— Prologue — (2/2)
Навсегда. Чтобы больше не чувствовать боли. Ничего больше не чувствовать.
Он пообещал, что присмотрит за младшим братом.
Он не сдержал данное обещание.
Его брат умер. А он остался жить.
***Слух режет звонкое пение птиц, доносящееся через открытые окна больничной палаты, и все было бы прекрасно, если бы память не решила насмехаться над Диланом. От такого сильного удара головой у него должно было отшибить память, но он помнит. Помнит каждую деталь, каждую мелочь. Помнит боль.
Он помнит все.Митч останавливает машину.Так.Запах сигареты и густой накуренный дым в салоне.Так.Солист Rolling Stones рвет горло, а затем следует партия гитариста.Так.Броуди передаёт косяк Хеннигату.Так.Сэм что-то произносит, но его речь не разобрать.
Так.Свет фар грузовика и ужас в глазах с немым "осторожно".Так.
Удар приходится на сторону водителя.Так.Битое стекло входит в кожу так же плавно, как нож в масло.
Так.Удар головой и, кажется, хруст костей.Так.Земля вокруг крутится.Так.Удар. В глазах тьма.Осеннее солнце мягко рисует блики на персиковых стенах. В комнате пахнет медикаментами и цветами. Дилан поворачивает голову влево, замечая на прикроватном столике букет свежих цветов, явно принесенных медсестрой в качестве хоть как-то подбодрить.
Или выразить жалость.Им всем жаль. Всем всегда жаль, но никто не в силах ничего изменить. А ему не нужна жалость.Сэма нет. И никакие цветы не изменят этот факт.
Никаких цветов.
Никакой долбанной улыбки.Дилан впервые с дня аварии ощущает себя, а не действие анестезии. Он тянет руку к прикроватному столику, резко сбрасывая на кафельный стол вазу, в которой стояли цветы.
Никаких цветов.
Никакого чертового позитива.Никакого солнца.
Парень ощущает, что может шевелить грудной клеток и туловищем, но любая попытка согнуть ногу в колене или хотя бы пошевелить пальцем на ноге увенчивается тотальным провалом. Он тянется рукой к своему бедру и делает толчок пальцем, который ничего ему не даёт.
Он ничего не чувствует.Он не чувствует своих ног.Дверь его палаты резко открывается, кто-то входит в комнату, явно услышав шум разбившегося стекла. Наверняка подумали, что парень очнулся с намерением выпрыгнуть из окна или перерезать себе вены.— Мистер О’Брайен? — обеспокоенный голос медсестры режет слух, и женщина в белой униформе принимается уточнять, в норме ли все жизненные показатели. Все в норме. Кроме самого Дилана. Сердечный пульс вытягивается зигзагоподобной ниточкой на экране аппарата, а ритм достигает ста двадцати ударов в минуту. — Вы в порядке?
— Я... — голос дрожит, но это уже не жалобный хрип. Это просто бесцветный голос. — Я не... Не чувствую своих ног... Я их не чувствую... — это встревоженный голос человека, который боится услышать этот вердикт "не сможешь ходить". — Почему... Почему я их не чувствую?— Мистер О’Брайен, вы должны успокоиться, — медсестра делает шаг, но тут же отскакивает назад, подавляя крик, когда парень соскальзывает с кровати на пол, где разлита вода и валяются бесцветные осколки среди цветов. Вода становится алой, когда один из осколков впивается в кожу руки.
— Мои ноги... Я их не чувствую! — с уст слетает хнык. Глаза наполняются соленой, горячей и пекучей глазницы жидкостью.
— Ми... Мистер О’Брайен! — медсестра закрывает рот ладонью, уставившись на то, как парень отчаянно пытается ползти, но ноги его не слушаются.
На белом кафеле красные разводы, следы от окровавленных ладоней на белоснежной плитке. Кожу на месте пореза щиплет. Дилан пытается приподняться, но мышцы в руках все ещё слабые. С уст слетает тихое "нет", которое начинает произноситься снова и снова, словно мантра.
— Нет! — парень срывается на крик, когда вошедший в палату врач принимается его поднимать. Он пытается вырваться, но сильные руки прижимают его к себе. — Пустите меня! Нет!— Мистер О’Брайен!Что-то тонкое больно впивается в плечо, а мгновением позже введенная жидкость заставляет мышцы тяжелеть. Резко накатившая усталость сковывает тело.
— Нет... — Дилан скребется кровавой рукой по кафелю, пока его тело окончательно не расслабляется. — Я не хочу спать...
Он так устал спать...Но глаза закрываются. Все уходит. Кроме воспоминаний.
Митч паркует машину и перенимает из рук Броуди Лоуренса самокрутку.
Сэмми что-то говорит, но его не слышат.
Свет фар.
Удар.Как на повторе. Как постоянное напоминание, что Сэм погиб по его вине. Как один из самых худших кошмаров в жизни, оставивший шрамы на душе.
***Когда сознание возвращается кДилану в третий раз, у его кровати сидит врач. Дилан окидывает комнату потухшим и безжизненным взглядом: на столике стоит еда, но аппетит, кажется, пропал навечно; в новой вазе снова стоит букет ароматных цветов, которой хочется запустить в стену и заорать что есть сил; в дальнем правом углу одиноко стоит инвалидная коляска, с которой придётся, вероятнее всего, стать лучшими друзьями. А на лице врача играет улыбка, за которой женщина прячет сожаление. Эта лживая маска позитива.Бесит.— Доброе утро, Дилан. Меня зовутРайли Кинг, я твой лечащий врач. Как ты себя чувствуешь?
Вернее спросить, как он себя (не)чувствует.
— Великолепно, — холодно процеживает парень сквозь зубы в ответ. Только сарказм сейчас может выразить боль на душе. Хотя, нет, её, пожалуй, никакими словами не выразишь. Хоть матерись, хоть срывай горло в крике. Ничего. Ноль. Пустота внутри не исчезнет. Она просто станет ещё глубже. Двойная бесконечность пустоты внутри. Дилан сглатывает скопившуюся во рту жидкость, задавая вопрос, который вспарывает зашитую на сердце рану. — Где мой брат?— Во время аварии ты сильно ударился головой, из-за чего получил травму в том участке мозга, которая отвечает за моторику. Так же ты получил травму спины, которая вызвала отказ нижних конечностей, — отвечает врач, игнорируя вопрос парня, потому Дилан перебивает женщину, задавая вопрос снова, на этот раз чётко произнося каждое слово. — Полученные Сэмом травмы были настолько сильны, что смерть наступила мгновенно. Его похоронили на городском кладбище, как и Митча Хеннигата, — врач тяжко, но тихо вздыхает. —Если тебе будет от этого легче, Дилан, твой брат не чувствовал боли. Мне жаль.
Дилан часто моргает и отводит тяжёлый взгляд к окну, глядя на солнечный свет. Нет, он не заплачет. У него душа будет выворачиваться наизнанку, но он не заплачет. Мужчины не плачут.
— Ты находишься здесь почти три недели. Ты и мистер Лоуренс. К сожалению, он не такой везунчик, как ты. Броуди впал в глубокую кому и получил множественные переломы и внутренние повреждения. Если ты захочешь, ты можешь навестить его. Я думаю, что ты уже вполне способен это сделать.Доктор Кинг кивает на коляску, стоящую в правом углу.— Тебе, к тому же, нужно практиковаться на ней ездить.Взгляд Дилана падает на коляску, и парень нервно сглатывает.— Это чудо, что ты выжил, Дилан. Не каждому даётся второй шанс, — молвит Райли Кинг, не отводя глаз от О’Брайена. — Да, ты уже никогда не будешь прежним, не будет прежнего Дилана, но ты будешь жить. Этим ты обязан Сэму. Я уверена, он бы этого хотел...— Не говорите мне о том, чего хотел бы Сэм, — твёрдо отвечает парень, начиная сминать в кулаке простынь.
— Ты должен снова начать жить, — поясняет Райли и складывает руки на груди. Взгляд зелёных глаз женщины выглядит вполне серьёзным, а от природы пухлые губы чуть напряжены. Доктор Кинг быстро убирает выбившуюся из хвоста на затылке пшеничную прядь за ухо.— Я вернулся с того света, по-вашему, я не живу? — слова О’Брайена напоминают плевки.
— Ты знаешь, о чем я, Дилан.Конечно знает. Пускай он и треснулся головой так, что звон в ушах будет стоять до конца жизни, но рассудок он все же не утратил. Райли Кинг просто мастер намеков сказать о том, что нужно продолжать наслаждаться жизнью. Не существовать, а жить. Только это полнейшее противоречие тому, что чувствует человек. Когда умирает кто-то, кто тебе действительно дорог, ты умираешь вместе с ним. Не физически, конечно. Но морально и духовно. Внутри тебя находится кладбище чувств с похороненным заживо мечтами в безымянных братских могилах. Тот огонь, что делает тебя тобой и горит где-то внутри, гаснет. И ты становишься темнотой. Ты сам по себе пассивный, негативный.
Ты становишься никаким. Безликим. Серым.Никакого позитива.
Никакого солнца.Никакого света.
Ни музыки.Ни смеха.Ни улыбки.
Ничего.
Вот, что на самом деле чувствуешь, когда умирает тот, кто тебе дорог.
Так что пускай втирают эту чушь кому-нибудь другому. Пусть остальным говорят, что все будет хорошо, когда это за три-девять земель далеко от этого наречия.
"Хорошо" не будет.
"Хорошо" не вернет Сэма.
"Хорошо" не вылечит Дилана, не заставит его встать с кровати и снова начать ходить.
— На этом все? — грубо спрашивает парень.
— Почти, — отвечает женщина. На вид ей лет двадцать восемь, но наверное она несколько старше. — В качестве реабилитации тебя отправят в оздоровительный санаторий в Вайоминге. Твоя мама уже подписала все необходимые документы.— Моя мать приходила? Она приходила меня навестить?
— Она приходила попрощаться, Дилан, — Райли достаёт из кармана конверт, в котором запечатано письмо, и просовывает его парню, который сначала сверлит взглядом бумагу, а потом неуверенно берет её в руки.
— В каком смысле, она приходила попрощаться?
— Я не знаю, — женщина пожимает плечами. — Она лишь просила передать тебе это письмо и сказать "прощай".Матери Дилана всегда было проще ограничиться фразами на бумаге, чем просто на прямую спросить.Мать Дилана всегда предпочитала мужское общество двум своим детям.
Мать Дилана не была хорошей матерью, но Дилан и Сэм любили её.
Женщина никогда не прощалась, даже когда просто уходила в магазин или исчезала на неделю, повязнув в бурном романе с очередным мудаком. Она никогда не говорила "прощай".
А теперь её "прощай" ломает парню ребра. Он ещё не читал письмо, но моральная боль уже захватывает каждую клеточку его тела. По крайней мере, ту его часть, которую он чувствует.
Он не чувствует своих ног.Инвалид.Никому не нужный.Беспомощный.Жалкий.Каждое из этих прилагательных — очередной выстрел.
Бам!
Ты должен быть мёртв. Ты не чувствуешь свое тело. В глазах темнеет и все плывет. Дикая боль судорогой сводит каждый мускул, и ты хочешь кричать, но в тебе нет сил даже на жалкий хриплый стон сиплым голосом. Ты жаждешь смерти. Ты хочешь, чтобы все закончилось. Но ты все ещё дышишь.
Черт.