Большая ошибка (1/2)

Я плотнее закутывался в одеяло от того, что солнце било по глазам ярким раздражающим светом. Мне не хотелось вставать. Всю ночь меня мучили кошмары, те самые, от которых я просыпался в холодном поту и с трясущимися руками первые пару лет после ?расставания? с Рихардом. Мне казалось, что я окончательно избавился от той двухлетней муки, которую сам себе устроил, постоянно вспоминая наш последний с ним разговор.Тогда, четыре долгих года назад, мне снился из раза в раз один и тот же повторяющийся сон: я видел, как теряю Рихарда. В каждом ночном видении он был разным: то веселым и игривым, совсем еще юным, улыбающимся мне своей неизменной задорной ухмылкой, то грустным и задумчивым, размышляющим о своем именитом будущем, о своей побежденной зависимости, то восторженным, с горящими новыми идеями глазами, рассказывающим мне грандиозные планы их группы. Но он неизменно был таким близким, был совсем рядом со мной – стоило только руку протянуть, и можно было дотронуться, ухватиться за него и держать, что есть сил, никогда не отпуская – но в следующий момент он внезапно испарялся, окутанный плотным туманом сигаретного дыма. А я всегда опаздывал буквально на долю секунды, не успевал зацепиться за него, как ни старался. Он не хотел быть со мной – сам постоянно сбегал. Он, словно издеваясь надо мной, непременно дожидался того последнего рокового момента с лицом, полным смирения, с глазами, таящими надежду в своем пепельно-голубом омуте, с призывно протянутыми ко мне руками. А затем, резко изменившись, сбросив маску порочного ангела, со злорадным смехом оставлял меня в тишине, наедине с давившим меня отчаянием, со жгучей болью внутри, с поруганным, неоправданным доверием и растоптанной, ненужной ему любовью.

Но в прошлую ночь мне приснилось нечто совсем иное, непохожее на те сны, которые преследовали меня когда-то раньше. Я видел Рихарда и Пауля обнаженными, в одной кровати. Я со злостью наблюдал за их страстными поцелуями, слышал их непристойные стоны и горячий шепот. Я с яростью смотрел, как Ландерс крепко сжимает, стискивает в объятиях Круспе, как его наглые юркие руки шарят по телу Рихарда. Моего Рихарда. Я с горечью взирал, как они оба дрожат от переполняющей их похоти, как туго сплетаются их тела, ритмично двигаясь, как Рих стонет и кричит, наслаждаясь подаренными ласками. Я глядел во все глаза, как он выгибается под Ландерсом, обхватывая того за плечи, но при этом неотрывно следя за мной затуманенным от желания взглядом, будто повторяя мне слова, сказанные когда-то в запале.

В тот момент бессловесной дуэли наших взглядов я почувствовал, как во мне закипает ненависть, готовая вот-вот пролиться и снести все на своем пути: и Рихарда, любимого мной больше жизни, извивающегося сейчас под другим, и Пауля, заполучившего вместо меня Круспе, наслаждающегося его близостью, да и весь мир к чертям, такой пустой и никчемный. Я захлебывался злобой и отвращением, горячечный жар поднимался из груди к голове, грозясь стереть остатки благоразумия из мыслей. Но я будто остолбенел от этой отвратительной для меня картины, я не мог и пальцем пошевелить. Изо всех сил пытался сдвинуться с места, но не получалось разрушить эту иллюзию. Мне хотелось хотя бы зажмуриться, чтобы не видеть этих предательски блестящих от доставляемого удовольствия глаз Рихарда, но ничего не получалось. Я был прикован к стене, вмурован в пол, распят на месте, и мукой мне была до ужаса реалистичная сцена, разыгрываемая моим воспаленным сознанием. Сцена из моей мечты, желаемая мною долгие годы, но не осуществленная и неосуществимая. Только в главной роли был не я.

От пронзительной боли, сковавшей сердце тугим плотным жгутом, появились силы, открылся скрытый резерв сдерживаемой ярости, злость предала решимости, и я бросился к ним, готовый порвать их в клочья, разрушить все вокруг, а потом, наверное, и себя убить следом. Но они испарились, будто не было их вовсе, как всегда испарялся Рихард раньше. Осталось лишь гулкое эхо, отражающееся от стен, бьющее в уши множеством голосов на разный лад – злой торжествующий смех Пауля. Он забрал у меня Рихарда, потому что я сам позволил ему это сделать.Я, как и не многим больше, чем четыре года назад, вновь оторопело подскочил в кровати, задыхаясь, с застрявшим в пересохшем горле криком. Я еще долго потом лежал, обреченно вглядываясь в потолок, силясь восстановить дыхание и унять бешено колотящееся сердце. Безуспешно пытался понять, что это такое было, и почему вдруг он мне снова приснился по прошествии стольких лет.

Так и не найдя ответа, нехотя встал с постели и отправился в душ. Я не смог просочиться по коридору незаметно, и уже вовсю занимающийся на кухне приготовлением завтрака Ольсен заметил меня.

– Доброе утро, Тилль, есть будешь? – он стоял у разделочной доски, нарезая овощи для салата, а тем временем на сковородке жарился хлеб.

В воздухе витал тот самый запах родного домашнего утра. Солнце заглядывало в окно весенними игривыми лучами, окрашивая обнаженные плечи Оле в легкий золотистый оттенок и придавая ему какой-то поистине завораживающий вид. Если бы утро не было испорчено ночным видением, я, наверное, даже остановился бы на время, чтобы полюбоваться таким притягательным зрелищем.– Спасибо, я не голоден,– сухим тоном ответил я ему, – мне пора собираться, а то еще на работу опоздаю.Оле обреченно вздохнул, но решил не комментировать сказанное мной. Хотя по его виду было заметно, что он сильно обеспокоен моей уже полугодовой утренней ?диетой? и еле сдерживает себя, чтобы не начать утро со скандала. Я же предпочел скрыться в ванной, терзаемый чувством ненависти к самому себе.

Я не любил его. Никогда. Мы банально познакомились в баре. Терзаемый чувством вины из-за ссоры с Рихардом я для себя решил, что правильнее всего будет забыть и забыться, утешиться в компании какого-нибудь смазливого парня, не обремененного заботами о карьере, мечтами о славе и одержимостью доказать миру свое превосходство.

Каждый вечер я отправлялся в гей-бар в поисках того самого утешения, но всегда сидел за столиком поодаль от всех и наблюдал за происходящим. Не скрою, что иной раз сидел с открытым ртом, наблюдая за влюбленными парочками, исполняемый чувством гнетущей меня зависти к их непринужденному и свободному общению между собой.

Я не раз представлял, что на их месте могли бы быть мы с Рихардом. Я бредил им. Казалось, что его образ повсюду меня преследует. В каждом, на кого я обращал внимание, я находил знакомые черты, будь то на мгновение застывший взгляд или же какой-нибудь жест, стрижка, голос, запах… Буквально все, за что хоть как-то можно было зацепиться. В один из таких вечеров, когда я как всегда сидел в гордом одиночестве за дальним столиком и наблюдал за обстановкой, ко мне подсел молодой парень и протянул лист бумаги, на котором, к моему нескрываемому удивлению, был нарисован я.

– Дарю, – сказал он мне и, опершись подбородком на сложенные в замок руки, уставился на меня в ожидании моей реакции на столь внезапное развитие событий.– Спасибо, конечно, но не стоило, – рассматривая свой же портрет, ответил я ему.

– Я давно наблюдаю за тобой. Меня Оле зовут. А тебя? – его открытая улыбка обезоруживала.– Тилль, – я был слегка растерян и смущен его явным интересом к своей скромной персоне.– Будем знакомы, – он улыбнулся пуще прежнего, с большим интересом разглядывая меня.Я пристальнее вгляделся в него и увидел перед собой мальчишку лет восемнадцати от роду. У него были пронзительного небесно-голубого цвета глаза, мне даже показалось тогда, что это линзы. Ну не могут быть у человека такие глаза – настолько глубокие, притягательные, искрящиеся, многогранно отражающие свет. Он смотрел вокруг себя с нескрываемым любопытством ко всему происходящему.

Свежевыкрашенные, небрежно взъерошенные волосы темно-каштанового оттенка еще хранили острый запах краски, от чего у меня слегка защипало в носу, и разом нахлынули горькие воспоминания о том дне, когда Рихард твердо решил перекраситься из пергидрольного блондина в яркого брюнета. По утрам он бывал так же взлохмачен, что придавало ему весьма забавный и непосредственный вид. На лице Оле сияла искренняя улыбка, такая же как у Рихарда, когда он, переполняемый эмоциями, сообщал мне что-то очень важное для него. Бледная кожа, какая-то нездоровая худоба – он прямо-таки дублировал юного Круспе практически во всем.