— 8 — (2/2)

Руки не слушаются, кое-как толкая колёса инвалидного кресла вперед, пересекая комнату, а дверь тихо закрывается за моей спиной.

Все, что есть в тебе, лишь жалость.Майк спит тихо, словно и не дышит, но первые лучи рассвета, падающие на его тело, позволяют заметить движение диафрагмы.

Жаль, что Майк в тебя верит, а ты его разочаровываешь. Жаль, что ты оправдываешь данное тебе им прозвище Ледяной. Ледяная Принцесса. И жаль, что ты не можешь доказать обратное. Ты айсберг.Проезжаю мимо, направляясь в ванную. Мне как-то неистово жарко, майка липнет к влажному телу.

Жаль, что тебя переполняет злость, и ты не знаешь, куда её деть, потому и срываешься на Санни и Майке. Жаль, что тебе жаль.

Прикрываю за собой двери, делая тяжёлый вздох. Окидываю комнату взглядом, замечая на умывальнике лезвие бритвы.

Тебе жаль, что слова Санни слишком сильно въелись тебе в память, чтотеперь у тебя не поднимаются руки с собой что-то сделать.

Перевожу взгляд на зеркало, подъезжая к нему ближе, и всматриваюсь в своё отображение.

Жаль, что ты себя ненавидишь и презираешь.Мешки под глазами, усталость залегла тенями во внутренних уголках глаз. Бледный. А глаза какие-то вроде бы и пустые, но в них столько живой грусти, столько отчаяния. И вместе с тем какие-то ничтожные ошметки веры, растерзанной на куски. Рваные кусочки веры в самого себя.Тебе жаль, что ты себя не выносишь, что не можешь себя любить таким, каким ты есть. Ты инвалид. Ты не можешь ходить. И ты отчаянно пытаешься опровергнуть этот факт. Лжешь самому себе. И тебе жаль, что ты веришь в эту ложь.

Моя рука сжимается в кулак, костяшки пальцев белеют, а на коже проступают ниточки вздувшихся вен. Опускаю взгляд на кулак, а затем снова на самого себя. Неужели... Неужели я настолько ужасен? Неужели, я это заслужил? Сжимаю челюсть, напрягая скулы. И все внутри сжимается. Человек в зеркале — не я. Я не могу таким быть. Я таким никогда не был. Человек в зеркале — что-то тёмное, сломленное, слабое, а я всегда был сильным. Человек напротив — руина. Парализованный ниже пояса, потерявший веру. А я бежал, я чувствовал ветер, и я всегда верил, в то, что я могу. Человек в зеркале — монстр. А я... Я человек. Я живой.Удар.

Костяшки кулаков бьют по поверхности зеркала, и на нем образуются сети паутинок-трещин.

Это не я.Удар.

Костяшки стесываются в кровь, разбивая зеркало на осколки, которые звонко осыпаются на плиточный пол, а моё тело не удерживает равновесия, заваливаясь вперёд, и я падаю на осколки, ощущая, как один из них загоняется мне в ладонь.Это не я.

Я хочу быть лучше.

Я хочу быть собой.

Хочу научиться любить себя таким, какой я теперь есть.

Я хочу научиться себя прощать.

И только что я сделал первый шаг.

Дышать стало как-то легче, несмотря на острую боль в ладони. Руки трясутся, я пытаюсь ползти вперёд к двери, оставляя следы собственной крови на белоснежной плитке.

— Дилан?! Ди! — слышится обеспокоенный голос Майка за дверью, а затем дверная ручка дергается, и парень оказывается на пороге ванной комнаты. Он замирает в проеме, уставившись на кровь на полу и осыпавшиеся осколки стекла. И я пытаюсь ползти, все глубже загоняя себе осколок в правую руку. — Ты... Ты что наделал? — едва ли выдавливает из себя, решив, что я принял решение себя убить. А я лишь хотел избавиться от той тьмы, что вшита под кожу. Кажется, Майк снова начинает дышать, когда понимает, что кровь у меня не венозная и тем более не артериальная, и порез не от лезвия, а от осколка стекла, к тому же непреднамеренный.

— Дилан, ты... Ты в порядке? — ошарашено спрашивает, и я утвердительно киваю головой, стиснув зубы от боли. Впервые я мыслю полностью адекватно. Словно я снова становлюсь прежним, а пустота во мне заполняется чувствами. Ну или ещё не чувствами, но уже больше не является пустой.

Тебе жаль? Жаль, что никто не может стать твоим якорем?

Тогда будь им сам для себя.

Нет, ради кого просыпаться по утрам? Ради кого дышать и заставлять сердце биться?Живи ради самого себя.

— Ты... Ты главное, держись, друг... — голос встревоженный, обеспокоенный. И вдруг я осознаю, что больше не хочу давать людям повод за меня переживать. — Я... Я позову кого-нибудь на помощь. Ты... Только держись, хорошо? — и Майк исчезает из комнаты так же резко, как и появился на её пороге, как и появился в моей жизни.

Сэм, прости меня. Прости за все это. Я как всегда подвел тебя, не оправдал твои ожидания.

Сэмми. Сэмми, я больше не хочу быть таким. Я хочу вернуть себя прежнего.

Сэм, прошу тебя, пожалуйста, помоги мне.***Десять часов утра. Солнечный свет проливается через окно, падая на ниточки бинта, которым обвязана правая рука, и делая их цвета платины. Райли сказала, что я какое-то время не смогу рисовать, пока шрам не затянется, а так же кому-то придётся меня первое время возить по той же причине. Касаюсь пальцами левой руки бинта, понимая, что взгляд Санни падает туда же. Девушка смотрит куда угодно, но только не мне в глаза, и я тяжко но тихо вздыхаю, вспоминая вчерашние сказанные мной слова. Странное общение у нас. Изначально она меня раздражала настолько, что хотелось вот выброситься из окна прямо с принесенными ею цветами. Её улыбка портила и без того галимое настроение. Её попытка завязать со мной разговор доводила до нервного, практически истерического смеха. Она казалась жалкой. И тем не менее ей удалось. Удалось со мной заговорить, удалось меня задеть этим своим кактусом, который назвала моим именем, потому что я колючий. Ей удалось привить мне эту мысль насчёт суицида, о котором я теперь думать не могу и совершить которое у меня не поднимаются руки. Ей каким-то образом удалось пробить барьер, как бы я ни старался её оттолкнуть.

Санни не поднимает на меня взгляд и не улыбается. Просто сидит и молчит, так и не рассказав Райли о том, что было вчера. Я... Я верю Ромашке, а вот её доверие я подрываю уже не раз.

— Кхм, — прочищаю горло, чтобы что-то сказать. — Как?.. Как твоя бабушка?— Нормально, — отвечает несколько сухо. Она злится на меня. А быть злой на нее не похоже.

— Это... Это хорошо.Она поднимает на меня несколько удивленный взгляд васильковых глаз, не веря тому, что с моих уст сорвалось запретное для меня слово "хорошо". Да. Да, это хорошо.

— Как?.. Как твоя рука? — спустя несколько секунд молчания спрашивает девушка, и в её голосе слышится уже чуть меньше обиды.

Я знал, Санни Брайт. Я знал, что ты не умеешь быть злой и злиться.

— Ничего, пройдёт, — молвлю, отпуская глаза на бинт. — Это не первый мой шрам и не последний.

— Зачем ты это сделал? — обеспокоенно спрашивает, и мне не нужно смотреть ей в глаза, чтобы понять, о чем она говорит, я понимаю это по тону её голоса.

Она думает, что я снова пытался покончить с собой. Что ж, у нее есть основания так полагать.

— Я не специально. Я... Я не хотел этого делать. Я просто попытался снова встать, и рука зацепила зеркало. Оно упало и разбилось, следом за ним упал и я, — повторно рассказываю то, что рассказал Райли, Майку и всем остальным. Райли клюнула тут же, понимающие кивнув головой, а вот Майк, кажется понял, что это был результат борьбы с самим собой. Но лучше им не знать, как все было на самом деле, или действительно ещё посчитают чокнутым.

Набираю в лёгкие воздух, собираясь извиниться перед девушкой за вчерашнее поведение, да вот только дверь в комнату скрипит, и на её пороге появляется Райли, и я выдыхаю, как и Брайт переведя на женщину взгляд.

— Ребят, там к нам новенькую пациентку привезли вашего возраста, ее зовут Дженни, Санни знает, о чем я, — шумно молвит доктор Кинг. — Могла бы я попросить вас двоих её встретить? Оказать ей радушный приём?

— Конечно, — согласно отвечает Брайт, улыбаясь и кивая головой.

— Что ж, тогда прекрасно, я жду вас во дворе возле парка, — бросает Кинг, а затем уходит.

Санни поднимается на ноги, и я одариваю её хмурым и недоуменным взглядом.

— Пациентка?

— О её приезде меня осведомили вчера вечером, — девушка пожимает плечами. — Все, что я знаю, так это то, что её зовут Дженни и у нее временная слепота после операции.

— Хм, — хмыкаю, вскидывая бровью.Кладу руки на колёса, намереваясь продвинуться вперёд к выходу, но понимаю, что бинт на руке не позволяет мне этого сделать.

Ну давай, Дилан. Попроси Санни помочь тебе. Это же так просто...— Э... Ты... Ты не могла бы... — от неловкости в желудке завязывается узел, и я чувствую, как кончики ушей начинают гореть.

Кажется, Брайт понимает меня с полуслова, а на ее лице расцветает улыбка. Что ж, я... Я не могу так сразу принять тот факт, что её позитив и сила воли начали медленно проникать мне под кожу, охвачивая каждую клеточку, но от её улыбки мне по крайней мере больше не хочется выколоть себе глаза.

— С удовольствием, — с её уст слетает лепет, и тонкие пальцы её рук обхватывают ручки инвалидного кресла, толкая вперед.

В широком коридоре много света и воздуха. После дождей снова наступило тепло. Санни вывозит меня на улицу, и я начинаю щуриться от яркого солнечного света, от которого болят глаза. Когда способность видеть возвращается, я замечаю машину, припаркованную метрах в двадцати от нас с Брайт, а рядом с бампером стоит девушка в солнцезащитных очках и палочкой в руке, которой шарит пространство на полу, делая неуверенный шаг вперёд.

И все во мне замирает, потому что даже такой я её узнаю из тысячи.

— Дж-женни?..

Я узнаю её волосы, тот оттенок, каким они отливают на солнце. Они у нее каштановые с медными прядями. Я узнаю черты её лица даже в этих очках. Вот только палочки у нее не было, как и необходимости прятать глаза.— Да, это Дженни, — непонимающе отвечает Брайт. — А что, вы знакомы?

Да. Мы знакомы. Она была той, перед кем я всегда боялся выглядеть полнейшим кретином. Она с двенадцати лет заставляла моё сердце биться чаще. Дженни Харт всегда пахла как-то вызывающе сладко и приторно, как жженый сахар. Вот так просто до одури сводила меня с ума и обращала на меня внимание, когда мы вместе с Митчем и Броуди зависали на улицах с ней и её несколькими подругами. Да, я сразу её узнаю.Вот только меня она, в связи с её теперешним положением, узнает вряд ли.— Это Дженни Харт, — отвечаю, а внутри сердце снова забилось чаще, начав барабанить по ребрам. — Да, я её знаю.Санни прищуривается, переведя взгляд с меня на девушку напротив, а затем выпрямляется, кивая головой, несколько недоверчиво смотря на новую пациентку.

Сэмми. Сэм, кажется, я возвращаюсь к прошлой жизни. Сэмми, ты это видишь? Ты представляешь?