#6 (1/2)

город, который портит людей. Дома всё лаконично, тихо, просто.

Кейт позволила матери закурить прямо в квартире. Одежда крутилась в стиральной машинке. Можно было ещё позвонить в ближайшую пиццерию, заказать что-нибудь съедобное, но на деле только телевизор болтал что-то без остановки. Мама курила уже вторую подряд, а Кейт сидела на кресле, подсунув под голову мягкую подушку и, похоже, её нещадно клонило в сон.

Она почему-то подумала о том, как в очередной раз переступит порог школы утром (ну, по крайней мере, менять же ничего не собирается?) со спокойной улыбкой и вся сонная. Впрочем, это никогда проблемой не было. Главное — доучиться спокойно. Спокойно же? Про зверски убитых людей мама так ничего и не рассказала ей. Для её же нервной системы. Пусть лучше просто ходит в школу — так всё будет отлично.

Кейт взгляд опустила на свой мобильный. Там, на дисплее, в строке уведомлений, мелькало сообщение от Эмили. Что-то про домашнюю работу, проект и полицейские сирены в семь вечера.

— Ты спать собираешься? — отвлекла её мама.

Кейт помотала головой, понимая прекрасно, что без машины срываться с места на ночь глядя — так себе затея. А дома тепло, уютно, надо только перестать смотреть в окно — на туманную дымку, нависающую над городом, яркие вывески внизу и фонари.

Кейт шумно выдохнула в этот раз, продолжая жмуриться от мелькающего в соседней комнате голубого света телевизора. Едва различимый в шуме автомобилей голос девушки вещал что-то, ни на секунду не переставая. И те же полицейские сирены слышно, только уже не громко, словно бы где-то вообще в отдалении.

За окном ветер устремляется к ближайшему небоскребу, пронзаемый светом горящих окон и исчезающий в обступившей мир темноте. Кипа бумаг, взятых мамой из полицейского департамента, разбросана по столу. Всё, что полиции удалось накопать за две недели — не слишком много, на самом деле, но и немало тоже.

Аманда Остин потушила сигарету о пустую кружку из-под кофе.

И этот тихий звук, всё ещё витающий по просторной квартире... словно кто-то забыл выключить кран в раковине. Словно бы вода выливается на пол скользкой, блестящей лужей.... Если честно, Кейт могла понять, почему её мама одинока. Но не могла точно понять, грустно ли ей самой от этого. Фатальное непонимание летало между ними, как воздух, отравленный едким дымом. Аманда зажёвывала эту горечь ядрёной мятной жвачкой, перебивал вкусом дыма, когда её очередной мужчина спрашивала про отдых и тяжело вздыхал — и с каждым разом интервал между вопросом и ответом рос вплоть до того момента, когда он даже перестал просто разочарованно отворачиваться. И с каждым разом это разочарование во взглядах мужчин росло быстрее, чем волнение. А потом они уходили. Хлопали двери, исчезали некоторые вещи из шкафа. И если Кейт тогда ещё была слишком мала, чтобы хоть что-то понять, мама уже пострадала от отчаяния, которое жизнь выдохнула ей прямо в лицо. Кейт видела тогда, как она чахла.В любом случае, теперь же, когда у неё есть время поразмышлять, Кейт думает, что, возможно, это даже к лучшему, беря во внимание бывшую ветхую работку полицейского, когда дела накатывали на Аманду в самые неподходящие моменты и желание сделать всё самой — свернуть самолично шеи всем преступникам в этом городе. Одна только мысль об этом делала с ней что-то. Что-то, от чего ей точно нужно было избавиться.

Ей просто нужно было выдохнуть тогда.

Или покурить. На балконе у раскрытого окна — не в самой квартире — Кейт часто просила её не курить внутри. Хотя она вообще не хотела, чтобы мама прикасалась к сигаретам. А она размахивал спичкой над раковиной, всё ещё боясь прижечь любимую голубую чашку. И работала долго, до боли в висках, до мозолей на ногах от постоянной беготни за бандитами, пока не стала комиссаром полиции Нью-Йорка.Наверное, поэтому Кейт по-глупому не боится выходить на улицу вечером. Она не то чтобы из дома в такое время уходила часто — буквально в магазин круглосуточный, что на углу, — и с мамой сообщениями короткими перекидывалась, но ей этого хватало вполне, чтобы не волноваться.

На кухне обычно пахло моющими средствами и едой, и из гостиной было слышно телевизор. Кейт изредка прислушивалась к нему, а Аманда почему-то по-глупому улыбалась и весело считала в уме, сколько раз она ходила с дочкой в кино — и десяти-то не набиралось.

Кейт поначалу не поняла, что мама сегодня имел в виду, сказав что-то про не свойственную Нью-Йорку погоду — днём ещё светило солнце, было даже тепло, а ближе к вечеру поднялся приятный прохладный ветерок. Конечно, жарко не было, — октябрь всё-таки на дворе — но теперь под пронизывающим ветром на платформе Кейт кажется, что она не из такого же промозглого Бостона переехала, а из тёплого, даже жаркого Лос-Анджелеса. Она вдруг понимает, что ждёт дождя — совсем как в тот вечер, во время переезда, когда ей ужасно захотелось, чтобы мама просто обняла её покрепче.

Дверь одного из книжных магазинов, что в Бруклине, ожидаемо открывается беззвучно; охранник девушку смеряет уставшим взглядом, и Кейт несколько мгновений просто моргает, привыкая постепенно к яркому свету внутри. Несмотря на позднее время, в магазине много людей — ходят между большими стеллажами из тёмного дерева, старательно выбирают хорошие книги.

Кейт взгляд поднимает к высокому потолку, цепляется им за люстру в первом торговом зале. Приятный запах книг забивает нос — его трудно описать, но он больше напоминает старину, и такой... незабываемый.

Она смотрит долго на чёрные обложки с разными названиями — честно, не может даже вспомнить, какую именно из этих книг не читала, не листала хотя бы. Может быть, ту, что на самом верху, может, ту, что внизу, не понять так сразу. Телефон в кармане пока не вибрирует — значит, мама спокойна. Или задремала за рабочим местом, как это обычно бывает.

Кейт бегло смотрит на наручные часы; дорога до магазина заняла где-то час — это на метро, потом ещё пешком недолго. И как бы сильно не хотелось бродить по этим, кажется, бесконечным рядам, смотреть на множество разных обложек, чувствовать запах бумаги — лучше, чем улицы, — надо ведь возвращаться. Признаться, Кейт не нравится это состояние лёгкого волнения — с ним сложно бороться, даже так, просто выбирая книги. И с каждой секундой Кейт понимает, что волнение это, в какой-то степени, может быть и приятным — это лучше, чем ощущать полнейшее равнодушие.

Но когда девушка отворачивается от шкафа и разжимает пальцы, книга летит вниз от лёгкого толчка. Шлёпается о мраморный пол магазина с характерным хлопком и раскрывается — двадцать вторая страница. А Кейт, честно, хочется выругаться теперь самой. Ей кажется, что в глазах начинает постепенно темнеть при виде того, кто так неожиданно появился перед ней.

Впавший в лёгкий ступор Леонардо опускается, чтобы поднять предмет, и через секунду протягивает ей книгу обратно. Он в белой рубашке и серой куртке; одна пуговица расстёгнута сверху, и Кейт несколько мгновений просто наблюдает, как парень слегка морщится от яркого света и, выпрямившись, проводит ладонью по непослушным тёмным волосам. Это заставляет Кейт немного расслабиться. Правда, несмотря на ровную осанку и нахмуренные брови, Лео выглядит, скорее, чуть сбитым с толку — и сам он немного взъерошенный, напряжённый даже; синие глаза осматривают кутающуюся в пальто Кейт хаотично, скачками. Ей, может быть, показалось на секунду, что Леонардо сначала её не узнал и сделал даже такое движение, будто собирался шагнуть ближе к ней и — Кейт не знает и, верно, знать не хочет — усмехнуться, но не так, чтобы ей стало неприятно и стыдно; он же пусть и высокомерен достаточно, но ничего на зло не делает. И Леонардо, наконец, приходит в себя, несильно касается её плеча прежде, чем отдать книгу и кивком головы позвать с собой.

... — Что-то ты неважно выглядишь, — рыжеволосый бармен лёгким касанием руки поправил оправу тонких очков, — парень.

Харри.Тот самый кузен Кейси Джонса. Который на них когда-то Пурпурных накинул на ферме.

Микеланджело этот вечер отлично помнил.

Только от этой фразы у него внутри всё мгновенно словно бы заледенело, когда он глянул бармену в глаза — захотелось безумно в экран телефона посмотреть и отвлечься уже наконец от тускло освещаемого потолка бара. И Майки ещё секунд пять собственное отражение в экране рассматривал, пока негромкий кашель Харри вновь не привлёк его внимание.

— Вчера, говорят, девушку в парке зарезали, — полушёпотом произнёс он, мягко переведя тему. Микеланджело убрал мобильный в карман джинс и неловко улыбнулся. — А слышал про внезапно объявившихся Пурпурных?

Да ты, Харри, опять прикольнуться решил, толкнуть им оружие, а потом кинуть ублюдков.И вот скоро за твоей головой придут, а Кейси будет разбираться.Микеланджело моргнул, с особым удовольствием принимая мысль, что это, должно быть, забавно. Если он сам сделает что-то ужасное, то его братья несомненно встанут за него горой. В своё время Лео уже попал в такую ситуацию, а Майки ещё долго смеялся.

Бармен глянул на него как-то слишком уж дружелюбно и внимательно. Микеланджело от этого почему-то сглотнул.

— Нет, — и покачал головой, отводя взгляд. Соврал.

Харри пристально посмотрел на него — Микеланджело терпеть не мог подобных взглядов: словно бы его вечно подозревают в чём-то. Донателло, Леонардо и Уолтер, к слову, восемьдесят процентов своего свободного времени смотрят так на него.Правда, приглушённый шум музыки напряг парня ещё сильнее, чем странные люди вокруг.

Рыжеволосый бармен в эту секунду отвернулся к красиво расставленным на полках бутылкам, чтобы достать хоть что-нибудь — Микеланджело ведь не просто брата пришёл искать сюда.

— А выглядишь ты всё-таки неважно, — повторяет он одно и то же с одинаковой, монотонной интонацией. Микеланджело смешливо и немного удивлённо смотрит ему в спину, поскорее желая выйти из этого бара на прохладную улицу. — Ты наркотики не принимаешь?— Чего? — теперь Майки часто заморгал. Ему почему-то показалось, что даже чёлка мешать начала, поэтому он нахмурился сильнее обычного в этот раз. — Нет, конечно.Бармен неожиданно спокойно пожимает плечами.

Микеланджело надеется на выходе из бара, что в последний раз взглядом ловит этот до ужаса странный взгляд.

А ещё, пока он смотрел на собственное отражение в экране мобильного, заметил не так давно пришедшее сообщение Кейси Джонса. Так, пара слов. Что-то про Эйприл, про Рафаэля и Донателло. Спрашивал ещё, как там жизнь у него, у светловолосого малолетнего — семнадцатилетнего — подонка.

Микеланджело, к слову, никогда у Кейси дома не был. Более того, даже не задумывался особо, где такой человек вообще может жить — разве что вряд ли в доме в одном из богатых районов их города. Майки и сам без особой радости оставил прошлое место жительства, где витал пропитанный воспоминаниями воздух. Вокруг особняка Хамато Йоши огромный сад и красивые лужайки, как в кино. Траву надо подстригать каждый день — там работают садовники, которые по утрам напевают разные песенки.

Поэтому Майки не особо удивляется, проезжая на такси огромный многоквартирный дом со ржавыми пожарными лестницами, вьющимися по всему фасаду, граффити, разбитым крыльцом и грохочущими стёклами в небольших окнах — ветер ближе к ночи становится чуть сильнее, когда Микеланджело просит водителя высадить его прямо здесь. Он расплачивается картой. Грязные облака наползают с запада и подавляют собой чистое ночное небо.

— Спасибо, — Микеланджело дружелюбно улыбается и несильно хлопает дверцей автомобиля.

Ветер налетает с новой силой, ерошит светлые волосы, когда Майки оглядывает почти пустующую улицу в тусклом свете фонарей и всё-таки замечает знакомый синий мотоцикл — Кейси гонял на нём часто и сейчас, верно, тоже собирается прокатиться, раз не решил ставить его во дворах.

И пока Микеланджело, облокотившись о сидение мотоцикла, всматривается в мерзкую темноту неба, вдалеке слышится звук бьющегося стекла. Тяжёлая дверь подъезда открывается со скрипом, а в небе всё новые облака закрывают собой блестящую луну, связываясь в огромную грозную тучу. И под ногами асфальт в грязном свете вывесок и тусклых фонарей.

— Майки? — Джонс смотрит на него как-то даже... вообще не удивлённо. Микеланджело, честно, немного обидно стало. — Ты что здесь в такое время забыл?

— И тебе привет, — блондин прищурился и губы растянул в усмешке; в руках Джонса сигарета догорела почти до фильтра. — Где же клюшка, Кейси? Маска?Тот не отвечает и даже хмурится, где-то в глубине души жалея об этой встрече. И даже не от того, что Микеланджело ему как-то не нравился — напротив, из всей этой семейки к Майки он относился, возможно, легче, чем к остальным. Дело просто в том, что блондинчика — собственно, как и старших братьев — на опасность бросает, как волны обычно натыкаются на острые скалы.

Микеланджело зевнул и?чуть выгнул бровь, выдавливая из?себя неуверенное бормотание:— Можно с тобой?

И Кейси согласился. Так, головой кивнул, ничего более, и слушал потом внимательно, потому что Майки нёс откровенную ахинею, а в голубых глазах не было ни искорки веселья.

Оно загорелось ровно спустя десять минут прогулки по кварталу, точно напротив одного из домов. Где окно бьётся мгновенно, стоит им только остановиться, а осколки усеивают собой серый асфальт. Какой-то тощий паренёк сидит на каменном крыльце и пожимает плечами от безысходности. А рядом девчонка громко ругается, кричит практически и хватает опешившего Микеланджело за локоть резко, неожиданно.

У неё светлые волосы взлохмачены, а короткий рукав футболки и вовсе разодран. Одежда вообще в пыли, и руки ужасно разбиты. Майки поморщился и сделал шаг назад — ему резко стало не по себе: голубые глаза расширились, брови нахмурились. А когда девчонка скрылась за тяжёлой дверью подъезда, он поймал мгновенно сделавшийся злобным взгляд Кейси из-под чёрного капюшона. И понял всё в долю секунды, стоило ему только заметить эти знакомые автомобили во дворах. Чёртовы лоурайдеры с не менее чёртовыми людьми внутри.

— Знаешь, — блондин легкомысленно пожал плечами, ступая на одну из ступеней, — мы как Бэтмен и Робин.

Кейси даже подумал, что его надо ударить. И что надо будет купить побольше антисептика и кучу бинтов. И ещё подумал, что Майки тоже пора перестать втягивать себя в неприятности. Сколько можно? Ведь надо остановить, парню семнадцать лет, школу не закончил, от вида крови его выворачивает наизнанку. Кейси задумался на секунду даже, останавливаясь на одной из ступенек и машинально прислушиваясь к крикам в многоэтажном доме. Микеланджело смотрел на него внимательно, прищурив свои голубые глаза, которые и в темноте казались яркими.

Золотой мальчик из семьи Хамато Йоши.

В общем-то, вся семья Хамато Йоши не без скелетов в шкафу, так что...— Пошли, — на выдохе произнёс Джонс. — И капюшон надень, чудо-мальчик.Тощий парень всё на том же крыльце лишь удручённо покачал головой и чиркнул спичкой об обшарпанные каменные ступеньки.

... Последний луч заката огнём ложится на крыши домов и у самых верхушек отражается в стёклах. Ветер ловко срывает с деревьев последние листики, а воздух пахнет дождём, сыростью.

У Стефани Браун настроение слишком приподнятое для той, кто только-только закончил свою тренировку. Мышцы под кожей горели приятным огнём, и это было так удивительно, но в то же время больно, что Стеф могла себе позволить лишь довольную улыбку. И только мир вокруг — наступающая темнота и спешно зажигающиеся фонари по обеим сторонам дорожек в парке.

Ещё у Стефани Браун настроение быть самой лучшей. Другого и не может быть, когда твой дом расположен на Манхеттене, а родители почти каждый вечер устраивают пышные торжества и нанимают лучших учителей по настоянию родной тёти Касс, которую Стеф безумно ценит, любит и ждёт в родном Нью-Йорке.

Но здесь дожди идут практически через день, и порой стоящий в воздухе туман становится неприятным до абсурда. Иногда через него не видно ничего. Только если вглядеться повнимательнее, можно рассмотреть свет, исходящий от домов. Как будто бы кто-то включает яркие прожектора, и лучи устремляются в небо, где из-за скопившегося густого смога уже очень давно не видно звёзд. Только от гигантских дирижаблей, своими очертаниями укрощающих небосвод, получается получить по истине эстетическое удовольствие. Изредка над головой пролетают вертолёты, кажется, полицейские, через плотные выхлопы освещая то, что происходит снизу, в темноте. Стефани ведь знает: в последнее время в Нью-Йорке стало неспокойно. Об этом говорят её родители — Совет города принял решение пока ничего не разглашать народу, чтобы не тревожить лишний раз. Кроме того, полиция неплохо справляется, люди ведут себя спокойно, если только не считать эти грязные уличные банды — от них покоя никогда не будет. Стефани их терпеть не может и считает, что от подобного мусора надо избавляться надо. Мама с папой от таких мыслей дочери, верно, расстроились бы очень сильно. Тётя Касс, напротив, хвалила бы за подобные суждения, а ещё в силах и возможностях любимой племянницы не сомневалась. Наверное, именно по этой причине, мама не особо ждёт Кассандру Браун в Нью-Йорке. А папа неоднократно говорил ей не бродить по парку, когда постепенно начинает темнеть. Порой он был даже слишком настойчивым, пытался контролировать, а Стефани не особо слушала. У неё на любую ситуацию своё мнение. Да и парке в это время обычно гуляли многочисленные влюблённые парочки. Кто-то медленно прогуливался с собаками, но большинство всё равно уже дома после тяжёлого рабочего дня.

Стефани бы самой идти домой, правда. Но она слишком любит прохладный воздух, огни ночного города и монотонное журчание фонтана в Центральном Парке. Это нормально, когда тебе легко дышится, даже если вокруг происходят неприятные, страшные вещи. Стеф заказан путь в Совет города, её фамилия — Браун, а ещё она на семьдесят процентов уверенная в себе девушка с лёгкой страстью к антисоциальному поведению и разрушениям. Остальные тридцать процентов занимают любовь к друзьям и изредка обостряющееся чувство справедливости.Заинтересованный взгляд Стефани уже минут пять направлен на толпу, собравшуюся на самой большой площади парка — там, где неподалёку расположен мостик с множеством милых разноцветных сердечке и несколько стендов с информацией. А Стеф интересно, ей действительно интересно — она вовсе не равнодушная девушка. Да и помимо этого, на то она и Браун, чтобы вмешиваться в подобные мероприятия.

Тем не менее, на площади происходило какое-то волнение. Множество людей собрались вокруг небольшой сцены, и на них падал яркий оранжевый свет фонарей, так что издалека, ровно с того места, где была Стефани, всё было видно замечательно. Она постаралась прислушаться, но ничего дельного из данной затеи не вышло. До неё доносились только неясные обрывки фраз, приглушаемые порывами ветра. Из-за этого Стефани пришлось даже встать с места, но отчего-то она замерла. Невольно подумала о том, что подобного ещё никогда не видела — обычно любого рода публичные несанкционированные выступления разгоняла полиция. Да и, чего греха таить, Стеф бы их вызвала с удовольствием, но характерное женское любопытство внутри постепенно начинило биться волнами, которые нарастали довольно стремительно. Что, кстати, были не так хорошо, потому что там, где начинает разгораться любопытство, там всегда можно найти Стефани. А Стефани с жаждой авантюр — явление не самое желательное. Особенно в Нью Йорке, в городе свободы, где свобода — простая условность. Имидж, мечта, потому что с обострением ситуации, контроль постепенно начинает разрастаться, и свобода превращается в красивое слово.

Хотя, вообще-то, Стефани, Кейт и братьев это не касалось. Аманда Остин, Хамато Йоши и Брауны ответственны за этот самый контроль. Поэтому свобода была именно у них. Ведь никто детей, чьи родственники находятся в Совете города и заправляют департаментом полиции, не посмеет закинуть за решётку?Это же будет как-то не по-родительски.

Стефани невольно вспомнила непреклонную Аманду Остин. Бедная Кейт.

А этот странный пропагандирующий митинг начинал немного портить настроение Стеф. Они выбрали очень неплохое время и место — в столь поздний час людей в парке с каждой минутой становится всё меньше и полиция, ввиду практически отсутствия прохожих, на улицах появляется реже. По крайней мере, по дороге сюда Стефани не встретила ни одного офицера. Чему она, кстати, не могла не порадоваться. Полиция и верхние круги города тесно связаны — власть знает Браунов в лицо. То же самое относится к Йоши и Остинам, поэтому не будет ничего удивительно в том, что если кто-то из воспитанников почтенного Хамато внезапно окажется в одном из участком поздней ночью, его несомненно выпустят. Поэтому в Нью-Йорке чувствуешь себя под защитой — с тобой ничего не произойдёт хуже пары минут напротив ленивого офицера полиции.

Стефани не чувствует, что ей надо чего-то бояться, но на мгновение сбавляет шаг, потому что справа сначала что-то падает, а потом на неё направляют яркий свет, отчего девушка чуть до не принимает боевую позу. Она даже ничего не видит, но потом тот самый свет исчезает, и Стефани вновь обретает уверенный вид. Правда, уже менее.

— Какая приятная встреча, рыженькая, — Рафаэль сложил руки на груди, вынув ключ из зажигания, и посмотрел на Стеф, чуть склонив голову.— Не очень-то она приятная, раз уж ты здесь, — призналась девушка, восстанавливая дыхание и пытаясь вернуть себе былую довольную улыбку. — Кстати, что ты здесь делаешь?

Вместо немедленного ответа Рафаэль легко слез с мотоцикла, машинально похлопал по чёрному сиденью, а Стеф, следившая за этим ритуалом, невольно закатила глаза. У него неплохо получается вести себя так, будто его ничего не волнует, хотя, может, это и чистая правда. Раф повесил бордовый шлем на руль и остановился напротив девушки, на его губах заиграла нагловатая ухмылка.

— Слежу за тем, как Стефани Браун собирается устроить очередную разборку, — ответил он наконец, и Стеф, смотрящая в его карие глаза, моргнула. Раф не спешил держать дистанцию. — Не могу этого пропустить.

— Нельзя следить за девушкой поздно в парке. Тем более, за мной, — заявила Стефани, и теперь подобная ухмылка появилась уже на её губах. Она даже немного прищурилась, чтобы Раф понял. — У тебя будут проблемы.

— Мне можно всё, — заметил Рафаэль, словно бы это что-то саморазумеющееся. — Это ведь я.

Его взгляд прошёлся по лицу девушки. В глазах мелькнула эта нотка интереса, и через мгновение он отвлёкся на громкую речь, доносящуюся со стороны площади парка. Девушка повернулась туда тоже, и прежде, чем сказать что-либо, заметила, как губы парня расползаются в довольной ухмылке. Признаться, она и сама не может сдержать этот порыв азарта.Кажется, у Стефани и Рафаэля настроение для разрушений.

Но Стефани, помимо интригующего столпотворения на площади, интересует кое-что ещё, и это ?кое-что? Рафаэль читает по губам.— Я тебе не рассказывала о себе. Откуда ты знаешь мою фамилию?

Раф глянул на неё немного снисходительно, и Стефани поняла его сразу, хотя лучше бы этого не делала. В Рафаэле было что-то неприятное — властности, наглость, желание делать всё по-своему сочетались в его глазах и действиях. И Стеф это несильно нравилось. Может, что-то подобное видела в себе.

— Ну, для начала, я слышал от Йоши ещё перед комиссаром. Да и весь Нью-Йорк знает, — Рафаэль пожал плечами. — Помимо этого, несложно догадаться по цвету волос и чересчур самоуверенному характеру.