Глава 32. Напутствие. (1/1)

Здание при церкви, несмотря на свою обыденность и современность, будто тоже насквозь пропиталось этим странным чувством семейного единения. Теплое, практически не отмеченное никакими религиозными символами место, служило домом для людей, столь непохожих друг на друга. Несущих в душе свои проблемы и, зачастую, скрываемую ото всех боль, что и вынудила прийти в эту обитель.Гомон людских голосов добавлял живости помещению. Иллюзия большой семьи, которую будто никто и не пытался создать специально. Она сама возникала в этих светлых стенах, старой деревянной мебели и солнечном свете, что пробивался сквозь затемненное окно.Гостевой этаж представлял собой небольшую кухоньку, что переходила в гостиную, заставленную мягкими креслами и диванами. Длинный кухонный стол в проходе мог вместить всех работников церкви и тех, кто был приглашен, а гости тут явно были не редкостью. После каждой службы любой нуждающийся или же просто одинокий человек мог зайти на эту кухню, выбрать себе место за длинным столом и в тишине или же в разговорах с остальными отведать того, что в этот день приготовил отец Ли.Хоть трапеза и была утренняя, куда более скромная, чем та, что должна была ожидать приход вечером, но все же щедрая душа местного управителя не могла поскупиться и обделить гостей. Пар поднимался над мисками с лапшой и пиалами с супом, клубясь в свете потолочных ламп, тут и там сквозь мельтешащие руки и головы виднелись закуски, салаты и главное достоинство церковного стола — собственноручно испеченные печенья. Хван тихо усмехнулся, вспоминая вечно сладкий, вечно постный вкус, служащий наградой для любого босоногого мальчишки в его окружении. Весьма небольшом окружении.Сегодня здесь было необычайно людно. Дети из городского детского приюта возбужденно переговаривались, протягивая загребущие руки к еде и получая строгие взгляды от монашек и собственной воспитательницы. Редкие взрослые гости скромно сидели у угла, о чем-то разговаривая и, видимо, то ли вспоминая свои семьи, то ли просто обсуждая праздник. Работники церкви с радостными, воодушевленными как-то по-особенному, по-рождественскому лицами обсуждали то, как хорошо прошла служба, как много пришло людей и как еще лучше будет вечером.В углу кухни скромно стояла небольшая елка, украшенная игрушками в традиционных цветах и увенчанная фигуркой ангела. Гирлянды переливались едва заметными огнями, лишь едва посверкивая из-за и без того яркого света ламп. Искусственный снег небольшими сугробами лежал под лохматыми зелеными ветвями, скрывая в себе милые статуэтки снеговиков и Санты. Кажется, за украшение отвечал некто довольно сентиментальный.Одна из молодых монашек поправила очки, то и дело съезжающие на переносицу, и вежливо пригласила Хвана присоединиться к общему столу. Мужчина, неловко пригладив волосы на затылке и поправив вздернувшийся пиджак, кивнул. Как все же давно он не присоединялся к подобным застольям. Как давно в принципе не ел с людьми вне его маленького, давно знакомого круга банды. А то и вне собственного одиночества в полупустой квартире, освещенной лишь светом телевизора.Пришлось немного потесниться, чтобы все смогли удобно устроиться. Отец Ли, успевший сменить парадные фиолетовые одеяния на гораздо более привычные черные, скромно сидел где-то среди гомонящих детишек. Он никогда не садился во главе, не считая себя достойным возвышаться над кем-то, оставаясь среди таких же обычных людей.- "Наверное, этому я у него и научился",- про себя тихо усмехнулся Чхольбом, по привычке откидываясь на спинку стула и оглядывая местный контингент. И понимая, что весьма выбивается своим черным официальным костюм из простых и часто весьма недорогих нарядов окружающих. Бросаемые в ответ взгляды были опасливыми, но все же добрыми. Праздник размягчал души, помогал на всех смотреть с истинной христианской любовью к ближнему.- Давайте помолимся,- с доброй улыбкой предложил священник, и все притихли в согласии. Бормотание пары десятков людей, повторяющих слова благодарности и радости, сливалось в одну едва различимую журчащую реку. Дети задорно переглядывались, пытаясь правильно сложить ладони вместе, говоря тихо и с редким хихиканием, бросая взгляды больше на печенье, нежели на мысли о чем-то высоком. Взрослые сосредотачивались, будто мысленно прося прощения и благословения в такой день даже на простую трапезу. Солнце таинственной улыбкой выглянуло из-за облаков, освещая на миг всю комнатку сквозь большое окно и окрашивая все нежными, светлыми мазками.Конец молитвы разнесся по гостевой, и тут же скрылся в шумных разговорах и стуке посуды. Жаркий пар повалил из больших мисок, вкусно запахло домашним супом с водорослями, чьи-то наглые ручонки умело украли печенья с подноса в центре стола. Простая шумиха, наверное, привычная для этого времени и этого места, но заставляющая чувствовать себя немного неловко. Впрочем, Хван честно пытался вписаться в местную обстановку. А еще лучше просто не сильно в ней отсвечивать.После многочисленных доставок домашняя еда казалась непривычно вкусной и свежей, только что приготовленной. Все вокруг нахваливали и лапшу, и закуски, и Хван готов был поддерживать все благодарственные и восхваляющие речи. Только молча, конечно. Уж слишком много просыпалось воспоминаний.В Йосу детским приютом управлял католический приход. Строгий храм, своей громадой возвышающийся недалеко от порта, для многих казался местом устрашающим, ну или по крайней мере скучным. Но, лишаясь родителей, выбирать не приходится. Да и приют старался делать для своих воспитанников все, что можно, открывая семинарии — подобии школ с католическим уклоном - и даже помогая выпускникам поступать в университеты. В общем, всем видом показывая, что жизнь не заканчивается, даже если в ней происходят настолько огромные перемены.Хван попал в детский приют при католической церкви Йосу в пятнадцать лет. Уже не ребенок, а подросток, с устоявшимися взглядами на жизнь и своим мнением, что так громко хочется выкрикнуть на весь мир. Сирота, потерявший родителей в глупой случайности, которых так много в портовом городке. Которая, кажется, никогда не коснется именно твоей семьи. А потом уже некогда озираться на жизнь и спрашивать, почему так произошло.Он не был пай-мальчиком никогда. Драчливый, крикливый, задирающий всех хулиган, привыкший брать свое, а иногда и чужое силой, а не уговорами. Не готовый к тому, что в одночасье пропадут родители, а их место попытаются занять совершенно чужие мужчины и женщины в черных католических одеждах.Но Ли Ёнджуну это удалось. Как ни странно, но этот человек, пусть уже и не молодой, не строгий и не суровый, даже никогда, казалось, не повышающий голос, мог расположить к себе. Своим внутренним светом, своей улыбкой, своей заботой о каждом. Для всех детей приюта у него было ласковое слово, о делах каждого он знал что-то, помнил все любимые и не любимые вещи, мечты и желания. Готов был помочь каждому, как бы ребенок не вел себя до этого, хоть и пеняя на плохое поведение и непослушание. А еще рассказывал, много рассказывал о том, как стоит вести себя в жизни, какими становиться и что делать, а что нет.Оглядываясь назад сейчас, Хван понимал, что вырос плохим сыном. Сделал все то, что обычно делают неблагодарные дети, которых так и не смогли научить жить правильно. Кто знает, его ли была в этом вина, а может и чья-то еще, но какой-то странный горький осадок от этого оставался. И доброта человека, так и не узнавшего всей правды, радость в его глазах и его гостеприимство только усиливали это странное чувство. Неприятно осознавать себя плохим сыном. Впрочем, если Хван хотя бы понимает это, значит его совесть еще не так замарана черным, как он думал.Разговоры вскоре вернулись в гостевую комнату. Воспитанники приюта тихо и беззаботно болтали о чем-то своем, стараясь не привлекать внимания взрослых, а старшие обсуждали какие-то проблемы, неизменно возникающие даже в такой день. Чхольбом поднял глаза, ловя на себе взгляд пожилого священника. Искрящиеся радостью и внутренним светом глаза на миг заставили почувствовать себя мальчишкой, приглашенным на званый обед к незнакомым, но очень важным людям.Забавный сегодня день получается.- Дети, а у нас сегодня в гостях необычный человек,- проникновенным тоном начал отец Ли, а Хван машинально уставился взглядом в собственную тарелку. Кажется, то, что он научился разговаривать с высшими мира сего, не значит, что он привык к этому странному стыду, что бывает у всех людей, когда их хвалят родители перед кем-то другим.Любопытные ребятишки сразу начали оглядываться. Проницательные взоры шарили по комнате, останавливаясь то на дверях, ведущих куда-то вглубь здания, в надежде, что гость появиться оттуда и принесет с собой какие-нибудь подарки, как всегда было в Рождество, то на присутствующих за столом взрослых. Которые тоже из интереса поглядывали по сторонам, но, отвлекаясь на свои проблемы, не хотели встревать в чужие. И только монашки удивленно бросали взгляды друг на друга, пытаясь понять, о ком говорит управитель прихода.- Дяйенька в пижжаке!- немного картавя, радостно выкрикнула одна из младших девочек, нескромно указывая пальцем на Хвана. Воспитательница зашикала на нее, но семя интереса было посеяно в доверчивых головах детворы, и те согласно загомонили. То громкие, то тихие аргументы в пользу того, почему именно мужчина в деловом костюме, резко потерявший аппетит и интерес к собственной тарелке, является тем самым приглашенным необычным человеком, прервал только тихий смех отца Ли и его согласные кивки. Картавая малышка гордо выпятила грудь.- Да, сегодня к нам пришел директор Хван!- с неподдельной гордостью и радостью в голосе объявил Ли Ёнджун. Взрослые переглянулись между собой, едва заметно хмурясь. Слово "директор" редко ассоциировалось с чем-то хорошим, просто из-за бытовых проблем, вечно связанных с работой и бренными деньгами. С последними особенно, как с больной темой у всей Кореи вместе взятой. И у собравшихся за столом в частности.- Расскажи детям немного о своей работе,- с лаской и заботой попросил отец Ли, оглядывая заинтересованные детские мордашки и потом переводя взгляд на Хвана.- Ты же такой солидный человек сейчас!Чхольбом нервно кашлянул, как-то машинально поправляя затянутый на горле темный галстук, а затем кивнул. Отказать бы он, так или иначе, все равно не смог. Не в этот день, не в этом месте, не этому человеку. Но ведь и всей правды от него никто не просил. Пока, по крайней мере.Чхольбом не считал себя мастером рассказывать увлекательные истории, а уж особенно из своей жизни. Повествование выходило довольно скупым и жадным на детали или какие-то полезные выводы, то и дело прерывающимся из-за необходимости то вспомнить, что было столько лет назад, то утаить то, что подрастающему поколению знать не стоит. И не только подрастающему, ведь кроме послушников приюта вокруг было много любопытных ушей. Пусть и не особо важных, но могущих сказать кому не надо. А людям, и особенно детям, все же, нужны сказки, чтобы поверить в себя и начать работать над собой. А не суровая, грубая реальность.И сказка выходила неплохой. С обязательным поучительным элементом на тему того, как важно трудиться. Со сложностями, которые преодолевал герой на пути своего становления, используя помощь друзей или волшебные вещи (очень часто, в денежном эквиваленте). С верными друзьями, обретаемыми в процессе долгого пути — единственная часть всей "сказки", при упоминании которой Чхольбом мог говорить практически не скрываясь, а голос его заметно теплел. И с обязательным счастливым концом в виде успешной жизни, большой работы, официального черного костюма и собственной квартиры. Сказка, на которую многие покупаются, но которая далеко не многих приводит к успеху в своих собственных историях.Впрочем, детям понравилось. В основном, конечно, мальчишкам, те сидели и внимательно слушали все перипетии чужой жизни, но и девочки прислушивались, видимо, желая что-то для себя унести. Воспитательница, получив возможность отдохнуть, тихим шепотом о чем-то разговаривала с монашками местного прихода, остальные взрослые то ли слушали, то ли делали вид, но пожилой священник чуть ли не с самым большим интересом внимал рассказу, лишь изредка прерываясь, когда вспоминал о чае в собственной кружке.С момента приезда в город Хван так и не мог найти пару свободных часов, чтобы зайти в церковь и спокойно поболтать с человеком, ставшему ему практически отцом, вспомнить былое и рассказать, что же происходит в жизни и как он вообще очутился в пристоличном городе. Отец Ли, конечно же, не жаловался, прекрасно понимая сложности чужой жизни. Рад был просто видеть, даже вот так — с кафедры алтаря во время воскресных служб, скорее замечая в толпе знакомое лицо и знакомую привычку держать себя. Но все же скучал. Как и любой родитель, даже не родной.День постепенно отсчитывался минутами на часах. Приятная сытость после богатого и щедрого угощения немного клонила в сон, но даже в праздник у всех были свои дела. Стулья заскрипели, отодвигаясь, зажурчали слова благодарности и поздравления с Рождеством. Яркие клубки детей завозились у входа, началась небольшая суета, всегда ознаменовывающая уход кого-то, кого действительно рады были видеть. Хван тихо усмехнулся, глядя на это со стороны. Ему не нравилось быть в толпе, по-крайней мере, в самом ее сердце. Наблюдать все же нужно немного издали. Да и одеваться здесь удобнее.Отец Ли подошел к нему, когда Чхольбом уже намеревался незаметно уйти. Прощаться долго он не умел, да и не любил, а оттого лучшим всегда считал просто махнуть рукой на прощание и выйти вон. Без сантиментов и излишних душевных страданий. Но, увы, кто-то слишком хорошо знал о его привычках.- Тебе пора по делам?- печально вздохнул священник, но все же улыбка тронула его губы. Хван едва заметно усмехнулся, поправляя воротник пальто.- Увы, работа зовет,- практически искренне посетовал мужчина. Сегодняшний день, важный отнюдь не только из-за своей праздничной составляющей, внушал какой-то глупый, ребяческий страх. Хван прекрасно знал, что у них все в порядке. В порядке документация, в порядке подсчитанные и уложенные деньги, в порядке все прикрытия и бумаги, подтверждающие абсолютную легальность проводимых операций. Все в порядке. Но что-то грызло изнутри.Ведь откуда-то брались проблемы. Разборки с русскими, недовольные местные, из ниоткуда взявшиеся попытки кого-то из прокуратуры попортить им карты. А кто знает, не решат ли проблемы снова возникнуть именно сегодня.- Удачи тебе,- добро улыбнулся отец Ли, невесомо похлопывая по плечу. Чхольбом сдержанно кивнул, про себя отмечая, что удача ему понадобится в любом случае, и неловко повел плечом. Все же, он не умел прощаться.- С Рождеством, Чхольбом,- донесся тихий голос, когда директор уже приоткрыл входную дверь. Хван обернулся, и непривычно, даже для самого себя, улыбнулся пожилому мужчине.- С Рождеством, отец Ли.Легкий снег припорошил улицы, снова занеся дорожки, которые местные работники расчищали с таким усердием. Облака медлительно плыли по небу, то и дело позволяя солнцу проглядывать и дарить городу холодные, яркие лучи. Церковный парк опустел, украсившись приятной тишиной и неспешностью, которая только бывает в пустых местах. Будто весь Кудам и его суета где-то там, в другом мире, а здесь лишь нега, покой и пасторальные рождественские открытки, ставшие реальностью. С припорошенными снегом зданиями, с аккуратными гирляндами, развешенными тут и там и пушистой мишурой на столбах фонарей. С аккуратными елочками, украшенными лентами и игрушками, с сугробами, посверкивающими под редкими солнечными лучами, и с венками омелы на стенах. Красота, не тронутая ничем, кроме любви и заботы людей вокруг.Но не всем суждено стать частью счастливой открытки.Получше запахнув пальто и недовольно хмыкнув на слишком уж зимнюю в этом году погоду, директор торопливо направился к оставленной на парковке машине. Следовало в последний раз навестить стройки и клубы перед важной встречей, получить-таки СМС от Донджи с местом, в котором они все решат собраться, и лицом к лицу встречать сегодняшнее самое сложное дело.А потом уже и отмечать светлый праздник.