Глава 6. На правду мало слов: либо да, либо нет (2/2)

- Ничего, - искренне ответил пан, и в многозначительную тихую улыбку сложились его уста.

Вопреки всем ожиданиям, Индржих смотрел колюче и по-прежнему сердито. Радциг притянул его к себе. Их доспехи звякнули, соприкоснувшись. Но даже тогда Индржих не делал никаких ответных движений. Он лишь стоял, застыв в безвольном неприступном состоянии, отвернув в сторону голову, избегая близости.

- Говори, - Радциг взял его за челюсть и заставил посмотреть на себя. Индржих наморщился, почувствовав грубую кожу перчатки.- Зачем ты со мной тогда про девушек заговорил? - пробубнил Индржих, не скрывая подозрительности и обиды. Кобыла моргнул. Решил было, что тот придуривается, но нет, Индржих действительно выглядел раненым до глубины души.- Господи, ты сведёшь меня в могилу, - в голосе пана слышалась тень смешинки. - Послушай, я сказал так, потому что это то, что обычно всегда говорят молодым людям. Я забыл, что ты у меня необычный. В словах моих не было ни тайного намёка, ни скрытого упрёка. Не выдумывай.Индржих поудобнее уместил подбородок в ладони пана, будто желая там угнездиться, демонстрируя так своё расположение, отдаваясь в его власть.- Ну ладно, - сказал он вкрадчиво и посмотрел на Кобылу с глубоким доверием во взоре.

?Не могу поверить, что не более четверти часа назад он собирался в праведном гневе убивать людей?, - мысленно подивился Кобыла.- Я подумал, ты хочешь, чтобы я от тебя отвязался, - добавил Индржих.Радциг поцеловал его в лоб и прижал к себе.

- Буйная головушка, - ласково прошептал он.Теперь Индржих податливо растаял в его руках, прижался, насколько позволяли металлические нагрудники, полез за поцелуем. Сейчас он с особым вниманием обратил внутреннее зрение в самого себя, сличая возникающие ощущения с прошлыми, но ничего противоестественного в соприкосновении их губ, ничего дурного, ничего отвращающего он не мог найти, сколько бы ни вглядывался. Он всё ещё осторожно относился к слову ?отец?, но чем далее, тем естественнее оно соотносилось с Радцигом.

- Поехали обратно, - прервал момент единения Кобыла. Он подмечал, как распаляется Индржих, и рассудительно решил не играть с огнём. Индржих рассеяно кивнул.

Они развернулись, посмотрели на коня и одновременно улыбнулись всплывшим воспоминаниям. Помнится, похожая ситуация привела их к тому, что они теперь имели. В этот раз, правда, Индржих расположился вполне фривольно, отклонившись назад, а Радциг не менее фривольно прижимал его к себе и водил кончиком носа за ухом.- Лошади такие развращающие, - ни с того, ни с сего сказал Индржих.- Что? - не понял Радциг.

- Ну, - Индржих посмотрел на него через плечо, - сидеть на лошади с раздвинутыми ногами, когда сзади ты... Я не могу думать ни о чём другом.- Ты не от мира сего, - Кобыла улыбнулся, сам чувствуя, как ладно двигаются их бёдра в такт тяжёлым шагам животного. - К слову, ты ужасный наездник. Кто тебя учил?- Никто, - Индржих равнодушно пожал плечами. - Я рос сыном кузнеца. Кто бы стал учить меня этому.

- Надо будет заняться, - сказала пан так, будто сделал для себя пометку, после ловко перехватил повод и пропустил над мизинцами Индржиха. - И подбери пальцами, вот так. Видишь, как он головой мотает. Подтяни несильно, чтобы чувствовал тебя и не расслаблялся.

Он положил свои руки поверх рук сына, руководя его движениями. Конь, будучи животным наученным и воспитанным, почувствовав перемену, наладил шаг и пошёл ровнее, прекратив расхлябано мотать шеей, стараясь ущипнуть на ходу высокую травку. Его спина приобрела хорошее движение небольшой волны.

- Видишь, так даже приятнее, - прошептал Радциг, обращая внимание на сменившееся движение бёдер. Индржих что-то пропыхтел, очевидно, разрываясь между контролем повода и приятным подталкивающим качанием.Перед Ратае Радциг сдвинулся назад, чтобы Индржих немного остыл. Остаток пути они проделали в спокойном молчании. На Богемию опускалась прохладная ночь. Вместе с ней на них нашло оцепенение усталости, порождённое бесконечными волнениями последних недель. Пришло время позабыть и об Иштване, и об осадах, и о сражениях, вместо них отдавшись целебному восстанавливающему отдыху в покое и сытости замковых стен. На дворе Радциг окликнул конюха. Вышел заспанный плечистый мужик с руками размером с половину седла, поморгал, всматриваясь в свете факела в господина, и, отвесив скупой поклон, повёл за собой коня, который радостно тыкался конюху в плечо и перебирал большими губами грубую ткань рубахи.Радциг и Индржих медленно пошли в нижний замок. Там они расстались, напоследок похлопав друг друга по плечам, и разошлись каждый в свою комнату. Они насилу избавились от всех металлических и кожаных деталей доспехов, обуви, одежды, легли и заснули покойным сном.

Утром все встретились в зале верхнего замка: Гануш явился первым и отдал распоряжения к трапезе, Индржих и Кобыла пришли вместе из нижнего, Ян, вернувшийся в Ратае ещё позже, чем они, ближе к рассвету, сидел и без конца позёвывал. Стоило ему закрыть рот, как через минуту опять находила зевота, и рот открывался шире прежнего.

- Как успехи с Иштваном? - вполголоса спросил его Индржих, присаживаясь рядом.- Он пересёк границу прежде, чем мы его нагнали, - ответил Птачек, подперев щеку и сонно моргая на Индржиха. - Но так мы хотя бы уверились, что он действительно уехал. Я сам видел, как они скрылись в лесу.- Надеюсь, он ещё вернётся, чтобы поквитаться с ним, - Индржих сжал кулак, представляя, как выпотрошит Иштвана.

- Согласен, - подхватил Ян. - Что за дурацкая затея была, отпускать его. У нас было преимущество.- Честь! - важным шепотом в нос проговорил Индржих, картинно изображая рукой величественный жест, тем самым пародируя панове. Ян прыснул, и они оба захохотали. Гануш с Радцигом переглянулись, у обоих на лицах читалось благосклонное: ?Сущие дети?.

За трапезой первым делом вспомнили Иштвана. Вернётся ли он, к чему следует подготовиться, какие коварные планы можно предугадать? Словом, на обсуждение были поставлены те вопросы, которые, вследствие последних событий, так или иначе, были у всех. Когда вопросы исчерпались, и Иштван встал надоедливой костью поперёк горла, беседа перетекла в повседневное русло.

- Пойдёшь в купальни? - спросил Ян, намазывая мёд на ломоть сыра. - Хочу смыть дорожную пыль перед тем, как пойду спать.

- Пошли, - Индржих пожал плечами. Поверх стола он бросил незаметный взгляд на Радцига. Пан сидел свободно, как и всегда, неторопливо ел и пил, параллельно ведя беседу с Ганушем, и казался таким далёким в ореоле своего непринуждённого величия. Радциг заметил на себе его взгляд и, отпивая вино, посмотрел на Индржиха поверх кубка. В глубине глаз тонула насмешливая искорка. Индржих вздрогнул. Крамольные мысли закрались в его голову, и он бы непременно зарделся, если бы Ян не пихнул его в бок.- Идём, - позвал Птачек, поднимаясь со скамьи.

Индржих неловко вылез следом и так же неловко пошёл за ним, чуть не запутавшись в ногах, потому что он знал, он чувствовал, что горящий взгляд пана преследует его.

- Крепко они сдружились, - Гануш весело крякнул, покосившись на затворившуюся дверь. - А помнишь, как подрались? Вот ведь лбы!Панове отсмеялись и принялись вспоминать себя в молодости. Рассказы о лихом прошлом ввели их в слегка сентиментальное настроение, они сделали тост за то, что до сих пор живы и имеют счастье сидеть за одним столом.На улице Индржиху стало лучше. Воздух наполнил грудь, остудил, разогнал дурман пановых чар. Сердце вернулось в привычный ритм. Идущий рядом Ян нёс с собой атмосферу ленивого спокойствия, и Индржих, попадая под её влияние, сам делался приземлённее.- Ах, как хорошо, - протянул Ян, опускаясь в бадью, полную горячей воды.

- Да-а, - Индржих сел рядом, приятно дрожа оттого, как вытесняется из тела холод.

- Вина! - приказал Птачек девке.

В поле зрения появилась занимательная особа. То была молодая девушка с очень густыми, необыкновенно длинными волосами цвета тёмной коры, убранными в небрежную причёску. Брови её, тоже густые, прямые, хорошо и к месту смотрелись на кругленьком румяном лице, сохранявшем серьёзное выражение, но серьёзность эта не выглядела напускной. Она была природной, естественной. Девушка разлила вино из кувшина и поднесла им кубки.- Глянь, какая, - зашептал Ян на ухо Индржиху.

- Ну да, ничего, - как бы между прочим ответил Индржих.

- Не нравится, что ли? - удивился Птачек.- Не совсем в моём вкусе, - Индржих сделал несколько крупных глотков дешёвого вина.- Как знаешь, - отстал от него Ян.Они выпили пару кубков, умылись тёплой водой, поплескались, побрызгались для забавы и продолжили пить. Разговоры у них клеились сами собой, во рту пересыхало, девушка подливала ещё и ещё. Когда дело дошло до третьего кувшина, Ян попросил не разбавленного. Дело двинулось веселее. Обоих прилично размотало.

- Давай возьмём девок, - предложил Ян с косоватой пьяной ухмылкой.

- Не, что-то мне не хочется, - Индржих помахал ладонь в воздухе, как отгонял бы муху. - Я, кажется, перепил.- Действительно, - Ян, как мог, пристально вгляделся в поплывший взгляд друга. - Стоять-то сможешь?- Не знаю, я же сижу.Птачек заливисто захохотал, но смех его прервала отрыжка.

- Ладно, - сказал он, - а я, пожалуй, от девушки не откажусь.- Не стесняйся, - благосклонно ответил Индржих, раскинув руки по краю бадьи, когда Птачек вылез из неё.Ян с вожделением посмотрел на девушку, сидящую на лавке с кувшином, который она поставила сбоку. Уж больно она ему приглянулась, было в её горделивом виде что-то благородное.- Ещё десять монет, пан, - впервые заговорила она, открыв их ушам голос не громкий и не тихий, идеально ей подходящий.

- Какая! - восхитился Ян. - Будет тебе десять.

Девушка разделась так же, как говорила: не спеша, не медля. Подошла к Яну и без предисловий положила его руки на себя. Он стал страстно её целовать, сжимая то грудь, то пышные ягодицы, то плечи, быстро возбудился, развернул к себе спиной и вошёл в неё с замечательным влажным звуком. Девушка нагнулась, взялась за край бадьи для устойчивости, застонала. Тёмные волосы растрепались ещё больше, длинные пряди упали в воду и закрутились лёгкими спиралями на поверхности. Мягкие белые груди качались от резких толчков. Индржих бесстыдно смотрел на них затуманенным взором, подёрнутым истомой. Он ещё не был возбуждён. По крайней мере, член его не твердел. Просто внизу живота слегка потягивало. Девушка смотрела не него из-под завесы волос, не переставая стонать. Серые глаза влажно блестели. Индржих, не зная, зачем, накрыл её пальцы своей мокрой ладонью, а другой рукой убрал с лица волосы точно так же, как для него этот делал Радциг. Кажется, никого из них троих ничего не смущало. Ян самозабвенно трахал девушку, она покачивалась, издавала сладостные тонкие стоны и переплетала пальцы с Индржихом, который просто смотрел. Скоро Ян остановился, кончив девушке на спину. Она выпрямилась, потянулась и перебросила распустившиеся волосы на грудь, чтобы не запачкать их.- Всё, теперь точно спать, - выдал Птачек, удовлетворённо почёсывая грудь. - Тебе бы тоже вздремнуть, ты никакой.- Согласен.Всё это время кипятка в бадью не добавляли и не поддавали воды на горячие камни, поэтому Индржих вылез из остывшей воды мокрый и едва тёплый, как лягуха. Все трое принялись одеваться. Ян подал девушке десять монет. Индржих подал от себя ещё пять. Она оглядела его странным тёплым взглядом.

Купальни остались позади. День был в самом разгаре. Индржих и Ян лениво поплелись в горку, пошатываясь и шаркая не поднимающимися ногами по земле.Солнце припекало, от жары головокружение у обоих усилилось, так что, добравшись до Пиркштайна, они с благоговением окунулись в его прохладу.- До встречи, - сквозь зевок промямлил Ян на пороге своей комнаты, махнул Индржиху рукой и закрыл дверь.Индржих направился к себе, внезапно передумал и пошёл к Радцигу. Дверь была открыта, но внутри никого не оказалось. Досадуя, он упал в кресло у очага, вытянул скрещенные ноги и прикрыл глаза. Он сидел так с четверть часа, в полузабытьи, пока не хлопнула дверь. Глаза его тут же открылись. Кобыла не выглядел удивлённым. Он неспешно подошёл к стене, привалился к ней, сложив на груди руки, с прищуром посмотрел на сына и констатировал:- Ты пьян.

Индржих вперился в него тяжёлым жадным взглядом с тенью вожделения, которая закралась в него в купальнях, и собрался было подняться.- О, не-ет, - Радциг предостерегающе поднял указательный палец. - Ты не будешь подходить. Ты останешься там.

Индржих замер на краю сиденья, что-то соображая, через несколько секунд всё равно поднялся и в несколько шагов подошёл к пану.

- Ты глухой? Я сказал тебе оставаться на месте,- холодная властная строгость сквозила в его словах, тем не менее сердца Индржиха она не достигала, растворяясь в хмельной горячке.- Отец, - прошептал Индржих, скользя губами по его подбородку и безуспешно пытаясь добраться до губ.Радциг не стал долго раздумывать. Он с аккуратной, размеренной силой взял Индржиха в захват, в два счёта развернул и прижал лицом к стене, удерживая сзади за шею. Индржих вперился в камень лбом, как комолый бык.

- Ты не можешь приходить пьяным, когда вздумается. Теперь у тебя есть правило: если ты напиваешься без моего ведома, то идёшь спать, - жёстким голосом пан чеканил каждое слово, как молоток по красному железу.Правда, всё безрезультатно. Индржих его не слушал. Он покорно положил на стену руки, отставил зад и прижался им к паху Радцига. От копчика вверх, к шее, которую сжимала рука, побежали мурашки. Ситуация становилась щекотливой.

- Я хочу тебя, - с мольбой, всхлипывающим шёпотом затараторил Индржих, - пожалуйста, пожалуйста...Кобыла не позволил себе потерять голову. Он хладнокровно отпустил Индржиха и отошёл на несколько шагов, оставляя его одного в плену похотливых желаний. Индржих расстроенно выдохнул, привалился к стене боком и вполоборота стал смотреть на пана тёмными-тёмными глазами. Радцигу мерещилось, что щупальца этой темноты на ощупь выискивают дорогу к его сердцу с тем, чтобы завладеть им.- Держи себя в руках, - против безрассудства Индржиха у Радцига имелась непоколебимая строгость. Он был безжалостен. - Встань прямо.Индржих кое-как выпрямился, но смотрел по-прежнему строптиво.- Я не гоню тебя. Ты можешь приходить ко мне, но я хочу, чтобы ты был в здравом уме, - продолжал Радциг, грозя пальцем. - Ты должен научиться оценивать ситуацию. Как раз сейчас не то время и не то место.

- А когда время и место? - ядовито прошипел Индржих. Он всё ещё безумно хотел пана, всё ещё к нему тянулся, и вместе с тем ерепенился, чувствуя пренебрежение к себе.

- Когда я скажу, раз ты ничего не соображаешь, - парировал пан.

- А ты скажешь? - смотрел исподлобья Индржих.- А ты сомневаешься? - холодно спросил Кобыла.- Немного, - последовало робкое признание.Радциг подумал немного, прошёл мимо него к выходу, остановился.- Сейчас я уйду. Ты приведёшь себя в порядок, отдохнёшь и протрезвеешь. Понял? - и, не дожидаясь ответа, ушёл. Только за дверью Кобыла позволил себе улыбнуться.Индржих, оставшись один, нехотя подрочил, отвлечённый разного рода мыслями о предстоящем будущем и о собственном поведении. Сняв напряжение, он не смог найти, обо что бы вытереть руку. Ему вдруг показалось противным и низким опорочить итогом своей снедающей, горькой неудовлетворённости даже самую жалкую, рваную тряпку, какая могла обнаружиться у пана в комнате. Сжав кулак, он тихонько ушёл к себе. Там привёл себя в порядок и прилёг. Голова закружилась, его начало мутить, и Индржих поспешил задремать, чтобы убежать от неприятных последствий выпитого вкупе с тревожными думами. Проснулся он к вечеру. Выхлебал полкувшина воды. Походил по комнате. Ему было скверно во всех отношениях, и телом, и духом. В комнате ему показалось нестерпимо душно и тесно, и он отправился бродить по улицам, где через пару часов столкнулся с Птачеком.

- Пошли в корчму? Поедим похлёбки, - предложил Ян. Он только недавно проснулся, глаза всё ещё заспанные, лицо помятое, волосы в беспорядке.

- Давай.Они сели на улице. Кругом них чудный вечер полнился умиротворяющим гомоном голосов, звонким птичьим чириканьем, ветром, прохладой. Облака в небе переливались розовым и оранжевым цветами. Местами люди уже зажигали факелы, готовились к ночи. Служанка принесла похлёбку и белое пиво, Индржих с Яном принялись за еду. Ян всё рассказывал нескончаемые истории, которых у него имелась целая куча, Индржих слушал вполуха, наслаждался наступившим душевным покоем и попивал пиво.

- Ладно, пошли, - сказал Птачек, отсчитывая деньги, - корчма скоро будет закрываться. А то опять драться полезешь из-за того, что сижу в неположенное время.

Они засмеялись, вспомнив прошлое, в котором не были друзьями. Да, как же невообразимо может извиваться жизненный путь, в какие неожиданные места может завести дорога, пролегающая от рождения до смерти человека. Захочешь и нарочно не придумаешь таких сюжетов, которые умеет написать судьба.

На дороге Индржих и Ян расстались. Ян собирался пойти выпить со своими друзьями и, зная что Индржих их не очень жалует, не стал его приглашать. Индржих, в свою очередь, решил вернуться в замок и заглянуть к Кобыле. Перед тем, как войти, он предупредительно постучал.

- Проходи, - миролюбиво пригласил Радциг.

В очаге потрескивал рыжий огонь, напротив него в кресле сидел Радциг, без сапог, без перчаток, в расстёгнутом камзоле с раскинутыми на стороны полами. Индржих пересёк комнату и сел на кровать. После дневного инцидента он чувствовал себя немного скованно. До этого ему казалось, что границы терпения пана куда как шире. Теперь он был намного осмотрительнее.

- Надо будет сказать, чтобы принесли второе кресло. Для тебя, - протянул Кобыла, задумчиво почёсывая щетину.- Спасибо, - с улыбкой поблагодарил Индржих. На душе у него сделалось тепло.- Ты успокоился? - Радциг навалился на подлокотник и посмотрел на Индржиха.- Да, - ответил тот, смущённо почесав затылок.

- Молодец, - похвалил пан.В уютной атмосфере они неспешно поболтали о незначительных вещах. Радциг рассказал о дневных делах, о некоторых планах по восстановлению Скалицы, о забавном случае с Ганушем; Индржих изъявил желание когда-нибудь приобщиться к делам Кобылы и получил ещё один одобрительный взгляд. Сидели они до глубокой ночи. Догорал в очаге огонь.- Иди ко мне, - подозвал Радциг, призывно помахивая рукой.Индржих замешкался от неожиданности, но увидав, что пан посмеивается над его оторопью, поднялся и подошёл к креслу. Радциг взял его руку, поднёс к лицу, прижался горячими губами к пальцам, развернул руку и так же поцеловал ладонь, затем широкое запястье с очертаниями красивых извилистых вен. Индржих вспыхнул. Сердце у него кольнуло от избытка нежности, в горле пересохло. Ему стало очень-очень приятно оттого, что он был удостоен такого выражения любви, какого достойна прекрасная высокородная пани. Всё время он, как дикарь, набрасывался на Радцига со своими похотливыми желаниями, а тот... целует ему руки. Растрогавшись, Индржих опустился на колени подле ног пана, заглянул в его лучистые глаза.- Я так тебя люблю, что у меня в груди болит, - надломленным голосом проговорил он.

Кончиками пальцев Радциг провёл по его щеке, улыбнулся. Кобылу не обманешь. Пусть сейчас Индржих склоняется в возвышенной светлой нежности, пусть трепещет от легчайших, как цыплячий пух, касаний, из темноты зрачков его подмигивает жадная бездна. Ей только дай повод, и она захватит разум Индржиха, подчинит себе и вырвется наружу.

- Ступай к себе, пора спать, - сказал Радциг и, склонившись, на прощанье поцеловал Индржиха в губы.

Индржих коротко кивнул, желая продемонстрировать послушание, хоть и был разочарован тем, что не может остаться. Всё же перед уходом он украл ещё один кроткий поцелуй, чмокнув пана в хитро приподнятый уголок губ. Пан проводил его и на всякий случай запер дверь на засов. Мало ли. Индржих смелеет ночью, ночью ему сложнее отказать. Он раз и навсегда должен научиться принимать и переживать моменты, когда не может получить желаемого.

Так продолжалось несколько дней. Индржих приходил вечером к Радцигу. Там для него действительно поставили второе кресло. Они сидели, иногда переплетя пальцы, иногда забавляясь тем, что один игриво задевал другого носком покачивающейся ноги и будто случайно задерживал прикосновение на голой лодыжке; иногда Индржих перевешивался через подлокотники и клал голову Радцигу на плечо. Но то были только кокетливые безобидные нежности. Основным содержанием их встреч были долгие беседы, а пороюжаркие споры на разные темы. Когда становилось поздно, и у Индржиха начинали сонно слипаться глаза, Радциг неизменно отправлял его, не получившего ничего сверх поцелуев, касаний и пищи для ума, в его комнату. На четвёртый день Индржих не выдержал и предпринял попытку пробраться к пану в комнату. Поздние беседы наедине распаляли его, разжигали страсть, но, не имея выхода, сжигали изнутри. Индржих неизменно хотел большего. Лёжа в одиночестве в своей кровати, он подолгу ворочался с боку на бок и каждый раз, закрывая глаза, видел образ Радцига. Индржих шипел сквозь зубы, пытался думать о другом или не думать вообще, вертелся ещё больше, путаясь в одеяле, но никак не мог успокоиться. Ему было пусто. Ему было одиноко. Он нуждался в Радциге. Поэтому, когда между ним и Кобылой оказалась препона в виде запертой двери, он разозлился. Хотел ударить в дверь да не решился, боясь гнева пана. Это только добавило злости. Вернувшись к себе, он надел сапоги, ринулся наружу, нырнул в ночной холод и кружил широкими шагами по двору. Прозябнув, устав, вернулся к себе и долго, не снимая сапог, сидел в раздумьях. Поначалу он решил, что Кобыла не хочет его видеть. Тогда стал бы он проводить с ним часы у огня, предаваясь долгим разговорам, одаривая томными взглядами? Потом он додумался до того, что Радциг не хочет его, но тут же отбросил эту мысль, с удовольствием вспоминая пылкую ночь перед поездкой во Враник. Так он перебирал всевозможные причины, какие мог найти, и тут же придумывал им оправдание.Когда злое разочарование более-менее отступило, в его сознании возникла кристальная, чистая, ясная мысль: ?Я хочу, чтобы ты был в здравом уме?. В здравом ли он был уме, подрываясь среди ночи с намерением разбудить пана и вытребовать его внимания? Он сам смог себе ответить, что нет, не был. Внуши он себе мысль, что идёт к Кобыле в комнату, чтобы просто полежать рядом, ему не достало бы сил остановиться на этом. Когда пришло осознание, Индржиху сделалось спокойно. Пожар внутри превратился в контролируемый костёр, ровный и благодатный. Индржих промучился раздумьями до утра. Зато первые солнечные лучи принесли с собой несказанное облегчение.

Радциг заметил положительную перемену и остался очень рад. Совместные поздние вечера их сделались полнее. Индржих охотнее поддерживал беседу, с благодарностью принимал каждую малейшую ласку, смотрел чистым, ясным взором и смиренно возвращался к себе, когда ему говорили. Он приспособился контролировать внутренние порывы. Беспорядочные неуправляемые чувства пришли в некое своеобразное, как и всё у Индржиха, равновесие. С этим Радциг уже был согласен иметь дело.

После злоключений с Иштваном совместные завтраки, обеды или ужины стали в некотором роде необходимостью. Собираясь вместе за столом, смеясь, разговаривая, каждый из них обретал покой, который дарит добрая компания близких, и забывал жестокую сермяжную правду, заключающуюся в том, что в любой день они могут кого-то не досчитаться здесь, а увидеть прибавление на кладбище. Пока была нужда друг в друге, они встречались и делили пищу, вино и мысли. Даже юноши продолжали время от времени приходить по собственной воле.В одно такое же утро Индржих и Ян припозднились. Они пришли в залу, когда Гануш с Радцигом доканчивали трапезу, сели двумя взъерошенными сонными воробьями на скамью и уткнулись носами в кубки. Половину ночи они играли в кости с нездешним мужиком, проиграли ему приличную сумму, разругались с ним, подрались, помирились и разошлись на хорошей ноте.

- Ну, Индржих, удачи тебе! - добродушно крикнул через стол Гануш и отсалютовал кубком. - Пан Радциг хороший охотник.- Что? - Индржих непонимающе уставился на панове.- Пан Радциг сказал, вы поедете на охоту на пару дней. Сейчас как раз отличный сезон. Дня на три вы собрались, кажется, да?- На три-четыре, - ответил Радциг, впрочем, глядя исключительно на Индржиха, и тоже отсалютовал ему кубком. Но в его жесте было совсем иное значение. Вернее будет сказать, в нём содержался подтекст.Индржих подавился кашей, покраснел, побледнел, кашлянул. Ян постучал ему по спине.- Точно, да, я забыл совсем, что мы что-то говорили об охоте, - наконец собрался с мыслями Индржих.

- Пока тебя не будет, приберу Яна к рукам, - говорил Гануш, - будет ходить со мной по делам, чтобы не скучал.- Аааа, - с отчаянием протянул Птачек, возведя к потолку очи. - Индржих, пожалуйста, возвращайся скорее, - жалобно добавил он.Панове засмеялись. Индржих глупо уставился в миску, думая только об одном: несколько дней наедине с Радцигом, которые его ждут.