4 (1/1)
Будете у нас на Колыме…Не приглашение, а утверждение – Ну че, будешь говорить? Будешь? – рявкал Бинх на арестованного. Начальник милиции строил из себя свирепого бульдога, а выходило, будто кудлатая болонка визгливо тявкает. – Ща мигом заговоришь! – и Александр Христофорович стал светить Хаврошкину в глаза пятисвечовым канделябром, дабы выбить из него сведения, действуя по методике Третьего отделения. – Да не убивал я ее! – отнекивался щурившийся до слез вдовец. – Мы с хлопцами и будущим зятем работу прогуливали в шинке! Поспрошайте каждого, кто тама был – все скажут, что я пил как не в себя и никуда не выходил! – А-а-а, вздумал провести меня! – опасно протянул Бинх. – Стопудово ты мужиков подговорил, чтоб они тебя выгораживали! Всех вас посажу, всех на Колыму отправлю! Не видать тебе, убийца, ни свадьбы дочери, ни внуков, ни правнуков – вышку тебе вкачу по особо тяжкой!
– Отпусти, пожалуйста, гражданин начальник! – взмолился Хаврошкин. – Не виноватый я! – А хрен тебе в сумку, чтобы сухари не мялись! Признавайся живо! Пожалей друзей и Григория, не то все по этапу пойдете! Подписывай чистосердечное, и кроме тебя никто не поедет в места столь отдаленные! – Ох… – простонал несчастный мужик, обхватив голову руками. Досталось ему нынче изрядно: нашел жену заколотую, попал в милицию, которая в лице Александра Христофоровича беснуется, брызгая слюной и подпрыгивая аки бешеная цирковая собачка. Тем временем Гоголь смотрел на улики, принесенные из дома Хаврошкиных: гвоздь на тряпице, дерюжный мешок из-под картошки, пахнувший землей (?Он-то тут для чего?? – удивился Николай), окровавленная свеча… – Ну коль такое дело, то я убил свою жинку, – выдохнул вдовец. – Достала она меня: то шубу лисью ей купи, то монисто серебряное, то черевички как у Клементины Кардашьяновой, то в Османскую империю свози бока греть у моря… Опостылела мне баба своими запросами, вот я ее и убил. Да. – Супер! – обрадовался Бинх. – Дело закрыто, тыщ-пыщ! Всем по рюмке водки! Нет, вискаря иностранного! Пока начальник милиции отсылал подчиненного в лавку за бутылью и ставил штамп с подписью на папке с материалами убийства, Гоголь крутил в руках свечу. И тут опять! Нахлынули картинки, затягивая в водоворот. Капающая кровь… Покойница, будто из глубин реки всплывающая… Черный кракен, евший здоровенный крендель с цветной посыпкой… Секретарь в отчаянии замотал головой, надеясь вытрясти из нее сей бред. Насилу вернулся в реальный мир. От потрясения аж тоже сладкого кренделька захотелось.
– А… Это… Эта свечка… Для чего она? – шепотом вопросил он вдовца. – Дочка в Полтаве купила на ярмарке хэндмэйда у лиц цыганской национальности. Сказала, что это декор для хаты, – объяснил Хаврошкин, ожидая печальной участи. Сегодня его на Колыму отправят али дозволят с Прасковьем и Гришкой еще увидеться?.. – Ой, ну что вы, Николай Василич, загоняетесь? – довольный Александр Христофорович усердно накрывал на стол, выставляя плошки с порезанной колбасой и сыром, маринованными грибочками и конфискованной из трактира жареной на сале картошкой, наструганной соломкой. – Уберите эту свечку с глаз долой и присаживайтесь к столу. Сейчас ка-ак отпразднуем победу закона над непорядком! А не хотите – так подите отсюда. Не портите хорошее настроение кислой физиономией. Не слыша слов Бинха, Гоголь продолжал изучать свечу – обычная, а изнутри будто отверстие имеется. Оттуда как раз кровь и капала, получается. – Разрешите, товарищ милиционер, с домашними попрощаться? – попросил Хаврошкин. – Свадьбу нынче же справим, заодно осеннее равноденствие отметим. А вы оперов выставьте в моей хате, пущай с меня глаз не сводят. Александр Христофорович сначала нахмурился, потом прикинул, что на свадьбе еды побольше будет – можно все праздники-то объединить и наесться за счет гражданских лиц. – Ладно, – кивнул он. – Только поставьте ?корягу? на бумаге с признанием и на всякий случай вот вам подписка о невыезде.*** Под конвоем милиционеров, маскирующихся под обычных хлопцев, чтобы не пугать гостей формой (хотя вся Диканька знала оперативников в фас и профиль), вдовец отбыл к себе, дабы заняться торжеством. – Не он убил, – сказал Николай Бинху, когда они вышли из отделения. – Чего? Вы же сами пальцем указали на Хаврошкина! – обалдел от гоголевских умственных вывертов Александр Христофорович. – Я че-то тупанул не слабо, – честно признался секретарь. – А надо все ж таки действовать как настоящие следователи – проведем вскрытие трупа. – Да на фига? Ежу понятно: тетку прирезал не Черный кракен. – Ежу, может, и понятно, а мне нет. Послушайте… – Даже не собираюсь, – перебил начальник милиции. – В общем, забейте и занимайтесь поисками местного монстра. А когда найдете, – ухмыльнулся он, – спросите: не он ли Веронику Маврикиевну пугал свиной башкой, потом убил да еще на печи всякие органы рисовал. А дело Хаврошкиной, напоминаю, за-кры-то. Ну все, я пошел инспектировать, как там подготовка к вечеринке идет.
Напевая ?Уно, уно? и изображая то ли припадочную курицу, то ли эпилептичного краба, Бинх удалился в сторону дома Хаврошкиных.