3 (1/1)

Если гвозди забивают,значит, это кому-нибудь нужно?Философствующий плотник Потребовав для смывания краски нитрорастворитель под нумером 646 и получив его, кузнец без защитных рукавиц помакал тряпку в жидкость и потер печной бок. Постепенно стали проступать буквы. – Батюшки-светы… – ахнула бабка-соседка, поплевала через левое плечо по-язычески и перекрестилась по-православному. Да, надпись на печи появилась. Правда, не та, о которой рассказал Бинху любовник Вероники Маврикиевны. – Это кому – ?вам?? – покраснев, глупо спросил Гоголь. – Нам всем, – Александр Христофорович запыхтел маленьким самоварчиком и рявкнул на поминавших: – Какой балбес переписал текст, а?! Кому тут нижепоясные шутки шутить нравится? – Не гневи Бога, товарищ милиционер! – разом заголосили родственники и соседи. – У нас бы рука не поднялась такие непотребства писать! Чай, не дети, кои на заборах строчат всякое.

– Я поверх краской мазнул, а больше ничего не делал, – сообщил вдовец. – Чем хошь поклянусь, начальник! – Это чего ж выходит-то: была надпись одна, теперича другая, про орган, коий нам всем… – задумчиво произнес Вакуленко.

– Ой, да не надо цитировать, – перебил его Бинх. – Мы все тут с глазами и читать умеем. Ну может, через одного. Значит, так. Дело ведет Николай Василич, он и разгадает загадку про надписи. А мне пора в отделение. Самым наглым образом спихнув заморочку на Гоголя, Александр Христофорович только навострил лыжи в сени, как у возмутившегося спихиванием секретаря выпучились глаза и подкосились ноги.

На валявшегося на полу Николая таращились все, однако помочь подняться никто не возжелал: припадочные зело опасны! Такие ведь могут накинуться и придушить! Намедни в ярмарочном балагане как раз про подобных больных триллер разыгрывали. А меж тем в многострадальной голове Гоголя замелькали образы: стол с едой (?М-м, сколько вкуснятины?, – облизнулся секретарь на яства, в том числе на печеньки в виде грибов), румяная полная баба, клеившийся к ней мужик, малиновый пиджак, чадящий примус, дымчатый череп, кровища из свечи. Венцом творившегося мракобесия явилась свиная башка, торчавшая из окна. – …ать вас веником! – выдохнул Николай, вылезший-таки из омута видений.

Бабка обругала его матерщинником и покинула жилище, не единожды оскверненное похабными словесами. – Вы как? – спросил Бинх. – Коли у вас эпилепсия, надо вам к врачу. Только талончик не забудьте взять, иначе не пустят дальше регистратуры. – Я видел, что произошло! – торопливо заговорил Гоголь. – Прям вот в деталях. – И кто ж обе надписи сделал? – А… Этого не было в видении, – потупился секретарь. – Зато остальное было! – И зачем меня умоляли прийти, ежели сами малевать горазды? – обиженный кузнец указал на бумажку, которая лежала подле Гоголя. Тот глянул и понял, отчего местный художник недоволен. Пока Николая колбасило, он неосознанно нарисовал на листке кривую загогулину с отростками. – Похоже на картинку из теста Роршаха, – авторитетно изрек Александр Христофорович. – Не, это дуб, – подключился к опознанию символа вдовец. – Как у Пушкина: ?У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…?. – Не надо про Пушкина, – поморщился Николай от упоминания конкурента. – Батьку, це ж кракен…– прошептала испуганная Прасковья и схватила жениха за руку. Тот от неожиданности взвизгнул, решив, что его сцапал местный черный душегуб. Присутствующие, кроме Гоголя, Бинха и кузнеца, хором ахнули и отпрянули от рисунка, словно он мог отделиться от бумаги и задушить их щупальцами. – Капец, товарищи. Будьте готовы ко всему, – милиционер снял пистолет с предохранителя, ибо поддался стадному инстинкту: а вдруг действительно картинка оживет? Потаращившись на бумагу минут десять, народ пришел к выводу, что загогулина вряд ли зашевелится, и расслабился. Николай тоже успокоился, убрал лист в карман и велел провести в хате обыск.

– Нафига? – удивился Александр Христофорович, забывший о делах в отделении и оставшийся наблюдать за перетряхиванием вещей. – Так каждый сыщик поступает, – важно ответил Гоголь. – Того гляди, что-нибудь эдакое найдем.

– Рога мужа? – шепнул Бинх, чтобы упомянутый не услыхал. – Да без копания в тряпках известно, что Вероника Маврикиевна налево ходила. Чего вы ищете? Чистосердечное признание, вышитое на рушнике? – Улики против Черного кракена. Первая надпись сделана им. А вторая тем, кто хотел его выгородить.

– Чушь собачья. Он, что, адвоката себе завел? – Ну а как вы объясните вторую надпись? – Пошутили. – Родственники и соседи? Им не до того было: поминали Веронику Маврикиевну. – Логично, – сдался Александр Христофорович. – А говорили, не успел Гуро вас обучить следовательским премудростям. Преисполненный скорбью Гоголь возразил: – И сейчас говорю. Это я сам догадался. – Ну тоже неплохо. Самообразование весьма полезно. – Убил Хаврошкину не ее любовник. Зачем ему лишать ее жизни? Наследство же он не получит. А сейчас я применю хитрый метод. Думаю, убийца – это… – Николай вытянул руку с выставленным указательным пальцем, зажмурился и закрутился на месте. – Это… Он! – Гоголь открыл глаза. Палец был наставлен на вдовца. – Обалдеть… – вымолвил Бинх, поражаясь то ли идиотизму, то ли высшему сыщицкому мастерству. – Товарищ начальник! Мы под плинтусом нашли орудие убийства! – прибежавший опер показал ржавый гвоздь-трехсотку.

– Отлично сработано! – похвалил его Александр Христофорович. – И вы, Николай Василич, спец. Подозреваемого в кандалы и в отделение!