Глава 31. Гирлянды и бубенцы. (1/1)

Рождественское утро, словно на открытке, ознаменовалось пушистым, выпавшим за ночь снегом. Мерцающие в темноте раннего утра гирлянды украшали застывшую пасторальную картинку зимнего Кудама, позволяя в тишине отсутствия людей и машин наслаждаться тишиной праздничного дня. Через несколько часов все это заполнится шумом, гамом, громкими поздравлениями, фейерверками и счастливым гомоном детей, но это через несколько часов. А сейчас город замер в красоте, рассмотреть которую могут лишь самые ранние пташки.Католическая церковь, усыпанная снегом, будто сладкий торт — сахарной пудрой, изнутри светилась приятным, мягким желтым светом. Сквозь то и дело открываемые прихожанами двери наружу доносились разговоры и детский гомон, еще больше окутывая небольшой, милый сквер ощущением праздника, добра и тепла. Люди торопились внутрь, кутаясь в теплые куртки и болтая между собой — рассказывая о планах на день, о семье, о детях, о друзьях и милых посиделках под теплыми огнями свеч и со вкусными блюдами. Местные работники, подметя от снега тропинку, тоже стекались внутрь церкви, на ходу запахивая простые шерстяные сутаны. Будто большая семья, спешившая к праздничному столу, чей гостеприимный хозяин встречал всех у дверей.Оглядываясь, Хунсок подошел ближе к дверям церкви. Взгляд машинально искал на небольшой парковке около церкви черный силуэт массивной машины или знакомую человеческую фигуру, но сам Ким старался отвлекаться от этого. Какая ему, в конце концов, разница, приедет ли сюда сегодня директор или нет. Даже так тут уже неплохо.- О, Вы все-таки пришли! Какая радость!- отец Ли сиял радостью не меньше, чем самая яркая гирлянда. Пряча руки в рукава, чтобы не замерзнуть, и отвергая предложения младшей монашки пройти в тепло и не мерзнуть на улице, руководитель местного прихода готов был встретить всех, кто придет в Рождество в скромную обитель. Каждому здесь были рады, каждого готовы были обогреть не только физическим, но и каким-то душевным теплом.- Проходите скорее,- пожилой мужчина улыбнулся Хунсоку, приветливо кивая.- Скоро уже начнем. Сегодня будет немного дольше обычного, надеюсь, Вы останетесь до конца!- Я постараюсь,- неловко попытался улыбнуться Ким в ответ, чувствуя, будто щеки сводит странным ощущением. Похоже, он начал забывать, как правильно улыбаться. Жизнь как-то не подкидывала поводов для упражнений последнее время.Из открывшейся двери ударила волна тепла, вплетающая в себя мягкий желтый свет, гомон голосов и приятный аромат то ли корицы, то ли выпечки, и отец Ли благосклонно кивнул. А затем, легко дотронувшись пальцами до предплечья Кима, задорно и немного заговорщически подмигнул.- Чхольбом уже давно Вас ждет. Он всегда сидит в центре, не пропустите,- прошептал он так, чтобы услышал только Хунсок. Парень смущенно отвел взгляд, кивнув и что-то пробормотав себе под нос про то, что постарается не упустить из виду столь заметную фигуру. Пожилой мужчина тихо рассмеялся, похлопав ладонью по плечу, и отвлекся на новых прихожан. А Ким быстро скользнул в церковь, прикрывая за собой дверь.Сегодня здесь было на удивление много прихожан. Дети, взрослые и совсем пожилые люди рассаживались по лавочкам, теснясь и весело болтая. Выводок детишек примерно одинакового возраста бегал меж рядами, то ли играя, то ли просто развлекая себя, размахивая леденцовыми тросточками и конфетами. Одетый в парадные одежды хор стоял около алтаря, проверяя в последний раз слова и махая рукой тому, кто сегодня сидел за органом на второй этаже церкви. Вдоль стен приютились маленькие елочки, украшенные красными и белыми лентами, венки омелы висели на каждом витраже, и даже сам алтарь сегодня был особенно полон цветов, свечей и посверкивающих бубенцов. Солнце еще только собиралось выглянуть из-за высотных зданий, чтобы осветить центр города, а здесь уже вовсю кипела бурная, счастливая жизнь.Сложно было не зацепиться взглядом за сверкающий новизной черный официальный пиджак. На одной из центральных лавок, практически у самого прохода спокойно сидел Хван Чхольбом, не участвуя в творящейся вокруг праздничной суете. Лишь изредка мужчина оглядывался, поворачиваясь на вход, но затем снова успокаивался и переводил взгляд на алтарь и готовящееся торжество.Ким неуверенно подошел ближе. Ему, с одной стороны, было неловко тревожить директора в подобном месте, явно не связанном с работой и оттого являющимся личным, особенно в подобный праздник, но и оставаться в стороне казалось глупым. Особенно при знании того, что Хван сам его приглашал сюда. И даже интересовался в субботу точно ли Ким будет здесь.- "Будто ему не все равно... Ведет себя как...",- отчего-то договаривать, даже про себя, не хотелось. Словно и в мыслях до конца сложно было признаться самому себе в том, что начальник ведет себя как отец для всей своей банды. И для Хунсока теперь тоже.Чхольбом снова обернулся и, поймав взглядом уже практически вплотную подошедшего работника, едва заметно усмехнулся. Выглядел он не в пример официально сегодня, без своей вечной кожанки, цветастых рубашек и черных, потрепанных джинс. Будто на свадьбу или на похороны.Последнее слово отозвалось неприятным покалыванием где-то в голове.Директор чуть подвинулся в сторону, как бы намекая на место рядом с собой. Несмотря на общее количество людей в церкви, явно превышающее обычное, с ним садиться пока не спешили. То ли опасались с иголочки подобранного нового костюма, то ли каким-то шестым чувством что-то понимали. Но лично Хунсок в этом видел только благодать. Потому что столпотворения он переносил весьма плохо, с собственным вспыльчивым характером.- Тоже приоделся к празднику?- тихо поинтересовался Хван, легко кивая на официальную, темно-голубую рубашку. Ким невольно повел плечом, в который раз пытаясь привыкнуть к немного жестковатой и тонкой ткани одежды. Кажется, рубашки он не носил со средних классов школы, когда еще казался всем паинькой и хорошим мальчиком. Необычные ощущения воспоминаний.- Это на вечер,- сдержанно ответил Хунсок, расстегивая до конца куртку и скрещивая пальцы ладоней. На фоне людей в домашних свитерах или же наоборот каких-то белых, чистых одеяниях в честь подобного праздника, и фиолетовых одежд священнослужителей они выбивались, как два ворона из стаи галок. Но, кажется, никто не проявлял никакого видного негативного настроя, погрузившись в атмосферу приятного праздника, и только дети с безопасного расстояния тыкали пальцем и что-то щебетали между собой.Босс одобрительно кивнул, снова бросая взгляд на алтарь. Девушки и юноши в торжественных облачениях пока тихо шептались, поглядывая в тексты песен или бросая взгляды на орган, хихикая и явно рассказывая о планах на выходной. Впрочем, были и те, кто стоял в стороне одиночества. Кажется, в Кудаме была где-то семинария, где преподавали и хоровое пение. Мать как-то хотела отдать туда Кима, но он справедливо воспротивился такому решению. Ибо это явно не то, о чем мечтаешь в пятнадцать-шестнадцать лет.- Жаль, что не вышло устроить похороны до Рождества,- как-то рассеянно заметил вдруг Чхольбом, глядя на уставленный свечами алтарь.- В полиции сейчас все заняты русскими.Ким едва заметно кивнул, тихо выдыхая. Из-за проблем, связанных с бандой Годзяева, новые дела, которые упали не только на фирму, но и на некоторые городские службы, заняли все свободное время. Прокуратура кипела, стараясь всунуть щедрые показатели по отлову преступников в отчеты уходящего и не очень удачного года. Полиция нагоняла, складывая кипы документов и уча всех особо ретивых тому, что теперь стоит немного, а то и много закрывать глаза на все дела, творимые определенными людьми в определенных местах. И всем резко стало не до проблем с разборками над двойным убийством.Которое официально и вовсе шло по статье причинения смерти по неосторожности во время самообороны. А так как и штраф был уже выплачен, и со стороны обоих погибших не было никаких претензий, все отодвигалось и отодвигалось. И детективы только разводили руками, говоря, что вот как только разберутся в более важными проблемами, так сразу и вернутся к этому делу.А без разрешения со стороны доблестных воинов закона тела из морга отдавать отказывались. Как бы им самим этого не хотелось.- Главное, что у компании достаточно дохода,- откликнулся все же Хунсок. Действительно, большому механизму нет дела до проблем одной из детали. Да и Ким до сих пор не знал, какие чувства принесет ему этот печальный обряд, полный воспоминаний об ушедшем человеке. Вряд ли он хорошо бы отразился на его работоспособности. И эта рубашка... Пальцы как-то неловко сжали край рукава официальной одежды. Может и к лучшему, что похорон все еще не было.- В Рождество думаешь о работе? Отец Ли бы не одобрил,- хмыкнул директор, легко покачав головой. Двери церкви хлопнули, прикрываясь за последним вошедшим священником, но все также оставаясь открытыми. Некоторые приходили не к самому началу службы, а к середине, и это также не возбранялось. Лишь бы не мешали остальным.- Вы много говорите о нем,- заметил вдруг Хунсок, заставив Хвана чуть удивленно приподнять бровь.- Были знакомы с...Все вокруг затихли, вынуждая как-то машинально прервать собственную фразу. Торжественно зазвучала органная музыка, ударив громкими первыми нотами и быстро уйдя на плавную, практически ненавязчивую мелодию, отзывающуюся где-то в сводах здания. Хор, подчиняясь взмаху ладоней женщины в строгом черном платье, протяжно запел. Служба началась, и все разговоры пришлось отложить.Обычная часть службы, посвященная молитвам и проповеди, в этот день была не длинной. В Рождество, как и всегда (по слабой и довольно смутной памяти Кима), говорили о помощи ближним. О том, что стоит заботиться о слабых, беспомощных, попавших в сложные ситуации. Протягивать руку и помогать, не думая о том, что можно получить взамен. О человеческом братстве, о любви ко всем людям, которая должна царить на Земле в этот светлый праздник. Небольшая, но насыщенная теплом и искренностью речь согревала солнечным теплом веры говорящего. Правильные слова, насколько идеально подобранными бы они ни были, иногда одним тоном можно обратить в неверный посыл. Однако, отец Ли говорил так, будто сам дышал этой истиной — и оттого даже самые черствые сердца не смогли бы не откликнуться на это.Большую часть службы заняло пение. Столь известные в Корее даже за пределами католических церквей песни о Рождестве красивым хором поднимались под своды здания. Пели все — и ученики семинарии, и прихожане. Тонкие детские голоски перекликались с сильными взрослыми, хоть и тихими в стыде сначала, но ставшими более громкими к концу. Пусть мало кто действительно умел петь правильно, как этому учили бесконечно похожих звезд эстрады, но искренность и честность голосов подкупали куда больше.И даже Хван подпевал, стоя рядом и скорее мурлыча слова себе под нос, нежели действительно громко пропевая их, но все же делая это вместе со всеми. Оттого даже стыдно было молчать и, почти не знающий никаких строк Хунсок, старался подключаться хотя бы там, где точно знал слова. Просто чтобы не оставаться молчаливым среди этой толпы.Последнюю песню, самый известный среди людей и, особенно, детей рождественский стих про колокольчики на упряжке лошадей, пели воспитанники городского детского приюта. Церковь сотрудничала с ним, и пригласила разрешения совсем детскому хору закончить утреннюю службу в праздник. Немного нервничающая воспитательница похлопала в ладоши, чтобы обратить внимание детей и слушателей, а затем торжественно махнула руками.Неожиданно веселые и звонкие детские голоски подхватила доносящаяся из-под потолка мелодия. Знакомая всем чуть ли не с самого детства, всегда играющая где-то поблизости в подобный праздник — в магазинах, на улицах, в гостях у родственников или соседей. Эдакий своеобразный символ Рождества, наравне с украшенными деревьями, подарками, волонтерской помощью и красно-бело-зелеными цветами повсюду.Последние ноты отозвались легким дребезжанием в стеклах витража и людских сердцах. Аплодисменты заставили детей скромно потупить глаза, а особо стеснительные младшенькие попрятались за старших. Ну чисто ангелочки, хоть и явно шкодливые — как и все дети, в общем-то.Хунсок обернулся на босса, на миг замечая с какой расслабленной и теплой улыбкой в глазах он смотрит на воспитанников приюта, вместе с которыми благодарно кланялась воспитательница. В голове всплыли слухи, что ходили про Хвана еще лет десять назад в маленьких дворах Йосу.Впрочем, говорить об этом все равно было бы крайне невежливо.Служба закончилась, и гул голосов снова вернулся в церковь. Сегодня никто не шел к исповедальне, но многочисленные потоки направились к алтарю помолиться за родных и близких. Некоторые родители подошли к поющим в хоре семинарии детям, вгоняя тех в краску смущения, а кто-то искренне благодарил пожилого священника за проведенную службу.Ким тихо выдохнул, стараясь скорее вернуться в реальный мир. Все же, им сегодня не только праздновать, есть пирог, поджигать свечи и читать молитвы. А заниматься внеурочными, спрятанными от всего мира вечерним полотном делами. И для этого явно нужен более рабочий настрой.Сидящий рядом директор, впрочем, пока не спешил. Несколько секунд он казался застывшей статуей, такой расслабленной и погруженной в местную атмосферу. Но все же, почувствовав чужой взгляд, повернул голову на Кима.- Что ж... Пора уходить,- Хван хлопнул себя по коленям, словно разрывая какую-то невидимую нить, что держала его здесь, в этом месте, в этом настроении, и Хунсоку на миг стало стыдно. Может, не будь его здесь, директор задержался бы в церкви подольше. Ведь с утра им спешить явно никуда не надо. Но Чхольбом уже сам встал с лавки, забирая лежащее рядом длинное светлое пальто и одергивая задравшийся пиджак. А потому ничего не оставалось, кроме как встать первым и выйти в проход между рядами церкви.Среди множества людей, поздравляющих друг друга с праздником и спешащих на выход, к своим семьям, затеряться было легко. Огибая вновь развеселившихся детей и остановившихся поболтать женщин, они довольно быстро дошли до выхода. Морозный воздух из открывшихся дверей провел нежными ладонями по лицу, а снег скрипнул под подошвами обуви звуками настоящей, редкой зимы.Но короткий оклик заставил Хвана притормозить, оглядываясь на уже почти закрывшиеся двери церкви. Явно спешивший за ними отец Ли торопливо вышел на улицу, кутаясь в тонкое праздничное одеяние и зябко поводя плечами. Но вид его был весьма серьезен.- Чхольбом... Уже уходишь?- строгим голосом родителя поинтересовался он, и Хунсок вмиг почувствовал себя немного лишним. Но бросить начальство во время боя — крайне низкий и подлый поступок.- У меня сегодня дела.Даже если это бой против старшего поколения. Который, как всем известно, просто невозможно выиграть, если только сам не сражаешься на стороне этого старшего поколения. Но бросать директора все равно было бы нечестно. Подслушивать личные разговоры, впрочем, тоже.Благо, Чхольбом сам махнул рукой, прося отойти в сторону дороги, что уходила вниз, к шумному и уже проснувшемуся городу. И, бросив на обоих мужчин сочувствующий взгляд, Хунсок послушно отошел и задрал голову так, будто зимнее белое небо для него это самое интересное зрелище этим утром.- Какие дела могут быть в Рождество, Чхольбом?- ворчливо поинтересовался священник, пряча руки в рукава и стоически будто не замечая холода конца декабря. Хван едва заметно закатил глаза и вздохнул. Насколько хорош он был в бандитских делах, примерно настолько же плох оказался в личных. И особенно собственных, семейных.- Замерзнете ведь. Наденьте,- стянул он с себя только надетое пальто, протягивая его Ли и глядя чуть в сторону. Строгий взгляд буквально буравил насквозь, как и годы назад, заставляя чувствовать себя шкодливым мальчишкой, а не солидным взрослым человеком. Но пальто все же приняли, накидывая на плечи. Правда, праведного гнева от этого не уменьшилось.- Ты уже так давно не заходил, только на воскресных службах и появляешься,- печально покачал головой священник. Хван виновато поджал губы, бросая на пожилого мужчину мимолетный взгляд и снова отводя глаза. Было стыдно. Немного, конечно, но все же стыдно.- Знаю, у тебя много дел... Ты всегда усердно работаешь, ни минуты не отдыхаешь,- отец Ли будто сам отвечал за собеседника, но голос его все же наполнился теплотой и какой-то мимолетной гордостью. Он не мог долго сердиться на людей вообще, и на этого человека в принципе. Даже если имел бы на это полное право, то все равно не смог бы.- Но может найдешь сегодня пару часов для нас? Там собрались все, пришли даже детки из приюта... Расскажешь им, кем стал, чего добился,- улыбка мужчины стала еще шире, и Хван лишь тихо выдохнул в ответ. Слишком уж слабым и неспособным как-то противостоять силе этих простых слов он чувствовал себя сейчас.В конце концов, у него ведь и правда есть время до самого вечера. Все подготовлено и готово, даже загружено в машины. Осталось только дождаться сообщения от Донджи, и можно ехать по нужному адресу. Но ведь раньше обеда она и не напишет. У секретарши мэра есть свои дела и обязанности даже в такой праздник.- Ла-адно...- все же, шумно выдохнув, согласился он. И легко улыбнулся в ответ на ярко разгоревшуюся радость в чужих глазах.- Но ненадолго. Не хочу, чтобы ребята волновались...Он легко махнул рукой в сторону Кима, продолжавшего все также внимательно изучать небо в стороне, прикладывая все усилия для того, чтобы не выглядеть подслушивающим. Отец Ли понимающе кивнул, скрещивая ладони на животе и бросая мимолетный добрый взгляд на парня.- Все так же хлопочешь над ними...- покачал он головой, но затем вновь поднял взгляд на Чхольбома.- Приходи вон в то белое здание. И не опаздывай, а то разберут все печенье!И он тихо рассмеялся, разворачиваясь и направляясь к стоящему поодаль зданию, в котором жили работники церкви. Большое панорамное окно на одной из стен обнажало общую комнату, в которой уже стоял стол со множеством стульев и за которым начали собираться все оставшиеся на обеденную трапезу вместе. Хван вздохнул, выдыхая облачко белесого пара, что поднялся к небесам.Если уже сейчас так сложно разрываться между обычной и скрытой жизнью, то что же будет через год или через пять. И когда он все же наберется смелости для того, чтобы признаться и честно рассказать отцу Ли о том, кем он работает в городе и зачем в действительности приехал сюда.Никогда, наверное. Некоторая правда должна быть скрыта навечно. Для всеобщего блага.- Эй, Хунсок... Иди сюда.