Арка 0. Глава 7 (1/2)

Арсений Сергеевич Попов был уважаемым всеми графом. Его любили сослуживцы, им восхищались рядовые солдаты и именно ему начальство вручало ордена за воинскую доблесть и честь. Но никто из них не догадывался, что правды в инициалах Арсения ровно на одну треть и вся история про знаменитую родословную, где дед воевал, отец воевал и сын теперь тоже воюет – враньё чистой воды.

После событий с империей, которые удалось замять и навсегда стереть из человеческой истории, Арсений предпочитал оставаться для людей невидимым и никогда не задерживался в поле их зрения дольше, чем на пару часов. Но в какой-то момент всё пошло наперекосяк, и вот уже второй век подряд Арсений блистательно отыгрывал спектакль одного актёра: брал чужие имена, выдумывал с нуля биографию, каждый раз подстраивал собственную смерть, чтобы спустя какое-то время вернуться на сцену в новом образе, менял внешность, стараясь соответствовать веяниям моды и ничем своё сверхъестественное происхождение не выдать, и очень часто переезжал, пока волею судеб не оказался в Питере.

Город, а заодно с ним и Паша, который с недавних пор носил фамилию Добровольский, встретили Арсения с распростёртыми объятиями, и вскоре Бог Войны ориентировался в северной столице не хуже, чем некоторые местные жители. Благодаря магии Бога Мудрости, Арсению больше не нужно было изощряться в создании поддельных личностей, и жизнь его стала чуточку проще.

Но до простой ей было далеко.

Война следовала за Арсением по пятам, куда бы тот ни шёл: вспыхивала конфликтами то в одной стране, то в другой, разгоралась, превращаясь в масштабные вооружённые столкновения, и сопровождала его безмолвным призраком, дыша в затылок звоном оружия. Этот кошмар можно было бы объяснить присутствием в теле Ареса, но старший из близнецов доступ к реальности не имел. С ним поступили абсолютно так же, как и он сам много веков назад: заперли в подсознании, вынудив существовать среди своих фантазий, и в довесок обозвали эгоистичным мудилой, представляющим угрозу всему живому. Арес на правду не обиделся, но каждое слово брата запомнил и пометил метафорической галочкой, чтобы потом, когда окажется на свободе, вернуть ему достойную ответочку.

Если обращаться к истории, то нервы Арсения сдали примерно в середине четырнадцатого века – после череды крестовых походов, появления инквизиции, начала Столетней войны и прочих не слишком приятных мероприятий, к которым Арес приложил свою руку. Арсений рассчитывал, что после ментального блока сражений в Обычном Мире не будет (ну или хотя бы станет меньше), но он очень сильно ошибся. Люди, познавшие дурманящий вкус побед, теперь воевали по инерции, а Арсению приходилось чуть ли не с бубном плясать, чтобы совладать с разрушительной стихией и свести трагические последствия к минимуму. В большинстве случаев у него это получалось, и когда вместо криков, лязга металла и моря пролитой крови воцарялось долгожданное спокойствие, что-то внутри Арсения пело. В те мимолётные периоды, когда люди не грызлись друг с другом по самым нелепым поводам и просто жили, он чувствовал, что старается ради них не зря.

Что его обязанность – это устанавливать порядок, который приходит на смену бушующему в мире хаосу.

***Арсений никогда не считал себя Богом Войны и не любил принимать в баталиях непосредственное участие, но так уж в его жизни сложилось, что сейчас целый кавалерийский отряд со смехом наблюдал, как Попов возится с заупрямившейся лошадью. Животное безостановочно мотало головой, вставало на дыбы, протестующе хрипело и постоянно норовило лягнуть надоедливого всадника, но тот лишь сильнее сжимал поводья и мастерски уворачивался от тяжёлых копыт.

— Попов! — раздался вдалеке строгий голос генерала. — Ты ещё долго там возиться будешь?

Арсений обернулся к мужчине через плечо, чтобы ответить, и в ту же секунду получил по лицу жёстким конским хвостом, от неожиданности падая на землю. Щёку опалило жгучей болью, к глазам подступили слёзы, и в ушах зазвенел заливистый хохот гвардейцев, но Арсений совладал со своими ощущениями, вновь поднимаясь на ноги. Он потёр ушибленное место, глядя на лошадь с осуждением и обидой, а потом тяжело вздохнул и запустил руку под мундир, доставая завёрнутый в платок сахар.

— Если я сменю кнут на пряник, ты станешь добрее? — риторически спросил Арсений, вытягивая вперёд ладонь с лежащим на ней лакомством.

Отливающий чёрно-карим глаз уставился на Бога Войны не мигая. Лошадь настороженно повела ушами, раздула ноздри, выпустив наружу горячий воздух, а затем вытянула губы и мягко коснулась ими раскрытой ладони, забирая белоснежные кубики. Арсений не смог сдержать улыбку при виде того, как довольно лошадь жмурится, хрустя сахаром, и с готовностью отдал ей остатки, ласково поглаживая кобылу по шее.

Вскоре Арсений ехал верхом в стройных рядах лейб-гвардейского кавалерийского полка, выслушивая добрые подтрунивания сослуживцев на тему того, что ему судьбой предначертано быть не графским потомком, а берейтором.

Война с Наполеоном оказалась для Арсения тем ещё испытанием: он пытался сделать так, чтобы всё закончилось мирно, но всё закончилось полным разгромом французской армии и сгоревшей к чертям Москвой. Мало кто знает, что тот грандиозный пожар случился далеко не по вине людей: Арсений, решивший прикурить от собственного пламени, немного не рассчитал его мощность и случайно поджёг чей-то дом, от которого по цепочке вспыхнули остальные постройки. Божественный огонь накрыл город ярко-красной волной, смешался с обычным, превратившись в неконтролируемый вихрь, и Арсений в безмолвном шоке наблюдал, как пространство вокруг заволакивает едким дымом. И хотя всё обошлось без вмешательства в историю Паши (причины пожара в итоге свелись к нескольким версиям, одной из которых стали случайные возгорания в разных частях оккупированной Москвы), Арсению от Бога Мудрости всё же влетело.Паша растянул свою лекцию часа на два, пересказывая Арсению всю технику безопасности с нуля, вспоминая ошибки прошлого, обрисовывая вероятные последствия подобной неосмотрительности и в целом негодуя, потому что шутки с огнём и ходом истории – это не шутки. Арсений все камни в свой огород сопровождал молчаливыми кивками, вздыхал с невысказанной грустью и периодически извинялся, обещая другу, что по пути Ареса никогда не пойдёт.— То есть вы до сих пор не общаетесь? — уточнил Паша, который был наслышан о проблемах в братских отношениях.

— Не общаемся, — подтвердил Арсений, накручивая на палец цепочку от карманных часов. — Я не считаю нужным лишний раз его провоцировать.

— Или не хочешь лишний раз сомневаться в том, что поступил правильно? — понимающе хмыкнул Паша. — Это очень на тебя похоже, Арсений: ты добрая душа и никогда не отличался злопамятностью. Ты не подумай, что я тебя осуждаю или принимаю чью-либо сторону – просто мне иногда кажется, что ты Ареса боишься.

— Боюсь?

— Да. Особенно после того, как он тебя подставил.

Паша указал на стеклянные дверцы серванта, за которыми, среди посуды, статуэток и прочего раритета, лежал широкий урундуровый нож.

— Всё ещё не надумал его забрать?

— Нет, пусть лучше у тебя будет, — покачал головой Арсений и отвёл взгляд в сторону, не желая видеть ужасы прошлого.

Солнце уже давно село, на усадьбу Добровольского опустилась ночь, и свет от зажжённых в кабинете свечей отражался в окне, скользя по стеклу мерцающими всполохами. Арсений провёл ладонью по вспотевшему лбу, убирая с него угольно-чёрные локоны, и почему-то вспомнил о Юле.

Близнецы с Пашей тогда все свои связи подняли, чтобы найти переродившуюся Богиню Торговли, и синхронно обомлели, когда увидели перед собой милейшую девочку лет шести, которая протянула двум взрослым мужчинам камешек в форме сердца и предложила купить его за чисто символическую сумму в три монеты. Пашу пробило на истерический смех, Арсений, следящий за происходящим из подсознания, то ли тихо умилялся, то ли пребывал в немом шоке, а Арес сел перед ребёнком на корточки, сотворив магическую валюту из воздуха, и протянул её Юле, надеясь, что та пока не научилась распознавать подделки.

К счастью, не научилась. Пока девочка заворожённо вертела в руках блестящие металлические кружочки, Арес нёс её на плечах, придерживая за ноги, и параллельно обсуждал с Пашей дальнейший план действий. В итоге, из-за непогашенной судимости близнецов, Бог Мудрости оформил опекунство на себя и на пару с Арсением стал штудировать литературу по детскому воспитанию, чтобы не беспокоить Лазаря по каждой мелочи. Арес поступил иначе: он потихоньку учил Юлю магии, рассказывал ей всякие захватывающие истории из прошлого и житейские хитрости, половину из которых от неё же самой и подчерпнул, тайком уводил подругу гулять по Изнанке, когда утомлённый работой Паша засыпал прямо за столом среди кипы бумаг, и напрочь игнорировал все претензии брата, посылая его куда подальше.

После стольких веков? Всегда.

Юля искренне любила всех своих воспитателей, но если бы её заставили выбирать, она бы без сомнений ткнула пальчиком в Ареса и сказала: ?Вот он?. Потому что каждая минута, проведённая с ним, была для Богини Торговли приключением, протянувшимся из прошлой жизни в новую. А то, что эти приключения зачастую граничили с криминалом, волновало только Пашу да Арсения, которые от греха подальше старались Ареса к ребёнку не подпускать.После ментального блока проблема разрешилась сама собой. И хотя отсутствие одного из воспитателей Богиню Торговли совсем не обрадовало, она отнеслась к братской ссоре с пониманием, пообещав ?дядю Ареса? дождаться.

До начала восемнадцатого века Юля жила под одной крышей с Пашей, параллельно обучаясь в Райской Башне, во второй половине – переехала в Императорское воспитательное общество благородных девиц, позже переименованное в Смольный институт. И вот уже несколько веков Арсения грызла совесть за невозможность нормально с подругой поговорить из-за постоянных военных разъездов, сжирающих львиную долю его времени.

— Как там Юля? — наконец выдавил из себя Арсений, туша вспыхнувшее в груди чувство вины.

— Хорошо, — моментально отозвался Добровольский. — Я навещал её пару месяцев назад, чтобы убедиться в этом лично, а совсем недавно получил письмо из Смольного, и спешу тебя заверить, что поводов для беспокойства по-прежнему нет.

— Паш, давай в следующий раз туда вместе поедем? — неожиданно попросил друга Арсений. — Мне жутко неловко, что я в жизни Юли практически не присутствую, хотя должен.

— Ну, по документам ты никому ничего не должен, так что расслабься, — усмехнулся Паша, закидывая руки за голову и сладко потягиваясь. — Шутка, не обижайся. Ты зря равняешься на меня, потому что я не провожу всё своё свободное время на фронте, спасая людей от самих себя, и уж точно не присылаю Юле гостинцы из заграничных походов, от которых она в полном восторге.

— Это другое, — возразил Арсений.

— Нет, это абсолютно то же самое, но выраженное немного иначе, — парировал Паша. — Мы с тобой не соревнуемся в статусах, часах посещения или интенсивности заботы, поэтому не переживай, что не можешь к Юле приехать – ты же всё-таки действующий офицер.

— И стать им было моей главной ошибкой, — с грустью признался Арсений.

Он откинулся на спинку стула, щёлкнул крышкой часов, зачем-то проверяя время, а затем убрал их за пазуху и после короткой паузы произнёс:

— Это официально последняя война, которую я пытался остановить изнутри – больше ни в одну не полезу.— Подашься в штатскую службу? — снисходительно хмыкнул Добровольский. — Тогда имей в виду: здесь тоже хватает сражений, только в роли врага выступает начальство, вместо сабли ты держишь перо, а брызги крови превращаются в чернильные пятна. И в определённый момент тебе начинает казаться, что проще сдаться, чем всю эту бюрократию дальше терпеть. Уверен, что справишься?

— Уверен, — твёрдо сказал Арсений, проводя языком по пересохшим губам. — Методом проб и ошибок я выяснил, что не создан носить офицерский мундир.

— Что ж, твоё право, — пожал плечами Добровольский, разглядывая блестящее тёмно-зелёное сукно, красный воротник и переливающиеся золотым эполеты, — хотя тебе форма очень идёт. Есть предположения насчёт того, когда война кончится?

— По моим ощущениям, в районе декабря. Может быть, чуть позже, но точно зимой, — Арсений глянул в окно, за которым на момент их тогдашнего с Пашей разговора пестрила осень. — Хотя я бы распрощался с офицерской формой уже сейчас.***Прогноз Бога Войны оказался на удивление точным. То ли потому, что Арсений лично отвечал за урегулирование конфликта, то ли просто так совпало, но декабрь восемьсот двенадцатого ознаменовался прекращением всех боевых действий. После этого Арсений распрощался с погонами и всецело посвятил себя гражданской службе, начав долгий и тернистый путь по карьерной лестнице.

За всеми конфликтами Арсений теперь наблюдал издалека, решая, в чью пользу они в итоге разрешатся, и параллельно менял чины, из надворного советника становясь коллежским, а потом и статским. Примерно с той же скоростью, с которой Арсений подбирался к званию министра, Паша обзаводился священными орудиями, и к началу тридцатых годов девятнадцатого века отвечал уже за троих: Диму (в прошлом – уездного лекаря), Катю (француженку-эмигрантку) и Ваню (выдающегося потомка княжеского рода Абрамовых). Арсений только диву давался, как Паша умудрился превратить столь разношёрстную компанию в довольно-таки слаженный и дружный коллектив, но сам его примеру следовать не спешил: психологическая травма, оставленная Арсению вместе с несмываемым клеймом убийцы, была всё ещё свежей, напоминая о себе ночными кошмарами.

Как и любой представитель высшего сословия, Арсений имел собственный участок земли. Располагался он в окрестностях Петербурга и занимал весьма обширную площадь, на которой располагалась вытянутая полукругом усадьба – двухэтажная, со светлыми стенами, украшенными лепниной, и множеством высоких окон, сквозь которые в дом проникал солнечный свет. Иногда Арсению казалось, что его роскошное графское имение с собственной конюшней, садами, прудом и десятками жилых комнат в точности копирует величественный императорский дворец из братских воспоминаний. Но когда эта мысль закрадывалась Попову в голову, он тут же гнал её прочь, отвлекая себя какой-нибудь срочной и безумно трудоёмкой работой.

Арсений никогда не отличался склонностью к любовным похождениями в холостяцком одиночестве ничего плохого не видел, предпочитая книжные романы реальным, но в начале двадцатого века его жизнь сделала крутой поворот и в прежнее русло не вернулась.В тысяча девятьсот первом году Арсений встретил свою будущую жену.Тот судьбоносный день ничем не отличался от предыдущих: питерское небо было всё так же затянуто низкими серыми тучами, порывистый ветер продолжал щипать прохожих за румяные щеки, а под складки одежды нагло пробирался осенний холод, впивающийся в нежную кожу. Арсений, который бесцельно прогуливался по набережной Невы, не вытерпел капризов погоды и свернул в хитросплетение питерских улочек и дворов-колодцев, чтобы хоть как-то укрыться от ненастной стихии. Примерно на пятом повороте Арсений заметил театральную вывеску с расписанием спектаклей, отчего-то замер, с интересом вчитываясь в названия, и очнулся лишь тогда, когда почувствовал резкий удар в спину и сбивчивые ругательства. Арсений обернулся, с удивлением обнаруживая перед собой то ли юношу, то ли чересчур тщедушного мужчину, который еле-еле доходил Попову до ключиц, зато смотрел с таким вызовом в орехово-карих глазах, что невольно становилось не по себе.

— Это улица, мсье, а не музей, — упрекнул Бога Войны паренёк, недовольно скривив губы. — Извольте подвинуться.

— Прошу меня простить, если...

Арсений не успел договорить, потому что сильный порыв ветра сорвал с макушки незнакомца шляпу-котелок и швырнул её на мостовую, уволакивая головной убор всё дальше и дальше. Нисколько не поленившись, Арсений сделал шаг в сторону и поднял с земли чужую шляпу, отмечая, что ещё бы чуть-чуть, и та неминуемо угодила бы в лужу.

— Вы обронили.

Арсений протянул аксессуар стоящему напротив парню, окидывая его внимательным взглядом. Всё в этом юноше было странным, начиная от скачущих интонаций, словно у подростка с ломающимся голосом, и заканчивая непонятной причёской, которая ввела Арсения в ступор. В высших кругах Петербурга Попов прослыл щёголем, не пропускающим ни единого веяния моды, а потому прекрасно знал, что мода на длинные мужские волосы давно прошла. Но небрежный пучок из золотисто-русых локонов, увенчивающий чужую макушку, явно свидетельствовал об обратном.

Видимо, юноша догадался, какая деталь его образа не вписывается в общепринятое понятие нормы, потому что лицо его вытянулось от испуга, а пальцы сами потянулись проверить причёску. Не успел Арсений и глазом моргнуть, как незнакомец выхватил шляпу из его рук, в спешке натягивая её обратно, а затем пулей рванул в театр, скрываясь внутри через пару широких прыжков.Арсений ещё немного постоял, пялясь в одну точку и переваривая произошедшее, а затем потёр лоб, бросил короткий взгляд на вывеску, запоминая адрес, и зашагал дальше со стойким ощущением, что обязательно сюда вернётся.

Так и вышло.

Спустя неделю борьбы с желанием докопаться до правды, которое перевесило все рациональные доводы, Арсений стоял на всё той же улице, старательно вглядываясь в лица прохожих. Он сам не знал, зачем сюда пришёл и ответы на какие вопросы хочет в итоге получить, но продолжал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу и перекатывать в пальцах цепочку часов. Арсений прекрасно осознавал, что вероятность снова встретить того паренька мизерная, и мысленно корил себя за потраченный на какую-то блажь выходной. Вдруг из-за угла выплыла уже знакомая фигура в шляпе, размеренным шагом направляясь к дверям театра, но, заметив вдалеке Арсения, резко ускорилась, переходя практически на бег.

— Прошу, постойте! — Попов вмиг оказался рядом с юношей, кладя руку ему на плечо. — Давайте поговорим.

— Мне не о чем с вами разговаривать, — холодно отрезал тот.

Он вывернулся, сбрасывая с себя чужую ладонь, и решительно направился к театру, никак на присутствие Арсения не реагируя.

— Позвольте не согласиться, — продолжил упорствовать Попов. — Вы же тоже идёте на пьесу.

— Не ваше дело, куда я иду.

Арсений улыбнулся, следуя за интригующим юношей по пятам: обогнул парадную лестницу, сдал пальто в гардероб, затем показал входной билет контролёру и прошёл в зрительный зал, занимая своё законное место, которое – по самой счастливой случайности – оказалось позади уже знакомой золотистой макушки. Паренёк только-только расслабился, со спокойной душой откинувшись на спинку стула, как вдруг услышал над ухом вкрадчивый шёпот:

— А вам какая пьеса больше нравится: Гамлет или Чайка?В ореховых глазах, уставившихся на Арсения, смешалось всё: недоумение, растерянность, праведный гнев и внезапный интерес с толикой страха. Юноша явно хотел что-то ответить, но откуда-то сбоку возмущённо шикнули, и ему пришлось отвернуться, чтобы следующие полтора часа посвятить происходящему на сцене. Если бы Арсений только знал, на кой чёрт ему сдался этот хрупкий на вид парень, но он, к сожалению, не знал.

Попов приходил к театру каждую субботу.Иногда его ожидания не оправдывались и среди десятков лиц не было ни одного знакомого, а иногда небеса благоволили и на горизонте появлялся тот самый юноша – бледный, хрупкий, со взором горящим и неизменной шляпой-котелком. Он старательно делал вид, что Арсения не существует, а тот использовал уже проверенный сценарий: появлялся из ниоткуда, улыбаясь так приветливо, как только мог, заводил разговор на совершенно любую тему, будь то погода или литература, и умело цеплялся за редкие ответы собеседника, уводя диалог в другую степь и делая всё, чтобы удержать чужое внимание. Ораторского таланта и природного обаяния у Арсения было предостаточно, а потому уже через два месяца неизбежных встреч, которые оба участника воспринимали как увлекательную игру с открытым финалом, совместный просмотр театральных представлений дополнился прогулками вдоль Невы и оживлёнными спорами.

Большую часть времени Арсений не столько вникал в разговор, сколько разглядывал энергичного юношу, который с жаром доказывал, что поэзия минувшего века обязательно станет величайшим периодом в русской литературе. На особо эмоциональных моментах голос парня ломался, начиная звучать подозрительно высоко, а затем терял пару октав и возвращался к размеренному баритону. Арсений пытался расставить приоритеты и решить, что его смущает больше всего: подозрительные перепады тембра голоса, изящные руки с музыкально тонкими пальцами, стройная фигура с по-женски узкими плечами или слишком очаровательное для представителя мужского пола лицо. Не эльф же этот парень, в самом деле.

Изначально юноша наотрез отказывался делиться какой-либо информацией о себе, но потом, спустя тонну арсеньевских уговоров, граничащих с нытьём, бросил сухое ?Леонид? и нахмурился так сильно, что Попов без лишних комментариев понял: ничего, кроме имени, ему не скажут. Но хотя бы этой тайной поделились – и на том спасибо.

При том, что Леонид явно уступал графу в образовании, он был довольно начитанным молодым человеком, хорошо разбирался в искусстве и истории, увлекался игрой на фортепьяно, умел в нужный момент пошутить и пленял своей через край бьющей харизмой. Особенно ярко Арсению запомнился спор о лучшем писателе двадцатого века, когда на безапелляционное ?Сомнений здесь быть не может: Пушкин и только Пушкин? Бог Войны спокойно ответил: ?Вы так считаете? Лично я склонен отдавать предпочтение Гоголю?. Юноша резко остановился, разворачиваясь к Арсению лицом, и тот даже моргнуть не успел, как на него уже наставили самый настоящий кинжал, касаясь лезвием воротника пальто.

— За честь Пушкина я вызываю вас на дуэль, — высокопарно заявил Леонид, не сводя с Арсения решительного взгляда.

Первой мыслью Попова было ударить парня по запястью, чтобы тот выронил оружие, а затем скрутить ему руки и долго, методично втолковывать, как следует общаться с людьми (да и не только с ними), но потом Арсений присмотрелся и с невероятным облегчением выдохнул: Леонид просто-напросто дурачился. Это читалось в его хитро прищуренных глазах, переполненных озорством, и напряжённых губах, которые так и норовили растянуться в улыбке. Арсений плавным жестом отвёл кинжал от собственной шеи, глядя на бойкого юношу сверху вниз и тихо рассмеялся, качая головой:

— Боюсь, вы опоздали: дуэли запретили две сотни лет тому назад. И хотя это мало кого волнует, я предпочитаю решать конфликты более гуманными способами.

— Тогда компромисс? — легко предложил Леонид, убирая кинжал обратно за пояс.

Арсений одобрительно кивнул:

— Звучит сносно. Предлагайте кандидатуру.

— Что ж, быть может… — юноша приложил палец к губам, мысленно перебирая произведения и фамилии. — Лев Николаевич Толстой?

— Я не любитель его творчества, но охотно признаю, что писательским талантом он не обделён.

— Как-то слишком быстро вы согласились, — с шутливым укором произнёс Леонид. — Потворствуете мне?

— Отчасти, — улыбнулся Арсений.

Он неспешно двинулся вперёд, огибая застывшего посреди переулка парня, и, оказавшись в паре шагов от него, обернулся через плечо, чтобы добавить:

— Вы слишком юны, чтобы умирать на дуэли, а шансы выиграть в ней у вас мизерные. Поэтому приберегите свой пыл для будущих сражений с фортепьяно или чернильницей – в них всяко больше толку.

О, сколько лестных слов он тогда услышал в свой адрес.

***Когда Арсению присвоили чин тайного советника, сделавший графа довольно значимой фигурой в высших политических кругах не только Петербурга, но и всей Российской империи, ему по долгу службы нужно было наведаться к одному родовитому князю в отставке, чтобы получить важные для государства сведения. Встреча, которая проходила в уютном княжеском имении, завершилась на весьма позитивной ноте, и от радушного предложения вместе отужинать Арсений отказываться не стал. Прежде чем пригласить достопочтенного гостя за стол, князь лично провёл ему подробнейшую экскурсию по усадьбе, в деталях описывая, как и кем она была построена, затем поочерёдно представил Попову свою жену и двух красавиц-дочерей: старшую, которая, по скромному мнению родителей, засиделась в невестах, и младшую, едва переступившую порог пятнадцати лет. Арсений тактично уходил от нескончаемого потока вопросов про женитьбу, умело отшучивался и старался вообще в сторону княжон не смотреть, чтобы это невинное действие не приняли за обоюдную симпатию, потащив ?до беспамятства влюблённых? под венец. Бог Войны, во-первых, не горел желанием с этой прекрасной семьёй сближаться, а во-вторых, уже числился в списке персон нон грата и ещё одну судимость от Тимура получать не хотел.

Все расселись за столом, ожидая, когда слуги принесут приборы и блюда, а Арсению покоя не давал пустой стул, красноречиво стоящий между двумя княгинями. Увидев немой вопрос в чужих глазах, князь натянул на лицо бутафорскую улыбку и пояснил, что его средняя дочь имеет поразительно дурной нрав и крайне скверное здоровье, а потому почти всё время проводит в своей комнате и никуда не выходит. Арсений понимающе кивнул, бросил парочку шаблонно вежливых фраз, наколол кусок мяса на вилку и уже поднёс её ко рту, как вдруг услышал чью-то быструю поступь и бодрый голос, эхом отлетевший от стен столовой:

— Папа?!

В комнату влетела девушка, чей возраст вряд ли превышал двадцать. Её лёгкое домашнее платье развивалось при малейшем движении, напоминая объёмное облако, длинные волосы цвета зрелой пшеницы разметались в разные стороны, и на мгновение Арсению показалось, что этот профиль с тонкой шеей и чуть вздёрнутым носом он уже где-то видел.

— Давеча я брала из серванта вазу и хотела бы… — девушка резко замолчала, встретившись взглядом с небесно-голубыми глазами, и пальцы её непроизвольно разжались.

Послышался звон разбивающегося стекла.

Осколки разлетелись по полу, словно бисер, сорвавшийся с тонкой нитки; запыхавшаяся служанка, появившаяся в комнате сразу после девушки, ахнула, театрально всплеснув руками, и тотчас побежала за веником, а сама виновница происшествия замерла на месте, скованная неподдельным ужасом.

— Алёна, — натянуто произнёс князь, смущённый и одновременно обеспокоенный поступком дочери. — Всё ли с тобой хорошо?

— Нет.

Девушка тяжело моргнула, приводя себя в чувства, и сделала осторожный шаг назад – раздался хруст.

— Мне сегодня опять не здоровится, папа?. Извините.

После этих слов Алёна выскочила из столовой так стремительно, будто спасалась от внезапно вспыхнувшего пожара, и на долгие минуты в комнате воцарилось молчание, нарушаемое лишь скрежетом приборов о поверхность тарелок. Когда сбоку донёсся сдержанный голос князя, Арсений вынырнул из своих дум, обращая взор на главу семейства.

— Прошу простить мою дочь, граф, — мужчина успокаивающе погладил жену по руке, продолжая смотреть на Попова. — Она ещё ребёнок.

— Не берите в голову, — очаровательно улыбнулся Арсений, разряжая гнетущую обстановку высоко поднятым бокалом. — Поговаривают, что разбитая посуда приносит счастье. Так давайте же за него выпьем.***У Арсения заледенели кончики пальцев. Он стоял возле театра с самого утра, надеясь, что эта суббота окажется удачнее трёх предыдущих и даст ему долгожданные ответы на все вопросы, которые препятствуют безмятежному сну последний месяц. Арсений уже начал шарить по карманам шинели в поисках папирос, чтобы отвлечься от прокручивания в голове одних и тех же вещей по десятому кругу, но закурить так и не смог, потому что увидел вышедшего из-за угла Леонида.

Они молчали в театре, разделённые несколькими рядами зрителей, молчали и после, когда неторопливо прогуливались по набережной, и так же молча расходились каждый в свою сторону, чтобы через неделю встретиться снова. Арсений горел желанием озвучить те выводы, к которым успел прийти в имении князя, однако опасался потерять чужое доверие – хрупкое и готовое вот-вот растаять, точно снежинка на тёплой ладони.

Холодная питерская зима плавно перетекла в весну, затем в солнечное лето, и терпеть недомолвки спустя почти год знакомства стало решительно невозможно.В один из дней Арсений резко затормозил посреди парка, обводя взглядом безлюдные пока что дорожки, схватил Леонида за локоть и, не встретив никакого сопротивления, уволок юношу в тень деревьев.

— Мы оба знаем, что ты не тот, кем пытаешься казаться, — сбивчиво начал Попов, смотря собеседнику прямо в лицо. — Я готов поклясться, что буду нем как рыба, если ты откроешь мне правду.

— С чего вы взяли, любезный граф, что я собираюсь вам что-то открывать? — усмехнулся Леонид, плавным движением закатывая рукава рубашки повыше. — Насколько я успел заметить, здесь нет дверей.

— Я ценю твой юмор, но сейчас прошу обойтись без него.Юноша скептически прищурился, явно не торопясь Арсению уступать, прислонился спиной к широкому стволу, скрестил на груди руки, фыркнул насмешливо, а затем выдвинул требование:

— Тогда мой секрет в обмен на твой. Так будет честно.

— Секрет секрету рознь, — возразил Арсений. — Государственные тайны разглашать не принято, уж прости.

Леонид страдальчески возвёл глаз к небу.

— Сдались мне твои государственные тайны. Я имею в виду, что хочу услышать о графе Попове нечто такое, о чём до сих пор не знает никто в Петербурге. Нечто… — парень задумался, подбирая нужное слово. — Нечто поражающее воображение. Вот.

— А потом начнёшь меня шантажировать? — усмехнулся Арсений, убирая со лба смоляной локон.

— Разумеется, нет. Было бы очень глупо с моей стороны терять расположение будущего министра, поэтому всё, что здесь прозвучит, останется между нами.

— В таком случае, не будем оттягивать неизбежное?

— Не будем.

Леонид запустил руку себе в волосы, нащупывая там то ли шпильку, то ли атласную ленту – разобрать Арсений, к сожалению, не смог – а потом потянул за неё, и вместо длинной мужской причёски, полностью закрывающей уши, по худым плечам рассыпались пышные золотистые локоны. Арсений столь неожиданной смене пола нисколечко не удивился: он уже давно догадался, что между средней дочерью князя и воинственным парнем, не мыслящим себя без театров, гораздо больше общего, чем могло бы показаться на первый взгляд.

— Так значит, ?Лёня? – это созвучная производная от имени ?Алёна?, — многозначительно хмыкнул Попов, обходя новоявленную спутницу по кругу. — Я прав?

— К сожалению, да.

Губы Арсения тронула добродушная улыбка, которая спустя мгновение переросла в бархатистый смех, от которого птицы, всё это время прячущиеся в кустах, испуганно взмыли в небо.

— Ты выглядишь чересчур праздным для человека, который узнал о чужой тайне только сегодня.

Алёна мялась на одном месте, нервно переступая с ноги на ногу, и чувствовала себя абсолютно голой после чистосердечного признания.

— Позволь полюбопытствовать: что меня выдало?

— Ты о княжеском титуле или происхождении в целом? — деловито уточнил Арсений. — А впрочем, неважно.

Бог Войны утёр пальцем выступившую от смеха слезинку, как следует прокашлялся и снова уставился на застывшую возле дерева Алёну.

— Лично мне сразу бросились в глаза твои дворянские манеры. Да, они почти незаметны из-за нескончаемого потока дерзости и хамства, но они определённо точно есть. Твои осанку и походку можно было бы по неопытности спутать с офицерской выправкой, но я достаточно на неё насмотрелся в лейб-гвардии, чтобы понять: тут дело в другом. Ну и последнее, что меня смутило – это частые перепады голоса, ненужные жесты, как будто ты расправляешь складки на платье или хочешь коснуться цепочки, которой нет, странная любовь к головным уборам и чересчур мягкая для парня внешность. А потом я заехал по делам к твоему отцу, и разбитая ваза поставила точку в моих умозаключениях.

— Какой кошмар...

Алёна закрыла лицо руками, чтобы хоть немного притупить смущение, и взглянула на Арсения снова только спустя минуту.

— Всё это время я думала, что из меня вышла неплохая актриса.

— И ты была абсолютно права, — с улыбкой произнёс Бог Войны. — Загвоздка лишь в том, что я слишком наблюдательный и хорошо разбираюсь в людях. Но если честно, я не понимаю, зачем ты устроила этот маскарад с переодеваниями.

— О, я объясню, — мгновенно оживилась Алёна, и в глазах её полыхнул воинственный огонёк. — В нашем обществе до сих пор господствует представление о женщине как о кисейной барышне, которая при любом удобном случае теряет сознание. Она должна быть кроткой, хрупкой, послушной, целыми днями сидеть с детьми дома и ни в коем случае не перечить мужу, слово которого – закон. А если девушка отказывается вести себя как безвольная фарфоровая кукла, требует свободы и пытается идти против общественных устоев, то её называют истеричкой, запирают в четырёх стенах и всеми силами пытаются образумить. Но зачем?Губы Алёны растянулись в горестной улыбке.

— Разве желание быть собой – преступление?

— Нет.

На короткий миг Арсению показалось, что он чувствует чужую боль, которая оплетает терновыми лозами сердце, чувствует страдания, снедающую изнутри несправедливость и всё то, что Алёна на протяжении долгих лет держит в себе.

— Возможно, для тебя это станет откровением, но в нашем обществе никто не осуждает мужчин за те поступки, которые женщинам не принято совершать в принципе, — после недолгой паузы продолжила Алёна. — Вы всегда герои, рыцари, спасители Отечества и можете вести себя на публике как угодно, но мы не вправе лишний раз заговорить с незнакомым человеком или попросту ему улыбнуться, потому что это сочтут за распущенность. Или, что ещё хуже – за свидетельство порочной связи, о которой непременно узнает весь свет. Теперь тебе стало понятнее?

— В разы, — кивнул Арсений. — Но позволь кое-что прояснить.

Он сорвал с куста черёмухи цветок и принялся перекатывать его в пальцах, задумчиво рассматривая молочно-белые лепестки.

— Из-за твоих прогрессивных взглядов на статус женщины в современном обществе и царящее в нём неравенство, которое, прошу заметить, является жизненным фундаментом для большинства населения данной страны, тебя в прямом смысле слова посадили на цепь и боялись показывать людям. Предположительно, чтобы избежать сплетен и остаться образцовой семьёй. Реально – чтобы сохранить свой княжеский титул и не получить ссылку в Сибирь за инакомыслие или государственную измену. Поэтому ты нашла способ тайком покидать отчий дом под видом мужчины и делать всё, что тебе заблагорассудится. Я нигде не ошибся?

Арсений понимающе усмехнулся, когда глаза Алёны округлились от шока, мягко коснулся её виска, заправил прядь волос за ухо вместе с цветком и вдохнул полной грудью нежный запах черёмухи.

— Расскажешь, как сбегаешь из дома, или это тоже секрет?

— Уже нет.

Алёна наконец-то вышла из ступора и смогла посмотреть Арсению в лицо.

— Ко мне комнату почти никогда никто не заглядывает – только нянечка да служанки, которые клятвенно обещали молчать обо всех моих вылазках. Мама?н с сёстрами обычно разъезжают по гостям до самого вечера, папа? круглые сутки занят работой, а я дружу с конюхом и сыном лакея, который знает короткий путь до города и всегда готов мне помочь.

— Билетов в театр его помощь тоже касается? — поинтересовался Арсений.

— Нет. Билеты в театр и мужскую одежду, — Алёна заученным движением поправила галстук, затягивая его потуже, — я покупаю сама. Продаю свои драгоценности, книги, всякие побрякушки – один раз даже чашки из фамильного сервиза умудрилась забрать, а потом говорю, что потеряла или разбила – родители уже привыкли, что от меня одни беды. Конечно, часть денег приходится отдавать прислуге, чтобы ни у кого не возникло соблазна проговориться о моих преступлениях, но в целом не бедствую.

Алёна взяла удивлённого Арсения за ладонь и вложила в неё тот самый цветок, который Бог Войны совсем недавно заправил девушке за ухо.

— Я рассказала о себе всё, что только могла. Теперь твоя очередь, — ослепительно улыбнулась Алёна. — Хочу знать, какой секрет хранит достопочтеннейший граф Попов.

Арсений готов был озвучить заранее заготовленный ответ, но в последний момент в его голове что-то щёлкнуло, провернулось и встало совсем под иным углом. Бог Войны вдруг подумал, что человек, который прячет свою истинную личность от окружающих, который вынужден притворяться, постоянно лгать и не имеет возможности быть настоящим, поймёт его, как никто другой.

И почему-то все магические запреты в эти секунды стали неважны.

Арсений взял цветок за ножку, поднимая его на уровень глаз, и вскоре воздух вокруг накалился от объявшего черёмуху огня.

***Арсений ожидал получить любую реакцию на свою выходку: паническое бегство, обморок, крики, но не был готов к тому, что Алёна завалит его восторженными вопросами про магию и попытается к огню прикоснуться. Арсений приложил немало усилий, чтобы заставить девушку успокоиться, затем детально объяснил, почему тянуть руки к пламени – плохая идея, прочитал краткую лекцию о том, как на самом деле устроен мир, и пообещал рассказать Алёне чуть больше при следующих встречах, если та не будет пугать прохожих историями про сверхъестественных существ.Естественно, Алёна на все условия согласилась, и так два отдельных секрета превратились в один общий.

Всё то, о чём Арсений говорил, с трудом укладывалось у Алёны в голове. Боги, священные орудия, души, блуждающие между мирами после смерти, какой-то странный механизм под названием завеса и ещё уйма странных вещей, в которые Алёна могла бы не верить, но она, вопреки всему, верила.Какими бы удивительными рассказы Арсения ни были, шокировали Алёну отнюдь не они – больше всего княжну поразило предложение, поступившее ей на второй год знакомства с Богом Войны.

— Я придумал, как тебе обрести независимость, — внезапно сказал Арсений, разглядывая пожелтевшие кроны деревьев. — Но сначала частью свободы придётся пожертвовать.

— Очень интересно. И что это значит?

Алёна поднесла ко рту грушу, откусывая от неё кусок, утёрла рот тыльной стороной ладони и принялась жевать.

— Это значит, что тебе надо будет выйти за меня замуж.

Рядом послышался надрывный кашель. Алёна согнулась практически пополам, стараясь избавиться от вставшей поперёк горла еды и сделать спасительный глоток воздуха.

— При всём уважении, Арсений Сергеевич, — Алёна распрямилась и посмотрела на Бога Войны влажными от выступивших слёз глазами, — я вынуждена ответить отказом.

— Это было бы неожиданно, если бы не было так предсказуемо, — тепло улыбнулся Арсений. — Но вот, в чём загвоздка: если ты не планируешь до конца жизни сидеть с родителями и сбегать из дома под видом мужчины, то выгодный брак – твой единственный выход. Как бы цинично это ни звучало.

Арсений хлопнул себя по коленям, поднимаясь с лавочки, и встал напротив Алёны, чтобы видеть её сосредоточенное лицо.

— Я восхищаюсь твоим умом, твоим удивительным упорством и той смелостью, с которой ты говоришь обо всём, что думаешь. Мне нравится проводить с тобой время. Гулять по паркам, сидеть на соседних креслах в театре или торговаться с продавцами на рынке – не имеет значения, чем я буду заниматься, если ты будешь рядом со мной.

Арсений замолчал, когда гравий неподалёку захрустел под весом приближающихся к лавочке прохожих, и продолжил только после того, как те отошли на достаточное расстояние.

— Я ни к чему тебя не принуждаю, и брак со мной – лишь формальность, которая позволит тебе выйти из-под влияния твоего отца. Станешь графиней, женой Министра внутренних дел к тому же, которым меня вот-вот назначат, и будешь жить так, как сама пожелаешь – никто тебе слова не скажет. А если вдруг надоест, я дам тебе развод и половину имущества, уедешь за границу (в Париж или Рим, например. Ну или в Штаты – тоже неплохой вариант) и встретишь там счастливую безбедную старость.

— Зачем тебе всё это? — растерянно спросила Алёна.

Пока Арсений выкладывал план действий вперемешку с признаниями, княжна пыталась уловить в его голосе шутливые нотки, убедиться в несерьёзности предложения стать супругами и вообще понять, какие мотивы скрываются за подобными заявлениями, но не смогла. Арсений говорил честно, искренне и открыто, без тени лукавства на утончённом графском лице.

— Я просто... — на мгновение Попов стушевался, будто пойманный с поличным мальчишка, но быстро нашёлся с ответом: — Ты заслуживаешь прожить свою жизнь, будучи свободной от общественного мнения и предрассудков, а я очень хочу тебе в этом помочь.Арсений вздохнул, нервно перебрасывая трость из одной руки в другую.

— Можешь считать, что на тебя снизошла Божья милость.

— Вот уж спасибо, — фыркнула Алёна, выбрасывая огрызок груши подальше в кусты. — Наверное, мне всё ещё тяжело смириться с тем, что ты не человек, а может быть, причина в чём-то другом, но я с трудом представляю себя твоей женой. Точнее, вообще не представляю.

Алёна встала, обошла Арсения сбоку и остановилась на берегу небольшого живописного пруда, глядя на плавающих в воде карпов.

— Хранить домашний очаг, ходить надсмотрщиком из комнаты в комнату, проверяя каждую половицу, вышивать платки крестиком и раздавать указы прислуге – мне это чуждо. Я всё ещё неугомонный ребёнок, который не может усидеть на одном месте и постоянно ищет приключения. Куда мне замуж? Разве я выгляжу как достойная партия?

Алёна сделала широкий жест рукой, намекая то ли на свою одежду и переодевания в мужчину, то ли на регулярные побеги из дома, то ли на всё сразу.

— К тому же, папа? и мама?н должны дать своё согласие на свадьбу, а им угодить решительно невозможно.

— Судя по тому, как мне навязывали твоих сестёр при последнем визите, я очень даже завидный жених, — усмехнулся Арсений, подходя к Алёне ближе. — Помнится, ты считала себя неплохой актрисой? Вот и сыграй мою дражайшую супругу. И тебе хорошо, и к моему семейному положению меньше вопросов.

— Ты ведь понимаешь, что я не буду выполнять и трети общепринятых женских обязанностей?— Прекрасно понимаю, — кивнул Арсений. — У меня достаточно прислуги, чтобы ты чувствовала себя свободной.

— Я могу сказать или сделать что-то такое, что выставит тебя в невыгодном свете, — предупредила Алёна. — Не специально, конечно, но лебезить перед кем бы то ни было я тоже не собираюсь.

— Оно и правильно. Иметь собственное мнение и открыто его отстаивать – очень редкий навык в наше время. За меня можешь не беспокоиться: если из-за твоего поведения у меня возникнут проблемы, я найду, как от них избавиться.

— И при таких жертвах тебя не смущает, что я ничего к тебе не испытываю?

Арсений повернул голову, сталкиваясь с выжидающим взглядом ореховых глаз, а потом широко-широко улыбнулся.

— Как минимум, ты испытываешь ко мне симпатию, иначе бы сюда не пришла. А если говорить в целом, то нет, не смущает. Ну так что? — Бог Войны протянул девушке раскрытую ладонь. — По рукам?

Алёна скептически выгнула бровь, глядя на светящегося от необъяснимой радости Арсения, задумчиво посмотрела на водную гладь, затем снова на Бога Войны, и только после этого коснулась его запястья, чтобы скрепить сделку рукопожатием. Не успел Арсений осознать, что произошло, как его с силой пихнули в грудь, заставляя потерять равновесие, и в следующий миг берег пруда окатило фонтаном поднявшихся в воздух брызг.

Когда Арсений вынырнул, снимая с головы склизкие водоросли и отплёвываясь от попавшей в рот воды, его встретил заливистый смех оставшейся на суше Алёны.

— Вот теперь, Арсений Сергеевич, — княжна села на корточки, награждая промокшего до нитки Попова самой очаровательной в мире улыбкой, — действительно по рукам.

Но вместо ответа её резко схватили за ладонь и дёрнули на себя, вынуждая свалиться в воду.

***Единственным, кого новость о скорой женитьбе Арсения не обрадовала, а привела в полнейший ужас, оказался Паша. Как только Бог Войны о своих намерениях заикнулся, Добровольский в тут же секунду прекратил писать, отодвинул все бумаги на край стола и обречённо вздохнул, закрывая лицо ладонью.

— Арс, ты умом тронулся? Какой брак?— Самый что ни на есть классический. С голубями, обручальными кольцами и алтарём – всё как полагается, — спокойно заявил Бог Войны.

— А ещё тебе срок за это полагается, знаешь?

Паша взлохматил волосы, с силой зарываясь в них пятернёй, и поднял на Арсения осуждающий взгляд.

— К сожалению, — продолжил Добровольский, — у Тимура нет проблем с памятью. Он припомнит все твои косяки до единого (а их, поверь мне, накопилось немало) и с радостью впаяет тебе пожизненное заключение. Повезёт, если без лишения магии – ему вынести такое решение ничего не стоит.

— Но за что меня судить? — поинтересовался Арсений. — За то, что я хочу помочь тому, кто в этом действительно нуждается?

— За то, что ты спутался с человеком.

— Я не...

— Ты нарушил закон, Арс, — твёрдо отчеканил Паша. — Уже нарушил. И каковы будут последствия, мы можем сейчас только догадываться.

В комнату вошёл Дима, сжимающий в руках небольшой поднос со стаканом воды и гранёной склянкой, внутри которой плескалась светлая жидкость. Регалия поставил свою ношу на стол, лёгким жестом откупорил пузырёк, и, когда с водой смешались ровно десять капель таинственного содержимого, пододвинул стакан Паше, выполняя его ментальную просьбу.

— Что это? — настороженно спросил Арсений.

— Настойка из валерианы и пустырника, чтобы потом не объяснять всей усадьбе, на кого Павел Алексеевич так истошно орёт.

— Будем надеяться, что до этого не дойдёт. Спасибо, Дим, можешь идти, — кивнул регалии Добровольский.

Тот сгрёб посуду обратно на поднос и покорнейше удалился, закрыв за собой дверь.

— Расскажешь, в чём причина твоего сумасбродства, или я сам её озвучу? — изогнул бровь Паша, обращаясь к сидящему напротив Попову.

— Не буду уточнять, рылся ты в моей голове или у меня на лице всё написано, но тебе эта причина должна быть хорошо известна. Я влюбился.

Арсений сжал пальцы на подлокотниках и немного поёрзал, чтобы унять нарастающее волнение.

— Если ты ждал от меня каких-то рациональных доводов, то прости: их не будет. Я, наверное, идиот, раз сознательно нарушаю правила, но поступить иначе тоже не могу. Эти чувства сильнее меня, понимаешь? Я каждый раз готов в петлю лезть, когда думаю, что Алёна будет не со мной. Больше всего на свете я хочу, чтобы она была счастлива, и если взамен придётся чем-то пожертвовать, отказаться от магии или своего статуса Бога, то я без колебаний это сделаю. Скажи, Паш, — лицо Арсения озарила мягкая улыбка, — разве по отношению к Ляйсан ты испытываешь нечто другое?

— Нет. Но ты сравниваешь вещи, которые нельзя сравнивать. Ляйсан не человек, и связь со мной никак не повлияет на возможность её перерождения.

— Почему ты так веришь написанному в Кодексах? — внезапно сказал Арсений.Он достал из кармана часы на цепочке и стал обводить по кругу металлическую крышку с выгравированными на ней инициалами.

?А. П.?— У любых законов, какими бы важными они ни были, есть исключения. Вдруг правило работает в девяти случаях из десяти, но на десятом контакт сверха с человеком ни к чему не приводит?

— Я не на твоём месте, Арсений. И упаси меня Пантеон когда-нибудь на нём оказаться, но я бы ни за что в жизни не рискнул проверять эту теорию на том, кто мне дорог. Ты можешь обмануть людей, можешь обмануть Тимура, даже самого себя ты можешь убедить в чём угодно, но ты никогда не обманешь Вселенную.

— Так ты будешь шафером на моей свадьбе или нет?

— Иногда мне кажется, что я говорю не с тобой, а с твоим братом.

Паша тяжело вздохнул, качая головой, потому что другой реакции на свои наставления и не ждал.

— Буду.

***Арсений, как и обещал, предоставил Алёне полную свободу действий, и хотя их брак был настоящим лишь юридически, Бог Войны наслаждался каждым мгновением, проведённым рядом с супругой. Когда Алёна предложила Арсению разбить в саду дорожки для конных прогулок, тот с радостью согласился; когда она привезла с собой целый ящик разнообразных книг, купленных на базаре, Попов выделил для них отдельный шкаф и пополнил чужую коллекцию парочкой томов по театральному искусству; Арсений бросил курить и вместо папирос пристрастился к кофе, потому что аромат молотых зёрен Алёне нравился гораздо больше запаха табака. Бога Войны устраивала каждая мелочь, а во время дворянских балов, когда Алёна брала его за руку, показательно чмокала в щёку и тащила танцевать, как и полагается любящей жене, Попов чувствовал себя самым счастливым созданием на свете.

Арсений до последнего думал, что они с Алёной останутся друзьями-сожителями, и на взаимность с её стороны не надеялся, но однажды всё изменилось. Окончательно и бесповоротно.