Глава X (1/1)

Яков плечами передернул. Кафтан надобно было потеплее надеть. Не думал он, что полдня придется провести в мешке этом каменном без тепла и света дневного. Фонарь в углу был пятном ярким, да свеча на столе перед Димитрием бумаги протокольные отлично освещала, все остальное, особливо приспособления всякие, для того предназначенные, чтобы людям нечистым языки развязывать, тонуло в серости размытой.Два палача знатных, Петр да Игнат?— косая сажень в плечах,?— дюже хорошо работу свою знали.Девка, что на дыбе висела, уж хрипела, голос утеряв, окровавленная вся да кожей серая, пузыри пуская. Отвратительное зрелище. Яков поморщился. Вроде привыкнуть был должен, а все неприятно делалось от криков этих и крови да испражнений запаха густого. А эта курица глупая еще и отпираться вздумала. Инструменты Петровы попроще, щипцы да жаровня с углями, ей недостаточно убедительными показались?— пришлось с дыбой познакомить. А она дева суровая?— мужиков, ликом суровых, легко разговорить могла, не то что бабу, телом слабую.—?Ну так что, Устинья Наумовна, надумали на вопросы отвечать? Или можем плетей добавить… или снова на дыбу? Только после ногами своими уж ходить невмоготу будет. Пока только руки тебя не слушаются… а после и ноги не пойдут,?— хмуро пояснил Яков, стараясь не смотреть на нее.Девка захрипела от ужаса и боли и повалилась бы к ногам Якова, если бы Петр с Игнатом не придержали, рубаху окровавленную на ней поправляя.—?Добрый г-господин, не губи! Это… из-за Аг-гафона все… мужа моего,?— запричитала Устинья, словами захлебываясь да губы окровавленные прикусывая. —?Люблю я его о-очень, а он гулящий совсем, не смотрит на меня. Вот и решилась я на п-приворот.Годунов в углу, аккуратно и споро за девкой записывающий, хмыкнул недоверчиво.—?Как Марфу старую нашла? —?бросил Яков жестко.—?Слыш-шала о ней как о п-повитухе да т-травнице… и с бедою своей пришла.—?Она прям сразу подсобить обещала? —?подошел Яков ближе к девке, брезгливо морщась, в лицо глянул.—?С-сразу.—?Зачем второй раз к ней пожаловали?—?Дак не сраб-ботал приворот… Я тогда для смелости под-дружку свою ближнюю с собою взяла, люб-бопытно ей было на ведьму г-глянуть.—?Значит, все же ведьма? —?ухмыльнулся Яков победно, уцепившись за слово вылетевшее.Девка на Якова посмотрела глазом одним, второй от удара тяжелого заплыл вовсе, и головой всклокоченной закивала.—?Дак ведь п-привороты токмо они и могут…—?Что за услугу хотела ведьма?—?М-медяки.—?Подтвердишь потом то, что говорила? —?с равнодушием деланным спросил Яков.—?Все подтвержу, что скажете, барин.—?Ежели скажу, что она порчу на скот соседский наводила через буренку свою?— подтвердишь?Девка кивнула только, рот окровавленный уродливо размыкая.Яков от девки, воющей на одной ноте от ужаса и боли в руках покалеченных, отвернулся. Плевать ему на нее было. А теперь еще и злость разбирала непонятная… чуждая ему ранее. Словно девка эта глупым поступком своим меж ним и Николенькой встала. Отрицала бы все до последнего… может и повернулось бы все по-другому. Теперь же по всему следовало бабку Марфу под стражу брать. А как потом мальчишке в глаза смотреть?Девку увели уж в застенок, она еще понадобится, чтобы на Марфу старую надавить как следует. Годунов свитки свои и принадлежности писчие собрал, а Яков все стоял, задумавшись крепко, вперед себя смотрел, да ничего не видел вовсе. Не о службе размышлял, как бывало ранее, о мальчишке проклятом, что никак не хотел из головы его идти. И тело его каждый день всю эту седмицу длинную невыносимо вспоминало и требовало своего?— Николеньку. Словно он, Яков, пацан сопливый… в девку впервые втрескавшийся.Заплечных дел мастера в фартуках своих окровавленных его разрешения ждали, чтобы камеру покинуть, а он все молчал, пока наконец Годунов его не окликнул, палачей отпуская головы кивком:—?Яков Петрович, чего ты?.. Много дел у нас. Чего дальше делать думаешь?—?А чего тут раздумывать, Димитрий Иванович? Федора к вечеру пошлем к ведьме, тем более что зналась она с Курбскими и много интересного порассказать может, только бумага от вас потребуется.—?Будет тебе бумага. Жди.Документовед государев, за стол вернувшись, бумагу нужную споро составил, для такого времени много ему было не надобно, а Яков за Федором послал, чтобы явился тот немедля с двумя опричниками. Надо государеву волю исполнить?— арестовать ведьму старую.***Совсем темно уже было и зябко в доме Николеньке, хоть и печь истопил жарко, чтобы не замерзли ночью в октябре холодном ни они с бабушкой, ни Зорька обихоженная. Вставать с лавки не хотелось, желаний никаких не было. Все ждал он. К каждому перестуку копыт прислушивался. Не едет ли Яшенька. И так все семь дней, что не виделся он со светом своим. Весь день на крылечке просиживал, а вечером в окно тусклое вглядывался.Седмицу назад, после того, как показал он Якову с Федором домишко, где девка-заика обреталась, его домой доставили в целости и сохранности, поцеловав на прощанье сладко, да так больше и не явились. Николенька письма писал, в дупло носил, только не забирал их оттуда боле никто. Он и караулить у дерева пытался?— все без толку. Ни Федор не появлялся, ни Яшенька. Он и к Кремлю наведался, посмотрел издали на караулы, охрану из до зубов вооруженных опричников, и ушел ни с чем.Бабушка у плиты возилась, щи разогревая кислые, да каравай ржаной разрезая, под нос себе напевала песню старую грустную, от которой всегда у Николеньки сердце щемило, но сейчас не слышал он слов жалостливых, был снова там, в Кремле, где меж ним и Яшенькой таинство случилось великое. Не мог же Яшенька об нем забыть теперича? Не после того, как солнцем своим называл, да ласкал так, что Николеньку до сих пор в жар сладостный бросало от воспоминании о ночи той. Занят, наверное, был Яшенька делами своими важными да секретными. Служба его государю?продуху и отдыху не дает вовсе.—?Николенька, за стол идешь ли? —?позвала Марфа.Не услышал Коленька слов тихих, вновь и вновь в мечтах своих Якова целуя, с матушкой его знакомясь да в дом его входя по приглашению хозяина особому.—?Внучок… —?Марфа добиться не могла отклика, а потому поближе подошла, за рукав рубахи потянула, да тут же и охнула, руки морщинистые к груди прижав. Очнулся Николенька от вскрика, к бабушке обернулся и тут же отшатнулся, увидев, как расширились глаза ее, окруженные морщин лучиками.—?Срам-то прикрой… выблядок распутный! —?прилетело Николеньке слово грубое, похабное, вместе с оплеухой крепкой.Задохнулся Николенька от обиды и боли, слезы из глаз брызнули, и поспешил он шею с отметинами Яшенькиными прикрыть. Лелеял он их, прикасался трепетно ночами, давали они ему ощущение обманчивое принадлежности любимому, потому и прятал тщательно под рубахи глухим воротом…—?Ба…бабушка… неужто меня таковым считаешь? —?дрожал голос Николеньки, не верил он ушам своим.—?А то как-же?! Матушка твоя с батюшкой со мной бы, старой, согласились,?— напустилась на него Марфа. —?Срам-то какой!—?Проклянешь, значит, за любовь мою… —?закричал Коленька, себя не помня, да так жарко да страшно, как ни разу еще с бабушкой своей не разговаривал. —?Тогда я сам уйду… не удержишь меня. Вон к Степану… Он добрый. Не прогонит. В сараюшке холодной спать буду… а к тебе не вернусь боле.Николенька с места сорвался, прихватил шапку и армячишко и уже хотел вон бежать, но бабушка на руке его повисла и запричитала:—?Коленька, внучок, глупый ты у меня! Чистоту свою демону отдал! Мало того, что срам садомский, так еще и из-за него, черного, из дома бежать собираешься! Как без тебя я, старая? Одумайся!Николенька на бабушку не смотрел, хоть и сжималось сердце его от жалости к ней, но в голове все громче звучало страшное ?выблядок?, потому из объятий он вырвался и к двери направился. За порог ступил только, а за дверью распахнутой Федор и еще двое во все черное облаченных?— опричники.Попятился Николай из сеней обратно в горницу.—?Федор! Вы от Яш… Якова Петровича?Тот его странным взглядом одарил, словно червяка дождевого с сапога скинул, но пожалел?— не раздавил.—?К бабке мы твоей,?— скороговоркой бросил Федор, взгляд отводя.—?К ба…—?Кто такие и с чем пожаловали? —?проговорила Марфа ровно, вперед выходя и, как в детстве далеком, за спину свою внука заставая.—?Есть у нас вопросы к тебе… знаешь ведь какие?—?Отчего же не знать? —?тем же ровным тоном проговорила Марфа. —?Ждала я вас, коршунов государевых, да не так скоро.—?Что? Как… —?Николенька, не понимая ничего, норовил вперед выйти.—?Ты, внучок, помолчи, не твоего ума дело это,?— проговорила Марфа, на Николеньку не глядя, и к Федору обратилась. —?И бумага у тебя, служивый, имеется?—?А то как же…Федор, оглянувшись на молчаливых опричников, что у дверей застыли изваяниями темными, из-за пазухи бумагу вынул и зачитывать начал споро:?…аресту подвергнуть Марфу… Иоанн, Божиею милостию Господарь всея Руси, велением призванный чародеев и магов изобличать и порицать, сим приказываю передать вышеобозначенную ведьму суду церковному, или?— правосудию государственному, и?— очистительному огню и всеобщему поруганию, коли признается…?Николенька слушал, холодея телом всем, ног под собою не чуя. Ужас словно со всех сторон обступал его, в голове шум стоял страшный. Забылась уж обида на бабушку, страх великий в сердце закрался. Арестовывают ее как преступницу… как ведьму… Да за что же?! Он помешать должен непременно, а потом к Яшеньке за помощью бежать. Он же Федором повелевает… и тот без приказу начальственного действовать не может… а значит?— самовольничает.—?Что же вы творите? Я Якову Петровичу жаловаться буду! —?бросился Николенька между бабушкой и невозмутимым Федором, саблю на бедре красноречиво придерживающем. —?Он не даст несправедливости страшной случиться.—?Отойди, Николенька?— проговорила Марфа обреченно, смирившись словно с участью своей. —?Они в своем праве.—?Это ошибка, бабушка! —?Схватил Николенька ладонь родную теплую, в глаза заглянуть пытаясь. —?Я тебя вызволю обязательно… Яш…—?Бедный мой,?— прошептала вдруг Марфа, и очи ее светлые потемнели, слезами непролитыми наполняясь. —?Али не понял ты еще, что сгубил нас демон… Пропадешь ты теперь без меня…—?Возок ждет, некогда тут обретаться,?— рявкнул Федор, нетерпеливо ногой притопнув.Марфа в последний раз на внучка взглянула, по щеке провела ладонью нежно, и, душегрейку да плат накинув, сама из горницы вышла.Только тогда очнулся Николенька, когда дверь скрипнула, за Федором затворяясь, и вслед за ним кинулся.—?Бабушка! Бабушка, я все сделаю, чтоб тебя вызволить! —?закричал он, во двор выскакивая, так громко и отчаянно, что спугнул сорок, что на частоколе рядком устроились.Тронулся возок неприметный, а за ним?— двое тех в черном верхами. Побежал за ним бездумно Коленька, не разумея, что в рубахе одной по колее грязной бежит, а вслед ему соседи недоуменно оборачиваются. Только когда подвернулась нога и в грязь дорожную он со всего маха рухнул, тогда и осознал, как поступил бестолково.Следовало не за возком бежать, как младенец за подолом материнским, а в Кремль к Яшеньке любыми путями пробиваться.Устремился назад Николенька, заглушив рвущиеся из груди рыдания и с мыслями сбираясь.Дома проглотил три ложки щей, холодных уже, вкуса не чувствуя?— не одобрила бы бабушка голодовку его,?— умылся водой студеной, чтоб в себя прийти, переодел штаны и рубаху, в луже измаранные, армячок надел и шапку, и знакомыми уже путями, коими вел его Федор еще седьмицу назад, к Кремлю устремился.Он непременно должен был найти способ к Яшеньке пробраться. Сквозь стены толстые крепостные, сквозь охрану многочисленную. И тогда Яшенька улыбнется ему, обнимет крепко и скажет голосом своим бархатным, что арест бабушки?— это ошибка глупая и отпустят ее в тот же час. Так и будет. Непременно.Ведь Николенька верит ему, как себе, и поболе даже. Не мог он ошибиться. Ведь не мог же?