#13 (1/2)
он мог видеть в них что-то темнее самой тьмы. Для безупречности нужно больше тёмного и красного, горсть одиночества вперемешку с синим и ни капли светлого. Для безупречности должно хватать шрамов, глубоких ран и поражений. Безупречность — это одиночество и особняк в западной части Нью-Йорка. Хамато Йоши из слабых, изломанных несовершенных ребят сотворил совершенных. Он взял мудрость, суровость и трость средней длины, чтобы прошлое тёмное из светлых голов выбить окончательно. За спиной слышался голос: ?Вы уверены, что идея хорошая, сэр??. Порой в тусклых серых глазах он видел сострадание, но Уолтер никогда в нём не сомневался. Не в безупречности, не в намерениях. Несовершенный мальчик получил заводы, компании, миллиарды, яхты и особняк с тихими слугами. У мальчика карие глаза с возрастом сделались темнее, а чёрные волосы поседели. У него была возможность не превратить собственное состояние в пыль, пока мальчикам — воспитанникам — изломанным не исполнится восемнадцатый год. У мальчиков было одиночество, было много тёмного и бордового. Мальчики не желали видеть опекуна, и тот поступал точно так же, предоставляя возможность стать безупречными, как и он сам.
Первый не брал заботу, не принимал волнение, яхты и дома. В ледяном спокойствии была истинная сила, и он смотрел на затухающий красный огонь в камине, который затухал только в его воображении. ?Вы уверены, мастер Йоши?? — тихо спрашивала тень дворецкого за спиной, но Хамато был уверен и видел безупречность. Он творил и смотрел сверху вниз, когда безупречность в вены мальчика проникала, как будто тонкой длинной иглой вводили.
Хамато выравнивал несовершенные черты характера и не расставался со своей тростью. Слышал много криков и ругательств, шлифовал раны и заглаживал шрамы. Мальчик перестал выглядеть изломанно.— Вы забыли рассказать ему о сердце, — внушал неутомимый Уолтер.
Хамато Йоши улыбался снисходительно, покачивая головой.Леонардо первый и совершенный, но не до конца. Ему хватало шрамов, ран и одиночества. У него чёрные волосы и синие глаза, но в безупречности много чёрного, бордового и недостаточно синего. Хамато мальчишку хлопал по плечу и однажды в руки сунул ему острые катаны, которые острые только на вид. Мальчик разрубил все кусты в саду особняка, потому что кусты — зелёные. Зелёному в безупречности нет места.
— У этого мальчика есть сердце, — покачивал головой Уолтер. — Но совсем другое. Таких вынуждают показать сердце серьёзные и жестокие обстоятельства.
Хамато Йоши подозрительно поглядывал на синеглазого мальчишку у камина и думал, что это точно произойдёт. Он удивит обязательно, сам изгонит демонов из головы. Потому что он сын, — пусть и не родной — а безупречности в его сыновьях полно.
Рафаэль был помладше и был практически не таким. Ему не хватало сердца, синего и чёрного. Зато шрамов, ран и бордового было много. Хамато наблюдал и наблюдал за Рафаэлем, сопоставлял черты характера, вспоминая его старшего брата.
— Вы зря сравниваете, сэр. Их нельзя видеть похожими.
Хамато Йоши отмахивался и продолжал смотреть, но слова эти слишком часто вспоминались, и у Рафаэля появился шанс выйти из-под крыла. Йоши правил и правил мальчишку. Рафаэлю теперь хватало тёмных оттенков. Мальчик смотрел на чёрного добермана, и ему хватало сердца. Хватало сбитых костяшек и синего даже, но по столу, по белой скатерти красными струйками побежало сухое вино.
— Мальчик безжалостен, — говорил Уолтер. — Он не будет терпеть заботы и уйдёт.
Хамато Йоши подумал об отпуске для дворецкого. Уолтер так сильно был прав, что однажды Хамато присмотрелся к Рафаэлю повнимательнее и в глазах заметил, что тот расколот едва заметно.
И тогда к нему третий подошёл первым. Такого никогда не случалось. Донателло был младше Леонардо и Рафаэля, был таким, а вроде и не таким. Ему хватало одиночества и бордового. Не хватало шрамов и мозолей, зато было немало чёрного и было вполне. Хамато Йоши аккуратно говорил с Донателло и думал о светлом. Донателло похож на безупречность, и Хамато Йоши впервые предоставил кому-то доступ ко всем компьютерам в огромном особняке с молчаливыми слугами.
— Мальчик очень умён и верит вам, мастер Йоши. Но таким тоже свойственно ошибаться.
Мальчик верил не зря. Ведь вокруг — много тёмного, бордового и ничего светлого. В них каплями бьётся одиночества, много ран и шрамов. По ним жизнь полоснула чёрным оттенком небрежно, по лицу каждого. Хамато Йоши каждый день смотрел туда, где не было ничего светлого.
У Микеланджело белокурые волосы, когда внутри — тьма чёрного, а на коже — бордовое. Хамато Йоши потратил очень много времени, но было почти незаметно. Он попробовал вновь, когда смотрел на его старших братьев. Пытался и пытался, но не выкидывал мальчишку. Микеланджело переполняло тёмное, бордовое, переполняли раны и шрамы, и Хамато почти ничего не мог поделать с его одиночеством.
— Он их младший брат. Мальчик Вас удивит, — говорил Уолтер, словно бы читая страницы будущего, но Хамато Йоши переставал слушать, наблюдая за ними.
Он выдыхал ровно и видел, что в безупречности переплетаются чёрное, бордовое и ещё больше тёмного с одиночеством и каплей синего. Безупречность — это шрамы, раны и красные полосы. Хамато Йоши закрывал тёмные глаза и понимал, что сам никогда не перестанет быть мальчиком, но одиночество у него отобрали и приняли мудрость.Вокруг множество комнат, море тёмного и Нью-Йорк за окном.Хамато раскрывает глаза мгновенно и смотрит на языки пламени, вырывающиеся из камина, едва не касающиеся полов особняка. Брюс взвизгнул негромко, рыкнул через мгновение опасно. Микеланджело, должно быть, оттолкнул его несильно. Но мужчина только по одному взгляду Рафаэля понял, что доберман оскалился справедливо.— Хочешь с Брюсом поближе пообщаться? — Раф машинально ладонью проводит по тёмной шерсти добермана, по бордовому ошейнику. — Потом расскажешь мне, как тебе было больно.Мальчишки семнадцатилетние стояли почти в центре просторной гостиной. Хамато не улыбнулся, потому что здесь бушевало много чёрного. Оно бьётся о светлые стены дома, бьётся о раскалённый воздух в гостиной и разбивается вдребезги уж слишком легко, чтобы предпринять хоть что-то.
Микеланджело Рафаэль едва ли не до боли жгущей припечатывает к стене, ворот белой рубашки брата сжимает в руке крепко, усмехается, и весь благодушной настрой Хамато Йоши как водой смывает.
— Это даже не удар был, псих, — произносит Микеланджело, сразу же ловко вырываясь.
Рафаэль получает по скуле кулаком, и на коже расцветает бордовый синяк, перерастающий в более тёмный. Шатен, поднимаясь, ладонью проводит по щеке, не чувствует ничего и взглядом хмурым стреляет в блондина, который закатывает рукава белой рубашки до локтей и принимает чуть ли не боевую позу, как будто правда боится. Сглатывает и глаза светлые на секунду прикрывает.
Брюс скалится и рычит, становясь рядом с Рафаэлем. Только парень рукой жест делает, чтобы пёс на шаг отступил.На громкий шум мгновенно прибегает Уолтер, взволнованный и в секунду теряющий всю свою британскую холодность. Дворецкий, разве что, в сцепившихся парней не бросает невесть откуда взявшийся в руках поднос, но Хамато лишь одним жестом останавливает его.— Вы уверены, мастер Йоши?
Мужчина взгляд скашивает в сторону подёрганного Уолтера, ему даже кажется, что дежавю. В очередной раз такое странное чувство подступает к лёгким, через долю секунды — к горлу и наружу вырывается лишь коротким вздохом. Дворецкого Хамато Йоши придерживает за плечо, заставляя встать ровно и просто не вмешиваться, отчего-то Уолтеру приходится лишь вздохнуть.
Давать полную свободу, чтобы сами могли решить всё особенно в тот момент, когда Микеланджело едва успевает увернуться от летящего в него стула. Хамато Йоши мрачным взглядом следит за тем, как медленно падает винтажный красивый торшер.
У Рафаэля на чёрном пиджаке едва заметные капли крови, он усмехается ровно в тот момент, когда Майки промахивается с ударом — бьёт чуть выше, чем вообще надо. И Раф со всей врождённой грацией блондина бьёт в челюсть, отчего тот едва ли удерживается на ногах, крепко хватается за спинку кресла и сплёвывает. Кровью. Точно на пол. На глазах у Уолтера.
— Слышь, Майки, — низкий голос старшего брата неприятно проходится по слуху, Микеланджело жмурится от мерзкой боли и касается нижней части лица ладонью. Рафаэль лёгким движением поправляет чуть сбившийся пиджак, наружу вырывается сухой кашель, — с такими приёмами застрелить тебя легче некуда.Потрескивание камина мешается с воем ветра у верхних этажей особняка.
— Пошёл к чёрту!.. — в сердцах выдыхает Микеланджело.Разъярённый и ужасно расстроенный, резким жестом подхватывает с дивана тёмно-синий пиджак и едва ли с Леонардо не сталкивается у выхода из дома, чудом только заметив старшего брата. В следующее мгновение громко хлопает дверь, и Брюс оборачивается на молчащих людей, словно бы по одному виду Рафаэля понимая, что парню, возможно, не по себе. Хамато Йоши покачивает головой в такт биению часов, Уолтер всё ещё смотрит в сторону ушедшего блондина, а Донателло угрюмым взглядом сверлит напряжённую спину Рафа, хотя сам предвзято относится к любого рода межличностным разборкам, которые, на его взгляд, обычно не имели под собой достаточно оснований и являлись плодом вспыльчивый натуры, в данном случае, обоих спорщиков.
Поэтому в этом случае Леонардо, верно, единственный, у кого в голове есть достаточно адекватные мысли.
Брюнет стоит, плечом прислонившись к одному из стеллажей и скрестив руки на груди, но разозлённым уж точно не выглядит. Правда, это и хорошо, и плохо одновременно. Плохо, потому что пустяковый спор несомненно бы его выбесил. А раз тот таковым не был, то конфликт мог стать едва ли исправимым. А хорошо, потому что злой и взбешённый Лео — по определению плохо. Разве что, к этому они по воле судьбы привыкнуть могли. Как же быть с по-настоящему расстроенным Микеланджело, никто, несмотря на чёртову родственную связь, не имел ни малейшего понятия.
А догонять его сейчас — идея не из лучших.
Хамато Йоши переводит взгляд на пинающего валяющийся стул Рафа и тихонько вздыхает. Ему не нужно уточнять, нарочно ли Майки, случайно ли. Это, вообще говоря, никому переспрашивать не надо, но Хамато мог себе представить, как на подобное отреагировал Рафаэль, и искреннее надеялся, что драки и, того хуже, мести не будет.
Что нельзя сказать с полной уверенностью, учитывая, как быстро сбежал Микеланджело. Перспектива мирно провести сегодняшний вечер неожиданно показалась необычайно далёкой.За окном давно стемнело.
— Нам пора идти. Запомните, никакого алкоголя, никаких выяснений отношений, драк, флирта с официантками, побегов, — Хамато Йоши отворачивается к камину в очередной раз и выдыхает ровно. Голос его звучит приглушённо из-за потрескивающего пламени. — Боже. Я же подаю вам идеи.
Леонардо из особняка выходит первым, застегнув чёрную жилетку и на плечо закинув пиджак. Донателло выходит следом, но перед этим не забывает кивнуть Рафаэлю. У того небольшая, едва-едва заметная бордовая капелька крови на самом вороте пиджака, поэтому он целенаправленно отбрасывает его в сторону — почти драматично — и попросту уходит молча, даже взглядом себя не выдавая, как будто и не болит ничего.
— Сэр, — Уолтер рядом возникает совершенно неожиданно, прищуривается слегка, — дети — это бесценное сокровище.— Да, — Хамато Йоши мягко улыбается, но в выражении постаревшего лица всё равно отчётливо читаются годами грубо выбитые суровость и мудрость. — Никто и не за какие деньги не хочет у меня их забрать.
... Вокруг так много чёрных костюмов и красного бархата, думает Донателло, что хочется исчезнуть поскорее. Уйти подальше от лязгания хрустальных бокалов шампанского и ударов красно-синих игровых фишек о поверхность столика. Мужчины — с виду, им лет сорок, — посмеиваются, раскуривая сигары.
Донателло флегматично поправляет чёрный галстук-бабочку, ослабляет слегка и отчего-то думает, что ему не хватает для полного веселья ещё и фетровой шляпы. Чтобы приспустить, слегка прикрыв ею глаза и не выдавать глупое желание сразу заснуть — у Дона просто не было времени нормально поспать, вот и приходится страдать так глупо.