Глава 6. На правду мало слов: либо да, либо нет (1/2)

Нельзя сказать, что ничего не предвещало беды, потому что беду предвещало всё. Индржих догадывался, что все последние события переплетены тесным образом, просто ещё не понял, насколько сильно. Оглянись только назад и увидишь красную ниточку, тянущуюся из разрушенной Скалицы. Алой змейкой она брала начало от пролитой крови его отца и матери, ручейком горя сбегала с пригорка и уходила вдаль, вилась через Тальмберг, Нойхоф, Ратае, Ужице, Мрхоеды... Опутывала всех своей судьбоносной силой. Оглянись только назад и увидишь знакомое лицо.- Когда это ты начал нанимать на службу людей Радцига, Эрик? - послышался голос за спиной.

Индржих оглянулся. И увидел.- Радцига?- Ну да. Этот мальчик очень...дорог ему.Из священной внутренней темноты, перед которой человеческие чувства - ничто, его вытащили самым распространённым образом - выплеснув целую бадью ледяной воды в лицо. Всё тело болело. Индржих решил было, что уже умер и переродился куском крольчатины, который хорошенько отбили на кухне. Вскоре он понял,что висит на прикованных руках, кровь от них отлила,они онемели до боли. Помотав головой, Индржих открыл глаза и невнятно осмотрелся. Перед ним стоял мужчина. Его он уже видел в Скалице вместе с Радцигом. Тогда отец был ещё жив и сделал прекрасный меч. Последний свой меч.

- Можешь считать, что тебе повезло, парень. Я собираюсь оставить тебя в живых, - произнёс мужчина. Весь из себя он был щеголь, на лице беспрестанно появлялась пренеприятнейшая улыбка.- Я уверен, твой отец заплатит за тебя щедрый выкуп, - самодовольно продолжал он, важно расхаживая перед Индржихом. Жестам его была свойственна жеманная артистичность, сообщающая человека, давно мечтавшего предстать победителем перед своими врагами, чтобы иметь удовольствие в красках рассказать им о том, какие они глупцы, и как просто было обвести их вокруг пальца.

- Мой отец мёртв, - разрушил его алчный план Индржих. Говорить было тяжело, а смотреть на омерзительно довольное лицо перед собой ещё тяжелее. Поэтому он отвернулся. - Твои прихвостни даже не дали его нормально похоронить.

- Он не знает, Эрик! - неожиданно восторженно воскликнул мужчина, отворачиваясь от Индржиха. В хитрых глазках сверкнуло ликование. О да. Более всего на свете он любил знать обо всём лучше всех. Это доставляло ему огромное удовольствие. - Я уверен, - он вновь повернулся к пленнику, - что ты предпочёл бы услышать это от кого-нибудь другого и при других обстоятельствах, но нищим не приходится выбирать. Твой отец, твой настоящий отец... жив.

Индржих насупился и зло отвернул лицо пуще прежнего, прижав щеку к поднятому плечу, но докучливый мужчина обошёл его и всё же заглянул чуть снизу, просто чтобы увидетьчудеснейшее выражения непонимания и смятения, произведённое его словами.- И ты даже его знаешь, - заверил он, не сдерживая злорадного оскала. - Впрочем, интересно, есть ли ему вообще до тебя дело? - с притворной унижающей жалостью пробормотал он.Нужно было не поддаваться. Но Индржих всё равно поднял голову и посмотрел на того, в чьей власти так опрометчиво оказался. О чём он вообще говорит? Что за околесицу несёт его поганый язык. Мужчина склонил голову и взглянул с каким-то снисходительным участием.- Оба твоих родителя умерли, ведь так?

Индржих слабо кивнул.- И всё же Радциг до сих пор не сказал тебе правду, - протянул мужчина, интонацией и выражением лица намекая на личность ?отца?.?КТО? - подумал Индржих ошеломлённо. - Этого не может быть. Это невозможно. Он играет со мной?.- Если твой отец откажется платить выкуп, ты не будешь представлять для меня интереса. И тогда...- Мой отец мёртв! - хрипло выкрикнул Индржих.- Я понимаю, что ты чувствуешь, - рассудительно взмахнув рукой, сказал мужчина.- Ни черта ты не понимаешь! - выплюнул Индржих. Сомнения заполонили его голову. А что, если мерзавец не солгал? Не об этом ли говорил пан Радциг, уверяя Индржиха, что он стоит большего, нежели думает сам. Не об этом ли хотел рассказать тогда, на берегу реки, под тенью раскидистой плакучей ивы.

Мой

мальчик.К горлу подступила тошнота. Если это правда...если Радциг его отец, то почему молчал всё то время, пока Индржих мучился своей страстью, почему не задушил её в зародыше, почему позволил себя целовать и целовал в ответ; почему он не остановил это безумие? Если это правда, то как жить дальше? Пожалуйста, пусть это будет ложь. Индржих знал, он уже не сможет смотреть на пана иначе, не сможет не желать его, не сможет не любить, не искать глазами, не просить о милости. Без пана в целый век нигде не сыскать ему счастья. Ничуть не лучше быть рядом, видеть его и томиться, не имея возможности прижаться, поцеловать, когда он уже попробовал, какого это. Всё существование Индржиха схлопнулось до одного большого знака вопроса. Только Радциг сможет ответить, правда это или нет. Он один сможет рассудить, как быть дальше, быть или не быть.

Индржих поджал дрожащие губы. От ядовитой злости на весь свет, которая искала выход наружу, он ещё поучаствовал в неравной перепалке, но только и мог сыпать угрозами сквозь стиснутые зубы. В его положении это всё равно что метать бисер перед свиньями. На громкие обещания Индржиха убить и его, и Эрика, оба лишь гаденько посмеивались.Вскоре Эрик и его господин ушли прочь, перепоручив Индржиха здоровяку Удо с тупым жестоким взглядом. Индржих был даже рад этому. Боль от сыпавшихся на него ударов вышибала дух, а в месте с духом и навязчивые, ужасающие мысли, поэтому он принимал её с покорностью жертвенного агнца, надеясь как можно быстрее вернуться в спасительное бессознательное состояние, где темно и спокойно.Очнулся он на колючей соломе и подумал, что началось землетрясение. Но трясся только он. Вернее, его трясли. Тут же пробудились неприятные ощущения в каждой части тела, на любой вкус, какие только можно представить: ныла тяжёлая голова, руки покалывало и тянуло, а внутренние органы, казалось, вот-вот откажут все разом. Дыхание давалось с трудом. От него резкой болью прошибало лёгкие. От них, как по цепочке, неприятным образом давали о себе знать и почки, и селезёнка, и печень.

Перед нимв перемигивающем свете факела стоял Збышек с нервным и виноватым выражением лица. Индржих не хотел с ним связываться, но после короткой перепалки выслушал и всё же согласился бежать. Деваться всё равно было некуда.

- Когда выйдешь, - сбивчиво шептал Збышек, - иди налево вдоль стены. Там кругом скалы, так что постарайся не убиться.Индржих кивал, а про себя думал, что если он и убьётся, так всё равно будет лучше, чем позволить держать себя в сарае, как туза в рукаве, которого эти гадёныши достанут при удобном случае, надеясь обыграть Радцига. Договорившись, они на время разошлись каждый своей дорогой. Индржих насилу добрался к склону горы внизу лагеря. Сдерживая болезненные стоны, он до крови кусал сухие потрескавшиеся губы и упорно полз дальше, выбирая самые неприметные, скрытые ночной тьмой дороги. Как раненый зверь, он приникал к земле, осторожно прислушивался и принюхивался, инстинктивно делая всё, чтобы сохранить свою жизнь. Под пальцами рук и ногон чувствовал землю, траву, каждый камешек, каждый сук и осмотрительно перебирал конечностями, как крадущаяся кошка перебирает лапами.У сухого дерева между дорогой и ручьём Индржих и Збышек встретились. Меж ними негласно установилось субтильное перемирие, старые обиды были оставлены, и оба молодых человека, ухватившись друг за друга, медленно пробирались через лес. Индржих часто оступался, Збышек молча подталкивал его плечом под руку, давая на себя опереться. Несмотря на то, что он сразу честно признал заинтересованность в выгоде, сейчас, помогая Индржиху, Збышек отметил приятное чувство, появившееся в груди от помощи другому человеку, поэтому он,вжившись в роль спасителя и помощника, то и дело бормотал ободряющие фразочки вроде как-то: ?давай, ещё немного?, ?ты справишься?, ?обопрись на меня посильнее?.В дороге они совсем не следили за ходом времени. Тупо, как нагруженные быки, пёрли вперёд, переставляя ноги, останавливаясь лишь ненадолго у ручьёв, попить и перевести дух. Несколько раз, когда Индржих не мог не то что идти, но и стоять на ногах от усталости, они опускались прямо на землю и забывались тревожной дрёмой. Всё это время Индржих ни разу не вспомнил про Радцига. На это не было сил. Но как только измождённые беглецы вышли на дорогу к Ратае, Индржих принялся беспокойно бегать глазами. Он то упирался взором в небо, то осматривал раскинувшиеся по краям дороги поля, не зная, что и думать. В голове смутно ворочались разные образы. Вспоминались руки Кобылы, его пальцы внутри, член во рту; гордый взгляд, делавшийся томным, приятная усмешка. И вдруг...отец. Как спросить, правда ли это? Индржих всем существом надеялся, что нет. Не правда. Лживый ублюдок играл на его чувствах! Но зачем бы ему выдумывать такую глупость?

Как же хорошо, что тело адски болело. Боль не давала пробиться переживаниям на поверхность. Так он почти не чувствовал скрежещущего страха, и живот не скручивало от волнения. Изможденность овладела всем его существом. Чем ближе был замок, тем задумчивее делался Индржих. Он чувствовал, как довлеет над ним фатум. Какая-то решительная тяжесть давила сверху. Он не был готов смириться. Он вообще не был готов к тому, что могло произойти, но и пойти на попятный никак не мог, поэтому, когда они грузно и хромо ввалились в залу, и Радциг с Ганушем устремились им навстречу, Индржих первым делом выдавил из себя неуверенное:- Отец... - и пытливо глянул из-под нахмуренных бровей.- Я же говорил, что у него есть яйца! - громогласно воскликнул Гануш, и его заливистый хохот разнёсся по всей зале, но в зале такому мощному смеху негде было развернуться, и он устремился вон из оконцев, напугав несколько птиц, да так, что они потеряли каждая по несколько перьев, стремясь улететь подальше от шума.Он всё понял по смеху Гануша, по взволнованному выражению лица Радцига, и быстро потупился, не имея достаточно душевных сил для того, чтобы смотреть на своего пана прямо. Запинаясь от обуявшего его смятения, Индржих наскоро рассказал о своих злоключениях, о венгерском дворянине, которого видел в Скалице перед тем, как та была разрушена и разграблена, и о его планах.- Иштван Тот... - задумчиво пробормотал Кобыла, сложив на груди руки.

За короткое время они обсудили стратегию. Вернее будет сказать, обсуждали паны. Индржих безжизненно, но чётко рассказывал обо всём, что слышал и видел, продолжая рассматривать пол. Не прекращая рассуждений, Радциг исподволь наблюдал за ним, жалея, что не может поговорить с ним наедине. Побитый, потерянный Индржих представлял душещипательное зрелище, но Радциг скрепя сердце продолжал обсуждать план, хотя намного охотнее лично довёл бы Индржиха до комнаты и просидел с ним несколько часов кряду, успокаивающе поглаживая по голове.

- Индржих, - обратился к нему Кобыла.

Индржих мотнул головой, показывая, что слушает.- Я хочу, чтобы ты привёл себя в порядок и отправился в Тальмберг. Передай, что завтра вечером мы будем ждать Дивиша и его людей у Враника.Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Ни один гонец не сможет поведать в мельчайших подробностях о случившемся и готовящемся так, как может он, из первых, так сказать, рук. Голодный, уставший, побитый Индржих и сам не хотел сидеть на месте. Дурные новости, предстоящая битва, Радциг... Всё это растревожило нервы, и после короткого отдыха он был готов отправиться дальше. Тальмберг был недалеко.

- Хорошо, пан. А ещё... Збышек из Скалицы. Он помог мне сбежать из плена, я обещал его наградить за это, - Индржих указал головой на притихшего сзади Збышека. Долг был уплачен. Подобострастно поклонившись, Збышек спешно удалился, напуганный пожурившим его Ганушем.

- Поешь хорошенько и займись своими ранами. Ты ужасно выглядишь, - вкрадчивым голосом сказал Кобыла.- Да, пан...- Хватит называть меня паном. Я твой отец, - Радциг подошёл ближе, переступая личные границы, и одним своим присутствием вынудил Индржиха обратить на себя взор. - Клянусь, я собирался сказать тебе. Мне жаль, что именно Иштван опередил меня. Но сейчас ведь у нас много неотложных дел, м? Позже у нас будет время поговорить об этом. Что ты на это скажешь?Рука в кожаной перчатке легко, почти невесомо сжала плечо Индржиха. По шее пробежали мурашки. Как такая сильная, такая властная рука может быть такой успокаивающе мягкой в своих жестах? Верно,сейчас Радциг был крайне осмотрителен в движениях. Он ещё не сумел понять, как отреагировал Индржих. Он не сумел понять и того, как отреагировал сам. Обстоятельства вынуждали заняться делами первостепенной важности.- Как пожелаете, пан... - Индржих замялся. - Отец.Радциг кивнул ему и потрепал по плечу, отпуская. Он сожалел, что не может выразить одним взглядом всего, что хотелось сообщить сыну.

Доставив сообщение пану Дивишу, Индржих успел хорошенько поесть и выспаться до следующего дня. Из Тальмберга он выехал другим человеком. Быть признанным сыном пана оказалось очень недурно. Под ним был свеженький рыжий конь. Сам Индржих в добротном нагруднике поверх сияющей кольчуги, в бряцающих наплечниках, налокотниках и нарукавниках, с высоко поднятой головой тоже был свеж и степенен. Светлое лицо выражало спокойную решительность. Таким его и увидел Радциг, когда небольшое войско Дивиша подтянулось к лагерю у Враника. Панове принялись весело приветствовать друг друга. Индржих соскочил с седла и встал чуть позади, не привлекая к себе излишнего внимания. Кобыла смерил его быстрым взглядом и одобрительно улыбнулся с разлившейся в груди гордостью. Каков красавец стоял перед ним. Действительно, за время, прошедшее от трагедии в Скалице и до сего дня, Индржих раздался в плечах, окреп, оброс мышцами. Весь он стал осанист и преисполнен какого-то тихого достоинства. Просто загляденье.

Спустилась ночь. Войны собрались вместе, и пан Гануш произнёс речь так, как только он умел - от всей широты и простоты горячего мужицкого сердца. В конце он коротко озвучил план действий и объявил атаку. Тёмное полотно ночи взрезали огненные стрелы, заполыхали палатки противника. Таран вынес деревянные ворота, и Враник заполнился лязгом мечей вперемешку с криками и топаньем множества ног. Осада быстро началась и быстро закончилась. Панове собрались в центре лагеря, тревожно озираясь по сторонам. Людей Иштвана было подозрительно мало. И подозрения оправдались, Тота нигде не было. От него осталось только письмо.- Радциг, что в нём говорится? - Гануш передал лист пергамента Кобыле.- Старина, почему бы тебе в перерыве между охотой, пьянками и поединками не найти немного времени на учёбу? - по-дружески подстегнул Радциг, принимая письмо. - В наши дни в Праге умеет читать каждый простолюдин.Индржих надул губы, стараясь сдержать усмешку. Сам он уже научился хоть сколько-нибудь читать и писать. Да, по слогам и с ошибками, но он всё равно гордился тем, что, как и отец, идёт дорогой просвещения. Индржих посмотрел на сосредоточенное лицо читающего пана. Сердце забилось быстрее, наполнилось привязанностью и любовью от одной только возможности наблюдать за Радцигом, по-доброму насмешливым, лукавым, проницательным, умным. Если бы Радциг был божком, одними стараниями боготворящего его Индржиха он мог вознестись до Бога. И его же стараниями мог низвергнуться в бездонную бездну.

Благодаря письму и пленнику панове узнали план Тота. Началась суматоха. Все переполошились, оседлали коней, поскакали в Тальмберг. Они спешили изо всех сил, двигались без остановок, и несколько часов подряд не слышали ничего, кроме топота копыт и поторапливающих выкриков Дивиша. К Тальмбергу подоспели только на рассвете. Радциг с отрядом отделился от остальных, чтобы отрезать путь подкреплениям, высылаемым из замка. Индржих был в основном отряде с Дивишем, и вместе с ним, Ганушем и Бореком пробился к воротам. Все напряжённо ожидали. Иштван вышел навстречу, ведя перед собой Стефанию. Несмотря на приставленный к горлу кинжал и природную робость, она не кричала и держала себя достойно. Мужчины в негодовании стиснули кулаки. Следом за Стефанией им на минуту показали пана Радцига с головою, опущенной на грудь. Послышался общий удивлённый вздох. В эту секунду Индржиху показалось, что ему прострелили грудь калёной стрелой. Как же это возможно? Радциг непобедим. Нет, не так. Радциг НЕПРИКОСНОВЕНЕН. Они ещё даже не успели как следует поговорить. Из глубины души стала подниматься к свету страшная ненависть, готовая разверзнуть землю и хляби морские, чтобы персонально доставитьАд и всех его чудовищ к Иштвану Тоту, которого Индржих с компанией чертей будет лично разделывать вечность за вечностью. Перед Индржихом словно нарисовалась граница, которую переступил Иштван, взяв Радцига в плен, и, значит, не сыскать ему пощады. Теперь он мишень. Куда бы он ни пошёл, когда-нибудь Индржих настигнет его и низвергнет в пучину мести. Индржих решил, что если Радциг будет в порядке, то убьёт Иштвана быстро. Но за каждую нанесённую ему рану он нанесёт Тоту десять. А если Радциг будет убит, не сносить венгерскому дворянину его шкуры. Индржих снимет её живьём.Каждый день без Кобылы добавлял лицу Индржиха больше тени, а сердцу больше тревог. Он подвизался везде, где только мог. Помочь ли лагерю подготовиться к штурму, договориться ли с Конрадом Кейзером в Сазаве, повести ли воинов из Скалицы в тыл приближающегося с другой стороны врага, допросить ли схваченного Эрика - Индржих был везде и всюду. С последним, к слову, разговор вышел довольно любопытный.

- Меня спасёт Иштван! И он убьёт вас всех! - сквозь сжатые зубы рычал Эрик.- Он пожертвует тобой, как всеми, - Индржих подбоченился, с холодной ненавистью глядя на прихвостня Тота. - Ты лишь обычный разбойник.- Ты ничего не знаешь! Он придёт за мной, и любой, кто тронет меня пальцем, заплатит своей жизнью!В голове Индржиха мелькнула мысль, что он бы с радостью потрогал Эрика чем-то вроде топора. Но слова его показались убедительны и не беспочвенны.

- Интересно, чем это ты ему так дорог? Вы что - любовники? - без обиняков спросил Индржих, внимательно вперившись в Эрика цепким взглядом. Реакция его говорила о многом. Он вдруг показался каким-то уязвлённым и беззащитным, подался корпусом назад, словно отодвигаясь от сильно разгоревшегося костра, склонил голову, пряча лицо.- Тебе никогда не понять, - прошипел Эрик.Индржих вскинул подбородок, злорадно радуясь тому, что их пленник оказался куда более ценным, чем предполагалось. В другой ситуации он мог бы посочувствовать Эрику. В конце концов, его любовник мерзкий и жалкий слизняк, а Индржих парень с добрым сердцем и любовником получше (при этой мысли сердце застучало быстрее). Но не сейчас. Вместо этого Индржих нагнулся к лицу Эрика и процедил:- Это тебе никогда не понять, подстилка венгерского выродка.Эрик вскинулся, но Индржих грубо сжал его плечо, усаживая обратно.- Не советую. А то я верну тебя твоему Иштвану слабоумным.

- Курва... - Эрик плюнул ему под ноги.

Они обменялись взглядами, полными ненависти, после чего Индржих вышел из шатра и направил стопы к Ганушу.Переговоры с Тотом ни к чему не привели, зато каждая сторона с должным бахвальством продемонстрировала другой живых и здоровых пленников. На этом дело и заколодило. Общими силами панове уговорили Дивиша начать осаду, и если до этого дела их шли ни шатко ни валко, то теперь требушет пробил дыру в обороне противника. В прямом смысле. Небольшое войско, оставшееся у Иштвана, подверглось массированной атаке. Индржих с особенной ожесточённостью резал, как свиней, тех, кто стоял между ним и Тотом. Не прошло и полутора часов, как всё было кончено. Дням ожидания, казавшимся бесконечными, была поставлена жирная кровавая точка. Панове собрались во внутреннем дворе и обратили взоры к замку. Осталось выкурить главную венгерскую свинью. Начались очередные переговоры.

- Если выпустишь пани Стефанию и пана Радцига, мы отпустим тебя и твоих людей на все четыре стороны, но без оружия, - пробасил Гануш. - Если дашь мне слово чести, что уйдёшь и не вернёшься больше, я обеспечу тебе безопасный проход до границ этих владений.Индржих взволновано наблюдал за тем, как разворачивается дело. Ему не нравилась затея договориться с Иштваном. Он был скользкий и вёрткий, как змея. А со змеями не говорят. Им отрубают голову.

- Что ж, хорошо, - смиренно ответил Иштван, выглядывая сверху. - Я отдам тебе Её Светлость, а вот Радцига возьму с собой. Его я выпущу в Скалице.Индржих вскинулся, не веря своим ушам. В проёме рядом с Тотом появился Кобыла.- И думать не смей! - гаркнул Гануш. - Что, нашего слова тебе мало?!- А моего слова тебе мало? Обещаю, что отпущу его, как только мы отойдём подальше.?Я его живым закопаю?, - яростно думал Индржих. Его чуть ли не трясло от гнева, но всё имеющееся напряжение сконцентрировалась в руке, которой он неумолимо сжимал рукоять окровавленного меча.

- Я пойду с ним, Гануш. Пусть пани Стефания скорее выйдет на свободу, - подал голос молчавший до сего Радциг, после чего перевёл пронзительно спокойный взгляд на Индржиха, который, казалось, вот-вот бросится душить Иштвана голыми руками. - Не волнуйся, сынок. Если уж не слову, то корысти пана Тота я верю. Ничего он мне не сделает, не в его это интересах.

Индржих замер и истерично усмехнулся. Люди Гануша принялись готовить лошадей и припасы.- Пан, неужели вы и впрямь его отпустите?

- Моё слово крепко, Индржих.

- Да он же головорез и лжец! - Ян встал на сторону Индржиха, и они вместе накинулись на пана. - Столько добрых людей погубил, - убеждал Птачек. Индржих принялся кивать и поддакивать. - Что нам помешает его железом проткнуть?- Наша честь! - важно изрёк Гануш.?Чёрт бы побрал всю вашу дворянскую честь, тьфу!? - выругался про себя Индржих.

- Не бойся, с твоим отцом всё будет в порядке.

- А этих мерзавцем мы ещё достанем, - пообещал Борек.Началась суета. Все обернулись и расступились. Иштван подтолкнул Стефанию в спину, она кинулась на шею Дивишу, не в силах устоять на ослабевших от страха ногах. Индржих с радостью и небольшой завистью посмотрел на сцену воссоединения, но тут же перевёл взгляд обратно. Кругом, потихоньку Иштван со своими людьми и Радцигом обходили их по дуге. Все стали так же обходить небольшую группку Тота. Медленно и напряжённо, как каменный жёрнов, они поворачивались по периметру двора, не спуская друг с друга глаз. Индржих яростно смотрел то на Иштвана, то на Радцига. На второго особенно усиленно, и во взгляде его явно читалось: ?Если ты посмеешь там умереть, я достану тебя с того света?.Непонятно, понял ли его Кобыла, но он коротко кивнул ему.

Будто всего случившегося мало, Иштван повернулся к Индржиху, сидя на коне, и заговорил:- Прими мои извинения за то, что не давал тебе увидеться с отцом.?Можешь запихнуть извинения в зад своему Эрику?, - мысленно отвечал Индржих.- Да, чуть не забыл... Твой меч. Я, пожалуй, оставлю его себе на память.Борек среагировал молниеносно, схватив Индржиха поперёк туловища.

- Рано радуешься! - закричал он Иштвану, потрясая мечом в воздухе. - Я тебя найду!

- Очень надеюсь, - спокойно ответил он и пришпорил коня.Ян и Индржих сломя голову побежали наверх, чтобы проследить его путь. Гануш посмотрел им вслед.

- Два сапога - пара, да оба на левую ногу надеты, - добродушно бросил пан.***Ян, отвернувшись от созерцания процессии сразу после того, как установил направление её движения, предложил собрать небольшой отряд для преследования. Индржих засомневался, беспокоясь за сохранность Радцига.- Отца же твоего надо будет забрать. Или ты хочешь, чтобы он обратно пешком шёл, когда его отпустят?

Мысль показалась здравой, так что уговаривать Индржиха не пришлось. Они поспешили вниз. В то время, как панове мирно разбрелись по двору, готовясь к некоторому ожиданию, эти двое плечом к плечу носились туда-сюда, перебрасывались фразами, перекидывались соображениями. Никто не стал им препятствовать. Спустя несколько минут онив сопровождении нескольких воинов неспешным галопом скакали по дороге, поднимая за собой небольшие клубы пыли.Всю дорогу Индржих так напряжённо вглядывался вперёд, что заболели глаза, его труды оправдались. Близ Скалицы на фоне вечернего неба он увидел силуэт, размерено двигающийся им навстречу. Невыносимое облегчение настигло Индржиха.- Я рад, что Иштван сдержал своё слово, пан Радциг, - уважительно промолвил Ян, когда они приблизились к Кобыле.

- А уж как я рад, Ваша Светлость.- Не буду вас задерживать. Вам, я так думаю, есть, что сказать друг другу, - Ян склонил голову в прощании, тронул коня пятками и повёл отряд на север, по горячим следам Иштвана. Индржих ощутил прилив благодарности. Конечно, это не отменяло того, что Птачек заносчивый, избалованный дворянин. Но у него определённо благородное сердце.Индржих спрыгнул с лошади и встал перед Радцигом. Какие-то непостижимые чувства клокотали внутри. Он и стыдился смотреть на пана, и не мог сдержать улыбки, и злился на что-то, и нервничал. Да бог знает что ещё.

- Всё в порядке...отец? - неловко спросил Индржих. Он и сам видел, что всё в порядке. Просто не знал, с чего начать. Слова забывались на пути от головы до рта.

- В порядке. Они со мной достойно обращались, - ответил Кобыла и повернулся боком. Он окинул взглядом вольные просторы, открывавшиеся с холма, омытые чистым прозрачным светом солнца, проделавшего половину пути от зенита до горизонта. Ровный ветерок, в сей мирный час больше похожий на непрерывный воздушный поток, протекал сквозь поле, кусты и деревья, и все они отзывались приятным шуршащим шевелением на его прохладное прикосновение. Индржиху казалось, что всё это для Радцига. Он сиял в солнечном свете нагрудником и всеми своими пряжками и хольнитенами, ветерок любовно перебирал его тёмные волосы, как недавно это делал Индржих, а трава, пригибающаяся и шепчущая на недоступном простым людям языке, будто приветствовала пана после долгой разлуки.

- Как мы могли его отпустить? - посетовал Индржих, тоже поворачиваясь лицом к прекрасному виду и подставляя разгорячённый лик ветерку.

- Ты бы предпочёл, чтобы мы его убили даже ценой моей жизни и жизни пани Стефании? - с любопытством поинтересовался Кобыла.- Нет, конечно! Но что помешало бы нам убить его после обмена? - Индржих повернулся и посмотрел на отца. Между бровей пролегла морщинка. Он действительно не мог понять. Всё же так просто. Иштван - мерзавец, принёсший людям много боли и бед. Он ходячая проблема.

- Если бы нельзя было верить слову чести благородного человека, то и обмена бы не было, - нравоучительно заметил пан.Все эти разговоры о чести уже начинали действовать Индржиху на нервы.- А много ли чести в том, чтобы сына бросить? - с вызовом рыкнул он и отвернулся, скрестив на груди руки.

Радциг помолчал. Он понимал сына, он ему сочувствовал, но изменить уже ничего не мог.- Мы были молоды. Случилось вот так. А жениться на простолюдинке я не мог, - честно ответил Кобыла. - Я любил твою мать очень сильно. Но был для неё не лучшей партией.

Насупившийся Индржих внимательно слушал, и Радциг терпеливо продолжал.

- Потом твоей отец... ну, то есть Мартин, пришёл и стал о вас заботиться.

- Он знал? - изумлённо вымолвил Индржих, вскинув голову.- Что? Что твой отец - я? Конечно! Он был отличным человеком. Он принял тебя как своего, а я всегда за тобой приглядывал. В этом можешь не сомневаться, - тихо закончил Радциг, опустив голову.

- Я что, один ничего не знал? - растерянно пролепетал Индржих. От обиды и смятения глаза у него были на мокром месте. Радциг хотел его утешить, но не смел прикоснуться. Он в первые в жизни настолько сильно боялся сделать что-то не так, что не мог сделать ничего. - Я даже ничего не знаю о нём...Зацепившись за это, Кобыла принялся рассказывать про Мартина то немногое, что знал сам. Слушая его мягкую переливчатую речь, Индржих печально смотрел на заходящее солнце.

- И я потерял единственное, что от него осталось, - горестно выдохнул Индржих.

- А, меч. Думаю, у нас ещё будет шанс его вернуть. Это дело с Тотом не закончено.

- Я рад не только до меча добраться, но и до мерзавца Иштвана, - мстительно процедил Индржих сквозь зубы. - А потом я найду немецкого сукина сына, что сжёг Скалицу, и этим мечом его и убью!Мстительный дух, овладевший сыном, слегка встревожил Радцига.- Благородные намерения, сынок. Но не забывай, что в этом мире есть и другие вещи, ради которых стоит жить.- Какие же?

- Да ты оглядись! - воскликнул пан, кивком головы указывая на раскинувшийся кругом простор. - Синее небо над головой, зелёная трава под ногами, красивые девушки, доб... - договорить Радциг не успел. Индржих поднял на него такой испепеляющий взгляд, что слова застряли в горле.

- Насчёт красивых...девушек, - медленно начал Индржих. Настал тот момент, когда они поговорили обо всём, о чём только можно, и у них не осталось ничего, кроме того, о чём поговорить было нужно давным давно.- Я хотя бы ничего не знал. А у тебя какое оправдание?

Так случился первый раз на памяти Индржиха, когда пан Радциг Кобыла потерял перед ним самообладание и стушевался. Возможно, первым можно было назвать их интимное столкновение в купальнях, но с того дня Индржих почти ничего не помнил из-за вина, а всё, что помнил, абсолютно соответствовало обычному эмоциональному портрету пана.- Мне нет оправдания, - наконец выдохнул Радциг с раскаянием.Они опять замолчали. Один стоически выносил груз вины, другой - задумчиво поджимал губы.

Радциг размышлял о том, как, право, всё так вышло. Он любил женщину. И она подарила ему сына, которого он теперь любит даже больше, чем её, потому что его мальчик средоточие множества смыслов и видов любви. Вся беда в том, что они в них запутались. Может ли это прекратиться? Но как можно разлюбить родного сына? Как можно теперь отчленить одну любовь от другой? Он посмотрел на Индржиха. Тот стоял нахохлившись и нервно покусывал нижнюю губу. От такой картины было невозможно не улыбнуться. Что за чудо, что за несносный мальчишка! Как драгоценный камень отражает и преломляет лучи света, так Индржих отражает и преломляет мир вокруг него. Всё у него по-своему. И никак иначе.- Раньше, до того, как я узнал, тебе ведь это не мешало целовать меня, - задумчиво сказал Индржих.- Не мешало, - согласился Радциг, с щекочущим тайным удовольствием следя за ходом его мыслей, бесхитростно отражающихся в напряжённо-задумчивых чертах.- А сейчас что мешает? - Индржих посмотрел на него с предельной серьёзностью и как-то неестественно застыл в ожидании ответа.