Позднее (1/1)

Проснувшись, Николай открыл глаза не сразу. Несколько долгих минут он старался дышать также глубоко и медленно, словно во сне, и прислушивался к негромкому разговору за стенкой.—?… нашли… скоро… здесь… —?долетали до Николая обрывки фраз. Он напряг слух и смог, наконец, различить негромкую беседу братьев.—?Всё равно я хотел уходить. Власть п-портит людей, Яша,?— спокойный голос Фандорина ни с чьим другим голосом перепутать было невозможно. Даже с голосом его брата.Учтивый при любых обстоятельствах, Эраст Петрович никогда не позволял себе даже намёка на какую-нибудь скабрезность или пошлость. Дать словесный отпор он мог мастерски, и делал это с таким изяществом, что у оппонентов даже воздуха не хватало, чтобы ответить на этот выпад. Лёгкое заикание совершенно не портило его манеру. А в особо опасных ситуациях оно пропадало начисто.Голос Гуро, хоть и был невероятным похож на голос Фандорина, звучал иначе. В нём явственно слышалась лёгкая насмешка, даже если сам он и не думал как-то задеть собеседника. Словно всегда и везде Яков Петрович чувствовал себя выше других. Надо заметить, что это недалеко от истины.Теперь же братья разговаривали так тихо, что иногда Николай, к своему стыду, не мог различить, кто из них говорил в данный момент.—?Если Бенкендорф уже п-послал своих людей…—?Это значит, что нам не скрыться. Я подумывал о сделке. Но что равноценного свободе мы могли бы ему предложить?—?Неужели жажда бессмертия совсем одурманила его р-разум?—?Нет. В начале он старался не для себя. Он был патриотом, каких поискать. Однако с каждым годом его влияние росло и…—?Власть п-портит людей,?— согласился Эраст Петрович.—?Возможно, что он оставит что-то себе, если бессмертие попадет к ним в руки.—?Николай попадет, ты это хотел сказать?—?Не совсем. Как ты думаешь, Эраст, возможно ли сделать Николая… обычным человеком, как мы с тобой?—?То есть? —?откликнулся Фандорин,?— убрать из него Тьму?—?Что-то вроде этого.—?Мне к-кажется, что это как талант. Вот, например, умеет человек рисовать. И никак у него это умение не забрать. Даже если он годами не п-прикоснется к мольберту, его способности никуда не денутся.—?А если их, к примеру, усыпить? Чтобы Николай больше не падал в обмороки, не видел этих кошмаров. Только представь себе, Эраст, как ему самому станет легче жить! Он же всегда чувствовал себя одиноким, сторонился людей. А с таким даром ему и вовсе приходится стать затворником. Отвратительное чувство, когда тебя считают больным, а ты им не являешься.—?Говоришь т-так, словно ты это испытывал на себе,?— в голосе Фандорина чувствовалась улыбка.—?Я тоже был молод,?— уклончиво ответил на эту колкость Яков.—?Николай Васильевич заслуживает счастья,?— немного помолчав, сказал вдруг Эраст Петрович,?— наслаждаться общества тех, кто его любит.—?Семьи он заслуживает,?— хмыкнул Гуро.—?Верно. Семьи, как у нас с т-тобой.—?Это будет непросто. Он же как волчонок сейчас. Мне не доверяет. Иногда я тебе даже завидую.—?П-просто не нужно угрожать людям, которым ты хочешь нравиться,?— с тихим смешком ответил Эраст Петрович.—?Профессиональная деформация,?— в голосе Гуро звучала такая усталость, какой Николай еще ни разу не ощущал в следователе. На мгновение ему стало жаль Якова.—?Т-ты просто не можешь успокоиться и заниматься чем-то одним,?— резонно заметил Фандорин,?— кидаешься на несколько дел сразу. Раскрываешь блестяще, но сам в-выдыхаешься.Гуро молчал.—?Иногда я хотел бы уехать с тобой куда-нибудь за границу. Не по делу, а для души,?— совсем тихо сказал Эраст Петрович.—?Быть не государственным служащим, а простым человеком? —?в голосе Гуро чувствовалось, что он улыбался при этих словах.—?Точно.Николай тихо сел в кровати. Голова немного кружилась.—?Есть ли у нас хоть один шанс…—?Будем делать всё возможное.Голоса стихли. Гоголь, чувствуя, что лежать или просто сидеть он не в состоянии, встал, придерживаясь рукой за стену, и медленно вышел в коридор.Это из-за него Эраст Петрович лишится работы. Из-за него Гуро подставляет себя под удар. И если раньше Николай сомневался в искренности Якова Петровича, сейчас он как никогда чувствовал себя виноватым во всём.Зачем он живёт? Что в своей недолгой жизни он сделал такого важного, чтобы два исключительно умных человека вынуждены бросить свои должности и вытаскивать его из беды?В этот момент из комнаты вышел Фандорин.—?Николай Васильевич, как вы себя чувствуете? Может, стоит п-полежать?—?Не могу,?— покачал головой Гоголь,?— чувствую себя… бесполезным. От меня одни проблемы. И себе, и вам.—?Глупости! —?возмутился Эраст Петрович,?— мы с Яшей не маленькие дети, сами решили п-помогать вам. Стало быть, вы тут ни в чём не виноваты.Николай ничего не ответил. С каждой минутой пребывания под защитой этих людей казалось ему еще более унизительным.?Беспомощный, бесполезный, никчемный!??— предательски шептал внутренний голос. И сейчас Николай был с ним согласен. Что толку прятаться, если даже Гуро признал, что люди Бенкендорфа уже практически нашли их? Куда поедут теперь? Есть ли во всём этом побеге смысл?—?Пожалуй, я всё-таки отдохну,?— тихо сказал он.Фандорин внимательно посмотрел на него.—?П-позвольте дать вам совет: не думайте сейчас ни о чём. Иногда нам к-кажется, что выхода нет, но это не п-правда. Стоит только подождать.Николай попытался улыбнуться. Эраст Петрович несильно похлопал его ладонью по плечу и вышел.—?Николай Васильевич! —?позвал его из комнаты Гуро.Николай остановился у порога. Яков Петрович сидел на стуле вполоборота и смотрел на него, слегка прищурившись.—?Прошу вас, присядьте. Я не отниму у вас много времени, просто хочу кое-что прояснить.Гоголю ничего не оставалось, кроме как выполнить его просьбу.Яков Петрович начал не сразу. Его бездонные черные глаза смотрели на Николая, но без привычной насмешки. Он неожиданно взял его руку в свои ладони и слегка сжал её.—?Простите меня, яхонтовый мой. Иногда я не замечаю, что бываю слишком жесток. Особенно к людям, которые для меня много значат.Николай замер, но руку не отнял. Неужели для Якова Петровича он имеет значение?—?Не стоит… —?тихо ответил он, но Гуро прервал его:—?Вы слишком хорошо воспитаны, чтобы высказать мне, какой сволочью я могу быть. Я уважаю это качество. Поверьте, я не всегда такой. И я лгу не так часто, как вам могло бы показаться. Особенно, когда я говорю… о своих чувствах.Голос его дрогнул, словно подрезанная струна.—?Вы мне очень дороги,?— хрипло сказал Яков Петрович.Николай сжался, чувствуя, как начинают алеть щеки. А Гуро вдруг печально улыбнулся:—?Вы так молоды, так неопытны! Я знаю, что ваше сердце тянулось ко мне… а я вынужден был вонзить в него кинжал. Простите меня, яхонтовый мой. Меньше всего на свете я хотел, чтобы вы услышали те слова… Это была жестокая ложь, чтобы выяснить правду. Я действительно ценю вас и уважаю. И никогда, слышите? Никогда бы не стал рисковать вами. И будь у меня еще один шанс, я повёл бы себя по-другому. Но я не заслужил его. Вы слишком много пережили из-за меня. Вы заслуживаете более достойного человека, чем я.—?Например, вашего брата? —?тихо спросил Николай.При этих словах чёрные глаза Гуро вспыхнули, как угольки, и тут же погасли. Краски хлынули с его лица, и оно стало мертвенно-бледным. Николаю пришлось напрячь слух, чтобы услышать тихое:—?Да.Николай медленно накрыл запястье Якова Петровича второй ладонью.—?Эраст Петрович действительно благородный человек. Я уважаю и ценю его. Я даже полюбил его. Он настоящий друг и любящий брат. И я воспринимаю его как… как брата. Вы же…Яков Петрович резко вскинул голову, и Николай растерялся от устремленного на него горящего взора. Не сразу, но он произнёс:—?К вам я чувствую нечто странное… Это смесь чувств. В первые дни нашего знакомства я восхищался вашим умом, наблюдательностью, мастерством. Когда я думал, что вы погибли в той битве со Всадником, мне казалось, что в моём сердце образовалась дыра. Вы вернулись, спасли меня… Я не мог высказать вам то, что чувствовал в тот момент! Вы стали для меня не просто начальником. Вы единственный, кто верил мне и не считал меня сумасшедшим. А потом… потом вы меня предали.За всё время, которое говорил Николай, Гуро не сводил с него глаз, а на последних словах опустил взгляд и несколько минут сидел молча. Затем медленно встал, поднес кисть Николая к своим губам, поцеловал костяшки пальцев и вышел, оставив его одного.