— 13 — (1/2)
***- флешбэк -Свет лампочек слишком яркий, он заставляет глаза покрываться пеленой слез, скатывающейся едва заметными дорожками по коже щек. Барабанные перепонки с мембранами гудят от звуков голосов и различных аппаратов, издаваемых постоянное или периодическое "пи", действующее на нервы. В коридоре больничного крыла практически пусто, только двое: один сидит на стуле сгорбившись, впившись локтями в собственные колени и заключив пальцы, которыми подпирает подбородок; и девочка, мотыляющая ногами, не достающими до земли. Мужчина со светлыми волосами в черном твидовом пальто изредка поднимает хмурый взгляд на человека напротив, все это время до покалывания где-то между лопаток, в районе солнечного сплетения, следящего за его действиями. Взгляд у Ричарда Гудсона хмурый, льдисто-серые глаза в основном изучают мелкие цятки в каменном полу, но мысли шумят под тяжестью черепной коробки совсем об ином. Короткий взгляд на девочку напротив — и снова молча начинает рассматривать пол, думая о том, что сегодня произошло. Короткий звонок изначально воспринялся шуткой. Слышать детский голос по ту сторону было довольно странно, если учесть тот факт, что своих детей у него с женой нет. Есть лишь Санни, которая знает этого человека как Ричарда Гудсона, высылающего денежный чек дважды в год — на Рождество и День рождения, — и одним осенним днем лично приходящего на встречу в парке. В этом году встреч стало больше. Аура Брайт не хотела огорчать свою дочь своим состоянием, о помощи приходилось просить Ричарда, который вовсе не хотел на все это смотреть. Женщина лишь сказала Саманте звонить этому мужчине лишь в самых крайних случаях. Что ж, кажется, это и есть тот самый случай. Этим утром Аура и Санни вышли на улицу прогуляться. Погода стояла не к месту солнечная, не к месту правильная. В обычный день девочка очень любит солнце, любит его тепло, его свет. Но тогда, когда ты держишь маму за руку со слезами на глазах и просто смотришь на то, как ей трудно сделать шаг, и как через какое-то мгновение женщина просто падает посреди тротуара, солнце казалось до отвращения нелепым. Оно не способно помочь ее маме, оно не способно помочь Ауре. И Санни действительно безумно страшно. Мать не рассказывает ей о том, что происходит. А девочке и не нужно. Она сама все видит.
Видит. Плачет. Боится.
Это безумно страшно и больно, наблюдать за разрушением человека, который тебе дорог. После этого провалы в памяти становятся не самым страшным, что может быть.
Мужчина коротко прочищает горло. Все делает коротко, резко, на нервах. Коротко поднимает взгляд на девочку, чьи большие до одури синие глаза цвета лазурита прожигают в нем сквозную дыру, скоро будет просвечиваться мятная гипсокартонная стенка. Светлые волосы Санни заплетены в небрежную косичку, уложенную на одну сторону. Улыбки на лице нет. Просто молчаливый взгляд изучает физиономию Ричарда до того, что по коже проходятся мурашки и волосинки на руках становятся дыбом. Пальцы девочки крепко впились в собственное сиденье аж до побеления костяшек. Сэм сидит на непомерно широком стуле, мотыляя ногами и сутулясь, отчего острые ключицы выпирают еще больше. "Господи, не смотри на меня. Не смотри на меня так, словно ненавидишь. Ты не знаешь того, за что будешь меня ненавидеть. Не смотри на меня этим своим взглядом, словно знаешь".— Санни, с твоей мамой все будет в порядке, — голос мужчины звучит хрипло, слишком неубедительно, слишком много дрожи в нем, слишком много неверия. Не будет. Он знает, что это не так. Знает, что этого чертового "все будет в порядке" не будет. Нет. Но девочка должна верить в лучшее.Он так не хотел здесь находиться.
Он так не хотел видеть все это.
Он не хотел быть рядом со своей дочерью, представляясь каким-то "хорошим другом".— Вы мой папа, да?
Встречный вопрос. Проигнорированное сочувствие и поддержка. Слетевший пепел слов, разжигающих внутри пожар, помасштабнее Великого лондонского.
"Папа".
Нет, будь он "папой", он нашел бы в себе силы быть рядом каждую минуту, позволил бы боли перетлевать внутри, под ребрами. Будь он "папой", общение с дочерью не ограничивалось бы разом в год. Будь он "папой", ему не нужно было бы представляться ей каждый раз заново, каждый новый раз пожимать ее руку и чувствовать, как все внутри трещит по швам от одного взгляда Санни. Будь он "папой", он не был бы "мистером Гудсоном", как его называет девочка, холодно, отчужденно, недоверчиво. Будь он "папой", прижал бы малышку к себе, помог бы ей справиться со всеми проблемами, она стала бы его утешением, его надеждой, тем, в чем есть солнечный свет, греющий душу. Если бы он был ее "папой", она не смотрела бы на него так, этими своими большими глазами цвета васильков, не по-детски и не по годам умным и взрослым взглядом.— Вы... Вы мой папа?
Поднимает взгляд на девочку, не в силах ничего толком ответить. Его посещает мимолетная мысль ответить "да", с которым закончится боль и одновременно разорвется сердце, ведь принять этот факт — это все равно что уничтожить себя. К тому же он женат, к тому же, пускай его жена и знает о существовании Санни, они друг друга любят. А кто будет любить Сэм, когда не станет Ауры?
Трупики умерших слов оседают на корне языка, и единственное, что слетает с подрагивающих уст Ричарда, — вздох. Тяжкий, но тихий-тихий.
— Вы знаете, мама никогда не рассказывала мне о моем отце. Когда я была маленькой, я даже не думала, что он у меня есть. Мама всегда была одна, — в ее голосе нет радости, нет счастья, только боль. Кубические литры боли. — Вы... Но Вы были рядом. Вы приходили на встречу. Вы мой папа, да?
П а п а.П а п о ч к а.— Я давно заметила то, как сильно я на вас похожа. Вы мой папа? — с этим ее взглядом, открытым, с блеском от слезинок у уголков больших глаз. С болью в голосе, такой непривычной. — Вы знаете, мистер Гудсон, — "мистер", она называет его "мистером Гудсоном", отчего что-то внутри неприятно сжимается, тянет, ноет, болит, — порой мама забывает мое имя, забывает мое лицо, забывает бабушку. Она забывает нас. Смотрит на нас и не может вспомнить, кто мы для нее. Но затем я улыбаюсь, и она вспоминает меня по улыбке. Мама помнит мою улыбку, — девочка говорит детскими словами взрослые вещи, из чего Ричард понимает, что перед ним сидит хоть и восьмилетняя девочка, но слишком и до печального взрослая в своем возрасте. Не так дети должны взрослеть, не так быстро, не при таких обстоятельствах. — Она... Она помнит мою улыбку, — поджимая губы, прижимая почти вплотную к тонкой шее хрупкие плечи. — Пап, почему ты молчишь?
"А".Она знает. Она не слепая."А".Она догадалась. Черт.Мелкие цятки на полу ломают глаза, но лучше уж смотреть на них, чем в глаза Санни, которая снова обращается к нему на "папа". С такой жалостью, что его сейчас буквально порвет. С таким тоном, что он начинает ненавидеть себя. А что он еще может ей сказать? Что, да, он ее папа? Что он ушел потому, что знал, что ждет Ауру? Что он ушел потому, что слаб? Что он, такой урод, смог оставить дочь расти без отца, откупаясь деньгами дважды в год и представляясь другом семьи? Все должно быть так? Черт. Чертовы слезы застилают глаза, внутренняя дрожь заставляет руки неистово трястись, потому он сжимает пальцы в кулак, поднося их к зубам и прикусывая до боли. Нельзя поднимать на нее взгляд. Нельзя дать ей все понять. Он может молчать, не проронить ни слова, как делает это всегда, находясь рядом с дочерью, но глаза обязательно скажут все за него. Нельзя на нее смотреть.
— Мистер Гудсон, — голос врача и скрип двери спасает ситуацию. Ричард судорожно моргает, торопливо утирая щеки, и поднимает взгляд на врача, вышедшего из палаты Ауры Брайт с карточкой в руках, — можно вас на минутку?Да хоть навсегда.
— Да, конечно, — молвит невнятно, насупив брови, окидывая все, кроме, Санни, задумчивым взглядом, а девочка лишь опускает тусклый взгляд на вельветовую ткань своего сарафана, садясь глубже на свой стул. Ричард отходит с доктором на несколько шагов. Ребенку такое лучше не слышать, по словам доктора. А Санни Брайт совсем уже не ребенок. — Как она?— Состояние стабильное, мистер Гудсон, через пару дней, думаю, можно будет забрать ее домой, — врач поджимает губы, коротко поправляя очки на переносице. Пятисекундная запинка позволяет Ричарду понять, что здесь есть что-то еще, то, чего он не хотел слышать, чего не хотел видеть, о чем не хотел знать. Он совершает вопросительный кивок головой, молча вскидывая бровь, и доктор громко сглатывает скопившую жидкость, словно сейчас вынесет смертельный приговор. — Падение было причиной того, что начался процесс отказа опорно-двигательной системы, — после сказанных слов Ричард просто закрывает глаза, жмурит их, опуская голову вниз и задерживая дыхание. Сердце начинает выламывать грудину, на виске бьется жилка, эхом отдаваясь в стенах черепа. Так громко, так амплитудно, словно все тело пульсирует. — В обычных случаях это происходит ближе к сорока годам, после. Но так как это наследственное, у Ауры начался этот процесс уже сейчас. Со временем ей будет все труднее и труднее передвигаться, понадобится посторонняя помощь при ходьбе, при приеме пищи, при уходе за собой. Резкие перепады настроения будут далеко не самым худшим. Будут светлые и темные дни, мистер Гудсон. Будет очень нелегко. Скажите, как часто у вашей жены бывают приступы забвения?
А он не знает. Он всегда не рядом, чтобы не видеть всего этого.— Я-я... — голос неуверенный, тихий и нечеткий, — мы не женаты, я не знаю...— Не знаете? С кем живет Аура? Кто за ней смотрит? Каким именно способом к Ауре возвращается память?— С-со своей матерью и дочерью, — Ричард нервно чешет пульсирующий висок, пытаясь смочить сухость в горле. Он коротко кивает на девочку, сидящую неподалеку, которая мотыляет ногами и рассматривает носки своих синих кед. — Санни мне сказала, что мать вспоминает ее по улыбке, что именно улыбка заставляет ее вспомнить.
— Это хорошо. Слишком эмоциональные вещи служат триггером к забвению. Но именно эти же эмоциональные триггеры и возвращают память.
— А что будет в конце?
— В конце, мистер Гудсон, даже улыбка дочери не заставит Ауру вспомнить, кто девочка для нее такая. Аура разрушится, как личность, сотрется все, что делало ее собой.
Вдыхает и больше не выдыхает. Он не хотел все это слышать. Не хотел знать. Нужно уйти, нужно не слушать. Напиться в хлам, забыть, выкинуть из головы. Следовало бы уйти. Следовало бы никогда не встречать Ауру Брайт. Следовало бы. Но он здесь. Он слушает. Он знает.— Сколько осталось до "конца"? — с губ слетает единственный вопрос.— Год, может, два, мистер Гудсон.
Год.