— 4 — (1/2)
***От лица Сэм.Четыре часа утра. Идеальная тишина, нарушаемая только тихим пением птиц. Лазурное небо мягко растекается по городу, а нежно-персиковый рассвет пробивается сквозь верхушки деревьев, но на небе нет ни намека на солнце.
Обуваю кеды, затем тихо ступая на носочках по комнате к выходу, стараясь не скрипеть половицами. Бабушка не одобряет мои вылазки, она считает меня безрассудной. Говорит, лучше бы спала, чем шлялась по лесу в такую рань. Ей не понять. И вряд ли кто-то поймёт. Есть вещи, которые мы делаем и которые можем понять только мы. Кто-то создаёт что-нибудь своими руками, например лепит забавные фигурки из глины или что-то плетёт. Кто-то рисует, вкладывает в это дело всю душу, а другие просто смотрят на него косо, просто потому что он особенный, не такой, как все остальные. Вот и я не такая, тоже делаю странные вещи, которые другим кажутся странными, а мне — порой необъяснимыми. Мы ведь не задаем художнику вопрос, почему он рисует, или почему музыкант играет на каком-нибудь инструменте и создаёт музыку. Это необъяснимо, но им это нравится. Так и мне. Мне нравится встречать рассвет, смотреть на то, как поднимается солнце. Это даёт мне своеобразную энергию, заряд. Бесшумно закрываю за собой двери, выходя во двор. Никого вокруг. Идеальная, звонкая и хрустальная тишина, которую можно ощутить, прикоснувшись к ней. Заворачиваю за угол нашего с бабушкой дома, все ещё стараясь ступать по траве бесшумно, словно кто-то сможет меня услышать и увидеть. По правилам запрещено покидать территорию санатория таким образом, но я не люблю следовать правилам. Оглядываюсь назад, делая глубокие вдохи. Воздух после ночи ещё холодный, непрогретый и ненасыщенный солнцем, но такой свежий и лёгкий, как будто вдыхаешь аэрозоль против астмы и дышишь сразу несколькими парами лёгких, словно у кислорода отсутствуют преграды в дыхательных путях. Впереди — сетчатый забор, на котором весит табличка: "Под напряжением", хотя ток по забору уже давно не пускают, ведь было несколько несчастных случаев. Вообще меры электричества применялись против животных, мы все-таки располагаемся у подножия гор, в лесу. Хотя честно сказать, за все то время, что я здесь нахожусь, я ещё ни разу не сталкивалась с чем-то подобным. Ещё раз оглядываюсь назад, чтобы окончательно убедиться в том, что никто за мной не следит, а затем подхожу к тому участку забора, в котором есть пробоина, позволяющая мне пролезть. Я маленькая и компактная, так что особого труда это не составляет. Оттягиваю руками сетку, а затем перелажу на другую сторону, покидая территорию санатория. Поправляю рукава свитера, оттягивая их вниз. Воздух с ночи все ещё прохладный, и это вызывает ощущение мурашек на коже. Иду вперед, вслушиваясь, как под ногами хрустят мелкие сухие сучки. Цепляюсь руками за ветки куста, преодолевая довольно крутой подъём, если учесть, что у моих кед скользящая подошва. В лесу ещё не так тёмно, но солнце пока ещё не касается верхушек деревьев своими лучами. И все же я ускоряю шаг, не хочу пропустить рассвет. Это самая красивая часть дня — солнышко медленно встаёт, его мягкие лучи касаются кожи, тёплой палитрой красок от нежно-персикового до мягкого жёлтого рисуя на коже свою картину. Ох, захватывающее зрелище.
Моя доза солнца.
Под кожу.Внутривенно.Доза тепла.Доза силы для того, чтобы улыбаться.Тихое пение птиц нарушает лесную тишину. Поднимаю взгляд вверх, смотря на верхушки высоких деревьев, сквозь которые пробиваются клочки бирюзового неба. Знакомое дерево, ствол которого полностью порос мхом, служит мне ориентиром идти чуть левее. Да, я почти пришла. Это место совсем рядом... Расшвыриваю носками кед небольшую кучку листьев на земле, которую уже успела струсить с деревьев осень. Надо будет подождать до октября, когда все листья станут золотисто-красными, а затем собрать их в букет и сделать икебану.
Выхожу на ровную местность и вижу, как небо впереди приобретает абрикосовый оттенок. Замедляю шаг, затем и вовсе останавливаясь. Мой взгляд устремлён к горизонту, наблюдая за тем, как поднимается солнце, как оно занимает своё положенное место на небе.
Многие посчитают меня ненормальной, но я нахожу в этом прекрасное. Это безумно вдохновляет, смотреть на рассвет, это дарит тепло внутри и солнечный свет.Да, многие действительно скажут, что мне нечего делать.
А для меня это своеобразная магия.
Не знаю точно, сколько ещё стою вот так, но что-то внутри одергивает меня возвращаться обратно, потому что бабушка будет волноваться, а мне только её нервов не хватало. К тому же в двадцать минут седьмого мне нужно будет зайти к Дилану и отвести его на процедуры. Не то чтобы я навязывалась или мне нечего делать... Это все даже не из-за просьбы Райли помочь ему приспособиться и привыкнуть к этому месту, найти друзей, чтобы ему было не одиноко. Нет, я делаю это ради себя, потому что меня не напугали его резкость и грубость в разговоре и не заставили так быстро сдаться.
Я — Саманта Брайт.
Я не сдаюсь.
Я как моя бабушка Глория — могу вытерпеть все. Хотя до бабушки мне ещё очень далеко. У нее была действительно тяжёлая жизнь...Возвращаясь, забредаю на цветочную поляну, где цветы буквально мягким ковром устилают землю. На этот раз срываю маки, чтобы принести их О’Брайену и поставить в вазу к василькам. Красное и синее. Красивое сочетание, на мой взгляд.
Цветы всегда приносят гармонию...Хотя, похоже, Дилану нужен только хаос.Выхожу из леса, возвращаясь по той же тропе, что и шла. Оттягиваю рукой сетку забора, снова проникая на территорию, а затем, минуя маленькие домики, направляюсь к основному корпусу. Вымощенная каменная дорожка ведёт меня прямо ко входу, и я тяну на себя ручку дверей, заходя в холл. Не дожидаюсь лифта, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, сжимая в руке цветы мака. Широкий и просторный коридор с кучей окон, на стенах висят различные картины, куча вазоновс растениями вдоль стен. Раньше это был жилой дом, хотя я понятия не имею, зачем прошлым хозяевам нужно было столько комнат. Я бы, например, боялась в таком доме жить совсем одна. Мне уютнее что-то маленькое, комфортное и светлое. А здесь же — любой шорох, скрежет, шум, удар откуда-то из вне, сотворенные звуки не тобой, но кем-то или чем-то другим — и все, ты себе едешь крышей. Чао, шифер. Бр-р, прямо как в фильмах ужасов про всякие там дома-убийцы с призраками и полтергейстами.
Прочищаю горло, останавливаясь у нужной комнаты. Вздыхаю, начиная улыбаться, прежде чем постучать в комнату Дилана.Все с самого начала, Санни.
Новый день.
Новая попытка наладить контакт.
Новая возможность сделать кого-то счастливым, подарить улыбку.Новая возможность захотеть врезать самой себе за поток слов, льющихся изо рта.Стук в дверь — всегда их три, — а затем я оттягиваю ручку и проникаю в комнату.— Доброе утро! — произношу с улыбкой.
Парень щурит глаза, молча кивая мне в ответ, а затем принимается вытирать руки мокрым полотенцем, потому что все его пальцы буквально чёрные, измазанные в грифеле. Затем его взгляд падает на маковые цветы в моих руках, и Дилан с толикой ненависти (не пойму, к цветами или ко мне) поднимает на меня взгляд.
— У тебя здесь так темно, как в склепе, — бросаю, а затем подхожу к окну, кладя цветы на стол, и раздвигаю занавески, пуская в комнату солнечный свет. Вздыхаю, а затем оборачиваюсь, снова беря в руки цветы. Взгляд падает на вновь пустой стакан, в котором ещё вчера стояли васильки. — А где... Где твои васильки?
— Тут проходила симпатичная медсестричка, кажется, — Дилан цокает языком, а затем проходится его кончиком по внутренней стороне щеки, — да, припоминаю, как отдал цветы ей за красивые глаза, — пожимает плечами.
Смотрю на парня несколько мгновений, не улыбаясь, а затем молча ставлю маки в стакан.
***На следующий день я приношу ему трёхцветные лесные фиалки, и замечаю, что маков нет.
Уже молча перевожу взгляд с пустого стакана на О’Брайена, вопросительно изгибая бровь.— Эм, — запинается, поджимая губы и пожимая плечами, — я точно слышал ночью какой-то шум в комнате, — на секунду на лице парня играет наигранная жалость, и для всей полноты картины он кладет руку на сердце и шмыгает носом, словно ему безумно жаль, — украли мои ненаглядные маки.
Господи, сколько же сарказма в его словах, они буквально им пропитаны.
***Каждый раз его ответ на то, куда подевались цветы, становится все изощреннее. Это раз за разом стирает с лица мою улыбку и дарит какое-то колкое и неприятное ощущение внутри.
Стучусь в двери, заходя внутрь. И улыбка снова сползает с моего лица, когда я вижу, что маргариток и след простыл.
— Ты знала, что маргаритки имеют способность исчезать? Не понравился я им, сбежали они, — отвечает Дилан с ноткой наигранной горечи в голосе.Господи, за что он такой невыносимый?
Как всегда отвожу его на процедуры, а самой в голову приходит неплохая мысль. Я знаю, что он делает с цветами, подозреваю.
Покидаю общий корпус, выходя на улицу. Ухожу в сторону от вымощенной брусчаткой дорожкивлево, ступая по ровно подстриженному газону. Прокладываю себе путь к тому месту, куда выходят окна его комнаты, а затем, дойдя до пункта назначения, останавливаюсь, поднимая взгляд наверх и хмурясь от яркого солнечного света. Кладу одну руку на талию, а второй создаю себе тень для взгляда, поднося ребро ладони ко лбу.
"У цветов выросли крылышки и они решили полетать. Через окно", — вспоминаются его слова.