— 4 — (2/2)

Переминаюсь с ноги на ногу, опуская взгляд наземь и сглатывая жидкость в горле. Делаю шаг ближе к идеально подстриженным кустам, а затем замечаю разбросанные по землемаргаритки. Наверное, вчера здесь были и ромашки, а до этого и трёхцветные фиалки, а до этого и все остальные цветы, которые Дилан выбрасывает через окно, как только он остаётся в комнате один, а дворник убирает каждый день территорию.

Хорошо, я поняла, он зол на весь мир, но что ему сделали невинные цветы?Опускаюсь на корточки, а потом и вовсе подгибаю под себя колени, садясь на ноги. Рука немного дрожит, поднимая с земли маргаритку, а глаза становятся влажными, наполняясь горячей соленой жидкостью.***Ромашки, васильки, фиалки.

У меня трясутся руки, вручая ему новый букет. Наверное, во мне всегда живёт надежда, что хотя бы на этот раз Дилан не выбросит цветы через окно. Но жизнь меня ничему не учит, грабли все те же. И я на них уже не просто наступаю, я на них прыгаю и танцую. Раз за разом ошибаюсь, думая, что Дилан хоть раз улыбнется, скажет это выдавленное, как остаток зубной пасты из тюбика, "спасибо". Ну, если не за мои старания, так хотя бы за цветы. "Спасибо тебе, Сэм". Это же так просто. Три слова. Три. Слова. Но нет. Ответом служит сарказм, успевший стать комом у меня в горле, чудовищное отношение ко мне, которое я не заслужила, и взгляд, от которого мне серьёзно хочется зарядить себе по лицу. Мне кажется, я раздражаю его только одним своим видом. Любое слово, сорвавшееся с моих уст — и Дилан закатывает глаза, цокая языком.

Маргаритки, колокольчики, маки.

Все долой! Долой мою искренность, изрезанные лезвием травы руки в попытке собрать букет цветов. Все к черту!Тяжко вздыхаю, прежде чем постучаться в комнату Дилана и войти. Опускаю взгляд на букет васильков и колокольчиков, касаясь кончиками пальцев нежных лепестков. С этим цветами он поступит так же, а затем придумает душещипательную историю про то, что кто-то в ночи украл его букет, и насколько ему жаль. Если надо, даже театрально пустит слезу.Стучу трижды, а затем, услышав хриплое "войдите", тяну ручку двери на себя, заходя в комнату. Начинаю привычно улыбаться, хотя ощущаю, что на этот раз улыбка у меня натянутая, впрочем, как и само общение с О’Брайеном.

— Д-Доброе утро, — немного запинаюсь, бросая на парня короткий взгляд.

Дилан отвечает мне кивком, не переставая что-то рисовать ручкой в блокноте. Подхожу ближе, глядя на стол, и вид пустого стакана не вызывает у меня удивления.

— Колокольчики и васильки? — О’Брайен коротко одаривает букет цветов в моих руках взглядом, поджимая губы.

— Да, в лесу целая поляна этих цветов... — отвечаю, начиная улыбаться шире, а Дилан принимается щуриться и проходиться кончиком языка по внутренней стороне щеки, отвечая:— Тебе вот это не влом их каждый раз собирать? — спрашивает, и я отрицательно качаю головой. — А вообще у меня дикая аллергия на цветы, чтобы ты знала, — цедит.— Пыльца вызывает у тебя аллергический ренит?— Нет, один лишь их вид вызывает у меня разъедание сетчатки глаза, — грубо, с сарказмом. Парень резкими толчками крутит колёса вперёд, направляясь к выходу, а потом вопросительно мне кивает, словно я что-то не поняла. — Ну, ты идёшь? — спрашивает, и я без единого намека на улыбку моргаю несколько раз, уставившись на букет, которого ожидает та же участь, что и его сородичей. — Санни, ку-ку, — молвит, щелкая пальцами, и я молча киваю, направляясь к выходу из его комнаты.

Это... Это невыносимо.

Я ещё не встречала настолько негативного человека в своей жизни.

***— Как дела у Дилана? — бабушка отрывается от чтения книги, поднимая на меня взгляд голубых, как само небо, глаз поверх очков, линзы которых зрительно увеличивают размер глазных яблок Глории. Она сидит на лавочке, вытянув ноги, и переворачивает страницу какого-то любовного романа, которых женщина за всю свою нелёгкую жизнь прочла целое море. Она, несмотря на все, бесконечный романтик. Наверное, этим я пошла в нее.Сижу на теплой траве рядом с ней, согнув ноги в коленях и скрестив их. В руках тонкий "браслетик дружбы", узелки которого так старательно завязывают мои пальцы. На этот раз нейтральные цвета: синий, голубой и морская волна. Перекидываю нитку, делая петельку, а затем затягиваю узелок, вздыхая.

— У Дилана, уверена, нормально. Он себя неплохо чувствует и в одиночестве, — пожимаю плечами, не отрывая взгляд от почти законченного плетеного браслета.

— Ты не права, Сэмми, — женщина кладет свою теплую руку мне на плечо. — Никто не заслуживает быть одиноким в этом мире.

Тяжко вздыхаю, опуская руки вниз и выпрямляя спину, ощущая некую боль вдоль позвоночника. Отрываю взгляд, поднимая его вперёд.

— Это просто катастрофа, ба, — начинаю, — каждый раз, как только я пытаюсь завести с ним разговор или хотя бы быть к нему доброжелательной, все сходится к тому, что я начинаю слишком много болтать не по тексту и не могу заткнуться. А этот его испепеляющий взгляд...

— Что, все так плохо?

— Это не просто плохо, бабушка, — подношу браслетик ближе к лицу, продолжая вязать узелки, — это ужасно, — беру синию нитку, обвязывая ею голубую. — А что он делает с цветами, которые я ему приношу вот уже неделю... — молвлю с интонацией и ощущаю некую злость внутри и обиду, но потом одергиваю себя.Я ведь совсем не злая. Во мне нет злости. Я очень добрая и хочу помогать людям, пока могу.

Но так, как Дилан, ко мне еще, блин, в жизни не относились.

— Он... Он такой негативный, такой... — прямо не могу подобрать нужное слово, потому что такого нет в моём словарном запасе.

— Твой дедушка тоже был необщительным, — отвечает Глория, и я одариваю ее хмурым взглядом, вскидывая бровь, словно говорю ей короткое "сомневаюсь". К тому же, "быть необщительным" и "быть Диланом" — это две разные вещи. — Правда, твой дедушка был таким потому, что боялся забыть дорогих ему людей, боялся, что привыкнет к людям, и в один день их не вспомнит. А ты дай Дилану шанс узнать тебя настоящую, милая. Настоящую Саманту Брайт. Уверена, мальчик, очень многое потеряет, если не узнает, какая ты потрясающая.

Мальчик.

Этот мальчик, который почему-то так нравится моей бабушке.

Этот мальчик, источающий один лишь негатив, который, кажется, можно ощутить, прикоснуться рукой.— Я так не думаю, ба.— Ну, брось, Санни.

— Ба, он выбрасывает все цветы, которые я ему приношу, — поворачиваю голову к женщине, одаривая её взглядом васильковых глаз, а затем добавляя: — В окно. Он не уважает мой труд вообще.

Глория убирает мою выбившуюся светлую прядь за ухо, а затем гладит большим пальцем кожу щеки. Руки у нее теплые-теплые, отчего по телу разливается какое-то родное тепло.— Тогда заставь его себя уважать, Сэм. Принеси ему такие цветы, от которых он не откажется, которые не сможет просто так выбросить из окна, как мусор.

Отвожу взгляд в сторону, замечая инвалидную коляску и самого О’Брайена в компании Райли.

Надо же, сам граф Дракула покинул свои тёмные покои и вышел на солнечный свет.

— Покажи ему настоящую Саманту Брайт, умеющую быть не только милой и улыбчивой, но и умеющей неплохо убеждать и отстаивать свою точку зрения.