоги со шпорами сейчас топчут московскую мостовую, и от этого становилось жутко.Неприятель вошел в город. Старый дом погрузился во мрак. Коля зажег старую лампаду и, стараясь не думать о том, какая смерть им уготована?— от руки пришлого солдата или в страшном пожаре, который неминуемо сожрет всю деревянную Москву,?— опустился на колени перед иконами в тетушкиной спальне.—?Спаси, Господи, и помилуй рабов твоих Николая, Ксению*…Коля молился тихо и трепетно. Сбивался и начинал снова. Не за себя, за тех кто дорог: за мерзнущую в подвале перепуганную сестру, за дядюшку, который сейчас в Петербурге сходит с ума от тревоги за них, за Оксаниного жениха воина Александра и конечно за того, по кому плачет и болит его сердце и не перестанет болеть до последнего издыхания?— о рабе божьем Якове. Гнал Коля от себя греховные мысли, не совместимые с молитвой искренней, но не мог не думать о том, что сожалеет, горько сожалеет, что у них все так и закончилось, даже не начавшись, а еще о том, что тот мальчик из видения?— Николенька, больше не приходит к нему… Словно был он мостиком хлипким между ним и Яковом.И вдруг услышал Коля голос в своей голове?— знакомый, ломкий, старческий; но теперь не пел он песни старинные, не выкрикивал оскорбления, а мягко и ясно увещевал словно:?Не о них беспокойся, Коля. Будут однажды вместе Яков и Николенька, но для этого Зверь должен стать Человеком?.—?Зверь? —?спросил Коля вслух, словно надеясь, что ему ответят. —?Какой зверь?Вместо ответа Коля услышал настойчивый дробный стук в дверь, поднялся на ноги и взял в руку саблю… Но не успел он прокрасться к входной двери, как стук неожиданно оборвался. Слышался только далекий шум, едва различимые крики и заполошный лай собак. Коля уж грешным делом подумал, что это местные мародеры шерстят по обезлюдевшим домам в поисках поживы, и на мгновение расслабился, но в дверь вновь заколотили.Только теперь сильнее и настойчивее, словно пытаясь ее выбить. Коля ясно слышал французскую речь, почти сплошь состоявшую из ругательств. Последняя надежда покинула Колю. Он вскинул саблю, занимая удобную, как ему казалось, позицию для нападения, и тут дверь поддалась и в темную прихожую ворвались четверо вооруженных мужчин в длиннополых мундирах солдат французской армии.Коля успел только замахнуться, как оказался на полу, сбитый одним уверенным ударом в лицо и еще одним для верности?— по голове. Он безуспешно пытался подняться, чувствуя, как что-то теплое течет по виску, сознание меркло, но не настолько, чтобы не слышать, как солдатня отправляется рыскать по всему дому. В глазах мутилось, но отчаянный злой девичий крик придал ему сил.Оксану в погребе обнаружили быстро и теперь, ругаясь и посмеивалась, волокли в гостиную. Она упиралась и брыкалась, норовя укусить потешающихся солдат, словно не испытывая страха. А те пихали ее друг другу, хватали за грудь и бедра, глумливо похохатывая.Коля смотрел на это, шипя от злости и отчаянья. Какой из него мужчина, если он не может защитить одну-единственную дорогую ему девушку.Оксана же и не думала сдаваться. Одному из похотливых мерзавцев она больно ударила коленом в пах?— пригодилась многолетняя езда верхом,?— второму до крови оцарапала щеку. Но силы были не равны и скоро ее повалили на пол, и, отвратительно пыхтя, принялись задирать ее юбки. Нет, она не орала от ужаса, но Коля, из-за всех сил старающийся подняться на ноги, чувствовал ее отчаяние как свое собственное, не зря они были близнецами.—?Мerde! ***?— услышал Коля ругательство и понял, что сестра продолжает сопротивляться насильникам изо всех сил, судя по всему еще сильнее их распаляя.Самый крупный из солдат навалился на хрупкую девушку бесформенным кулем, пытаясь освободится от штанов, в то время как двое других удерживали ее за руки и за ноги.Оксана закричала, громко и отчаянно, когда насильник над ней обмяк, отвратительно булькая. Его подельники удивленно уставились на мальчишку с окровавленной саблей в руке, в то время как один из них подкрался к нему со спины… Мгновение?— и Коля уже зажимал рукой рану на груди.—?Коля! —?страшно закричала Оксана и попыталась вырваться к оседающему на пол брату.Один из солдат оскалился и, грубо схватив ее за волосы, приставил к горлу нож, но тут один за другим прозвучали пистолетные выстрелы, и трое нависающих над девушкой насильников упали замертво.Из тени на свет вышла высокая крепкая фигура, и Оксана, судорожно пытаясь прикрыться порванной шалью, не отрывая от нее взгляда начала отползать дальше от трупов и от неизвестного спасителя, который в дырявом плаще и шапке нищего-оборванца был похож на уличного бродягу.Но тот позвал ее по имени, и она, вскрикнув, бросилась к нему на шею, наконец давая волю слезам.—?Саша!!!Оксана в одно мгновение узнала своего спасителя, у которого под нищенскими тряпками скрывался капитанский мундир.—?Тихо, тихо, Оксана… Васильевна,?— проговорил Бинх, крепко прижимая содрогающуюся от рыданий девушку к своей груди. —?С вами все хорошо?Оксана кивнула, но капитан отлично видел изодранное платье и скрипнул зубами, стараясь не думать о том, что могло случиться с любимой, опоздай он хоть на пару минут.Оторвавшись от своего спасителя, Оксана бросилась на колени перед братом, который, тяжело дыша, пытался ей улыбнуться, поняв, что беда миновала и у сестры наконец появился настоящий защитник.Оглядев брата, Оксана сразу побледнела, увидев, как вместе с кровью из развороченной саблей груди неумолимо утекают из Коли жизненные силы. ?Слишком сильное кровотечение?,?— поняла она, но, пытаясь приободрить брата, стиснула его ледяную ладонь в своей.—?Коля, Коленька, ты не умрешь, слышишь! Все будет хорошо, мы тебя вытащим,?— прошептала она сквозь слезы.—?Уходить нам нужно, Оксана,?— сказал плачущей и обнимающей брата девушке Бинх, опускаясь рядом с ней на колени и быстро оценивая состояние раненого.—?Я его не оставлю,?— твердо проговорила Оксана.—?Конечно, мы его вытащим. Берите все самое необходимое,?— проговорил Александр, помогая Оксане подняться. —?Нам нужно спешить, французы вступили в Москву, наши лазутчики подожгли склады с оружием и продовольствием. Следует как можно быстрее покинуть город. Укутайтесь в самые старые одежды. Ваше лицо и фигуру никто не должен видеть.Сборы были быстрыми. Оксана связала чистые простыни в узел, надела старую дерюгу, которой побрезговала прислуга, закуталась до самых глаз в рваный платок. Самая что ни на есть крестьянка, и только благородная осанка выдавала ее. Бинх, сообщив ей об этом, укутал беспамятного Колю в холстину, осторожно поднял его на руки, и они бросились вон из дома…Шли пешком, долго и трудно, оставив коня Бинха во дворе, чтобы не привлекать к себе внимания. Штабс-капитан с Колей на плече вел Оксану какими-то огородами, мимо старых лачуг, заставляя поминутно прятаться от рыскающих по городу французов, подальше от марева пожарищ, которые, казалось, вспыхивали повсеместно. Отвратительно воняло гарью, но Оксана не замечала всех этих трудностей, думая только о том, удастся ли им покинуть город и выживет ли Коля с такой страшной раной в груди. Пробравшись к ночи на самые окраины, где до войны ютились лишь бедняки, в одной из опустевших лачужек они и нашли себе временный приют. Вокруг не было ни души, но Александр решил не рисковать, и они спустились в узкий холодный погреб. Бинх стащил с себя маскировочный кафтан и осторожно уложил на него Колю, в котором едва-едва теплилась жизнь. Он дышал с присвистом?— скорее всего, удар сабли задел легкое,?— и Александр, понимая, что часы юноши сочтены, аккуратно перевязал рану прихваченными простынями. Оксана выглядела не лучше, ее губы были скорбно поджаты, по щекам безостановочно текли слезы, которых она не замечала.Коля открыл глаза, когда сестра взяла его за руку. Еще сегодня утром чистые и светлые, как горный ручей, сейчас они были мутными от боли, уводившей в беспамятство.—?Берегите… ее,?— проговорил Коля еле слышно, глядя на Бинха, и тот кивнул, до крови прикусив губу.—?Ок-сана,?— позвал Коля сестру, которая сидела, вцепившись одной ладонью в его руку, как утопающий в соломинку, а другой гладя брата по отросшим мягким прядям. —?Передай ему… Якову передай, что я его…Договорить он не успел. Голубые глаза остекленели, навечно застывая в хрустале.—?Коля… Коленька! —?прошептала Оксана и упала брату на грудь.—?Все кончено, Оксана,?— голос Александра задрожал, и суровый штабс-капитан даже не попытался этого скрыть. —?Кончено…***Военный лагерь под Можайском застыл в ожидании, как муха в янтаре. Тревога и напряжение накрыли его тишиной. Не смеялись, собравшись в круг, денщики, не бегали с поручениями адъютанты, даже лошади не ржали. Офицеры тоже разбрелись по палаткам, настроения для праздных разговоров не было ни у кого. Где-то в нескольких тысячах верст горела сейчас древняя столица, которая была для многих из них если не малой родиной, то символом древней Руси.Яков, уставший и злой, тоже прошел к себе, скинул мундир и растянулся на походной койке. Бездействие его утомляло, как и ночи, что приносили тяжкие думы.Он и не надеялся, что сон придет в напряженное как струна тело, но сегодня отчего-то вышло иначе.—?Я же люблю вас, больше жизни своей люблю… и вы меня любите, знаю. Прошу, смягчите бабушке моей наказание… не выдержит она долго в застенках… Ты же обещал, Яшенька, и ее и меня в дом свой забрать… заботиться.Стоит перед ним на коленях мальчик, тот самый Николенька, которого он когда-то за Колю своего принял. Молит отчаянно, пальцами за кафтан тяжелый цепляясь. А он хочет, но не может ничего ответить ему, горло словно ошейник железный сдавил…А потом другое видится: баба в платке темном на коленях у проруби стоит и голосит страшно:—?Что же ты натворил, сердечный! Не будет теперь душе твоей покою ни на этом, ни на том свете.Сердце у Якова сжимается от предчувствия нехорошего, но подойти поднять и спросить не может он, ноги словно тяжестью пудовой налились.А вот уже ведьма перед ним старая с патлами седыми, босая, в рубахе одной, на костер поднимается и шепчет, но каждое ее слово слуха его достигает и набатом бьет:—?Сколько невинных душ загубил ты, Яков, и все-то тебе с рук сходило. Но внучка я тебе не прощу!Собственными руками запалив костер, Яков стоит недвижим, а она хохочет ему в лицо, призывая на него страшное в своей силе проклятье.А потом видит он бережок знакомый, золотом и багрянцем осенним украшенный, и в объятиях его?— Николенька. Шепчет мальчик о любви и котенком ластится, а потом вдруг дымкой туманной, призрачной в его объятиях становится и исчезает, словно и не было его.—?Николенька!!! —?кричит Яков так громко, что слышат его за стенами палатки, вскидывается и просыпается, чуть не падая с узкой кровати…Он задыхается и хрипит, чувствуя как по лицу его бегут горячие слезы.—?Прости… прости меня, Николенька!