Большая ошибка (2/2)
Оле был очень на него похож и одновременно абсолютно другим. Он заинтересовал меня, как никто другой в этом баре. Мы разговорились, хотя я поначалу и не особо спешил идти на контакт, ограничиваясь односложными фразами. Все же, как бы он не был внешне похож на Круспе, его характер и манера общения были абсолютной противоположностью.Он говорил с акцентом, из чего я сделал вывод, что он точно не из местных. Оказалось, что он сбежал из-под родительского крыла почти полгода назад и, покинув родную Норвегию, обосновался в Берлине, где работал помощником художника в одной из местных редакций, а по выходным сидел с мольбертом на Ку-дамм, зарабатывая на хлеб тем, что рисовал гуляющих прохожих.
Еще одна творческая личность в моей жизни заняла не самое последнее место по важности. Поначалу. Я решил, что вот он, тот мой единственный шанс избавиться от навязчивых мыслей о Рихарде. Это я сейчас понимаю, насколько идиотская мысль посетила меня в тот вечер. Поддавшись на уговоры Оле под незатейливую беседу о ?не о чем и обо всем?, я даже выпил пару кружек пива. А зря! Вечер нашего знакомства закончился моим пребыванием в собственной больнице. Когда я очнулся в палате, он сидел рядом.– Что ж ты не сказал, что тебе нельзя пить? – Оле был неподдельно взволнован.– Да я и сам как-то забыл об этом. Ты что, здесь всю ночь просидел? – а я в свою очередь был несказанно удивлен тому обстоятельству, что практически незнакомый мне человек пробыл возле моей постели столько времени.– Да. Ты напугал меня, когда упал в обморок, – он помолчал в задумчивости, потом продолжил, – ну и как тебе оказаться на больничной койке отделения, где сам же работаешь? – его лицо озарилось все той же искренней улыбкой.– Отвратительно, – я лишь закатил глаза.В этот момент в палату вошел Оливер.– Тилль! – всплеснул он руками. – Вот это ж угораздило тебя! Ты в курсе, что у тебя интолерантность к алкоголю? Тебе вообще нельзя пить!– Я забыл. То есть решил, что с двух кружек пива ничего не будет. А ты что, мой лечащий врач, упаси меня Господи?! – огрызнулся я на его причитания.– Вот! – обратился он к сидевшему у окна Оле. – Слыхал, а? Я, видите ли, полночи откачивал его, а он: ?упаси меня Господи!?. Тоже мне друг называется. – Оливер попытался изобразить крайнюю степень обиды, надув щеки.– Ридель, ты как бабка сварливая. Ну, прости, – я опустил виновато взгляд, –спасибо, что помог.– Да, спасибо мне огромное! И ему скажи, что вовремя врачей вызвал, – он кивнул в сторону Оле, – Линдеманн, запомни или заруби себе на носу – ни грамма спиртного, а то еще ?упаси меня Господи?, – передразнил он меня, – останемся без заведующего.– Я же уже извинился, – не поднимая глаз, я ответил ему.– Да, я помню. Ладно, давай отдыхай, скоро будут готовы анализы, если все в порядке – вечером отправлю тебя домой, – он помолчал немного, стоя в дверях, но потом добавил, – я выпишу тебе больничный. В отпуск тебя все равно не отправить, так хоть неделю-другую у меня будет документ, запрещающий тебе здесь появляться.– Иди уже! У тебя полно пациентов, – я отмахнулся от него, зная, что если вовремя не остановить, то разговор может затянуться на часы.
Оливер скрылся за дверью, а я, выдохнув с облегчением, обратился к Оле:
– Прости, что так вышло. Я не хотел.– Ничего страшного, – он подмигнул мне и, поднявшись с места, склонился надо мной, – главное, что ты в порядке. Мне нужно на работу идти, но я вернусь вечером. Все-таки мне хочется продолжить наше вчерашнее знакомство.
Он легко коснулся моих губ, замер на мгновение, пристально вглядываясь мне в глаза, будто ища там разрешение на этот дерзкий, неожиданный поцелуй, и не увидев там возмущения или отказа, бегло провел языком по пересохшей нижней губе, после чего быстро отстранился и покинул палату с самым наидовольнейшим видом. Я же остался лежать, уставившись невидящим взглядом в потолок, задавая себе один единственный вопросом: ?Линдеманн, какого черта ты творишь?? Впрочем, ответа на него я так и не нашел.Он вернулся вечером, как и обещал. Меня отправили домой со справкой, чему я не особо сопротивлялся. Я решил, что вот он – тот самый переломный момент, стоящий того, чтобы на время забыть, кем я являюсь, и попробовать начать жить если не заново, то хотя бы дальше. Без Рихарда.Оле проводил меня до дома и, ни за какие пряники не согласившись оставить меня одного, весь вечер просидел у моей кровати. Со стороны это, наверное, забавно смотрелось. Ему всего восемнадцать, он юн, здоров и весьма обаятелен, а мне уже тридцать, и я далеко не в лучшей форме, да и чувствовал я себя тогда старой развалиной. Однако, чем-то мне удалось зацепить его, раз он с рвением бросился меня обихаживать первое время, пока мне был предписан постельный режим.
Он – молодой, малознакомый мне парень, вел себя уверенно и по-хозяйски в квартире, в которой был впервые – сразу сообразил, где что может находиться, и любую мою, даже самую незначительную, просьбу исполнял моментально. Это мне напомнило, как я в буквальном смысле скакал возле Рихарда на первых парах после его выписки из больницы.
Тем не менее он не остался на ночь. Ушел поздно и, закрывая за собой дверь, пообещал вернуться на следующий день. Я же снова провел бессонную ночь в одиночестве, анализируя происходящее. Я нашел себе почти точную копию молодого Рихарда, но, естественно, эрзац был далеко не так совершенен, как мой прописной идеал. Я, вроде бы, всеми силами старался забыть Круспе, но у меня хреново это получалось. Я с усердием истинного мазохиста искал в каждом попадавшемся мне на жизненном пути лице знакомые, родные и любимые черты. А найдя их, разочаровывался, понимал, что заменить мне совершенного в своем несовершенстве Рихарда не сможет никто.Но я все же решил рискнуть и возложить почетную обязанность утешителя на Ольсена. Решил, наконец-то, попробовать что-то свое, отдельное от Круспе. Я ждал Оле, и он вернулся. И на этот раз остался на ночь, а потом и насовсем.
Он так же, как и Рихард, мечтал об Америке, говорил, что это страна перспектив, и как только представится возможность, он обязательно туда уедет. Я не решался спорить с ним. Чтобы не происходило за следующие четыре года наших отношений, я не переставал мысленно сравнивать их, ненавидя себя за это. Но я ничего не мог с собой поделать.
Единственное, в чем я не мог позволить себе подобной блажи, так это в сексе. Я лишь воображал себе, как бы это могло быть с Рихардом, что я бы чувствовал при этом, как вел себя и как бы на это реагировал сам Рихард. Поначалу воображал. Вскоре мне это осточертело, и я с головой окунулся в мир своих собственных сексуальных утех.Время не лечит. В этом я убедился на собственном горьком опыте. Как только я понял, что Оле перестал меня удовлетворять в плане ?идеальной замены?, мы начали отдаляться друг от друга. Естественно его вины во всем этом не было – это я был в зависимости. У меня возобновились ломки, а лекарства от моей болезни не существовало.В тот день вновь вернувшегося ко мне кошмара, придя домой после смены, я обнаружил на столе записку. Крупным нервным почерком Оле писал, что он больше так не может, что мы оба ошиблись, и продолжать эту трагикомедию дальше не имеет смысла. Я равнодушно отнёсся к полученной информации и, смяв в руке записку, как когда-то Рихард свою справку о полученном образовании, отправил ту в мусорное ведро. Квартира снова опустела и затихла, сдавливая меня своими стенами. Я отправился на улицу, по давно знакомому маршруту в Рудов.
Прогуливаясь по набережной Шпрее, я на некоторое время остановился на том самом месте, где когда-то неожиданно встретился со Шнайдером и познакомил его с Рихардом. Проворачивая в голове события того вечера, я в очередной раз винил себя, что не будь я таким мямлей, я бы не стал даже разговаривать с ним. Вежливо поздоровавшись, просто прошел бы мимо. Потом соврал бы что-нибудь Риху на счет Криса, и он бы никогда не вернулся к наркотикам.
Возможно, и Кристоф остался бы жив. Возможно, и с Рихардом мы были бы до сих пор вместе. Возможно.Совершив самую большую ошибку в своей жизни – пытаясь найти замену Круспе – я прожил четыре года, понятия не имея, где Рихард.
Пока однажды не прогремел гром посреди ясного неба.