— 12 — (2/2)

Его рисункам просто не хватает красок...

Что ж, с этим нужно что-то сделать.***Опавшая листва шуршит под колесами, застревая в спицах, что замедляет и затрудняет передвижение. Ничего, скоро мне не понадобится больше пользоваться креслом. Сейчас я даже достаточно силен, чтобы простоять на ногах десять секунд, ну а затем все же рухнуть наземь. Опускаю взгляд на свои колени, на которых почему-то лежит синий бумажный самолетик Санни Брайт. Я даже не помню, как взял его с собой. Наверное, хотелось просто запустить его. Что ж... Солнце пускай и теплое, но ветер достаточно сильный...

Беру самолетик в руку, поднимая его вверх.

В детстве я пускал такие самолетики из окна, загадывал желания и верил, что они долетят до небес, и что мои желания сбудутся. Сейчас же я просто запускаю самолетик и отслеживаю его траекторию взглядом, пока он не скрывается из виду за хвойным деревом. Наверное, на самом деле он застрял где-то в ветках, сразу после того, как я теряю его взглядом, но мне все же хочется верить, что он по-прежнему летит.Жмурюсь яркому небу, часто моргая из-за того, что глаза начинают болеть. Отвожу взгляд в сторону, замечая Дженни, сидящую рядом со своими родителями. Кажется, они улыбаются и смеются, а затем девушка снимает очки... Снимает очки и смотрит на родителей так, словно действительно видит их, возможно, не так четко, но она видит, где они находятся. Словно больше нет тьмы в глазницах, есть только нечеткие образы, которые постепенно приобретают очертания.

Она... Она видит. Она может меня...— Привет.Внезапно сорвавшееся с чьих-то уст "привет" знакомым голосом заставляют меня отвести от Дженни взгляд, да и собственно перестать о ней думать.

Санни как всегда широко улыбается, стоя передо мной в желтом пальто с чехлом от гитары, висящим на спине. Светлые волосы не связаны в привычный хвостик на затылке; одна их часть ниспадает до лопаток, а вторая — покоится на плече. Девушка мне что-то протягивает, и, приглянувшись, я узнаю в протянутом блокноте свой скетчбук, который я обыскался все утро. Думал уже, что Райли его нашла и начала уже составлять процентное соотношение того, насколько у меня поехала крыша и помутился разум.— Э... — не могу толком ничего связно сказать, хмурясь, да и Санни не дает мне шанса, начиная объяснять, откуда у нее моя вещь:— Ты забыл его в обеденном зале... — молвит, и я отрываю взгляд от скетчбука, поднимая его на девушку. — И я решила его тебе вернуть.— Спасибо, — единственное, что могу из себя выдавить.

Почему, черт возьми, мне так неловко находиться рядом с ней? В голову приходят все эти хипстерские мысли о мире, солнышке и счастливом уходе в закат. Почему рядом с ней я совсем забываю о том, что внутри что-то болит? Почему она заставляет меня себя чувствовать чем-то большим, чем я есть? Я имею в виду, я калека, инвалид, усаженный в кресло. А она отчаянно пытается меня заверить в обратном. Что я нормальный, такой же, как все. Что я сейчас встану и не только начну ходить, я начну бежать, как когда-то любил, как это было прежде. Вот только рядом с Санни Брайт я — не прежний. Я какой-то другой, такой, каким никогда не был.— Ты здорово рисуешь, Дилан, жаль, что ты не хочешь мне помочь с праздником. Но ничего, я не обижаюсь, — она поджимает губы, крутясь на месте из сторону в сторону. — Правда, в твоих рисунках не хватает немного красок...Секунд пять она стоит на месте, молча, а затем начинает пятиться назад, в последствии вовсе разворачиваясь и удаляясь прочь, засунув руки в широкие карманы желтого пальто, но напоследок одарив меня своей улыбкой.Улыбкой, от которой почему-то стало тепло внутри.Улыбкой, которая раньше до жути бесила, прямо хотелось выколоть себе глаза.Улыбкой, такой, какой еще никто мне не улыбался.Улыбкой, которая почему-то начинает затмевать радость за "прозрение" Дженни, общение с ней да и ее саму.

Опускаю взгляд на скетчбук, хмурясь и понимая, что что-то мешает страницам полностью закрыться, и раскрываю его, чтобы обнаружить причину.

"Правда, в твоих рисунках не хватает красок..."Между страниц лежат акварельные краски с тремя кисточками разных размеров. Краски и что-то еще, какой-то отдельный рисунок, который не является частью скетчбука. Это вложенный лист, на котором нарисовано мультяшное солнце и цветными фломастерами выведено: "Эй, Дилан".

Краски.Она подарила мне краски.Чтобы я рисовал "цветную жизнь". Цветы, солнце и улыбку. Все то, что я раньше презирал. Все то, что, с появлением Санни Брайт в моей жизни, начало забираться мне под кожу.

***Он едет по каменистой дороге вперед, толкая колеса руками. Скоро он от них избавится, совсем скоро он сможет свободно ходить, Райли ему это пообещала. Он сможет нормально танцевать... Он сможет потанцевать с Дженни.К ней возвращается зрение, а к нему — способность ходить. Все идет к лучшему, ведь так?Дилан никогда не приглашал Дженни Харт на танцы, никогда даже толком с ней не разговаривал. Сейчас же он направляется к ней, чтобы попросить ее сходить с ним на эти танцы, которые устраивает Санни Брайт. Едет вперед, но что-то внутри словно оттягивает его назад, упирается всеми руками и ногами, кричит, что это неправильно.

Нет, это правильно. Правильнее некуда. В конце концов, об этом он мечтал всю жизнь, да? Потанцевать с Дженни Харт, увидеть ее искреннюю улыбку, адресованную ему. Говорить с ней о чем-либо другом, кроме Митча и Броуди и самом крутом приходе в жизни. Просто быть с ней рядом. Просто... Просто быть рядом с ней.— Дженни... — слишком шумно и сбито, слишком по-идиотски. — Дженни, я хотел спросить... — слишком замысловато и поднесено, чтобы заметить стоящий чемодан у ее ног. Девушка стоит у дерева, щурясь и пытаясь поймать фокус лица парня. К сожалению, зрение не восстанавливается так быстро, на это потребуется время, но все определенно уже далеко от той самой "мертвой точки". — Э, — Дилан хмурится, прикусывая губу и неосознанно сжимая ткань своего свитера. — Это что? Ты?.. Куда-то собираешься?— Родители забирают меня домой, — в голосе слышатся нотки облегчения, а еще металла. Холодного и безразличного металла. — Ко мне возвращается зрение, потому меня переводят на амбулаторный режим лечения. Как же я... Господи, как же я рада отсюда уехать, — с широкой улыбкой на губах и громким вздохом.

Уезжает. Она счастлива отсюда уехать.— У-уезжаешь... — слова, слетевшие с губ, крошатся в пыль, ровно как и что-то под кожей. — Почему ты мне не сказала об этом?

Дженни Харт издает какой-то нервный смешок, несколько истеричный и нелепый, совсем не к месту, не скрывая свою фальшивость.

— А я и не обязана была ничего тебе говорить, Дилан. Мы знакомые, да, общаемся с детства. И только. Было весело.И только. "И только", которое колошматит сердечную мышцу под ребрами, словно боксерскую грушу. "И только", которое заставляет О’Брайена опустить взгляд ниже, и уже никогда не посмотреть ей в глаза, потому что от собственного стыда и глупости его сейчас просто к хренам порвет на лоскуты. "И только", которое заставляет еще одну ниточку прошлого Дилана рваться.

И... И только?Б-было весело?Что?— Но я-я думал... — пульс бьется где-то в висках, а за собственную дрожь в голосе и неумелость скрыть свои эмоции захотелось себя же приложить головой об рядом стоявшее дерево.

— Что?! — пискляво, до нелепого противно, как и сладость в ее голосе. Сейчас эта сладость больше не напоминает карамель, она горчит на корне языка, как дешевый и мало сладкий сахар. И Дженни Харт оказывается такой же поддельной и ненастоящей. — Ты... — девушка начинает смеяться, прикладывая ладонь к своему лбу. — Господи, ты что, серьезно думал, что между нами что-то может быть? — опускает на него взгляд, а он так и вперился взглядом в гребнутые мелкие цветочки на ее майке — он больше никогда не поднимет на нее глаза, или просто умрет от убойной дозы собственного кретинизма. — "Т-ты" и "я"? — слова, которые заставляют Дилана вжаться в собственное инвалидное кресло, напрягая скулы. — Ты это серьезно? Т-ты... Ты инвалид, — словно лживая отмазка, слова, которые словно отшвыривают на самый старт. Назад. К тому началу, где он просыпается в больнице и осознает, что не может ходить. Чтобы никакой Дженни Харт, никакой памяти о ней. Никаких, нахрен, чувств вообще, кроме застрявшего в коже острого осколка боли, что каждый раз ножом, словно консервную банку, вскрывает в памяти то, что Дилан предпочел бы забыть.

Забыть аварию.

Забыть хруст собственных костей.

Забыть то, что Сэм умер.

Забыть то, как собственная мать от него отказалась.Забыть вердикт врача "не сможешь ходить".

Ему дико хочется уйти. Встать на ноги и уйти прочь. Закрыть уши и больше не слушать Дженни. Никогда ее больше не слушать. Никогда не видеть. Забыть все чувства к ней. Эту мальчишескую влюбленность, от которой теперь тошнит, мысль о которой стала комом в горле.

— Хэй, привет, — внезапно слышится знакомый голос рядом. В нем всегда так много неуместного тепла, света и позитива. Всегда так много неуместной радости.Санни Брайт практически всегда появляется внезапно, врываясь ярким светом. Раньше это дико раздражало, она нарушала личное пространство. А теперь же Дилан просто несколько благодарен тому, что она подошла. Это позволяет ему развернуться и уехать, чувствуя себя чуть менее идиотом, но злясь не меньше обычного.

Идиот. Придурок. Просто полнейший кретин.Как?.. Как он мог только подумать, что у него может быть шанс с такой, как Дженни?Что за нелепость? Вздор.— Д-Дилан? — на этот раз голос Санни звучит уже не так весело, он дрожит, стоит ей только взглянуть О’Брайену в лицо. — Дилан...Ну-у уж нет... Нет. Только пусть он не сломается снова. Пожалуйста, только пусть он снова не станет прежним, злым, замкнутым, холодным и отчужденным. Пожалуйста, пусть он только не сломается и не станет таким, каким был в начале. Боже, пожалуйста! Санни знала, что Дженни Харт его разрушит. Она знала, что Дженни оставит от него лишь битые осколки, одно лишь крошево. Но, пожалуйста, пусть он не будет таким, как прежде. Или Санни этого не вынесет, ей больше не вынести тот негатив, который заставляет ее плакать и разрывает что-то внутри. Ей может не хватить солнечного света, чтобы осветить его тьму, она лишь поглотит ее саму и погасит этот свет. Пожалуйста, пусть он только вновь не сломается, или в этот раз уже даже Саманта Брайт не будет способна ему помочь. Она никому не может. Ни своей маме, ни Дилану, ни даже себе самой. Только пожалуйста, пусть онне разобьется снова и не потеряет желание жить. Или все, что для него сделала Солнышко, будет напрасным. Или бумажный синий самолетик так и застрянет где-то в ветках, и мечта разобьется, не долетев до неба.

Санни провожает Дилана взглядом, уже собираясь последовать за ним. Главное, просто не оставлять его одного, ибо девушка прекрасно помнит, как Дилан выехал на дорогу, полную движущихся машин.

— Так вот ты какая, Санни Брайт... — голос Дженни звучит несколько насмешливо. Она упирается спиной о сеточный забор, скрещивая руки на груди, а уголки губ растянуты в легкой улыбке. Кажется, Харт действительно получает кайф от того, что раздавливает в своих руках чье-то сердце. — Что ж, он весь твой, забирай, — издает смешок.У Брайт пальцы сжимаются в кулак, и рука напрягается так, что аж костяшки белеют. На лице — никакой улыбки. Лицо ровное, взгляд непривычно холодный, совсем не похоже на "солнечную и добрую Сэм Брайт". Таким взглядом она смотрела лишь однажды на своего отца. Он заслужил такой взгляд. Его не было рядом все это время, когда собственная мать забывала ее. Его не было рядом, когда Аура Брайт превратилась в овощ, усаженный в инвалидную коляску и неспособный самостоятельно передвигаться. Не было рядом на ее похоронах. Его никогда не было рядом.— Знаешь, Дженни, — Сэм берет себя в руки, одолев желание ударить девушку по лицу, — быть может, к тебе и возвращается зрение, но ты всегда будешь слепой, — стирая эту ухмылку с лица Харт.О’Брайен находится уже недалеко от входа в санаторий, потому Сэмми приходится срываться на бег, чтобы его догнать. Его нельзя оставлять одного. Точно не тогда, когда он снова трещит по швам.

— Дилан! — в горле сухо, глоток воздуха словно режет глотку ножом. — Дилан, постой!— Отвали, Солнышко! — не поднимая на нее взгляд, грубо, как это было с самого начала.

Не-е-ет... Только не это... Пожалуйста, только не это!— Вечно тебе, блять, надо влезть не в свои дела! — останавливается резко, пересекая девушке путь, отчего та вздрагивает, отступая на мелкий шаг назад. Поднимает взгляд карих глаз, в котором снова полно боли, снова полно ненависти к своему миру. Он... Он вновь позволил себе что-то чувствовать, а все пошло по одному месту, коту под хвост, накрылось медным тазом. И боли, блять, только больше. — Да хули тебе вообще не насрать на меня?! — слова, которые ранят Санни больнее, чем когда-либо, больнее, чем его ненависть к ней, чем выброшенные из окна букеты цветов. — Это, блять, моя жизнь! Моя! Не вмешивайся туда, куда тебя не просят! Тебе ясно?Кажется, уголки глаз пекут слезы. Но это действительно становится финишем. Долбаным финишем всех стараний Санни что-либо изменить в Дилане. Он не хочет меняться, ему проще жить, когда ненавидишь мир, потому что у тебя нет тогда слабого места, тебе нельзя причинить боль. Но это действительно становится финишем.

— Да? — она непривычно срывается на крик. — Хорошо! Прекрасно! — переминается с ноги на ногу, только холодный блеск во взгляде васильковых глаз заставляет мурашки пробежаться по спине Дилана и волоски на руках стать дыбом. Такой он еще не видел Саманту. Холодной, прямо, как он сам. — В следующий раз, как захочешь покончить с собой, я не стану тебя останавливать! Хочешь — выпадай из окна! Хочешь — хоть кидайся под машину, раз ты так не любишь жизнь! Давай, вперед! — она издает нервный смешок, но отнюдь не веселый, и хмурость на лице Дилана сменяется удивлением, а внутри становится почему-то так больно. И боль эта не от поступка Дженни. Почему-то слова Харт больше не имеют для него такое сильное влияние, чего не скажешь о Санни. Брайт, пожалуй, была единственным человеком, который верил в него даже тогда, когда он сам не верил в себя. И она всегда была рядом, даже тогда, когда было до неимоверного тяжко жить, когда ее присутствия вовсе не хотелось. Сейчас ее слова словно дырявят дыру в душе, каждый раз делая выстрел. Она больше не верит в него, она сдается. — Но ты как Дженни, ты был слишком слеп, чтобы это увидеть.Кажется, проходит секунд пять, прежде чем Санни Брайт разворачивается и уходит прочь. Время потеряло значение, ровно как и все остальное, кроме всего сказанного ей.

Солнышко не оборачивается назад и потому не видит, что Дилан провожает ее взглядом.Резкий порыв ветра воет в ушных раковинах, размывая где-то на полпути вновь слетевшее с его уст "Сэм", которое, увы, не доходит до адресата.