— 14 — (1/2)
Согрей меня.Я так устал чувствовать холод.***Вроде бы, день уже какой-то по-осеннему пасмурный, совсем без солнца, но ветер все еще теплый, это последние остатки летнего тепла, хотя вряд ли это тепло назовешь уже "летним". Скорее, это последнее тепло перед тем, как придет настоящая осень, с дождями, холодом и промозглым ветром пробирающим аж до самых костей. А там до снега недалеко...
Октябрь.Он выскальзывает из пальцев, медленно сменяясь ледяной изморосью ноября. Но этот вечер по-прежнему теплый. День, когда Дилан надевает нелепый пиджак, одолженный ему Райли Кинг, потому что, явись он сегодня в обыкновенной футболке и клетчатой рубашке, он выглядел бы еще нелепее.
А впрочем, все, что делает Санни Брайт, у Дилана ассоциируется с теплом.— Это катастрофа, — он то ли шепчет, то ли говорит это про себя, то ли незаметно орет. Главное, Майк хмыкает, поворачивая блондинистую голову к своему соседу по комнате, окидывая друга взглядом серебристо-серых глаз: О’Брайен смотрит на свое изображение в зеркале, поправляя манжеты рубашки.— Почему ты так считаешь? — Майк спрашивает тихо, без задней мысли всячески подколоть. Делает аккуратный шаг ближе к Дилану.— Потому что вся эта фигня с костюмами не для меня, — вздыхает, немного откачивая кресло назад и еще раз окидывая себя взглядом через зеркало, исподлобья, как-то тяжко. А во взгляде читается некое презрение к самому себе."Уличные" ребята не носят такие костюмы, не ходят на такие праздники. Они бегают по улицам в кроссовках и проводят ночь где-то в клубах. Дилан тоже был таким. Почему-то теперь он начинает стыдиться того, что делало его прежним. Все, что он делал... Это точно не нравилось Сэму, вряд ли одобрит Майк. Вряд ли он таким бы понравился Санни. Все эти официальные костюмы, приемы... Митч и Броуди бы уже давно упали со смеху. Или более того, спросили бы, кто похитил "их" Дилана, не узнавая в друге кого-то нового. Человек в зеркале — все еще прежний Дилан, со странной тягой к рисованию всего вокруг, но со старыми привычками, от которых "новый" Дилан старается избавиться. Трудно меняться. Трудно становиться кем-то другим. Трудно забывать прошлое.
— А я считаю, что это не так, — поясняет Майк, и Дилан переводит на него немного хмурый взгляд. — Возможно, оглядываясь назад, ты просто не можешь смириться с мыслью, что "как раньше" уже не будет. Ведь ты стал другим. Ты не тот, что прежде, — Майк коротко улыбается уголками губ. — И вообще, заканчивай уже хандрить. Сегодня хороший вечер, чтобы быть счастливым, не находишь?
Дилан все еще несколько нервно поправляет манжет пиджака, кончиками пальцев цепляя что-то тонкое и плетеное, обвивающее запястье.
Санни.Это ее "браслетик дружбы". Синий. Символ добра.Солнышко.И на душе почему-то сразу становится тепло. Это тепло поражает каждую клеточку в теле, наполняя собой. И улыбка сама трогает губы Дилана.— Да, — слетает с его уст.— Пойдем, или совсем все пропустим, — блондин щелкает себя по носу, делая шаг ближе к двери.Сегодня просто идеальный вечер быть счастливым.Быть самим собой.***Все внутри меня дрожит, кажется, левый глаз охвачен нервным тиком, а слова становятся комом в горле, непроходимым и с привкусом горечи. Я сегодня не обедала и не завтракала, чтобы меня не вытошнило прямо на сцене, перед всеми. Одно дело играть для бабушки, ну хорошо, не более, чем для пяти человек, другое — когда на тебя будут пялиться все вокруг, глазеть, затирать тебя до дыр до того, что ты станешь практически невидимкой. Черт. И зачем я только согласилась на условие Дилана? Наверное, думала, что с его участием мне удастся устроить нечто особенное, волшебное... Но это действительно так. Кажется, меня можно смело заносить в Книгу рекордов Гиннесса по количеству сделанных мной фигурок оригами, которыми украшен зал. Прямо можно открывать свою собственную компанию. Издаю нервный смешок, несколько громкий, совсем неуместный. Трясущиеся руки упираются в холодный керамический умывальник, постукивая по его поверхности короткими ногтями. Смотрю себе в глаза — и девушка напротив смотрит на меня в ответ. Возьми себя в руки, Санни. Ничего, пять минут позора, и все забудется, как страшный сон. Всего пять минут. Даже меньше. Главное, не смотри никому в глаза, особенно ему. Ему в особенности. Господи, он же увидит тебя и услышит. Включаю холодную воду в кране, откручивая вентиль, и мокрыми пальцами касаюсь своей шеи, затылка и лица, которое горит и пульсирует. Кажется, это должно снять стресс. Кажется. Но не помогает. Бли-и-и-ин. Успокойся, Брайт. Нет ничего страшного. Всего лишь выйди и сыграй, это же просто. Просто, если не брать в расчет тот факт, что коленки подкашиваются и содержимое желудка отрывается от его стенок. Прекрасность. Делаю глубокий вдох, начиная в голос считать до десяти:
— Один.
Часто моргаю, судорожно убирая выбившуюся светлую прядь с плеча.
— Два.
Хмурюсь, закусывая нижнюю губу.— Три.Закрываю веки, сжимая и разжимая тонкие и мокрые пальцы.— Четыре.Господи, это совсем не помогает, у меня внутри что-то обрывается.— Пять...Да к черту! Все будет хорошо. А если и не будет, значит так и быть. Главное, просто улыбаться, Санни. Главное — просто улыбаться. Опускаю взгляд на красное платье по колено. Оно мамино, возможно, давно вышло из моды, но выбросить руки как-то не поднимаются, это частичка того, что у меня от нее осталось, кроме памяти. Провожу ладонью по ткани, теребя пальцами край юбки. Поправляю серебряную цепочку с кулончиком-оригами журавлем на тонкой шее, еще раз откидывая светлые распущенные волосы на спину. Заставляю себя улыбнуться и вздохнуть.— Все будет хорошо, Сэмми, — обращаюсь к самой себе, а затем, сделав глубокий и более менее ровный вдох, поворачиваюсь к двери, оттягивая ручку на себя и беря стоявшую у стены гитару за гриф.
Да, все будет прекрасно.***Много света.Гирлянды увешивают стены и потолок, подсвечивая сотни висящих на ниточках фигурок оригами. Таких разнообразных, что сбиваешься со счета их считать.Много шума.Людям нравится, они в замешательстве, что происходит, но они, кажется, действительно счастливы. Все так, как и хотела Сэм.
Много мыслей.Они шумят у Дилана в черепной коробке, не позволяя спокойно дышать. Это... Это она сама все сделала? Все букеты цветов из оригами в руках людей? Всех журавлей? Эту атмосферу тепла?..— Все-таки я думал, что ты передумаешь и нарисуешь нечто зловещее, — голос Майка выбрасывает О’Брайена из мыслей, возвращая в реальность. Блондин оглядывается по сторонам, взглядом шарит светящийся потолок, засовывая обе ладони в карманы штанов. — Не знаю, без твоей черни здесь как-то слишком уютно, мило и тепло.— Иди ты, — издает смешок Дилан, цокая языком.Поворачивает голову вправо, замечая Райли, стоящую рядом с каким-то мужчиной, похоже, с мужем, как-то тепло и нежно держащим ее руки в своих, и невольно ловит себя на мысли, что хочет, чтобы и его держали подобным образом. Тепло, согревая. И в этом тепле всегда будет какая-то необходимая до ломоты в костях нужда. По этому теплу всегда будет какая-то ломка, стирающая из сознания тебя самого. Такие руки у Санни Брайт: теплые, пахнущие апельсинами, волшебные, сводящие с ума.Майк упирается плечом об колонну, скрещивая руки на груди, а Дилан чуть выкатывает инвалидное кресло вперед, услышав, что шум начал стихать, позволяя расслышать звуки голоса, с некоторых пор почему-то переворачивающих сознание. Превращающих мысли в бардак. Этот голос выделяется среди остальных. Голос, за которым следует смех. Такой чистый, такой звонкий и солнечный. Смех, который прикасается к чему-то там, под ребрами, где когда-то болело и щемило. А теперь там свет, просвечивающийся сквозь кости.И тогда Дилан замечает ее.
В этом красном платье с тоненькими шлейками, обрамляющими худые плечи.С этой гранатовой помадой на губах, привкус которых до одури хочется ощутить на вкус.Откидывающую распущенные светлые волосы с плеча на оголенную спину, открывая тонкую шею с острыми ключицами.Мило улыбающуюся и отчаянно пытающуюся скрыть нервы.
В черных кедах, которые вызывают улыбку, а он даже улыбнуться не может. Процессор в голове завис.Безумно красивую, до того, что у Дилана воздух застревает на полпути к легким, так и не добираясь до своего пункта назначения. До того, что О’Брайену хочется себя ударить за то, что пялится на нее, как идиот, за то, что раньше не хотел замечать, насколько Санни Брайт на самом деле прекрасная.
В этом платье, отнимающем у Дилана дар речи. И взгляд отнимающем тоже. И разум. И сердце. И всего его самого.— Ух-ты, кажется, мне придется кому-то подобрать челюсть, — Майк хмыкает, но его подколку не слышат.
Он поджимает губы, понимая, что все внимание сейчас отдано не ему, а ей, девушке в красном платье, и искренняя улыбка изгибает уголки его губ. Он переводит взгляд то на Сэм, то на своего соседа, а потом обратно, и еще раз, понимая, что становится свидетелем чего-то прекрасного, того, что снова подарит Дилану желание жить, желание любить жизнь, хотеть становиться старше, стремиться к чему-то большему.
Кто-то только что, кажется, в ком-то потерялся с головой.— Э-э-э, — смущенно тянет девушка, удобнее упирая гитару о свою ногу, — привет... — в ее голосе слышится волнение, которое жидким электричеством растекается по венам и артериям. — Меня зовут Саманта Брайт... Многие меня просто называют Санни... — девушка запинается, явно боясь наговорить лишнего, потому молвит короткое "ладно", зажимая нужные аккорды и царапая струны медиатором.
И слова ее песни навсегда въедаются в подкорки.Эти слова цепляют что-то внутри.
Санни Брайт вся светится.
Она освещает Дилана своим светом.***Это катастрофа.От нервов я запорола игру, хотя все еще надеюсь, что все было не так ужасно. Во всяком случае мне аплодируют, что уже само по себе неплохо. Улыбайся, Санни. Сегодня твой вечер. Сегодня все эти люди счастливы, благодаря тебе.Делаю неуклюжий реверанс, умудряясь едва ли не споткнуться об собственную ногу. Все закончилось секунд пятнадцать назад, а сердце по-прежнему принимает участие в поединке с легкими. Те тоже предательски не могут сделать человеческий вдох. И внутри что-то все еще раз за разом обрывается, по ниточке, медленно-медленно и мучительно. Особенно тогда, когда в толпе мой взгляд цепляет знакомую инвалидную коляску и человека в ней.