— 1 — (2/2)
Даже сам не способен сесть.
— Твои вещи доставят в твою комнату, — поясняет женщина."Ну надо же, прямо обслуживание высшего класса, пятизвездочный отель", — мелькает в голове мысль.
Райли хватается за ручки коляски и принимается везти пациента по узкой дорожке ко входу в помещение. Боже мой, как много цветов! Их тошнотворно-сладкий запах словно притупляет мозг. Митч и Броуди точно нашли бы применение этим растениям. Высушить и забить косяк. Они в этом деле мастера. Были. Один лежит в коме, потенциальный труп, а второй спит мертвецким сном в прямоугольном ящике под несколькими метрами земли. Чудесная развязка, не так ли?
— Эй, Сэм! — Райли Кинг повышает голос, подзывая кого-то к себе, а от услышанного имени внутри Дилана все словно оборвалось, и он начинает оглядываться по сторонам.
Она сказала Сэм? Она назвала его имя?
Он, блин, что, попал в рай?Дилан всматривается в людские фигуры так, как будто сейчас к нему выйдет его брат, живой, здоровый и невредимый. Сэм, который, несмотря на свой юный возраст, всегда превосходил брата мудростью.Неправда.
Сэм мёртв. Он умер. А мёртвые не приходят проведать и узнать, как жизнь.К Райли подпрыгивающей и весёлой походкой направляется девушка с волосами цвета солнца и улыбкой до ушей.Её позитив просто мощной волной сбивает с ног. Не дышать. Позитив проникает в легкиеи может вызвать изменения в человеке. Ещё гляди, сам зубы сушить начнешь.
— Сэм, — доктор Кинг кидает на парня короткий взгляд, переведя его на девушку, — это Дилан, наш новый пациент.
Боже, звучит так, словно его сажают в психушку. Навечно. Где все только и ждут новеньких.Девушка по имени Сэм опускает свои большие голубые глаза на О’Брайена, а приветливая улыбка на её лице становится ещё шире.Девушка, которую зовут так же, как и его.Девушка, которая просто искренне улыбается, держа в руках маленький букет свежих полевых и лесных цветов.
Девушка, которая просто светится позитивом, отравляющим скопившуюся чернь под ребрами.
***Парень лишь изредка поднимает на меня взгляд, поджимает губы, а его бледное лицо приобретает более естественный оттенок, делая его больше похожим на живого человека. Таким его сделало лишь одно имя? Сэм. Он так оглядывался по сторонам, когда услышал его... Наверное, человек, носящий это имя, многое значит в его жизни, потому...— Меня зовут Саманта Брайт, — начинаю говорить шумно и быстро, на что парень только сильнее хмурит брови, поднимая на меня свой тяжёлый взгляд карих глаз, — но все называют меня Санни.
Санни. Для многих я — девочка-солнышко.
— А ты — Дилан, — утверждаю, хотя не знаю, зачем говорю вместо него, — рада знакомству, — наверное, он просто не захочет со мной разговаривать или постесняется. Это я такая общительная, что иногда своей болтовней могу смутить или испортить о себе первое впечатление.
— Санни, прошу, покажи Дилану окрестности, а потом его комнату, а мне нужно кое-что оформить.
— Хорошо, Райли, — одобрительно киваю, а потом провожаю её взглядом, когда женщина направляется дальше по коридору. Перевожу взгляд на Дилана, который хмуро смотрит Райли в спину, словно она оставила его одного где-то в изолированном от общества месте или бросила в беде. — Держи, — протягиваю ему букет цветов с улыбкой, надеясь, что это послужит неплохим стартом. Но парень лишь бросает на ромашки и колокольчики испепеляющий взгляд, словно я даю ему полный мусорный пакет, и кладет руки на колёса, пытаясь сдвинуться с места. — Давай я тебе помогу, — касаюсь ручек его коляски, но Дилан категорически отказывается от моей помощи:— Я сам, — отвечает несколько грубо, уперто начиная катить кресло вперёд. Ему все ещё трудно управлять этим устройством, его немного заносит, но парень усердно едет вперёд, не оглядываясь.— Что ж, ладно, — вздыхаю, пожимая плечами, — только нам в другую сторону.
Дилан останавливается и принимается раздраженно разворачиваться, буравя меня взглядом, словно я могла бы и сразу сказать, куда нам направляться.
Какие мы злые, ну.— Ты из Юты, да? — спрашиваю, надеясь найти хоть какой-нибудь стержень для диалога.— Ага, — он отвечает коротко, явно не желая раскручивать нормальный разговор, а я не теряю попытки его переубедить:— Моя бабушка говорит, что там красиво, она ездила туда с моим дедушкой, когда они были молоды.— Ага, — снова отвечает Дилан, словно слово "ага" это единственная форма ответа на все вопросы окружающих или даже на утверждения.
Ты попал в аварию? — Ага.Ты не хочешь общения? — Ага.В твоём словаре есть ещё хоть какие-то слова, кроме этого "ага? — Ага.— Это наш маленький парк, люди проводят здесь практически все своё время, сидят на свежем воздухе, — киваю головой на местность впереди, где на зелёной, но уже немного выжженной солнцем траве сидят люди, просто наслаждаясь мягким и по-осеннему теплым солнышком.
Парень без слов смотрит на парк, словно сразу ставит себе в голове запрет на это место. Будто не хочет, чтобы рядом были люди. Будто решает, что все время будет сидеть взаперти, как в тюрьме, ведь, по всей видимости, таковым он считает это место. Для многих это дом, место, где о них заботятся, где они кому-то нужны, где их любят такими, какие они есть.
Он крутит колёса вперед, наверняка желая поскорее завершить нашу экскурсию, которая только началась.
— Кстати, — улыбаюсь, стараясь идти рядом с парнем. Он не поднимает на меня взгляд, но и не мешает говорить, — чем ты увлекаешься? Может, я смогла бы показать тебе место, которое придётся тебе по душе? У нас тут многое есть... Ты любишь играть во что-то? У нас здесь устраиваются турниры по шахматам.Дилан одаривает меня несколько странным взглядом, типа за пять минут нашего знакомства я уже успела ему надоесть.
Навязчивая Санни.
Санни, заткнись.
Перестань быть... Перестань быть такой Санни.— Да, у меня есть хобби быть социально пассивным, — бубнит О’Брайен, приподнимая бровь. — Ну, что, найдётся что-нибудь для меня? — спрашивает с сарказмом.
— Ну-у-у, если ты хочешь тишины и уединения, у нас есть библиотека...— Прекрасно, — парень демонстративно закатывает глаза. — В общем, я понял. Могу я попасть в свою камеру, или и дальше будем наматывать круги без толку?
Он смотрит на меня исподлобья, а его слова заставляют мою бровь изогнуться, а улыбку исчезнуть.
— Камеру? — переспрашиваю. — Это не какая-то там тюрьма, Дилан. Здесь люди... — начинаю толкать речь, но парень меня раздраженно перебивает:— Да, здесь они восстанавливаются, у всех все хорошо, все держатся за руки и молятся богу, благодаря его за ясное небо над головой. Да-да, я эту старую песню уже слышал, — отвечает холодно и несколько театрально наиграно, а потом делает паузу, прежде чем произнести моё имя: — Санни. Так что можно я просто отправлюсь в свою, эм, комнату? Я устал с дороги.— Ну... Да, конечно, — отвечаю, несколько растеряно и смущенно потирая затылок. — Да, нам сюда.
Снова касаюсь ручек его коляски, забыв, что парень уперто будет сам себя везти.
— Я же сказал, что я сам! Я не беспомощный! Сам справлюсь! — огрызается, напрягая руки и крутя колёса вперёд в сторону здания.— Ладно, — отвечаю тихо, кажется, только я и слышу это слово.
Сжимаю в руках маленький букет цветов, который сама же утром и собрала для Дилана. Мне хотелось быть приветливой, встретить его тепло, чтобы он не почувствовал себя отчужденно, не почувствовал, что из-за своего нового состояния его будут дискриминировать или станут относиться как-то так, как не относятся к нормальному человеку. Хотела, чтобы он почувствовал себя хоть немного, но не одиноким.
Хотя, кажется, он вполне непротив того, чтобы отношение к нему было иным. Жестоким и холодным.
Наверняка он благодарит всех богов, что я наконец-то молчу по пути к лифту через коридор, а я просто пытаюсь понять, почему он так резко решил пресечь любую попытку развязать диалог.
По лестнице мне его не доставить на второй этаж, но лифт на то и установлен, чтобы инвалидам было легче передвигаться.
— Знаешь, я... — начинаю говорить, когда дверь лифта закрылась, и он начал подниматься вверх, а парень раздраженно закатывает глаза с сорвавшимся с его уст "о Господи", как только я открыла рот. Одариваю его возмущённым взглядом, продолжая своё предложение: — Я... Лишь хотела сказать, что здесь, да, может быть несколько тоскливо, но всегда можно найти чем себя занять. Я знаю, ты считаешь это место заточением или местом для безнадежных, но не ставь на нас крест. Не ставь крест на себе.
— Ага, — только и отвечает Дилан, поднимая взгляд вверх и нервно наблюдая за тем, как лифт поднимается на второй этаж.Парень облегчённо вздыхает, словно каждое пережитое мгновение — это просто мука. Что ж, Дилан, вся наша жизнь это череда мгновений, и нам выбирать, как их проживать.
В коридорах всегда много воздуха и света. Сейчас они пустые, потому что практически все пациенты этого санатория находятся в большом зале и наслаждаются горячим супом из брокколи, который подают каждый вторник на обед.— Эм, в общем... — тяну, приглаживая волосы на затылке и останавливаясь у двери помещения. — Это твоя комната, — открываю дверь, проходя внутрь, а парень въезжает вслед за мной. Он принимается осматриваться и, кажется, совсем не слушает меня, когда я рассказываю ему о том, что здесь у него есть в распоряжении: — Ванная комната находится вон за той дверью, и если тебе понадобится помощь...— Мне не нужна помощь, — резко перебивает меня Дилан, уставившись на вид из окна.
— Ну-у, — сверлю взглядом его щеку, понимая, что у моего собеседника нет вообще ни грамма уважения к моим стараниям создать ему комфортные условия. Он сам не хочет, не позволяет. — Если тебе она все же понадобится, то с правой стороны твоей кровати есть кнопка, нажав на которую, к тебе приду я или кто-нибудь другой.
— Понял.На мгновение в комнате повисает тишина, которая, видимо, приходится О’Брайену по душе. Что ж, мне не хочется доставать его ещё больше, я уже и так получила достаточно причин мысленно врезать самой себе. Спасибо.
Разворачиваюсь и направляясь к столику у окна, беря в руки один из трех стоящих стаканов и ставя в него букет ароматных цветов, которые радуют глаз.
— Ты что это делаешь? — голос парня за моей спиной звучит несколько резко, с нотками удивления и раздражения, словно я сделала нечто ужасное, запретное, преступное, дикое.
А я ведь просто поставила в стакан цветы...— Ставлю цветы, — пожимаю плечами, одаривая парня короткой улыбкой.
— Ладно, все, — молвит, делая жест рукой в сторону двери, а затем следует его сухое "спасибо" с нотками холода в голосе.
Ох, какой тонкий намёк на то, что мне самое время "катиться прочь из комнаты", ну...— Что ж, я пойду, а то бабушка переживать будет... Эм, — смущенно поджимаю губы, не зная, что мне сказать дальше, потому улыбка сама трогает мои губы. Бабушка всегда говорила, что нужно улыбаться при любых обстоятельствах. Если радуешься, так улыбайся через смех. Если тебе фигово — улыбайся через боль. — Надеюсь, тебе здесь понравится, — выдавливаю из себя, делая шаг к выходу, а парень уже придерживает для меня дверь, чтобы поскорее ее за мной закрыть. — Ладно...Ступаю кедами по плиточному полу, выходя из его комнаты, и разворачиваюсь, открывая губы, чтобы сказать о том, во сколько начинается ужин, но дверь закрывается прямо перед моим носом буквально за секунду до того, как я сказала бы "слушай". Вздрагиваю от резкого хлопка, делая мелкий шаг назад, пятясь. Хмурюсь, вздыхая.
Да, сложный случай. Редкий кадр.
Таких, если слово подобрано правильно, угрюмых знакомых у меня ещё не было, но я и понятия не имела, насколько все ужасно. Трудно будет общаться с человеком, который просто напрочь вырывает с корнем все задатки возможных диалогов, считая, что сарказм и грубость сможет как-то отбить желание коммуникации.
Но я не собираюсь сдаваться так быстро. В конце-концов, на то это место и создано, чтобы восстанавливаться физически и морально. Вновь собирать себя по крупицам, по деталькам и шестеренкам, по кубикам в единый механизм, какими мы были изначально. И душу склеивать, задраивать под ребрами дыры, чтобы края не рассатывались, и они не становились больше.