Глава 6. Лишенные любви (1/2)
Когда его любовь к брату стала иной?Должно быть, в то время, когда он учился магии у издорского знахаря, а Эвор служил в городском гарнизоне. Они тогда редко виделись, и потому изменения, происходящие друг с другом, видели наиболее четко. Эвор все удивлялся тому, как похудел и осунулся его младший, а Реген… Реген до поры до времени ничего и не замечал, с головой погруженный в изучение магических книг.Но однажды, когда радостный Эвор пришел к нему, чтобы сообщить о принятии его в первый десяток Издорской Сотни – лучшего воинского отряда города, — Реген оторвался от своих свитков, взглянул на брата – и обомлел.
Он не мог оторвать глаз от старшего, он смотрел на него изумленно и непонимающе и поражался своей слепоте. И как он мог раньше не замечать, что его брат потрясающе красив? Как он мог не видеть, не понимать, не восхищаться им? Реген сглотнул, скользя взглядом по густым темным волосам брата, по крепким, широким плечам, по сильным, мускулистым, надежным рукам, представляя, как эти руки обнимают его, и утопая в сияющих радостью и любовью агатовых глазах.
Но тогда он еще не осознал, не понял, не разобрался в сути своего чувства. Это осознание произошло позже – четыре месяца спустя, когда Эвор в очередной раз навестил его.
Реген никак не мог сотворить одно сложное заклинание – Петлю Дракона – и сидел над книгой, отчаявшийся, растерянный, несчастный, кусая губы и глотая слезы. Эвор, заметив, что брат расстроен, обнял его, как всегда делал в детстве, поцеловал в макушку, убаюкал в объятиях, нашептывая что-то ласковое и успокаивающее. Реген затих в руках брата, пригрелся у него на груди, отстраненно замечая, что сердце его почему-то очень быстро стучит в груди и не хочет успокаиваться, кожа начинает гореть, а дыхание – учащаться.
А потом, внезапно почувствовав, что штаны становятся тесными, в ужасе замер, медленно, но верно понимая. Удивленный Эвор окликнул его, но Реген, боясь, как бы брат не заметил его возбуждения, яростно вырвался из его рук и выбежал вон из комнаты.
С тех пор он боялся прикосновений старшего. Реген старался даже лишний раз не смотреть не него, особенно после того, как он однажды наткнулся на полуголого брата на заднем дворе казарм. Эвор, наказанный десятником – кстати, за то, что без спроса смылся навестить братишку, — сбросив рубашку, увлеченно колол дрова – он всегда любил физический труд, и вряд ли оное занятие можно было назвать для него наказанием.
Реген застыл позади брата, широко распахнутыми глазами впившись в его широкую мускулистую спину, по которой стекали крохотные капельки пота. Пах горел неимоверно, юношу всего трясло от желания, и Реген, наконец опомнившись, бросился прочь.
Он воспользовался заклинанием телепортации, которое, по счастью, уже освоил, чтобы оказаться дома. Младший Доррано тогда просто заперся в комнате, запустил руку себе в штаны, представил брата и через несколько минут уже кончил, сжимая зубы, чтобы не закричать в голос. Опустил голову, с ужасом глядя на измазанные спермой руки и, упав на колени, громко зарыдал. Если раньше у него и оставались какие-то сомнения, теперь он уже был уверен: он вожделеет своего собственного брата.
После этого он стал настойчиво избегать Эвора. Он хотел его, безумно хотел, и постоянная неудовлетворенность и осознание запретности горящих в нем чувств сделали его раздражительным, вспыльчивым, резким – и свою злость он срывал на старшем, как на истинной причине его страданий.
Но была у его грубости и другая цель – он надеялся этой резкостью и холодностью отдалить от себя брата, заставить Эвора презирать его, разрушить их отношения… Но у него ничего не получалось. Он не учел того, что брат слишком его любит – и будет продолжать любить несмотря ни на что.
Тогда Реген, скрепя сердце, решил уйти из города. Тогда он даже подумать не мог, что Эвор пойдет за ним! Младший Доррано был уверен, что брат захочет остаться в гарнизоне, где ему, талантливому воину, самое место. И когда Эвор заявил, что идет с ним, Реген дико испугался. Он хотел сказать брату, чтобы тот не следовал за ним – и не смог. Со страхом юный маг понял: он не сможет прогнать брата, если тот сам не захочет от него уйти.
Какого труда Регену стоило сдерживаться в течение долгих лет их странствий – знают только боги. Он делал все, что мог: грубил брату, огрызался на него, запретил ему прикасаться к себе, старался даже не смотреть на него лишний раз, — и это немного помогало.
А сколько раз Регену снилось, как он, не выдержав зова плоти, начинает приставать к брату – и заканчивались эти сны по-разному. Бывало, Эвор в ужасе отталкивал его и уходил прочь, оставляя рыдающего брата кататься по земле от безудержных слез; бывало, он брал его – нежно и осторожно или же грубо и яростно; бывало, их просто прерывали и, обвиняя в запретной связи, разлучали навсегда. Ему снилось и то, как брат первый подходит к нему, начинает целовать, валит на землю, раздевает… И каждый раз Реген просыпался в холодном поту, дрожа всем телом, тяжело дыша и нащупывая рукой под собой мокрое одеяло.
Он любил брата. Любил больше жизни. Любил горячо, страстно, болезненно, до исступления, до слез, до помешательства. Он хотел его, он желал его, его сердце и его тело, он кричал в голос, когда никто не мог слышать, удовлетворяя самого себя и кончая себе в руку где-нибудь в укромном уголке, спрятавшись за заклинаниями. Мысль о запретности этого чувства – страсти к родному брату – со временем притупилась, и осталась только боль неразделенной любви и страх – страх одиночества и отвержения.
В последние месяцы сдерживаться стало еще труднее. Дошло до того, что Реген стал тайком варить себе антивозбуждающие зелья и пил их порой кружками. Они неплохо помогали, хотя все равно не могли до конца унять желание. Однако с ними было намного легче…
Лишь недавно Реген понял, что злоупотребил «сдерживающим» напитком. Он еще больше осунулся, похудел, но, что самое страшное, пришло побочное действие, которого он ждал уже давно – лихорадка. Гасимый зельями много месяцев жар желания вспыхнул с новой силой. В ту ночь Реген выпил еще одну кружку напитка, но и без того короткое в последнее время действие зелья оказалось совсем непродолжительным – пара часов. А потом похоть просто захлестнула его, и он, потеряв контроль над собой, едва соображая, что творит, полез на брата…
Страха не было по той простой причине, что Реген почти не понимал, что делает – страсть просто утопила все прочие мысли, безжалостно задавила голос рассудка и затмила разум. Он плакал, не в силах отделаться от осознания неправильности своих действий, он забивал их болью, он хотел причинить себе как можно страданий… но он был счастлив, понимая, что сейчас он – с братом, они вместе, они единое целое… Он был счастлив – едва ли не впервые в жизни.Утром Реген готов был разбить голову о ближайшее дерево. Он жалел о том, что произошло этой ночью, о боги, как же он жалел! И он не придумал ничего лучше, кроме как приказать брату невозможное – забыть о том, что случилось.
«Ничего не было. Ничего не было. Ничего не было…» — упорно повторял он себе.
Но чувства и тело, еще помнящие ласки и прикосновения брата, говорили об обратном.
И одним богам известно, почему Реген после той ночи внезапно передумал и решил выполнить возложенную на них герцогом Игнартой миссию. Просто Арбонов рубин вдруг потерял всю свою прелесть, всю желанность, стал неинтересным, пустым, ненужным. Зато радость, которая вспыхнула в глазах брата, когда Реген сообщил, что они едут в Эрм-Стор, отозвалась в груди теплой согревающей волной.
Странно, но Реген ничуть не жалел об утрате рубина. Ведь любой маг готов был душу Аштару продать за этот артефакт и не расстался бы с ним даже под угрозой смерти. Реген же быстро забыл о камне и желал лишь одного – поскорее добраться до Шардора и сдать принцессу на руки ее жениху. Девчонка его раздражала: слишком уж мило она беседовала с Эвором, так что Реген скрипел зубами от ревности и пронзал августейшую особу убийственными взглядами.
Когда наконец они достигли особняка герцога Игнарты, Реген даже не захотел встречаться с нанимателем. Он просто сунул Ее оскорбленное Высочество страже герцога, получил причитающиеся им деньги и, рыкнув на Эвора, пошел прочь.
Астальда проводила мага возмущенным взглядом и, мимолетно обняв старшего Доррано, шепнула ему на ухо:— Действуй. Все в твоих руках. И еще раз благодарю за спасение.
Воин тепло улыбнулся принцессе, поцеловал ей руку и последовал за братом.
Астальда, сопровождаемая охранниками, со свойственной королевским особам вообще и принцессам в частности величием и грацией прошествовала в комнату для гостей.
— Как прошла поездка, моя дорогая? – с улыбкой поинтересовался Игнарта, кивком головы отсылая стражу. – Надеюсь, путешествие вам понравилось?Принцесса скривила губы и зло швырнула в руки герцогу крупный рубин в золотой оправе.— Аштар с тобой, ты выиграл! – зло признала она. – Я стану твоей женой!Игнарта довольно улыбнулся, подбрасывая на руке Арбонов рубин.
Шесть недель назад. Дворец Его Величества короля Нобара.— Да не пойду я за него замуж! – упрямо тряхнула головой принцесса Астальда. – Не пойду!— Почему? – устало спросил дочурку король Нобар – немолодой, но все еще весьма красивый мужчина, в темно-красных волосах которого не было и намека на седину, хотя вокруг бронзово-алых глаз уже собирались стайки морщинок. – Ты же сама сказала, что согласна на брак по расчету…— Он мне не нравится! – заявила Ее Высочество, косясь на развалившегося на диване герцога Игнарту. Тот только любезно улыбнулся потенциальной невесте и поднес ко рту бокал с вином.