— 8 — (1/2)

***Головная боль не даёт мне уснуть, поэтому я направляюсь в медпункт попросить таблетку аспирина. Вжимаюсь от холода в свой свитер, обнимая себя за плечи, а еще отрывисто дышу от страха, петляя по темным коридорам основного корпуса, словно кто-то идет за мной следом и дышит в спину, как в каком-нибудь ужастике, которые так любили обсуждать мои одноклассники. А что, ночью это здание уж точно напоминает какой-то особняк с привидениями. Сейчас бы ещё проливной дождь за окном с громом и молнией и чей-то тихий зловещий смех, которым пропитаны стены дома. И маленькая девочка в конце коридора, которая напевает какую-то песенку, за ногу волоча по полу игрушку.

Ой, так, все.

Хватит, Санни.

Тишину прорезает движение лифта, и я чувствую, как страх покалывает тысячами иголочек вдоль позвоночника, а все внутри покрывается корочкой льда. Устремляю взгляд в конец коридора, где над лифтом высвечивается цифра "один", означая то, что двери сейчас откроются. Ага, и будет все как в фильме "Сияние", море крови, а потом две девочки-близняшки попросят меня с ними поиграть. И ледяной лунный свет ещё так нагнетает атмосферу...Блин. Нет, вся эта чернь в стиле Дилана. Это он любит рисовать все тёмное, много крови, много боли и разочарования.Просто я не знаю, кто ещё такой идиот, кому приспичит, как и мне, разгуливать по санаторию в ночное время суток, потому я едва подавляю крик, прикрывая рот ладошкой, когда металлические двери лифта раздвигаются, а в кабине я вижу человека, которого никак не ожидала увидеть.— Д-Дилан?В глазах О’Брайена читается явный страх, похоже, он так же сильно не ожидал меня здесь встретить, как и я его.

— Мать твою! — ругается, облегчённо вздыхая и выезжая в коридор. — Ты что, убить меня хочешь? У меня едва сердце не екнуло, Санни, — бросает несколько раздраженно, и я замечаю, как угольки его глаз рассматривают моё лицо при лунном свете. — Дурдом, — цедит, — принимаясь катить коляску вперед, дальше по коридору.

— Прости, — несколько виновато шепчу, потирая затылок и принимаясь следовать за парнем. — Что... Что ты здесь делаешь?

— Хожу во сне, — отвечает быстро. Сарказм в Дилане не спит даже ночью, потому я тяжко вздыхаю, поджимая губы, а затем парень даёт ответ, в котором звучит меньше сарказма, но раздражение в голосе так и осталось прежним: — Я не собираюсь сидеть, сложа руки. А что здесь делаешь ты?

Смотрю на то, как лунный свет, льющийся сквозь широкие окна, обрамляет силуэт парня, делая его кожу бледно-синего оттенка с нотками серебра. А карие глаза и вовсе кажутся до невероятного всепоглощающе темными, как те сверхмассивные чёрные дыры в космосе.

— Я направляюсь в медпункт, голова болит... — начинаю отвечать, но затем теряю нить собственной фразы, когда до меня начал доходить смысл сказанных Диланом слов. — Постой... Сидеть, сложа руки? Что ты имеешь в виду? — хмурюсь, сверля затылок О’Брайена взглядом, а так же замедляю шаг.Дилан закатывает глаза, вздыхая, а потом отвечает:— Я хочу начать тренироваться, Саманта, — цокает языком.

— Тренироваться? — останавливаюсь, замирая на месте. — Но Райли сказала, что ещё слишком рано, твои мышцы ещё не достаточно окрепли... Ты слишком многого от себя требуешь, Дилан.— Господи, ты говоришь так же, как она! — восклицает парень. — Спасибо, когда я буду нуждаться в твоем мнении, я тебе сообщу, — несколько грубо крутит колёса вперёд, продолжая свой путь.Упрямый. Какой же он невыносимо упрямый, ну!

В лепешку разшибется, но добьётся своего.

Невыносимый!— Дилан! — шиплю, наблюдая за тем, как его коляска отдаляется от меня, катясь все дальше по коридору. — Дилан, постой! Я не могу позволить тебе пойти туда одному! — срываюсь на бег, через несколько секунд настигая О’Брайена, а в ответ слышу раздражённый вздох.— Мне не нужна нянька. Я сам могу. И вообще, у тебя, кажется болела голова.

— А ты, кажется, задумал очередное самоубийство, — отвечаю ему в тон, и на мгновение мне даже показалось, что на лице Дилана читается удивление. Он наверняка удивлён тем, как я ему ответила. Да, я тоже умею огрызаться и хамить, но не считаю, что именно на этом должно основываться нормальное общение. Но даже если парень и удивлён, ночная темнота только ему на руку, и она не даёт мне насладиться своей маленькой победой сполна насчет того, что хмурость на его лице сменилась удивлением. А скоро он и вовсе улыбнется, я знаю. Скоро он начнёт ходить, и жизнь больше не будет казаться такой серой и мрачной, вернутся краски, вернется счастье и позитив. А мне будет просто приятно знать, что я принимала в этом маленькое участие. — Так что у тебя нет выбора, О’Брайен, — с улыбкой пожимаю плечами.

Он молча закатывает глаза, заворачивая за угол, а затем делает глубокий вдох, уставившись на окно тренажерного зала. Мы входим в помещение, и я включаю свет на стене у двери. Наблюдаю за реакцией Дилана, который на мгновение замирает, оглядывая комнату взглядом. Губы его немного приоткрыты и едва заметно дрожат, а грудная клетка совершает тихие, но рваные вдохи и выдохи. А в глазах впервые я замечаю по-настоящему живой блеск.

— Серьезно, ты можешь идти, — слетает с его уст, но я отрешенно качаю головой:— Я не уйду отсюда, пока ты не поймешь, что это очень глупая и опасная идея, Дилан, — пожимаю плечами, серьёзно уставившись на парня, который катит колёса вперёд, проезжая в центр комнаты. — Райли сказала, что... — начинаю свою мысль, но так и не заканчиваю, потому что О’Брайен меня перебивает:

— Может хватит уже говорить о Райли? Райли то, Райли се, — огрызается он.

— Она же врач, Дилан, она знает, о чем говорит... Пожалуйста, давай вернёмся обратно? Я... Я за тебя волнуюсь, — чувствую, как что-то внутри неприятно скребется по стенкам желудка.Это нехорошая идея.Я понимаю его стремление быстрее вернуться к прежней жизни. Но я не фея и не волшебница, я не могу ему никак физически помочь. Все, что у меня есть, это лишь слова, которые он не хочет слушать.

Это ужасная идея, определённо.

— Да что ты боишься, ну? — он издает смешок. — Боишься больше, чем я.

— Потому что ты не готов, Дилан! Я очень хочу, чтобы ты снова начал ходить, но ты пока ещё попросту не можешь!Он бросает на меня взгляд глаз цвета молочного шоколада, в котором читается боль. Да, мои слова его задели за живое. Он, наверное, привык к тому, что я постоянно говорю ему "ты сможешь", "ты будешь ходить", "я верю в твои силы". И я не перестаю верить, ни на йоту не сомневаюсь в том, что он сможет. Но не сейчас. Черт подери, я так хочу верить, что у него все выйдет, что сейчас это я глубоко заблуждаюсь и зря ломаю комедию. Но что-то внутри неприятно колет.

— Раз ты действительно так считаешь, так уходи! — грубо отрезает. — Сама захотела здесь остаться. А я сам могу, понятно тебе? Я смогу! Уходи и не смотри на меня!Сжимаю губы в тонкую полоску, понимая, что мне больно от его слов. Они ранят меня как-то сильнее, чем привычно. Я... Я вкладываю в него душу, пытаюсь помочь, чем могу, пытаюсь вернуть его к жизни и изъять из его головы суицидальные мысли. Я пытаюсь показать, что он не одинок, что у него есть друг. Тысячи раз говорю ему, что верю, что он может, он будет ходить.

А в ответ за все то, что я делаю, меня просто гонят. Прогоняют, как дворовую псину.

Тяв-тяв.— Мне... Мне не удастся тебя переубедить, да? — стараюсь держать голос ровным и несколько раз спешно моргаю, чтобы прогнать застилавшие глаза слезы.

Он доводит меня до слез. Меня. А я не привыкла плакать.— Санни, а чтобы ты делала на моём месте? Ты бы просто сидела, сложа руки, или попыталась бы доказать, что ты можешь? — он щурится, своими словами снова раня меня.

Я каждый день доказываю это, Дилан. Ты меня просто не знаешь. Не знаешь, что скрывается за моей улыбкой.

— Позволь... Позволь хотя бы тебе помочь...Дилан не отвечает, и я принимаю это за знак согласия. Он молча разворачивается, подъезжая к брусьям. Останавливается, делая глубокий вдох, а я стою совсем близко, понимая, что не способна на это. Парень поджимает губы, подавляя тихий стон от боли, ведь каждое движение отдаётся жжением в районе поясницы и колени вечно ноют. Он привыкнет терпеть эту боль, а со временем она уйдёт и вовсе. Главное, что не сейчас, снова не оставив ни единого для Дилана шанса ходить. Подгибаю колени и наклоняюсь ниже, когда понимаю, что сейчас Дилан попытается встать. О’Брайен медленно опускает одну ступню, затем второю, а потом поворачивает ко мне голову, принимаясь изучать мои глаза, а следом и губы, но спустя несколько секунд отстраняется, так как мое лицо находится слишком близко к его.

— Ты... Это... У тебя дыхание горячее, — произносит немного смущенно, отведя взгляд в сторону, и кончики его ушей становятся немного красными.

— Прости, — чуть отстраняюсь, понимая, что от волнения дышу слишком громко и дыханием обжигаю ему висок. Отстраняюсь, но тем не менее не отступаю ни на шаг.

Дилан издает смешок, кладя руки на металлические поручни, сжимая их, чтобы опереться при попытке встать. Мои же руки неистово дрожат, неуверенно обхватывая О’Брайена за ребра, и он вздрагивает от моих движений. Плохая идея. Но как же я хочу в ней ошибаться...

Мгновение — и Дилан выпрямляется, поднимаясь.

— Вот видишь, — бросает он и одаривает меня коротким взглядом. — А ты не верила...Мышцы его рук напряжены, удерживая тело на весу, а ступни не стоят ровно на поверхности пола, они слишком слабы, чтобы удержать вес. Дилан это видит, он это чувствует и знает. Но все равно упрямо предпринимает попытку сделать шаг вперёд. Он напрягает скулы, когда видит, как трясущееся от слабости колено не может выпрямиться, чтобы встать ровно, но Дилан все равно пытается сделать шаг, немного смещая ступню вперёд. Подушечками пальцев ощущаю звонкую вибрацию его шумно кровящего, учащенного пульса, а свой не чувствую и вовсе.

А затем все внутри меня обрывается, на дно желудка словно падает несколько кирпичей, а с уст едва ли не слетает вскрик.

Рука Дилана соскальзывает с поручня, а нетвердые ноги делают все сами за себя, не способные предотвратить падение. И я не могу. И он падает, не успевая выставить перед собой руки, чтобы не удариться головой, но пол "целует" его висок, а тело распластывается на твердом ламинате, потому что Дилан не удосужился простелить мат, порываясь быстрее приступить к тренировке.

Медленно присаживаюсь на корточки, от страха и неожиданности прикрывая рот. Я ещё в жизни ни за кого так сильно не переживала, как за Дилана. Ни за бабушку, ни даже за маму. Все в их жизни казалось рациональным, нельзя было ничего изменить или как-то воспрепятствовать. Но Дилан сам сознательно пошёл на риск. И мои опасения сбылись. Это было ужасной идеей. Парень жмурится от боли, не шевелясь, а затем медленно открывает глаза, взгляд в которых я так боюсь увидеть после того, что случилось. Взгляд хмурый и тяжёлый. Взгляд, в котором читается злость на самого себя, ненависть к себе, а главное разочарование в собственных силах, в том, на что он способен.Мои до чертиков трясущиеся руки тянутся к его телу, чтобы помочь встать, но резкое слово Дилана заставляет меня вздрогнуть и убрать руки:— Не надо.

Жёстко. Грубо. С нотками ненависти.

— Не... Не надо.

Чуть мягче, но с более ощутимой болью в голосе.

— Д-Дилан... — едва ли слетает с моих уст.

— Уйди, — цедит, и я чувствую, как что-то внутри больно колет. Опять он прогоняет меня. Опять заставляет себя чувствовать ужасно ничтожно. — Пожалуйста, уйди, — молвит чуть тише, стараясь на меня не смотреть, но я вижу, как с кончика вздернутого носа стекает слеза разочарования. Он разочарован в себе. Он настолько поверил, что сможет вскоре ходить, что эта вера его сломала. Он сломлен. Я не из тех, кто так быстро отчаивается. Я не похожа на человека, который тут же опускает руки и теряет надежду. А вот Дилан да. Для него вера в себя значит многое. И только что она подорвалась капитально.

— Дилан... — вновь тяну к нему руки, наплевав на его "не надо".— Ты, должно быть, довольна, да? — бросает. — Будешь мне сейчас свои идиотские морали читать, о том, что "я же говорила"!— Я бы так не сказала. Я не хочу гордиться тем, что оказалась права. Я больше всего на свете хотела ошибаться насчёт этого, а затем просто радоваться с тобой твоим достижениям.

— Да неужели?

— Дилан, пожалуйста... — все перед глазами начинает плыть от пекущих глазницы горячих слез, и я снова предпринимаю попытку помочь ему встать, а в ответ только получаю новую порцию негатива. Новую дозу боли, которая прошивает нутро, и я понятия не имею, почему именно от его тона голоса и слов мне становится так не по себе.— Блять, да не прикасайся же ты ко мне! Я сказал, уйди! — срывается, сжимая губы в тонкую полоску.

И я начинаю ненавидеть себя за то, что не могу ему ничем помочь. Он не хочет видеть помощь во мне. И я начинаю ненавидеть себя за то, начинаю выпрямляться, поднимаясь на ноги, хотя знаю, что должна вопреки этому помочь ему встать, позвать кого-нибудь на помощь, чтобы осмотрели его висок на предмет ушиба. Но мне сейчас так хочется уйти. Уйти и наконец заплакать, потому что так, как он, меня ещё никто не заставлял себя чувствовать. Так, как он, ко мне ещё не относились.

И я ухожу, покидая помещение, а горячие слезы обжигают кожу щёк.

Ещё никто не заставлял меня так плакать.

***

Он лежит на полу, подавляя стон от боли, и смотрит ей в след. И самому себе хочется двинуть за такую грубость, потому что он знает, что Санни этого не заслужила. Но по-другому она бы не ушла. По-другому пришлось бы смотреть ей прямо в эти сапфирово-васильковые глаза и чувствовать вину за все, в том числе и за то, что он не оправдал ни её, ни собственные надежды. По-другому пришлось бы чувствовать холод её рук, касающихся его позвоночника и рёбер, а так же ощущать теплоту её дыхания у себя на щеках и шее. Он знает, Саманта бы его не бросила, она бы помогла и промолчала, не сказала бы ни слова, если бы он захотел. Но отвечать за все это нужно только ему.

Не ей. Только ему.

***От лица Дилана.Слабый.Рваный вдох. Словно вместе с воздухом втягиваешь металлическую стружку. Такой же несуразный выдох, впрочем, как и любое действие. Все неправильное, все нелогичное, все иррациональное. Априори невозможное.

Какой же уязвимый.Висок ноет, слегка пульсирует от ушиба, и левый глаз немного заплыл. Что ж, биться головой не впервой. Ничего нового уже не произойдёт. Итак мозги набекрень, итак посещают идиотские мысли, дурацкие идеи. Я знаю, что был неправ, что нужно было послушаться Райли и просто ждать, что стоило уйти тогда, когда предлагала Санни, и тогда всего бы этого не было, не было бы того взгляда полного боли, которым она на меня посмотрела.

Без улыбки.

Без намека на позитив.

Никогда не улыбайся.Ты сплошная несуразная образина, Дилан! Все, что есть в тебе, неправильно. Ты состоишь на двадцать процентов из злости, ещё на двадцать из разъедающей кости пустоты, а на остальные шестьдесят — из жалости. Тебе жаль, что ты не можешь. Жаль, что ты слишком многого от себя ждал. Тебе жаль, что ты причиняешь всем боль вокруг. Жаль, что не оправдываешь ожидания, расстраиваешь людей вокруг. Тебе жаль, что ты не способен на что-то большее, потому что внутри звонкая и хрустальная темнота. Жаль, что никто своей улыбкой не может вкрутить под ребрами новую лампочку, чтобы было светло, но ты не позволяешь. Жаль, что Санни с Майком так стараются, а в ответ ты лишь подрываешь их старания.Тебе жаль, что ты умеешь верить, но твоей веры не достаточно, чтобы стать лучше. Жаль, что на тебя смотрят с дискриминирующими нотками во взгляде, а ты отчаянно пытаешься доказать, что ты такой же нормальный, как и остальные, когда на самом деле это не так. Ты хочешь верить, но на самом деле ты не можешь. Жаль, что так легко сломить в тебе веру, да и сам ты — разобранный на детальки, на конструктор. Целостного Дилана нет. Тебе жаль, что ты испортил жизнь матери своим рождением, никогда не видел своего отца. Жаль, что не смог уберечь брата, который всегда был самым ценным в твоей жизни. Сэм умер. Сэма не вернуть. Как и Митча. Тебе просто жаль. Жаль, что ты беспомощная тварь, которая ничего в этой жизни не может изменить, предотвратить.