Конец августа 1831. (1/1)

Чтобы добраться до особняка следователя, Николаю пришлось нанимать извозчика. И теперь, мерно покачиваясь под стук колёс, он думал о том, что ждет его при встрече. Яков Петрович Гуро был человеком необыкновенным во всех отношениях. Такой же исключительностью был и его брат. Правда, Фандорин располагал к себе куда больше, чем Гуро. В Эрасте Петровиче чувствовалось благородство. Оно, казалось, исходило от его кожи, такой лёгкий флёр неуловимого великодушия.Яков Петрович Гуро, напротив, таил в себе скрытую опасность. Он был словно само воплощение коварства. Неизменно очаровывая всех вокруг себя, Гуро был огнём, на который слетались мотыльки и неизменно сгорали.Николай чувствовал себя таким мотыльком. До их знакомства он и помыслить не мог, что в его беспросветную унылую жизнь может ворваться ураган под именем Яков Петрович Гуро. Тот зажёг в меланхоличном, погруженным в собственные страхи юноше искру, столь необходимую для человека его склада?— почувствовать свою необходимость для других.Гоголь понял, что следователь нуждался в его особом таланте находить неприятности, ведь благодаря этому они раскрыли дело. Но принесло ли это счастья ему самому?Отчасти. Раскрыв убийцу, остановив эти страшные жертвоприношения. Но на этом всё. Страшная правда о Лизе, не менее ужасная её смерть, гибель Оксаны и Бинха омрачили радость возвращения Гуро. И это циничное предложение вступить в Орден, словно это могло исправить тот факт, что Яков Петрович использовал его с самого начала.Тонкая усмешка на губах, предостерегающий взмах рукой с зажатым в ней пистолетом и словно вскользь брошенное: ?Вы мне глубоко симпатичны?.Ему не было нужды убивать Николая в особняке Данишевских. Зачем? Ведь он прекрасно видел, как потух свет в прозрачных глазах, устремленных на него. С удовольствием наблюдал за поникшей головой, сгорбленной спиной и безвольными руками человека, которого взял с собой, как берут нужную вещь в дорогу. Вещь хорошо служит, но если сломается, всегда можно приобрести новую.Экипаж качнулся на повороте, извозчик натянул вожжи.—?Приехали, барин.Николай тряхнул головой, сбрасывая задумчивое оцепенение.Перед ним возвышался дом, но от волнения Гоголь не запомнил, как он выглядел. Всё его внимание привлекла входная дверь. Не успел Николай поднять руку, чтобы постучать, она уже отворилась. Его явно ждали.На пороге стоял вышколенный слуга, с виду совсем еще юный. Он поклонился Николаю и уточнил его имя. Выяснив, что посетитель именно тот, кого ждали, слуга проводил гостя внутрь.Проходя по длинному коридору, Николай внезапно осознал, что раньше и не задумывался, а где и как, собственно, живёт Гуро. Судя по его элегантной дорогой одежде, внушительному оружию и украшениям, Яков Петрович был человеком, который не привык себе в чем-то отказывать. Дом оказался под стать хозяину. Он был роскошен. Дорогая мебель привлекала к себе внимание, но при этом так удачно гармонировала с самим помещением, что демонстрировало отменный вкус хозяина.Уже другой слуга взялся обхаживать гостя, что сразу смутило Николая. Он не привык к проявлению внимания к своей скромной персоне. Отказавшись от обеда, закусок и даже чая, Гоголь попросил позвать хозяина дома.—?Господин Гуро еще не изволили приехать,?— был ответ.—?То есть… как? —?ошарашено вырвалось у Николая, и он почти без сил опустился на стул. Ноги не держали его.—?Барин уехал очень рано на службу,?— пояснил слуга.—?Тогда зачем, в таком случае… —?скрипнул было зубами Николай, но тут же осекся. Это была его собственная оплошность. Ведь Яков Петрович не говорил, когда именно нужно было приехать. Тот факт, что Николай сорвался с места и примчался по первому же зову, явно демонстрировало то, что писатель демонстрировать не хотел категорически.?Какой позор!??— промелькнуло в голове, и Николай, пунцовый от стыда, поднялся на ноги, чтобы тут же покинуть роскошный дом.Но не успел он выйти из гостиной, как в коридоре послышались шаги и знакомый голос. От страха, что его могут увидеть, Николай стремительно отступил назад и в панике обернулся, ища место, где можно было бы спрятаться. Но тут же остановился и пристыжено подумал: ?Слуга наверняка известил его о моем прибытии. Глупость было приезжать сюда, но еще большей глупостью будет, если я на глазах Якова Петровича сигану в окно?.Николай не ошибся, Гуро действительно осведомили о прибытии гостя. Поэтому на ходу стягивая серые замшевые перчатки с длинных пальцев, он переступил порог гостиной и остановился:—?Какой пассаж! Сам Николай Васильевич пожаловал в мою скромную обитель!Николай незаметно вздохнул и даже слабо улыбнулся.—?Да. Здравствуйте, Яков Петрович. Простите, я не вовремя…—?Какие глупости! Как вы можете прийти не вовремя? Даже еще так скоро после письма… —?тут Гуро сделал паузу и бросил на гостя пристальный взгляд.—?Будьте так любезны, ответить на мой вопрос касательно Эраста Петровича,?— спокойно, очень тихо попросил Николай, чувствуя с каждой секундой, как сильно он мечтает оказаться как можно дальше отсюда.—?Мой брат очень занятой человек,?— слегка усмехнулся Яков Петрович,?— как, собственно, и я. Семейная черта. Он сейчас в Первопрестольной по крайне важному делу. К сожалению, он и сам не знает, когда сможет вернуться.—?Вот как… —?медленно протянул Николай. К его собственному удивлению, в сердце слегка кольнуло при словах, что возвращение Фандорина еще даже не определено.—?Но вы мой гость, так что располагайтесь. Сейчас же велю подать чай. Расскажите, как поживаете, любезный Николай Васильевич? —?Гуро явно наслаждался его смятением.—?Нет, благодарю, но мне нужно ехать,?— Николай опустил взгляд, боясь, что Яков Петрович прочтет в них слишком многое, и быстро прошел к выходу. Но Гуро внезапно уперся рукой в дверной косяк, перекрывая ему путь.—?Помилуйте, голубчик, неужто вы от меня бежите? Я ведь и правда давно вас не видел и не имею ни малейшего представления, как вы живете и чем занимаетесь!—?А зачем вам? —?вдруг резко и с горечью вырвалось у Гоголя,?— чтобы снова всё контролировать? Нет нужды, Яков Петрович, вы больше не моё начальство, а я не ваш подчиненный. Пропустите меня.—?Не начальство,?— подтвердил Гуро, при этих словах в черных глазах его словно сверкнули и погасли два огонька. Он наклонил голову и слегка усмехнулся,?— но вы в моем доме. Даже больше?— вы один.Николай замер под пронизывающим взглядом этих дьявольских лукавых глаз и вновь почувствовал, что не может противиться ему. Горечь и гнев вспыхнули в нем с новой силой.—?И что же вы прикажете делать, если я вам не отвечу? Снова начнете угрожать? Позовете слуг? Что вы еще не делали, Яков Петрович?Казалось, что Гуро не ожидал этих слов. Он замер, кажется, на миг даже перестал дышать. Но вот тонкая улыбка скользнула по губам, и он одобрительно хмыкнул:—?А вы изменились. Повзрослели, голубчик. Научились сдерживать эмоции. Это хорошо. Но поверьте, я не желал каким либо образом обидеть вас, наоборот. Раз уж вы приняли мое приглашение и приехали, быть может, из нашей встречи выйдет что-то, полезное для нас обоих?—?А что я могу вам предложить? Наживкой быть вы меня не заставите. Больше я никуда не пойду с вами и ничего расследовать не буду,?— отрезал Николай и отступил на шаг. Тень прошлого, словно темное облако, скользнуло по его лицу. Он был по-прежнему бледен, но плотно сжатые губы, запавшие глаза и колючий взгляд больше не делали его беспомощным.Всё было совсем наоборот, и Яков Петрович явственно уловил эту перемену. Перед ним стоял уже не тот уязвленный юноша, чьё доверие он так безжалостно уничтожил. Это был человек с определенным опытом. Гуро подумалось, что в первую их встречу Николай был похож на ночного мотылька, истерзанного, с рваными крыльями, но всё еще способного на полёт. У стоявшего же перед ним человека никаких крыльев больше не было. Сами ли они отмерли и отпали, или же он сознательно вырвал их, Яков Петрович не знал. Но если последнее верно, то это уменьшало и без того маленькие шансы на примирение.—?Мне будет крайне неприятно, как хозяину, отпустить вас вот так вот, даже не угостив чаем,?— серьезно и без улыбки наконец ответил Гуро,?— настаивать не стану, но думаю, что у вас еще остались вопросы, не так ли, Николай Васильевич?Гоголь бросил на него хмурый тревожный взгляд из-под пряди темных волос и ответил не сразу, а словно бы взвешивал каждое слово, что было совершенно на него не похоже:—?Если вы так настаиваете, я останусь. Но не думайте, Яков Петрович, что делаю это из расположения к вам. У меня более никаких теплых чувств к вам не осталось. Я просто не желаю быть бестактным.Гуро прищурил черные глаза, напоминающие глубокие колодцы, и только кивнул. Мог ли он предположить, что с того момента, когда они так холодно простились возле крыльца дома Данишевских, юноша превратится в мужчину? Нет.Но неужели в этом есть и его участие?..