— 5 — (2/2)

— Нет, — отвечаю спокойно, поджимая губы. — Нет, не всегда.Раньше я таким не был. Раньше мне вообще было чуждо рисовать кровь, смерть, отчаяние и боль. Раньше я рисовал все, что привлекало взгляд, что бросалось в глаза, отличалось от всего остального. Раньше не было так много боли, много ненависти и усталости от жизни. Раньше всегоэтого никогда не было в таком объёме. Это не сдавливало мои плечи, норовя вдавить меня в землю. Раньше я был другим. "Светлым", что ли... Больше всего боялся подвести Сэма, оказаться отстойным старшим братом, раз мать у нас и так была далеко неидеальной. Раньше я рисовал черты людей, их руки, различные дома. Рисовал небо, птиц и солнце. Рисовал закат, песок на побережье и океан, который видел лишь по телику. Раньше я был совсем другим. Шнырял по улицам, будучи совсем мальчишкой, срывал горло в крике, стараясь перекричать вой ветра, бежал, как ненормальный, с желанием перегнать ветер. Раньше не было столько черни. Столько тьмы. Столько презрения к себе. Было меньше крови на собственных руках. Её вообще не было. Раньше Сэм был жив. Не было ни вины, ни сожаления. Не было ни аварии, ни моей инвалидности, ни этого места, ни кактуса Санни Брайт. Раньше не было этих чудовищных и уродливых рисунков, оскверненных болью, от которой все тело болит. Болью, которая зудит под кожей, которая расходится ударами пульса по всем артериями и венам. Раньше я был счастлив, я любил цветы, да-да, любил. Раньше я улыбался, смеялся над дурацкими шутками Митча и Броуди, мог до рассвета шляться с ними по городу, теряя голову в сотнях тысяч ночных огней. Я не был раньше таким, как сейчас. Не был таким разбитым, сломленным, стертым в пыль, раздавленным, уничтоженным, потрепанным жизнью уродом на инвалидной коляске. Не было так много боли. Не было и этих рисунков, которые я не могу перестать рисовать, потому что если перестану — я порвусь прочь. Мне отвратителен тот человек, которым я стал. Но сейчас я — это я. Прежнего Дилана уже нет и никогда не будет.Теперь для меня нет цветов (но есть чертов кактус по имени Дилан, подаренный мне Самантой).

Теперь для меня нет улыбки и позитива (вот только все вокруг улыбаются, все счастливы, а для меня счастье — непозволительная роскошь).Теперь для меня нет нормальной жизни (но тем не менее что-то внутри все равно заставляет меня делать вдох, что-то отчаянно цепляется за жизнь).

Райли Кинг говорит, что я небезнадёжен, что мой спинной мозг поврежден не слишком сильно, что операция на нем прошла вполне успешно (хотя исход мог бы быть весьма плачевным), и рано или поздно я снова начну ходить, нужно просто верить в это. Верить, что однажды я встану с этой инвалидной коляски, что снова почувствую ветер при беге. Райли говорит, что все это возможно, и мне нужно просто этого хотеть, верить и ждать. Времени у меня хоть отбавляй, а вот вера, кажется, ушла вместе с любовью к жизни.

— Что ты сказал? — переспрашивает Майк.

— Что? — выныриваю из собственных мыслей. Надеюсь, что надолго. Я не люблю уходить в себя. Все равно что уходить в депрессивный запой, только вместо алкоголя травишься собственными мыслями. — Я ничего не говорил, — поднимаю на блондина взгляд, хмуря брови.

— Говорил-говорил... Да ладно, не важно... И все же, может, ты поговоришь с Ромашкой?

— С какой ещё ромашкой? — переспрашиваю.— Сэм идёт сюда, балда, — вздыхает Майк.

— Ты назвал её Ромашкой?

— Ну, ты же у нас кактус... — издаёт смешок блондин. О Господи, он меня еще задолбает со своим кактусом. — Я оставлю вас наедине, цветочки, — хмыкает, — все равно мне скоро пора на процедуры... Так что... Увидимся в комнате, Ди.

— Давай, — согласно киваю, сглатывая скопившуюся в горле жидкость.

Майк уходит, а я поворачиваю голову в право, вздыхая. Санни идёт по траве в красных кедах и улыбается. В руках у нее плетенаякорзинка, из которой она вынимает яблоко и отдаёт какой-то маленькой девчушке, пляшущей рядом со своей бабушкой. На мгновение девушка замирает, уставившись в мою сторону, словно решает, стоит ли ей подходить или нет. Но она все же принимает решение подойти, потому я отворачиваюсь, продолжая выводить линию в скетчбуке.

Иголки.Кактус.Хотелось бы сказать, что Солнышко такая же резкая и внезапная, как расстройство желудка, но, так как я ожидал, что она подойдёт, язык как-то не поворачивается.

— Привет, — слух цепляет её звонкий голос, а взгляд падает на цитрусовый фрукт, который Санни кладет на стол рядом со скетчбуком.

— Всем раздаешь яблоки, а мне — апельсин? В чем подвох? — спрашиваю, недоверчиво щурясь и поднимая на девушку взгляд.

— Ну-у... — она тянет. — Могу дать и яблоко, если хочешь, — молвит, широко улыбаясь. Я издаю смешок, закатывая глаза, а с моих уст слетает короткое "нет, спасибо". Саманта смотрим на меня своими большими васильковыми глазами, и на мгновение повисает несколько неловкое молчание. Затем её взгляд скользит к моим рукам на столе, а потом и вовсе к рисунку на странице скетчбука. Девушка ставит корзинку на стол, а затем опускается на лавочку, придвигаясь ближе, отчего мне становится неловко. — Что ты рисуешь? — спрашивает с улыбкой."Дай ей шанс", — звучит в голове голос Майка.Ненавижу тебя за это, Майк. Вот беру и ненавижу!— Эу... — откидываюсь на спинку коляски, опуская взгляд на рисунок, и не могу толком объяснить, что я изобразил. Да хрен кто вообще может. Лишь моя воспаленная фантазия. — Ну... Это... — запинаюсь, глядя на то, как улыбка с лица Брайт медленно сползает, а глаза становятся ещё больше, расширяясь.

Девушка несколько раз спешно моргает и, кажется, перестаёт дышать. Она сейчас взглядом прожжет рисунок. Смотрю на её реакцию — у Санни нервный тик охватил правый глаз, а уголки губ если и приподнимаются вверх, то не растягиваются в улыбке полностью. Изучает взглядом кривое, старое и засохшее дерево без единого листка, на широкой ветке которого располагается петля, затянутая у висельника на шее. И надпись под деревом: "Петля собственных желаний. Ещё уверен, что хочешь мечтать?".Тоненькие, как ниточки корни дерева больше напоминают мертвенно-тихий сердечный пульс, они пересекают всю страницу, переходя на следующую. Голова Брайт немного поворачивается вправо, и взгляд скользит по второму рисунку, где изображены глазницы, в которых вместо глазных яблок находится тьма. Две тьмы. Жуткие окровавленные зубы, по уголкам рта течёт кровь. Губ нет, собственно, как и кожи. Это какая-то нежить вообще.

— К... — Саманта издает нервный смешок, бросая на меня короткий взгляд. — Какие... М-милые рисунки...

— Д-да, очень глубокие и трогательные, — отвечаю, и Санни снова начинает улыбаться, глядя на меня своими большими глазами цвета васильков.Ну... Нет... Все же было хорошо. Все было прекрасно.Пока ты снова не начала улыбаться.

Не смей мне улыбаться!Не смей, говорю!

— Нет, это... — тянет, подбирая подходящие слова. — О-очень классно. Ты здорово рисуешь... — снова переводит взгляд на рисунки, и улыбка на её лице тает. Санни выглядит немного обескураженной и шокированной.

Девушка больше не находит ничего другого, чтобы сказать, потому начинает просто улыбаться мне. А затем она подскакивает, словно что-то беспорядочно и внезапно вспомнила.

— У меня... У меня есть для тебя подарок, — девушка принимается шарить рукой в кармане джинсов, которые по навороченному порваны на коленях.

— Что, ещё один кактус? — вскидываю бровь, фыркая.

Санни вздыхает, снова улыбаясь, а я закатываю глаза. Вот, блять, ни минуты без гребаной улыбки.— Нет. Я сплела тебе браслетик дружбы, — она тянет за нитки и вытаскивает из кармана плетёный браслет синего цвета. Смиряю его взглядом, щурясь.

Ты серьёзно, Брайт? Думаешь?.. Думаешь я стану носить эту херь? Это радужное дерьмо? Думаешь, я сейчас улыбнусь, поблагодарю тебя, позволю завязать какие-то чертовы нитки на своём запястье? Мы, типа, станем бест френдс форевер? Да, а после этого мы станем петь, танцевать, хлопая в ладоши, и благодарить боженьку за новый день! Будем дарить друг другу цветы, как хиппи, и улыбаться... Улыбка, блять, будет до ушей! Рожа треснет от смайла, зубы будем сушить. Будем тянуть свои руки к солнышку, а затем, переплетая пальцы, весело и с песней на устах уйдем в ебаный закат. Так, знаешь, по-кумбаяшному, блять, в страну единорогов и бабочек!Как здорово-то, а? Сука, от счастья сдохнуть просто можно.

— Говорят, синий цвет — это цвет удачи и добра... А ещё говорят, что, завязывая такой браслетик дружбы, нужно загадать желание, и оно сбудется, — объясняет Саманта. — Так что... — девушка аккуратно берет мою руку в свою, не спрашивая разрешения, а затем обхватывает браслетом запястье. — Подумай о том, чего бы тебе хотелось... — молвит, улыбаясь.

Чего бы мне хотелось?

Ответ прост: снова встать на ноги. Вот только никакой чертов браслетик не заставит мои ноги снова начать ощущать хоть что-нибудь. Это все чушь!

Чего бы мне хотелось?— Ты не должен говорить своё желание вслух, — вносит поправку Солнышко или Ромашка, как её назвал Майк. — Загадывай, что угодно.

— А если я загадаю миллион долларов ну или побывать на Марсе, то моё желание сбудется? — спрашиваю с сарказмом, но Санни, видимо, воспринимает все всерьёз.

— Ну... Подумай о чем-нибудь более реальном, — её васильковые глаза сейчас дыру во мне протрут, а гребаная улыбка на её лице и вовсе выводит меня из себя.

— То есть, я могу загадать все, что угодно? — щурусь, прикусывая внутреннюю сторону щеки.

— Все, что угодно, — отвечает девушка.— Ладно, — пожимаю плечами, — я загадал, — киваю, и Санни с улыбкой завязывает ниточки синего браслета на моём запястье, а затем тихо шепчет "готово", отчего её улыбка становится шире.

Я загадал своё желание, Санни Брайт, как ты и просила.Я хочу, чтобы впредь ты больше никогда не улыбалась.

Никогда.

Аминь.