Глава 3 (1/1)
Яков Петрович всегда отличался завидным терпением, воспитывал в себе эту добродетель, пестовал всячески. Жизнь текла вокруг него, мельтешила, бурлила, века сменяли века. Не успеешь привыкнуть к одним устоям, как правила уже менялись на новые, поэтому Гуро старался по возможности смотреть на всю эту круговерть со стороны, искренне был убежден, что большое видится на расстоянии, и, чтобы уцепить суть этой самой жизни, не следует сгоряча бросаться в ее бурные воды.Тем более что даже в кипящей мирской суете вокруг редко попадалось что-то действительно достойное пристального внимания Якова Петровича Гуро. Однако теперь он едва дождался вечера, считая каждую секунду, складывая в минуты. Гришка терся рядом, заглядывая в глаза, но ничего не спрашивал, хоть и видно было, что егоснедает любопытство. В числе Гришкиных добродетелей терпение никогда не значилось, но места своего шельмец лишиться не хотел, поэтому сообразительно помалкивал.Яков Петрович едва не навесил неслабое такое проклятие до седьмого колена на всех пассажиров слишком медленно по его мнению тащившегося экипажа. В зал кабаре он почти влетел. Стол в углу пустовал. Проклятущего Шико еще не было…Яков Петрович успел допить бутылку какого-то дорогущего вина, почти не чувствуя вкуса и от волнения не имея возможности отдать должное прекрасному напитку, прежде чем Шико возник напротив. Смотрел, подперев голову рукой, так, будто сидел здесь всегда и ждал, когда Гуро обратит, наконец, на него внимание.— Не томи, Жан! — Яков Петрович почти взмолился. — Мне нужно знать, что делать!— А ты готов, Яша? Точно готов? — Шико все еще смотрел на него, не отрывая печального, наполненного давней болью взгляда. На долю мгновения Гуро стало страшно. Под этим взглядом слова застывали в глотке, а сердце смерзлось в комок. Яков Петрович Гуро никогда не был трусом, но сейчас почувствовал себя донельзя неуютно..— Где он, Жан?— Гуро задал изводивший его вопрос почти шепотом.— На помойке. Или Изнанке. Тебе как больше нравится? — Шико опять начал балагурить, колоть зло и расчетливо. Жану явно было больно и плохо, и онне собирался переживать это один.— Генрих... — осознание ударило под дых. Они никогда не называли это имя вслух. Шико запретил, не терпел даже упоминаний вскользь. Яков Петрович так и не знал, что на самом деле произошло с тем человеком, которому Иной по доброй воле служил долгие годы. Шутом. Щитом. Которому был всем. Его самого сбывшим королевским шутом нити сумрака свели гораздо позже.— Ты так и не смог его найти... — Гуро произнес это и тут же пожалел о сказанном.
Глаза Шико сузились и потемнели, добродушное с хитринкой лицо превратилось в гипсовую маску. Посмертную. Гуро приготовился отражать заклятья, но Шико вдруг прикрыл глаза, глубоко вздохнул, заставляя себя успокоиться. Когда тот снова открыл глаза, злости в них больше не было, остались лишь глухая боль, которую Гуро видел на дне его зрачков столько, сколько они были знакомы, и неизбывная печаль. Во многом из-за этого они и расстались. Гуро физически не мог быть на вторых ролях, а в сердце Шико он никогда не смог бы занять единственное место. Ушел, как только это понял.
— Не смог. Генрих попал на изнанку из-за… Это уже неважно. Я сумел прорваться туда за ним, но найти и увести не хватило...Он остался там. А я — здесь.
— Тебе не хватило сил? — неверяще спросил Гуро и с изумлением увидел, как Шико отводит взгляд.
— Сил. Желания. Души. Не знаю… — Шико заставил себя дать ответ, слова звучали хрипло, спокойно, но без смирения, с глубоким надрывом, и Гуро понял вдруг, чем было то, что он всегда видел в Шико, от чего мечтал избавить, вылечить, но в итоге почти сроднился: вот это темное пятно на душе, печать насердце, которые носил его друг,как траурные одежды,не снимая, было на самом деле невыносимым чувством вины.И это чувство пожирало Шико — вот уже несколько веков.— Как мне туда попасть?— Меня звал Генрих. Если тебя никто не зовет, то нужен проводник. Найдешь, проводника, найдешь ключ. Сможешь попасть на Изнанку. Может быть, сумеешь найти того, кого ищешьи вернуться. Ты жеу нас везучий сукин сын, Яша!Шико вздохнул, проведя кончиками пальцев по краю бокала. Кажется, он сам не верил в то, что говорил.— Проводник. Где его найти? — Гуро сосредоточился на первом шаге, который обязательно должен был привести его к Коленьке. Шико пожал плечами, почти весело усмехнувшись.
— У каждого свой путь на ту сторону. Свой ключ. Свой проводник. Всё это ты должен найти сам.Шико улыбнулся вдруг широко, хитро ему подмигнул. А потом… Потом Шико, разом ставший непривычно серьезным, пил и рассказывал ему все, что знал об Изнанке, или Помойке, как чаще всего тот сам называл это место. И чем больше Шико пил, тем жестче становились слова, тверже голос, концентрированней ненависть. Шико всей душой, каждой клеткой тела, каждым вздохом ненавидел эту самую Изнанку. Ненавидел и боялся. И до смерти рад был, что смог вырваться. Никогда бы никому не признался, но это сквозило в карих, удивительно трезвых при таком количестве выпитого вина глазах — бешеная иррациональная радость волка, вырвавшегося из капкана даже ценой отгрызенной лапы. Шико оставил где-то там сердце. До сих пор скорбел об этом. До сих пор радовался тому, что сам жив.Яков Петрович слушал и ощущал, как немеют пальцы ног и холодеют руки. Даже от рассказов, от неумолимого шепота Шико, кажется, проникающего под кожу, ввинчивающегося в мозг, становилось дурно. Представить, каково там находиться, тем более такому, как его Коля, было попросту невозможно. Яков Петрович стиснул зубы — вина и страх накатывали волнами. У них с Коленькой и так были не самые радужные отношения, плохо они расстались, что уж там, но Гуро искренне верил, что сможет все наладить, исправить. Главное, время. А теперь… Когда Коленька узнает по чьей прихоти попал в то гиблое место, даже его широкой души не хватит на прощение. Как там говорил гениальный поэт: оставь надежду…— Знаю, что сунешься, что не отговорю, — Шико передернул плечами. — Но не могу не сказать: подумай, Яша. Крепко подумай перед тем, как туда лезть. Даже если ты сможешь найти проводника... Если — он снова голосом саркастично выделил это самое “если”, всем своим видом показывая, что ни капли не верит в такую вероятность, — сможешь пробраться на Изнанку, ты даже не представляешь, наскольковелик шанс, что от твоего мальчика там даже костей не осталось. И что ты сам там застрянешь. На века, Яша. Или навечно. Там время течет иначе, там все иначе. Даже для нас, Иных — иначе.— Спасибо, Жан. Я тоже тебя люблю.
Шико горько рассмеялся.***К поискам проводника Яков Петрович приступил на следующий же день. Для начала следовало определиться, что, собственно ему нужно искать. И где. Это задача была даже заковыристее, чем про иголку в стоге сена… Яков Петрович сутками сидел в кабинете, шерстил книги, все, до которых мог дотянуться через Сумрак. Бросил, когда убедился, что это ничего не даст. Вернулся в Россию, хоть там и было крайне неспокойно. Но домой тянуло… Дома, ведь как известно, и стены помогают, а Якову Петровичу сейчас любая помощь была не лишней. Гришка только недовольно вздыхал, но кто его спрашивал. Гуро физически ощущал, как драгоценное время утекает песком сквозь пальцы.
В Петербурге не задержался, душно там было. Кроваво и душно. Уехал в провинцию, где воздуха больше. В одном из дремучих лесов в приволжской глуши навестил бабку Марьяну, ведьму, лучшую из видящих, последнюю из живущих. Сулил золотые горы, взывал к совести и старым долгам. Сумел надавить. Та выложилась на максимум возможного, заглянула даже, кажется, за свой горизонт и не сказала в итоге ничего кроме неясного “Белое марево да черная метель твоя судьба, Яков. Из одного в другое перетекают, не смешиваются. Глаза застит. Ничего не вижу. Ничего про тебя нет.”Чем дальше, тем больше Гуро уверялся в том, что нужно идти за помощью к Завулону.
На поклон. В кабалу. По-другому Великий Темный дела не вел, никогда, и можно было только гадать, что именно он потребует взамен, какую плату — и немаленькую! — возьмет.Найти Завулона тоже оказалось задачей не из легких: вихрь суетной жизни начавшегося XX-го века и Иных смел с насиженных мест. Но на него хоть поисковое заклятье сработало, а то Яков Петрович чуть уж совсем было не уверился в своей немощи, настолько бестолково все выходило последнее время.Время,которого у его Коленьки не было…Завулон перебрался в Штаты. Заокеанская империя наращивала мощь, росла и крепла, и Великий Темный очевидно решил наловить рыбки в мутной воде. Как и многие, что Темные, что Светлые. Гуро полагал, что это было не самое плохое решение. Всяко лучше, чем то, что сейчас творили Светлые. Таких масштабных, с неведомым и большей частью непредсказуемым горизонтом событий Яков Петрович не одобрял. Тем более, над родной страной. Эксперимент выходил совершенно бесчеловечным — даже по меркам Темных!Нежданному путешествию на огромном лайнере был рад только Гришка. Гуро предпочел бы перебраться в Новый свет привычным, куда более быстрым путем, но увы — после совсем еще недавних волнений доверять Сумраку и провешивать портал на такое большое расстояние было слишком рискованно. Так что Якова Петровича банально мутило: и от качки, которую ни одно заклятие не брало, и от перспектив. Он однажды уже зарекся по доброй воле иметь дело с Великим Темным, но… Сейчас у него выбора не было.
Ночами он не мог спать, стоило закрыть глаза и забыться, как накрывало кошмаром, всегда одним и тем же: темнота, шепчущая тысячью глоток и тысячью рук неумолимо утягивающая Коленьку в бездну.Собственное бессилие ивина оглушали.Дневал и ночевал Гуро на палубе. Ледяной ветер на диво прочищал мозги.Гришка таскался за ним с пледом, укоризненно смотрел на фляжку в руках и ныл:“Барин, ну не можно же так! Ну пойдемте в каюту. Там тепло!”. Яков Петрович прогонял мальчишку, но тот все же как-то ухитрился стянуть у него фляжку, так что пришлось довольствоваться горячим крепким чаем, исправно поставляемым неугомонным Гришкой с камбуза.И ждать.