— Prologue — (1/2)

Апельсиновые лучи садящегося в закат солнца, словно художники, рисуют штрихи света на кирпичных зданиях. В воздухе уже слабо ощутим аромат сентября, и несколько пожелтевших листьев медленно и бесшумно падают на землю, но, тем не менее, август все ещё не уступает место осени.

Кто-то считает осень временем вдохновения и раздумий, временем романтики и грусти, временем на переосмысливание своего бытия.

А для кого-то эта осень станет смертью всего, что живёт внутри.

Заброшенный квартал со старыми пятиэтажными зданиями не выглядит пугающим, несмотря на то, что в нём никто не живёт. Наоборот. Уличные художники черпают здесь вдохновение, находят здесь тот самый кусочек одиночества и спокойствия, который необходим для того, чтобы творить. Кирпичные стены цветут разноцветными граффити и всевозможными рисунками, выполненными краской в баллончиках. Этот район очень любят обыскивать копы в поисках малолетних преступников, чтобы они ответили согласно закону за порчу имущества. Они называют такой вид искусства "хулиганством". Хотя четверых парней, которые довольно часто шляются по этому району, кроме как уличными хулиганами, никак иначе не назовешь.

Один из них подносит баллончик к стене и щурится, словно думает, как завершить свой рисунок, перед тем как нажать на распылитель. Кончики длинных и тонких пальцев на сильных руках испачканы краской. Парень коротко облизывает сухие губы кончиком языка, а потом ведёт рукой вдоль стены, оставляя на ней тонкую полоску краски синего цвета. Теплый ветер ерошит тёмные волосы, а радужка ореховых глаз на солнечном свету приобретает золотистый оттенок. Парень рисует ещё одну линию, когда один из его друзей, держащий в руках бейсбольную биту, чтобы выбить очередное окно, обращается к нему:— Эй, Сальвадор Дали! Хватит уже. Пошли лучше на крышу залезем!

— Одну минуту! — отвечает с улыбкой парень, нажимая на распылитель.

— Дилан, — слышит голос младшего брата за своей спиной, которому по несчастливой случайности пришлось провести вечер в компании старшего брата и его ненормальных друзей, которые умеют только разрушать, — может, пойдём домой? Мама будет злиться, что мы так поздно вернёмся.— Оу, смотрите, — восклицает чувак с битой в руках, искажая свой голос, — маменькин Сэмми наложил в штаны? Не волнуйся, малыш, ты вернешься к ужину к своей мамочке.

— Заткнись, Митч, — бросает Дилан, но это совсем не оскорбляет его товарища. Парень закрывает колпачком баллончик, разворачиваясь к младшему брату лицом и тяжко вздыхая. — Ладно, Сэм, пойдём, только дай мне одну минуту.Дилан привык возвращаться домой к одиннадцати, обрисовывать стены рисунками, пока два его друга, с которыми просто весело коротать время, но когда дело доходит до чего-то важного, поддержки от них ждать не стоит, бьют окна и забивают косяк, от которого порвет крышу. А сегодня мать сбагрила ему младшего брата, Сэма, который в свои пятнадцать до сих пор чересчур сильно опекается матерью, будто он маленький мальчик, который по незнанию может сожрать песок или начать грызть кирпич.

Дилан только собирается вытащить из своего рюкзака баллончик с краской другого цвета, когда громкий и внезапный голос в конце переулка заставляет его и его товарищей обратить на себя внимание:— Эй! — довольно толстый с виду коп держит в руках дубинку, явно намереваясь кому-то ею зарядить по голове. — Ах вы ж говнюки мелкие! — он начинает бежать по узкой улице, выкрикивая различные оскорбительные фразочки в адрес четверых хулиганов. — А ну, идите сюда, засранцы!— Твою же налево! — выпаливает Митч, закидывая на плечо биту.

— Сматываемся! — стоящий рядом парень, чье имя Броуди, срывается с места и начинает бежать в противоположную от копа сторону.

Дилан наспех застегивает рюкзакс красками, забрасывая его себе на плечо. Он более, чем уверен, что во всем правильный Сэм сейчас находится в тихом шоке, но не расскажет маме об этих опасных приключениях. Сэм никогда не сдает брата. Ни при каких обстоятельствах.

Парень с карамельным омутом глаз улавливает тихое "Дилан", сорвавшееся с уст младшего брата. Для во всем правильного и святого Сэма это очень непривычно, убегать от копа за различные нарушения.

Под ногами хрустят куски выбитого из оконных рам стекла. По венам наркотиком растекается адреналин, а сердечный пульс бьётся где-то в голове. Дилан старается держаться рядом с братом, который не умеет достаточно быстро бегать, ведь не выработал в себе эту привычку. Сэм всегда считал, что сила человека должна быть не в физическом, а в моральном качестве. Нужно найти в себе силы просто двигаться дальше, что бы ни случилось.Парень перелазит через сетчатый забор, помогая Сэму сделать то же самое, а в спину четверым ребятам все ещё бросаются всяческие угрозы типа "попадитесь мне — я из вас отбивную сделаю". Правда, голос полицейского теперь звучит не так громко и отчётливо, что говорит о том, что у Дилана, его брата Сэма и двух друзей есть преимущество во времени. Кроссовки чиркают об асфальт, стирая подошву, а тёплый ветер забирается под футболку, охлаждая вспотевшую от бега и августовского тепла кожу.

Дилан делает глубокий и судорожный вдох, оглядываясь и замечая второго копа, который двигается быстрее своего напарника, и сворачивает в переулок за Митчем и Броуди. Узкая улица выходит прямо на широкую дорогу, но преграждена сетчатым забором с колючей проволокой. А когда, собственно, это кого-нибудь останавливало?

Да никогда.

Человек способен на многое, когда ему грозит опасность.Митч и Броуди перебрасывают свои биты через верх, и те с громким и неприятным звуком, отдающимся в ушных раковинах звонким эхо, падают на покрытый сетью трещин, пыльный городской асфальт. Цепкие пальцы крепко цепляются за ограждение, и Дилан напрягает пресс, карабкаясь вверх по сетчатому забору. Ноги соскальзывают, но он не позволяет себе упасть. Он перелазит последним из четырёх товарищей, окончательно убедившись, что ноги Сэма твёрдо стоят на земле по ту сторону от ограждения. Сердце вспарывает грудную клетку, поочерёдно ломая ребра внутри. Дышать становится невыносимо тяжело, под ребрами колет.

— Дилан, быстрее! — Митч срывается на крик, замечая, как один из копов еще чуть-чуть — и схватит друга за подолы красной худи.— Черт! — ругается под нос, когда рукав его куртки цепляется за шип на проволоке.

Он тянет руку на себя, разрывая ткань, и спрыгивает на землю буквально за секунду до того, как пальцы полицейского ухватились бы за его воротник. Парень тяжело и судорожно дышит, хотя стоило уже давно привыкнуть к тому, что "прогулки" с Митчем и Броуди ни к чему хорошему никогда не приводят. Дилан поднимает взгляд на Броуди, который выпрямил руку и согнул пальцы в неприличном жесте. Копам их не достать. Их не остановить.

Никому не удавалось. А жизни всё-таки удастся.Машина Митча припаркована у края широкой дороги, ведущей в более новый отстроенный район свысотными домами и бесконечными зеркальными небоскребами. Парень водит старую отцовскую "Chevrolet", и боже упаси, чтобы на этой красотке появилась хоть одна царапина.

Броуди травит пошлую шутку про его собственные похождения, а Сэм лишь закатывает глаза, потирая висок большим пальцем. Младший брат Дилана всегда удивлялся причине того, почему его старший брат тусуется с этими отбросами общества и ещё называет их друзьями. Ну, да, у них есть колёса и первоклассная дурь. И это все. Ничего больше. Такие ребята не должны рассматриваться на должность "лучшего друга". Такие ребята ненадежны.

Митч снимает блокировку и садится за руль, ожидая, пока его закадычный товарищ Броуди и Дилан со своим братом разместятся в салоне. Митч Хеннигат включает на полную громкость записанные на кассете треки различных рэперов,от звуков которых взрывается мозг, а Броуди извлекает из кармана олимпийки самокрутку, за хранение которой, попадись он копам, ему светило бы не меньше нескольких ночей в обезьяннике. Он зажимает один бок косяка губами, а второй поджигает зажигалкой, делая затяжку. Мгновение — и воздух в салоне вытесняется густым сигаретным дымом.

— Крепкий, мать его! — откашливается Броуди, передавая косяк Митчу, который жмет на педаль газа, выехав с запрещенной парковки.

— Боже, ну и гадость! — фыркает во всем правильный Сэм, разгоняя рукой дым вокруг себя.

Дилан издает смешок, оборачиваясь к заднему сидению, на котором разместился Броуди и Сэмми, смиряя брата лукавым взглядом, а потом берет косяк из рук Митча и подносит к губам, делая затяжку. Лёгкие неимоверно жжёт, но парень подавляет кашель, лишь хмурится, через несколько секунд выпуская струйку дыма. Уже через несколько втяжек в салоне создаётся собственный густой туман. Трое ребят уже навеселе, они начинают смеяться с любой мелочи.— Эх, — вздыхает Броуди и перекидывает руку через плечо младшего брата Дилана, — как дела, кудряшка Сэм?

— Отвали, — парень закатывает глаза и неприятно морщится от сигаретного дыхания Броуди Лоуренса, скидывая с себя его руку. — Может, будем уже ехать?

— Ди, твой брат занудный задрот, — молвит Митч и сам начинает смеяться со сказанного, найдя слово "задрот" вполне смехотворным.

— То, что меня не привлекает перспектива быть угашеным в дерьмину от косяка или алкоголя,ещё не означает, что я задрот, — с ноткой обиды молвит Сэм, складывая руки на груди.

Митч Хеннигат делает музыку чуть громче, держась за руль, и солнце за окном начинает плыть по синему и безоблачному небу, как одинокий корабль среди бескрайней морской пустыни. Броуди начинает читать рэп, аккомпанируя 50 Сent, а Дилан закрывает лицо рукой, смеясь над тем, что из его друга просто никудышный рэпер. Всем весело, кроме Сэма, который складывает руки на груди, хмурясь. Кажется, с его уст слетает слово "беспредел". Да. Именно этим словом можно будет охарактеризовать все то, что будет происходить в голове Дилана в дальнейшем.О’Брайен старший с улыбкой смотрит на апельсиновый солнечный диск, садящийся на свой трон где-то за горизонтом. Он улыбается, ощущая этот терпковатый запах свободы. А главное, он чувствует, что ему хорошо. И дело совсем не в косяке.

Он улыбается.

Он, кажется, счастлив.А это понятие будет вычеркнуто из персонального словаря.

Никакой улыбки.

Никакого счастья.

Никакого солнца.

Темнеет. Небесный океан растекается по городу, обволакивая его дома и полупустые улицы. Наконец музыка в стиле треп сменяется роком, и трое из пассажиров старой машины Хеннигата кивают головой в такт. Только Сэм сидит по-прежнему, сложив руки на груди и то и дело переводя взгляд с Митча на Броуди, которым явно было мало одного косяка, потому они решили выкурить второй.

Музыка играет так громко, что едва можно услышать свой собственный голос. Это и не позволило, к сожалению, услышать сигнал движущегося прямо на машину грузовика. Машина останавливается на пустом перекрестке. Он должен был быть пустым... Казалось, что он пустой. Митч жмет на педаль тормоза, затем оборачиваясь назад и забирая из рук Броуди подкуренный косяк. В салоне снова накурено и пахнет паленым. Сэм неприятно морщится, что-то произнося, но Дилан его не слышит, а функцией "читать по губам", увы, он не владеет. А стоило бы.

Старший брат так и будет теряться в догадках, какими были последние слова Сэма.

Все случается очень быстро. Лишь два желтоватых и размытых стоящим в салоне дымом проблеска света служат сигналом. Сигналом, который уже ничего не изменит. Дилан переводит взгляд на свет фар грузовика, глаза парня расширяются от ужаса, а с дрожащих уст слетает немое "осторожно", которое, даже если бы он это сказал в голос, ничего не исправило бы, ведь было слишком поздно.Резкий, неожиданный и очень сильный удар приходится на бок со стороны водителя, где сидели Митч и Сэм. Стекло разбивается вдребезги, и острые осколки впиваются в кожу. Дилан со всей силы бьётся головой об дверь машины, ощущая, как его крутит в воздухе, словно на карусели. Старая тачка отца Митча сейчас напоминает жестяную банку из-под содовой, по которой футбольнули ногой. Боль затмевает разум, мозги в голове словно отходят от стенок черепной коробки, а в глазах темнеет. Сознание покидает Дилана прежде, чем машина жёстко приземляется на крышу, проехавшись на ней ещё с полметра по асфальту.

И в воздухе повисает мертвая тишина.

Никакого счастья.Никакого солнца.Никакой жизни.***Лёгкость.

Нет никакой боли.Лёгким будто и не нужен воздух, чтобы дышать. Ты словно сам соткан из воздуха.Нет никакого страха.

Нет даже ощущения, что ты в теле. Ты просто чувствуешь себя чем-то. Не кем-то, но чем-то. Чем-то нематериальным, тем, к чему нельзя прикоснуться и потрогать на ощупь, взять в руки и прижать к себе.

Ты сгусток энергии.

Ты — это свет. Тот огонёк, который горит под рёбрами и заставляет кровь циркулировать от сердца к мозгу.

Ты — это то, без чего невозможна жизнь.Ты — это то, что делает тебя тобой.

Обрывки фраз вспышками доносятся до ушей, но толком расслышать и понять всю речь невозможно. Кажется, кто-то говорит "разряд", за чем следует мощная доза электричества, которая должна вынудить сердце снова забиться в грудной клетке. Дефибриляторы прижаты плотно к груди, а различные аппараты так и не распознают признаков жизни. Мертвенно тихий сердечный пульс растягивается в идеально ровной ниточке на экране монитора.

— Разряд! — с этим словом в тело возвращаются отголоски боли, и какие-то невидимые ниточки тянут тебя обратно.

От полученной дозы тока тело начинает биться в конвульсиях, но несколькими секундами позже оно все так же безжизненно падает на каталку. И сердце молчит, замерло в груди. Вся жизнь вытягивается в тонкую линию на мониторе.

С третьим разрядом боль становится сильнее. Гораздо сильнее. Ты чувствуешь, что будто задыхаешься, что тебе катастрофически не хватает воздуха, но не можешь сделать вдох, ведь все внутри... Мертво. Ты мёртв.

— Ну же, парень! — голос, за которым снова следует разряд и новая порция боли. Ток расходится по нервным окончаниям, наконец касаясь сердечной мышцы. — Борись!И тогда сердце наконец делает первый удар. Ты будто вновь рождаешься на свет. Снова делаешь вдох, хотя с невыносимой болью, словно все внутренности порваны на куски.

Дилан резко открывает глаза, делая судорожный вдох. Бледное лицо мокрое от холодного пота, челка прилипла ко лбу, а с виска алой змейкой вьется тёплая и вязкая жидкость. Он не может сфокусировать ни зрение, ни слух. Кажется, покрошенный на винегрет мозг в голове способен уловить лишь брошенное кем-то "с возвращением".

Яркий свет режет сетчатку глаза, а по вискам невидимыми дорожками скатываются слезы. Чей-то силуэт, начинающий приобретать отчетливое очертание, мелькает перед глазами. С уст слетает сдавленный хрип.

Сердце в груди бьётся шумно и гулко, оно повторно (или в первый раз, Дилан не знает, все тело сейчас одна сплошная рана) ломает кости.

— С... — он отчаянно пытается найти в себе силы что-то сказать, но лёгкие и горло жжет так, словно ему в глотку залили лаву вулкана. Слова даются ему необычайно трудно. Точнее, лишь одно слово... Одно имя. Одно сожаление. Его брата не должно было быть с ним. — Сэм...

Он едва способен повернуть голову в бок. И, только совершив это действие, взгляд Дилана цепляет лежащее на соседней койке тело, накрытое темной простыней, пропитавшейся кровью. С кровати безжизненно свисает тонкая, увешенная плетеными браслетами рука, а по пальцам, прочерчивая тонкие дорожки, скатываются алые капельки, падая вниз и звонко разбиваясь об пол.Сэм.

Это его рука.— Сэм... — Дилан пытается кричать, но вместо этого слабый голос больше похож на жалкое шипение. — Сэм, — парень пытается пошевелиться, но любая попытка сменить положение растекается жгучей болью по телу. Сиплый хрип сдавливает горло. В глазах снова темнеет, и сознание проваливается куда-то в пропасть. Оно не разбивается. Оно просто не перестаёт падать.

А лучше бы упало и разбилось.