Глава 5 (2/2)
— Второе условие?
Собственный голос звучал незнакомо. Оказывается, он умудрился сорвать горло.Завулон присел рядом с ним на корточки, смотрел с искренним сочувствием и от этого почему-то было только больнее.
— Здесь все просто. Я заберу то, что ты и так потеряешь.
— Сто лет моей жизни? — догадка ударила под дых, и Яков Петрович закашлялся, давясь горьким безрадостным смехом.
— Именно, Яша. Сто лет твоей жизни, со всеми радостями, потерями, невзгодами и, счастьем. Все, что могло бы быть, а значит, где-то было, станет моим.
— Не продешевил, Артур? — Яков Петрович еще не понял, не осознал до конца, что отдает. Ему казалось, что это так, мелочь — он же все равно терял эти годы.
— Часть тебя станет моей навсегда. Добровольно. Отличная сделка, Яша!— Отличная сделка… — Яков Петрович бездумно повторил фразу, пытаясь подняться на ноги.
Завулон встал и подал ему руку, помогая и не боясь испачкаться. Он никогда не был брезгливым, но сейчас все же достал из кармана платок и тут же вытер ладонь. Проговорил, морща нос:— Тебе бы помыться, Яша. Воняет…— Куда меня выкинет?Яков Петрович встал лицом к еще недавно нарисованной, но уже слабо светящейся во тьме красным сфере. Словна это она выпила его боль и страх… И хотела еще.Портал креп, набухал силой, как рана — кровью. Зрелище было тошнотворным и завораживающим.— Да кто же знает? Куда-нибудь...
— Что я должен сделать?
Яков Петрович больше не смотрел на стоящего за спиной Завулона. Не было сил оторвать взгляда от вскипавшего огненной лавой кольца пред собой.— Шаг, Яша. Простошаг. Между прошлым и будущим — только он. Иди!Сейчас! Голос гнал, повелевал и приказывал, бил словно плетью в спину.
И Яков Петрович, кривясь от расходящейся от плеча и пронизывающей все тело боли, заставил себя сначала отрвать словно налившуюся свинцом ногу от мутной жижи, а затем и шагнуть в неизвестность. Хотя только Сумрак знает, чего ему это стоило. В обжигающей огненной круговерти вокруг него ему виделись голубые глаза Коли, спокойные, прохладные, как озерная вода. К ним он и шел.
***Вода оказалась вовсе не озерной. Она отвратительно смердела чем-то тухлым, резала глаза. Яков Петрович ее вволю наглотался, прежде чем выгрести на поверхность. Едва он проморгался, откашлялся и смог отдышаться, как кто-то бесцеремонно облапал его за плечи. Над ухом пробасили:— Мужик, ты чо? Сердечко прихватило после парилки? Помочь чем?— Н-нет. Н-не надо. — Яков Петрович с изумление смотрел по сторонам.
— Где я? — вопрос вылетел сам собой.— Ну ты даешь, мужик! Наклюкался уже? — видно, поймав его злой взгляд человек, здоровый, круглобокий и блестящий как дубовая бочка, детина, стушевался и уже без прежних снисходительных интонаций в разом севшем голосе просипел: — в бане…— В бане.Яков Петрович поймал себя на том, что улыбается против воли. Сумрак, чтоб ему, все-таки обладал неплохим чувством юмора. Сказано “требуется помыться”, вот вам, держите, пользуйтесь.— Год сейчас какой?Гуро буравил детину глазами. Были бы силы, сам бы все из сознания выкачал, с мясом выдрал, но сил оставалось только на то, чтобы худо-бедно держаться на ногах. Вернее на плаву. Утихшее было плечо, с каждой секундой ныло все сильнее, пульсировало мертвенной холодной болью, оттягивающей на себя и без того мизерный остаток ресурсов.
Ему срочно нужно было восстановить силы. Любой ценой. Для начала хотя бы просто напиться и поесть. Гуро посмотрел на себя сквозь толщу воды, еще раз скользнул взглядом по сторонам, по голым, распаренным телесам предающимся неге людей, и мысленно застонал. И одежда. Сначала ему нужна была одежда.— Две тысячи двадцать третий.Детина покорно ответил, и, пока Яков Петрович осознавал действительность, отплыл, разгоняя волну как бегемот, от него подальше.Яков Петрович, приметив в дальнем конце зала дверь, откуда в помещение заходили сухие люди, принял решение действовать.Выбраться из бассейна у него получилось лишь с третьей попытки. Не хватало сил. Он вовсе не был уверен, что сможет подняться на ноги, но встал: сначала на четвереньки, потом, держась за блестящие поручни, выпрямился. Потом, скрипя зубами, сделал шаг, еще и еще один. С каждым шагом становилось чуточку легче, боль делалась привычной, отползала на задний фон, в голове прояснялось.За дверью оказалось тихо и почти безлюдно. Рядами высились перегородки с дырами открытых шкафчиков. Яков Петрович решил осмотреться, понаблюдать. Собственная нагота почти не смущала, баня как никак, да и тела своего он никогда не стыдился. Гуро хищно подобрался, заметив, как невысокий, бритый налысо мужчина сложил в ячейку свою одежду, закрыл ее и ушел, насвистывая. Больше в их закутке никого не было видно, но где-то рядом раздавались веселые голоса.
Яков Петрович добыл бы себе одежду сразу, — что такое мелкая кража для Темного? — но что-то смущало. На него смотрели. Он кожей ощущал этот внимательный всевидящий взгляд, равнодушный, но неумолимый. Неживой.
Яков Петрович прошелся по коридору, нацепив на лицо маску безразличия. Врожденная интуиция кричала, что к шкафчикам приближаться не следует. Он почти отчаялся и к тому же замерз, когда его внимание привлекла незаметная дверь в углу помещения. За дверью оказалась клетушка, в которой отвратительно пахло сыростью и чем-то химическим, зато там его не доставало это порядком надоевшее всевидящее око. На стене клетушки на крючке висел халат, синий, явно не первой свежести, скорее замызганный. Только выбирать не приходилось. Яков Петрович, скривившись, натянул его, застегнул пуговицы. В плечах было чуть тесновато, но в целом сносно. На полу под халатом стояла какая-то обувь ядовито-розового цвета. Раньше Яков Петрович с таким фасоном не сталкивался, но босиком далеко не уйдешь, а это оказалось в размер и даже удобно. Завершило его новый образ ведро, большое, но удивительно легкое. Ярко-жёлтое. Помешаны они здесь на ярких цветах, что ли?
Не снимая с лица все той же маски безразличия, которая прекрасно прятала гримасу боли, Яков Петрович глубоко вздохнул и направился к выходу. Направление он все еще чувствовал. Пришлось повилять по коридорам, делая вид, что не замечает удивленных взглядов и крепче сжимая в руке ручку злосчастного ведра.Когда он, наконец, открыл очередную дверь, которых на его пути оказалось слишком уж много, и вывалился на улицу, он почти не верил в свою удачу. Улица оглушила его, светом от фонарей и из окон, шумом, запахами. Здесь все было чужое и незнакомое. И он всему здесь был чужим.
За деревьями тихого — по сравнению с остальным — двора в сгущающихся сумеркахвиднелась лавочка, и Яков Петрович побрел к ней. Нужно было сесть, ноги уже почти не держали. Боль в плече с каждым шагом становилась все сильнее, эхом отдавалась в мозг.Он почти застонал от облегчения, когда опустился задницей на холодные доски. Тянуло в сон. Но отдохнуть ему не дали: стоило лишь смежить веки, как над ухом тихо кашлянули, и полный учтивости голос произнес:— Яков Петрович, прошу следовать за нами.Двое молодых мужчин одетые в глухие черные костюмы, не дожидаясь позволения, взяли его под руки, подняли и утянули в Сумрак, аккуратно и быстро. Гуро обожгло завистью: сам он больше так не умел, и еще долго не сможет.Из Сумрака они вышли в помещение: большое, богато и вполне привычно обставленное, светлое и, главное, теплое. Гуро сейчас словно месячному котенку требовалось тепло. Его осторожно подвели к дивану, усадили как тяжело больного.— Простите за неучтивость. — Один из парней склонил голову, извиняясь, — Завулон приказал торопиться, дозорные Светлых могли нагрянуть с минуту на минуту. Возмущение эфира такой силы там наверняка заметили. А здесь полностью безопасно.Яков Петрович со слабым интересом рассматривал своих то ли тюремщиков, то ли спасителей. Двое из ларца, одинаковых с лица… Высокие, голубоглазые, светловолосые. Если бы не стриглись так коротко, волосы наверняка бы вились… Темные маги. Шестой уровень, не больше. Просто шестерки, во всех смыслах.Поймав его взгляд, парень чуть покраснел, но сказал все также четко:— Мы ввашем полномраспоряжении. Завулон приказал поделиться с вами силой.Почему Артур не захотел поделиться сам, Яков Петрович даже спрашивать не стал, кто же постигнет замысел великого Темного? Да и где он сейчас? Обратно вернулся или все также в Новом Свете обретается? Не пришел вот, не встретил… Спросил другое:— До какой степени поделиться? А если я захочу ВСЕ?Парень заметно побледнел, но взгляда не отвел. Молча смотрел в глаза. За него ответил второй, про которого Гуро почти забыл, так лихо тот прикидывался мебелью, не двигался и даже не дышал, кажется.— Мы в вашем ПОЛНОМ распоряжении, господин Гуро. Так приказал Завулон.Голоса у них были совершенно идентичными. Гуро нестерпимо захотелось проверить, думают они тоже одинаково, или все же нет. Этому желанию он обрадовался—значит, все-таки жив. Все-таки у него осталось еще что-то свое, помимо тянущей боли, не отпускающей ни на секунду, и важной цели.
— Сейчас я хочу есть и спать.
Помыться тоже было нужно, но сказать это вслух у Якова Петровича язык не повернулся. Да и не чувствовал он в себе пока сил для подобных подвигов. Нужно было еще что-то, чтобы уменьшить боль, но артефактов с ним больше не было, на заклятья не осталось сил, и потому он просто поманил к себе ближайшего из парней легким движением пальцев и, когда тот подошел, сжал ладонь у него на запястье. Через несколько секунд, наверняка показавшихся тому вечностью, парень корчился на полу, хватая воздух открытым в беззвучном крике ртом, а у Якова Петровича появились силы на то, чтобы поесть и даже немного прорезался аппетит.Еда оказалась непривычной на вкус, но питательной, а это было главным. Яков Петрович через силу жевал и боролся с одолевающим его сном. Он даже не поднялся с дивана, на котором сидел. Тарелку и приборы ему принесли туда, поставив на маленький столик. В глаза больше не смотрели: то ли боялись, то ли прятали начавшуюся прорезаться ненависть.