7 (1/1)
А я иду такая вся в ?Дольче & Габбана?…Из песни Истошный крик петуха сработал идеально: Николай проснулся и хотел было подняться, как треснулся лбом о деревяшку. Покрутил головой и сообразил: он лежит под кроватью. Выползая из-под мебели, тем самым вытерев сто лет не мытый пол, Гоголь прочихался от пыли и обрадовался – он в своей конуре в гостевом доме, а не на мельнице с загадочной Оксаной. Вот только каким макаром секретарь очутился в ?Майской ночи?, да еще под кроватью? Якима поблизости не наблюдалось. Видимо, усердно подбивает клинья к местным пышнобюстовым красавицам.
Кое-как счистив с себя паутину, прилипчивую, как песня Бени Бенасьева про сатисфакцию или музыкальная театральная постановка азиатского исполнителя Пса Й, где тот скачет якобы на лошади и уверяет, что это стиль такой, Гоголь пошел перекусить и поделиться с Гуро событиями минувшей насыщенной ночи.*** Вновь народ трапезничал на улице, ежась от сырости, кою туман оставил взамен себя. На кухне случилось очередное происшествие – хозяйка потравила мышей ядовитым зерном, а те мстительно издохли под досками пола и нестерпимо воняли.
– Оксаной звать, живет на мельнице, – рассказывал секретарь, попивая горячий компот из сушеной брюквы, именуемый в меню ?Напиток пользительный, витаминный, эконом-класса?.
Сыщик, поедавший борщ из борщевика, похоже, любил оригинальные блюда. Призадумавшись, он подождал, пока официантка приблизится к их столику, и спросил: – Девушка, а как тут у вас с мельницами? – ?Старая мельница крутится, вертится…?, – напела та тоже привязчивую мелодию. – Действующих нет. – Спасибо. О как, – Гуро выразительно посмотрел на Николая. – Но я же там был! Внутри она огромна! – Любезный мой напарник, ваши глюки не на пустом месте зиждутся. Вы то ли спите наяву, то ли придумываете все эти картины, которые вам кажутся реальными: жареная картошка петербургской барыни, кракен в лесу, Оксана с непривычной для диканьковских дивчин внешностью… – Кракен точно был. А вот Оксана… Не знаю уж теперь, – пригорюнился Гоголь. – Бросьте отчаиваться, Николя. Вы бы лучше записывали свои видения. Того гляди сюжетец сложится, и получится занятная история. – Не хочу я более бумагу марать. Выходит из-под пера невыносимая ересь, будто я одними маслятами всю жизнь питался и коноплей закусывал, – проворчал секретарь. Гуро надел перчатки, пряча в оные палец с перстнем: – Поднимайтесь, пойдем искать мельницу с Оксаной или без. – Ура! Вы мне поверили, Яков Петрович! Была мельница, была! – Вот и проверим.*** Дабы все держать под контролем, за сыщиками увязался Бинх, узревший, как два гостя их поселка двинулись за околицу. За милиционером последовали несколько оперов для сохранности начальства, кое за малые габариты было периодически бито преступниками. – От мельницы одни развалины остались, – потыкал в камни, скрытые травой, начальник РОВД. – Вы, че ж, археологами заделались? Зачем вам это старье? – Я балаганное представление смотрел про дивчину-археолога, Ларису Огородову*. У нее такие си… – подчиненный Бинха изобразил два арбузища, которым Верка Сердючка могла позавидовать черной завистью. – На себе не показывай – отрастут. Чего будешь тогда с ними делать? – испугал его Гуро, и опер поспешно принялся сдувать со своей груди абстрактные ?арбузы?, плюя через левое плечо и приговаривая: ?Тьфу, тьфу, тьфу, шоб не у меня!? Увидев оставшийся от мельницы остов и обломанные крылья, Гоголь приуныл. Ну как же так? Ночью все было цело, а сейчас словно ураганом поломало. – А может, вы клад ищете? Помните: его часть принадлежит государству. Но если вы со мной поделитесь, то государство ничего не узнает, – Бинх выразительно подвигал пегими бровями вверх-вниз, ожидая от Якова Петрович полного согласия с таким требованием. – Ну блин, – расстроился Гоголь, не слушая милиционера. – Я ж видел и мельницу, и девушку с черными кудрями… – О, тряпку какую-то нашел! – похвастался опер, поклонник Ларисы Огородовой. – Александр Христофорович, давайте в отделение возьмем – пол мыть? – А-а-а, это мой кардиган, я его вчера потерял! Пошит на итальянской фабрике ?Дуся и Кабан?, между прочим! Не какой-нибудь вам секонд-хэнд!
Секретарь бросился к оперативнику и выхватил из его загребущих рук вязаную кофту. Гуро закатил глаза, но комментировать не стал. – Это вы про Оксану? – уточнил другой опер у Николая, трясшего кардиганом, дабы выбить из него сухие былинки, муравьев и крошки из кармана, в котором он заныкал кусочек мак-ватрушки с прошлого обеда, а потом со смаком съел. – Она пропала в тот день, когда Черный кракен трех мужиков прикончил… Мы подумали, он и ее порешил, однако останков не нашли. Стало быть, слопал… – Ой, ну не свисти, – отмахнулся Бинх. – А даже если и так, то никто по Оксане не убивался – она сиротой была. Жила одна, книжки читала, косу отстригла, штаны носила… Словом, фрик. Кому они нравятся-то? Верно я говорю, господин Гуро? Частые обращения, отдававшие нездоровым интересом, сыщику совершенно не нравились, и он сурово зыркнул на Александра Христофоровича, отчего тот выпучил глаза, обомлел и застыл аки прижизненный памятник самому себе. – Да-а, напарник… – протянул Яков Петрович, не обращая больше на Бинха внимания. – Все-таки у вас не галюны, а нечто запредельное. – То есть? – переспросил Гоголь. – Потустороннее, – зловеще ответил сыщик. – Прям как наш кракен, – вставил опер-с-арбузами. – Кстати, нынче новая партия поделок в лавке появится. Александр Христофорович, можно я сбегаю очередь занять? Мне для коллекции фигурки позарез нужны. – Беги уж, фанат, – разрешил Бинх. Далее торчать у развалин мельницы не имело смысла, и Гуро кивнул Николаю – пора возвращаться в Диканьку и пообщаться без ушлых милиционеров о ночном приключении секретаря.