Арка 0. Альтернатива 1 (1/2)

Мы будем кружить во тьме, держа путь к востоку от Рая. (Zella Day – East of Eden) Антон неспешно брёл вдоль дороги, борясь с навязчивым желанием выкурить уже четвёртую по счёту сигарету: завтра дедлайн загрузки диплома в электронную университетскую систему, а присланные научником правки до сих пор валяются где-то на почте. И что со всем этим кошмаром делать совершенно неясно.

Шастун безнадёжно вздохнул, поправил лямку рюкзака и скользнул взглядом по дорожной разметке, замечая у бордюра котёнка. Обычного такого: рыжего и по-кошачьи тупого, потому что пушистое создание планомерно двигалось к середине дороги, напрочь игнорируя приближающиеся машины.

Первым желанием Антона было помочь.

Сделать буквально пару шагов, коснуться мягкой шерсти и унести животное в безопасное место, как можно дальше отсюда. Что самое интересное – тело в эти секунды двигалось само, словно кем-то ведомое, и ощущение правильности происходящего накрыло Антона с головой, поселившись в мыслях стальной решимостью.

Он замер, развернувшись всем корпусом, и уже было занёс ногу, чтобы спасти животное от неминуемой гибели, но отвлёкся на завибрировавший телефон. Сначала Антон хотел на него забить, но кто-то по ту сторону провода оказался чересчур настойчивым: сигнал повторился, а затем ещё раз и ещё, как будто пытаясь оттащить Антона от края дороги.

?Похуй, — Шастун моргнул, резко приходя в себя, и попятился назад, доставая из кармана телефон. — В конце концов я не отлов бездомных животных: вот пусть они этим и занимаются?.

Увешанные кольцами пальцы ловко скользнули по экрану, вводя пароль и открывая заспамленную переписку.Ира.

Ну кто бы сомневался.

?Пара уже началась, и нас тут как бы семеро, — гласило первое сообщение. — Я от ора семинариста скоро оглохну. Он обещает всем анальную кару и нули в дипломе, а тебя до сих пор нет. Ты отчисление за месяц до выпуска хочешь? Пулей, Антон! P.S. Отмажу, если возьмёшь мне латте. P.P.S. С карамелью?.

Антон быстро пробежался по строчкам и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда рядом раздался пронзительный визг автомобильных тормозов. Шастун вскинул голову, с похолодевшей от страха душой смотря на дорогу, но котёнка на ней не оказалось: тот, едва заслышав гудок клаксона, молниеносно дёрнулся в сторону и скрылся в ближайшей подворотне, сверкнув напоследок огненно-рыжим хвостом.

Шастун ощутил, как по спине сошла лавина ледяных мурашек: обычные сообщения, коих за день приходят тысячи, только что спасли ему жизнь. Не в переносном смысле, а реально: спасли. Вряд ли бы водитель, пронёсшийся мимо на дорогой иномарке, успел затормозить. Вряд ли бы сам Антон смог что-либо сделать до того, как получил многочисленные переломы и кровотечение в мозг, превратившееся в абсолютно ровную кардиограмму.

Несчастные доли секунды, и он бы здесь уже не стоял.

Антон нервно сглотнул, прокрутив в голове ужасную цепочку событий, и вытер вспотевшую ладонь о толстовку. Наверное, вместо Бога его теперь лично Кузнецова бережёт. И если действительно так, то одним кофе он с ней не расплатится. Но раз девушка просит...

Пальцы опустились на клавиатуру, всё ещё подрагивая от волнения, и с трудом набрали ответное: ?Хорошо, скоро буду?.

С человеком, который фактически выцепил тебя из лап смерти, можно в принципе и не расставаться. Давно уже хочется, и серьёзный разговор маячит на горизонте последний год, но не судьба, видимо. А полное несовпадение характеров – это так, мелочи. Стерпится – слюбится и очередным кольцом на палец наденется.

Правда ведь?

***— Антон, последний раз говорю: вали на улицу.

— Дай мне хотя бы один аргумент, почему курить на балконе нельзя.

Девушка скрестила руки на груди, недовольно постукивая ногтями по предплечьям, и произнесла:

— Дым оседает на одежде, и когда ты заходишь обратно, всё начинает вонять табаком. Я задолбалась постоянно пшикать освежителем и держать окна открытыми – это во-первых. А во-вторых, квартира моя, поэтому правила здесь устанавливаю тоже я.

— Ир, ты немного не поняла, — Антон опёрся поясницей о стол и поднял на Кузнецову усталый взгляд. — Прикол отношений в том, чтобы любить человека таким, какой он есть, и вместе учиться принимать недостатки друг друга. Я тебя тоже прошу мыть кисти после рисования. Ты их моешь?

— Да.

— Нет, — Антон указал на целый ряд из банок с мутно-серой водой и тяжело вздохнул. — Меня, может, это бесит не меньше, чем тебя – запах табака.

— Ты сравниваешь абсолютно разные вещи! — взорвалась Кузнецова. — Творчество и вредные привычки – это не одно и то же! И вообще.

Ира вылетела за дверь, чтобы через минуту вернуться с огромной бутылкой ополаскивателя для рта и с грохотом опустить её на стол позади Антона.

— Либо бросай курить, либо травись никотином в другом месте. Ясно?

— А это ещё зачем? — Шастун уставился на ядовито-зелёную жидкость, не понимая, к чему Ира клонит.

— Мне надоело целовать пепельницу.

Теперь понял.

Он оторвался от созерцания бытовой химии и посмотрел на раздражённую девушку, ища в ней ту Иру, которую когда-то любил.

Теперь всё иначе. Теперь совместные прогулки сменились бесцветным: ?Я с подругами сегодня иду?, а согревающее сердце теплота – постоянными ссорами на пустом месте. Если от жизни вдвоём становится тошно и каждый день хочется выть, то зачем продолжать мучить друг друга?

Слова, томившиеся внутри целый год, легко выпорхнули наружу:

— Ир, давай расстанемся.На лице Кузнецовой мелькнул страх, через секунду сменившийся замешательством, а потом она виновато потупила взгляд, рассматривая блестящую под ногами плитку.

— Я тоже думаю, что пора.

И это признание для обоих оказалось долгожданным глотком кислорода.

Шастун молча встал, считая, что говорить что-то ещё будет излишне, приблизился к теперь уже бывшей девушке и на прощание чмокнул её в лоб, мягко проводя пальцами по высоким скулам.

Антон в Ириной квартире всегда был гостем: вроде не чужим, но и не полноценным сожителем. А из альтернатив у него оставалась только родная сердцу общага да съёмные хрущёвские двушки – для чего-то другого пришлось бы расстаться с почкой. Кузнецова наотрез отказывалась куда-либо переезжать (оно и логично), а Антону мужская гордость не позволяла сидеть у неё на шее альфонсом. И даже не в деньгах дело, их-то на коммуналку и повседневные нужды хватало – просто Антону при таком раскладе было как-то не по себе.Весь свой комплект независимости Шастун спокойно распихал по карманам, зашнуровал кроссовки и чуть помедлил у выхода, оглядываясь через плечо.

Пусто.

Порог остался позади, и звуки шагов, эхом разнёсшиеся по этажу, вскоре исчезли за дверями закрывшегося лифта. Трель домофона заглушила щебетание птиц, и в лицо Антону ударил порыв свежего июньского ветра.

Ну вот и свобода.

Опустившись на обшарпанную скамейку, Шастун привычным движением поддел крышку сигаретной пачки, вытряхивая одну, и прикурил.

Наверное, ему должно быть грустно, отвратительно и обидно, но ничего похожего Антон даже близко не чувствовал. В груди плясало лишь облегчение, и единственное, что нет-нет да и жалило – это воспоминания о событиях месячной давности. Ира тогда не спросила своего парня о причинах опоздания, сразу переключившись на кофе, а сам Антон решил, что теория вероятностей с кучей математических формул куда лучше описывает произошедшее, чем загадочный высший замысел.

Всё-таки слепая вера в гороскопы и невъебическое расположение звёзд на небе – это не про него.

— Тут свободно?

— Сук-ха, — Антон аж поперхнулся от неожиданности.

Дым мгновенно обжёг носоглотку, выбивая из Шастуна такие звуки, будто он готовился выкашлять лёгкие на асфальт. Сил хватило лишь на неопределённый взмах ладонью.

— Благодарю.Мужчина сел рядом, наблюдая, как Антон заходится в очередном приступе кашля, потянулся постучать ему по спине и, едва коснувшись пальцами футболки, отдёрнул руку, потирая ошпаренное болью запястье.

Неужели…?Он человек? — лицо Арсения вытянулось от шока, а в голове моментально взорвался фейерверк из догадок, теорий и навязчивых мыслей, подкреплённых воспоминаниями. — Но как же тогда...?

— Блять, думал сдохну, — Шастун откинулся на скамейку, запрокидывая голову назад. — Надо пропить курс успокоительных.

— Зачем?

Антон покосился на мужчину, сразу же натыкаясь взглядом на здоровенный меч, перепачканный фиолетово-бурым. Тёмные капли неизвестной жидкости бежали вдоль лезвия к острию, срывались вниз и разбивались о землю вязкими кляксами.?Вот за этим?.

— Ты косплеер, что ли? — Шастун нахмурился, изучая странные очки с жёлтыми линзами, которые крепились к шее специальным фиксатором. — Ну либо городской фрик – у меня больше нет вариантов.

— Я с фотосессии, — Арсений слабо улыбнулся, кладя своё оружие на асфальт. — Так уж вышло, что реквизит пришлось облить черничным вареньем.

— Ебануто, но прикольно, — вынес вердикт Антон, размазывая желейный сгусток мысом кроссовки. — Не знаю, какого эффекта вы с оператором добивались, но выглядит правдоподобно. Ты тут живёшь?

Бог Войны глянул на дом, в направлении которого указывал Антон, и отрицательно помотал головой:

— Нет, в Строгино. Сюда случайно забрёл.

— Из другого конца города?

— Тебя это смущает? Меня нет: я фанат пеших прогулок, — соврал Бог Войны.

Ну то есть не прям соврал: он действительно любил шататься по городу и наблюдать за людьми – просто иногда к этому добавлялась охота на Нечисть. Не говорить же теперь всем подряд, что он зарубил беса, а оружие почистить ещё не успел?

Жжение в левом запястье усилилось, извиваясь под кожей змеиным клубком и впиваясь в ноющие под красной нитью мышцы. Арсений сильнее сжал руку, глуша рвущуюся наружу магию, и в панике посмотрел на Антона.

Каким бы особенным этот парень ни был, в каких бы Пророчествах и предсказаниях его личность не фигурировала – он всё равно человек. А Бог Войны зарёкся с людьми не сближаться. Ради собственного благополучия и чужой безопасности не пересекать проведённую Пантеоном черту и никого больше на погибель не обрекать.

Не повторять старые ошибки.

Только не повторять.

— Я… пойду, наверное.

Антон, за недолгие минуты молчания успевший раскурить новую сигарету и проверить почту, напрягся, заметив нездоровую бледность на чужом лице.

— Слушай, давай я тебе такси вызову? А то свалишься где-нибудь – будет не весело нихуя.

— Не нужно, я сам справлюсь, — заверил Арсений.

Он встал со скамейки, поднял валяющийся на земле меч, махнул Антону на прощание и зашагал в том же направлении, откуда пришёл. Шастун уже хотел отвести взгляд от удаляющейся фигуры, как вдруг на левой руке мужчины вспыхнуло голубое пламя. Настоящий, блять, пожар, рвущийся в небо длинными лазурными языками.

У Антона аж рот от шока открылся.

Выпавшая из пальцев сигарета стукнулась об асфальт, рассыпаясь тлеющими искрами.

— Ты... — Шастун не договорил.Он замолчал на полуслове, недоумённо хмуря брови, и повертел головой, пытаясь понять, к кому только что обратился: вокруг никого нет.

Да и не было, вроде.

Последний сохранившийся в памяти фрагмент – это резное колёсико зажигалки и греющее пальцы тепло. А в голове вполне закономерно крутилось ?горишь? и что-то про разноцветный огонь. Почему именно разноцветный, Шастун не знал.

?Бросать надо, — Антон кашлянул, потирая саднящее, как при ангине, горло. — Раз уж это девиз моей новой жизни, то надо?.

***Война не кажется страшной, когда существует на страницах исторических книг или за тысячи километров от тебя. О ней говорят с ужасом, но этот ужас никогда не испытает тот, кто не видел воочию разрывающиеся снаряды и падающих замертво товарищей, кто не слышал пулемётную очередь и свист пролетающих мимо пуль.

Война не кажется страшной, пока лично не постучится к тебе в дверь.

Антон и его однокурсники находились на вручении дипломов, предвкушая долгожданную свободу, когда все телевизионные программы вдруг резко оборвались, сменившись срочным обращением Президента. Никто из выпускников этого не видел, зато соцсети и федеральные службы среагировали моментально.— Пиздец.

— Андрюха, чё? — какой-то парень заглянул другу через плечо, читая пришедшее СМС. Секунда, две, и лицо парня вытянулось, мгновенно становясь белым. — Телефоны включите: это не похоже на шутку.

Люди, точно сбивающие друг друга доминошки, стали доставать мобильники, проверяя сообщения. И у каждого на экране отобразился один и тот же текст, заставивший кровь застыть в венах:

?В соответствии с указом Президента Российской Федерации и приказом Министерства обороны Российской Федерации все военнообязанные в возрасте от 18 до 50 лет обязаны незамедлительно явиться в ближайший мобилизационный пункт. За уклонение от выполнения воинской обязанности к нарушителям будут применены карательные меры?.

Антон сглотнул, ловя не менее испуганные взгляды своих однокурсников. Хотелось бы верить, что это какая-то ошибка. Простые учения, армейская проверка или типа того, но взорвавшийся миллионами комментариев Интернет говорил об обратном. И фраза: ?С выпускного сразу на фронт?, молнией мелькнувшая в голове, потянула отяжелевшее сердце вниз, прямо к полу, швыряя его под ослабевшие ноги.

Мир и война – две части единого целого, пятнающего историю уже в третий раз. Они связаны друг с другом так тесно, что невозможно предсказать, когда случится тот самый перелом, который разделит жизни миллиардов на ?до? и ?после?.

Пророчества сбываются. Всегда. Но будет их исход положительным или отрицательным, зависит не от провидца. Если нет того, кто способен помешать жестокой стихии вернуться, то мир снова уступит место беспощадной и кровопролитной войне.

***— Рота, подъём! — прокатился по казарме зычный голос старшины. — Форма номер два!

Антон моментально распахнул глаза, пулей подрываясь с кровати, и стал впопыхах наматывать на ноги портянки.

За две недели в этом Аду картавое ?Р?, суровые армейские порядки и дедовщина въелись под кожу, превращаясь в инстинкт беспрекословного повиновения. На каждую команду, даже самую отбитую, тело реагировало само, хотел Шастун того или нет.

?Стройся звездой!? – и перед старшиной Бебуришвили появлялась идеальная пятиконечная фигура.

?Вспышка!? – солдаты разлетались в разные стороны, плашмя падая на землю, и под садистский смех старшего сержанта пытались укрыться от несуществующей угрозы.

Особенно здорово было услышать ?Рота, пожар!? посреди ночи и метаться с улицы в помещение до тех пор, пока всё имущество не окажется снаружи. А потом дружно участвовать в генеральной уборке, от пола до потолка заливая казарму водой и пеной.

Таких вот развлечений у Бебура, как его окрестили подопечные, было пруд пруди – одна затея другой краше. Например, последние сутки срочники чуть ли не газон по линейке стригли, готовясь к приезду ротного командира, чьи обязанности старшина временно исполнял.?Солдат обязан стойко и мужественно переносить все тяготы и лишения военной службы? – поэтому желания качать права ни у кого не возникало.

Натянув кирзачи и камуфляжные штаны, Антон встал в строй и вместе с остальными солдатами двинулся к выходу, проплывая мимо сонного дневального. Едва завидев товарища, Комиссаренко приободрился и едва заметно кивнул – условный сигнал, мол, живой. Поспавший всего три часа за последние сутки, жутко вымотанный ночным дежурством, но живой. Это главное.Со Славой Антон сдружился сразу, как только прибыл в военно-учебную часть. То ли характерами они с белорусом сошлись, то ли любовью к жареной картошке – доподлинно неизвестно, но сочетание получилось отличное. В их скромной компании также числились Лёха Щербаков и Дима по кличке Журавль – производной от птичьей фамилии Журавлёв. Парни, конечно, хорошие, но грубой силы в них явно побольше ума было, поэтому пришлось искать некий баланс. Так фантастическая четвёрка и сложилась: половина на интеллект и тактику, половина на всё остальное.

— В две шеренги стано-вись! — проорал Бебур, и шестьдесят человек послушно заняли свои места, ёжась от утреннего холода.

— Что-то зарядка не творческая сегодня, — Журавль хмыкнул, припоминая все звёздочки, кораблики, золотые сечения и прочие чудеса строевого садизма.

— Ну так командир приезжает – по уставу надо, — тихо сказал Антон, не спуская глаз со старшины. — Вдруг он адекватный и подобной херни не приемлет?

— Думаешь?

— Надеюсь, — Шастун выдохнул и пошире расправил плечи. — Я оптимист.

— А мать твоя об этом знает? — раздался сбоку голос Щербакова.

На подобные подколки из разряда ?лишь бы что-нибудь спиздануть? даже отвечать необязательно, поэтому Антон молча покосился на друга и иронично выгнул бровь. Дальше дело, к сожалению, не пошло.

Шёпот, до этого волнами ходивший по рядам, сменился звенящей тишиной. Всё замерло. Старшина вытянулся по струнке, прикладывая ладонь к козырьку, и следом за ним напряглась сама рота, застыв в ожидании чего-то невероятного.

Точнее, кого-то.

Послышался стук сапог, эхом разнёсшийся по плацу, и взгляды десятков солдат обратились на высокую фигуру, плавно вышагивающую к центру площадки. Вид у мужчины был расслабленный, без намёка на торжественность, и ноги он ставил максимально свободно, но при этом так твёрдо и решительно, что витающая вокруг него аура излучала опасность. В каждом движении ротного чувствовались властность и превосходство, которые давили на плечи похлеще гравитации, заставляя первые ряды нервно сглатывать. Китель облегал стройный торс, поблёскивая капитанскими погонами, и стоило мужчине остановиться возле старшины, скомандовав ?Вольно?, как лучи солнца загорелись в металлических вставках, превращаясь в слепящий огонь.

— Итак, бойцы, — Арес развернулся лицом к толпе, — меня зовут капитан Попов.— Вы первой буквой ошиблись, — донеслось откуда-то сзади, и по рядам прокатились тихие смешки.

— Юмор – это похвально.

Мужчина широко улыбнулся, изучая вверенных ему солдат, а в следующую секунду Антон вдруг отчётливо осознал, что эпоха Бебура была настоящим расцветом милосердия по сравнению с этим дьяволом в офицерской форме.

— Ну-ка в одну шеренгу все построились быстро! Равняйсь! Смирно! — рявкнул командир. — Значит так, клоуны, — он двинулся вдоль ровной линии, заглядывая каждому солдату в лицо. — Чтобы те из вас, кто попадёт на войну, не сдохли там в первый же день, я буду лично драть вас пять недель подряд. Двадцать четыре часа в сутки. Начиная с этой самой минуты, — жёстко отрезал Арес и остановился у края шеренги. — Это понятно?

— Так точно! — хором прокричали бойцы.

— Чё вы блеете, как бараны? Я вас не слышу!

— Так точно, товарищ капитан!

— Тогда напра-во! Бегом марш! — он дождался, пока последний человек тронется с места, и обернулся к старшине, распоряжаясь: — Часика два им засеки, пусть пока разомнутся немножко, а потом можно и тренировку. Зови, если что – я у себя.

Вскоре Бог Войны скрылся в здании, оставляя Бебуришвили за главного. А тем временем Антон боролся со странным чувством дежавю, посетившим его при виде прищуренных голубых глаз. Яркие радужки полыхнули в лучах солнца, будто пожар из стиха Есенина, но ни в одном из своих воспоминаниях Шастун ничего похожего найти не смог.

Не смог, потому что этого воспоминания у него уже не было.***— Запомните: в нашей армии нет дискриминации, потому что вы все здесь одинаково никчёмны. Уголовники, сироты, члены симфонического оркестра или подзаборные шлюхи – мне насрать абсолютно на каждого. Сейчас вы даже не люди, — Арес обвёл глазами личный состав роты и продолжил: — Вы – блевотина. Низшая форма жизни на Земле, из которой я буду делать настоящих людей. Если вы не помрёте, то станете смертоносным оружием, молящим о том, чтобы попасть на фронт. Но до этого дня вы никто. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ капитан! — прокричали бойцы.

— Громче, идиоты!

— Никак нет, товарищ капитан! — хором повторила рота.

— По-моему, он заднеприводный, — Щербаков немного привстал, чтобы сообщить это на ухо наклонившемуся Антону. — Ты хоть когда-нибудь видел, чтобы в армию таких манерных педиков брали? Готов поспорить, что ?ротный? в его случае нихуя не от слова ?рота?.

На самом деле, шастунское ?когда-нибудь? ограничивалось школьными выездными сборами и рассказами одногруппников о военной кафедре. Поэтому судить, кто кого и куда берёт, Антон не торопился.

Ну может, командир и манерный – да. Но только не в те моменты, когда орёт так, что лопаются барабанные перепонки и сердце берётся за шляпу со словами ?моя остановочка?.

Чисто визуально Попов вполне ничего: с выбивающейся из-под фуражки чёлкой, цепляющими чертами лица и подтянутой фигурой в камуфляжном костюме. Красивый – пиздец. Но мудак.

Антон постоянно одёргивал себя, объясняя нетрадиционные мысли тем, что шарить в мужской привлекательности начал исключительно от недотраха, а не потому, что изменчивая гетеросексуальность радостно пошла в жопу именно сейчас. И признаться гомофобному Лёхе, что таких, как Попов, у них теперь с пометкой ?икс два?, язык не поворачивался.

— Кто там пиздит в конце строя? — Арес повернулся в том направлении, откуда донёсся шёпот. — Кто этот говорливый ублюдок, который подписал себе смертный приговор? Я вас всех, блять, на физо задрочу.

Антон внутренне сжался, желая уменьшиться до размеров молекулы, когда стоящего справа солдата дёрнули за ремень, насильно притягивая к себе.

— Фамилия! — гаркнули бедолаге в лицо.

— Усович.

Голубые глаза хищно сощурились, прожигая невозмутимого парня насквозь.

— Это у тебя сейчас глотка чесалась, Усович?— Никак нет.

— Хочешь сказать, мне послышалось?

— Не имею права знать, товарищ капитан, — в своей сдержанной манере ответил Ваня. — Вы не волнуйтесь: голоса в голове не всегда свидетельствуют о психической патологии, хотя в большинстве клинических случаев их принято считать первым признаком шизофрении.

— Умный, — констатировал Арес.

Он шагнул назад и склонил голову набок, оглядывая дерзкого солдата.

— Виноват, товарищ капитан. Исправлюсь, — Ваня растянул губы в лёгкой улыбке и добавил: — С вашей помощью.

Зря.

В следующую секунду он рухнул на пол, сбитый с ног мощным ударом в живот.

— Отставить! — проорал Бог Войны, когда сразу несколько человек дёрнулись, чтобы помочь Ване подняться. — Правило номер раз: солдат всегда готов к внезапному нападению.

Не успел Антон опомниться, как цепкие пальцы впились в бляшку его ремня, и от властного голоса по спине побежали мурашки.

— Фамилия?

— Рядовой Шастун! — вырвалось на автомате.

Антон опустил подбородок, нос к носу сталкиваясь с Аресом, и почувствовал, как леденеют все внутренние органы.

— Болеешь чем-то? — неожиданно спросил Бог Войны.

— Никак нет.

— Тогда почему ремень болтается, как гандон на ветру? — Арес вжал Антона в себя, соприкасаясь с ним грудью. — Ты, блять, знаешь, зачем солдатам ремни, ёбаная ты жертва концлагеря? Чтобы яйца ваши держать! Ну-ка затянулся, — мужчина отступил, наблюдая за тем, как Шастун возится с застёжкой. — Туже. Ещё туже, Шастун. Вот теперь хорошо.

— Но здесь же нет дырки, — Антон удивлённо уставился на кожаную полоску, до боли сдавливающую рёбра.

— Как это нет? Она прямо напротив меня.

Антон поднял голову, натыкаясь на блестящий нахальной синевой взгляд, и руки его непроизвольно сжались в кулаки с белеющими под кожей костяшками.

?Ублюдок?.

— Да что вы себе...— Здесь я задаю вопросы, понял? — грубо оборвал Арес. — Ты пиздел параллельно со мной, я спрашиваю?И тут виновник словесного расстрела наконец не выдержал:

— Это был я, товарищ капитан!

— Охуеть, — Бог Войны резко развернулся, подходя к отважному новобранцу, и положил руку ему на затылок. — Я восхищён твоей честностью, рядовой. Фамилия?

— Щербаков!

Грохот.

Арес приложили его лицом об колено, заставив захлебнуться кровью, которая ручьём хлынула из сломанного носа, а после ударил локтем точно промеж лопаток, лишив равновесия.

— Правило номер два: умнее командира никого нет! — Арес пнул корчащегося на полу Щербакова и обвёл глазами притихшую роту. — И когда я говорю, все нахуй затыкают свои глотки. Понятно?

— Так точно, товарищ капитан! — бодро вторили солдаты.

— Тогда взяли своих дебилов-товарищей и марш на тренировочную площадку! Бегом!

***Данте, который когда-то решил, что в Аду девять кругов, жёстко всех наебал, потому что их оказалось ровно одиннадцать. Шастун пересчитал лично.

На десятом грешников старательно мучал Бебур, а вот одиннадцатый по праву принадлежал самому жестокому существу на планете – командиру седьмой роты Попову.

Иногда складывалось впечатление, что он и не человек вовсе, а настоящее порождение тьмы. Блядский Антихрист, по вине которого солдатам суждено склеить ласты гораздо раньше реальной войны. И если метод американских горок рекомендует повышать степень охуевания постепенно, чтобы никого не травмировать, то здесь пиздец обрушился на головы бойцов сразу в полном объёме, как и было обещано.

— Итак, ваша задача – захватить высоту.

Арес поправил очки, недовольно зыркнув на слепящее июльское солнце.

— Задача первой группы – не дать вам этого сделать.

Антон приставил ладонь к каске, вглядываясь в маячащие на насыпи фигуры.

Утро началось не с кофе. Оно началось с изнуряющей тренировки в полевых условиях и груды булыжников за спиной, чтобы жизнь мёдом не казалась. Остальные солдаты ещё набивали камнями рюкзаки по приказу командира, когда Антон еле-еле распрямился и утёр катящийся по лбу пот.

Всё-таки в униформе и довольно тяжёлом головном уборе в тридцатник по Цельсию – это застрелиться проще. Но заикнись Антон о подобном, ему сразу предложат автомат с полным магазином патронов, чтоб наверняка.

— Доложить о готовности.— Товарищ капитан, вторая группа к выполнению поставленной задачи готова, — на одном дыхании отрапортовал Комиссаренко.

— Молодцы.

Бог Войны махнул стоящему на холме Бебуру, дождался от него ответного сигнала и громко крикнул:— Группа захвата, вперёд марш!

Бойцы сорвались с места, подлетая к крутому склону, и принялись карабкаться наверх по рыхлому грунту, то и дело скатываясь обратно к подножию. Сухая земля забивалась под ногти, оседала горькой пылью на языке и до слёз резала глаза, поэтому Шастун то жмурился, то отплёвывался, продолжая цепляться за любой удобный выступ. Судя по звукам, кто-то из солдатов срывался, минусуя несколько завоёванных метров, и заодно сбивал зазевавшихся товарищей, которые дружно катились следом. Антон скорее догадывался, чем видел, что рядом ползут Слава и Щербаков, а вот Журавлю и остальным посчастливилось сегодня оказаться добивающими.

Вообще, фразы ?посчастливилось? и ?под руководством Бебуришвили? плохо вместе вязались, но всё познаётся в сравнении.

Суставы ныли просто ужасно. Колени и локти отказывались сгибаться, охваченные болью, а пальцы потеряли восприимчивость, сплошь покрывшись царапинами и коркой грязи. На камуфляжной одежде проступили тёмные пятна пота, поскольку набитый камнями рюкзак и палящий летний зной никуда деваться не собирались. Увы.

Солдат обязан стойко и мужественно переносить...— Сука.

Антон ударил мысом сапога в землю, создавая для себя опору, и перенёс вес с одной ноги на другую, подтягиваясь на руках к вершине насыпи.

— Группа защиты, вперёд! — тотчас скомандовал старшина, заметив мельтешение у самого края.

— Без обид, Шаст, — бросил Журавль, опуская тяжёлый сапог на товарищескую ладонь.

Антон разжал пальцы и кубарем покатился вниз, поднимая огромный столб пыли. Никто из покорителей вершин даже противиться группе обороны не пытался. Да и смысл, если балласт в виде нескольких килограмм за плечами всё равно тянет назад? Поэтому-то непродолжительная борьба была чисто для галочки, и вскоре измождённые солдаты вновь оказались перед своим командиром, валясь на землю от изнеможения.— Вы все трупы, — Арес отхлебнул из фляги, смачивая пересохшее горло. — Ты, ты, ты и в особенности ты, — поочерёдно указал он на запыхавшихся солдат. — В настоящем бою колонна, которая пойдёт тут, напорится на засаду. А вы хоть знаете, что такое один пулемётчик здесь на высоте? Один, мать вашу! Ну-ка встали. Встали и бегом вниз: мёртвым отдых не нужен! — Бог Войны отвесил кому-то смачный пендаль. — И каски надеть всем!Естественно, человеческий мозг и хитрая пятая точка всегда ищут лазейки. Если не полноценные пути выхода из ситуации, то хотя бы способы снижения потенциального риска.

Хотя иногда такие затеи сами становятся главной угрозой для жизни.

Однажды, когда Антону снова выпало подниматься наверх, с ним в группе захвата оказался Журавль – бугай с дальновидностью шестилетнего ребёнка, который под шумок засунул в рюкзак не камни, как обычно, а кучу тряпья вперемежку с палаточным брезентом. Закончив, он довольно подмигнул Шастуну, даже не предполагая, что в паре метров от них опасно сверкнули голубые глаза.

— Построиться!Арес обогнул группу, начиная хлопать каждого солдата по рюкзаку и планомерно продвигаясь в сторону похолодевшего Димы. Когда ткань под узловатыми пальцами заметно смягчилась, Бог Войны остановился, рванул застёжку и принялся копаться внутри, вытряхивая содержимое наружу. Первыми полетели камни, а вот дальше посыпалось всё остальное, вырастая на земле настоящим смертным приговором.

Арес схватил Журавлёва за плечо, резко разворачивая к себе, и прошипел в побелевшее от страха лицо:

— После отбоя зайдёшь ко мне. А сейчас экипируйся нормально и возьми ёбаную высоту. Иначе я, блять, всю роту заставлю взять тебя. Андерстуд?

— Так точно!

— Ин инглиш, плиз.— Йес, ай дид.

— Вот и умница, — похвалил Арес, хлопнув Диму по съехавшей каске.

Тем же вечером никто в казарме не спал.

Антон лежал на боку, подтянув колени к груди, и вслушивался в долетающие из коридора звуки. Как там психика отправленных в наряд дневальных, Шастун не знал, но лично у него от резких вскриков и отголосков глухих ударов чуть икота не началась.

Гипотетически, подобное рукоприкладство можно отнести к изощрённой форме справедливости – армейской. Но чисто по-человечески Антону Журавля было жалко. А уж за тупость или за физические страдания – вопрос.

— Сразу его в медпункт потащим? — донёсся с верхней койки участливый голос Славы.

— Да надо бы.— Или на кладбище, — вставил Щербаков.

Нос у него, кстати, так и не зажил. Опухоль хоть и сошла, но центральную часть лица покрывали синюшно-бордовые синяки, которые, если верить местному врачу, никакой опасности для жизни и здоровья не представляли.

Внезапно дверь скрипнула, обращая на себя всеобщее внимание, и в спальное отделение, держась за стенку, вплыл побитый Журавль. Раненой птицей, шатаясь из стороны в сторону и поскуливая сквозь стиснутые зубы. Но живой.

— Эй, — Антон мгновенно оказался рядом с другом, перекидывая его руку себе через шею, а с другой стороны несчастного подхватил Слава. — Говорить можешь?

— Могу, но не хочу, — простонал Дима, морщась от боли в треснутой губе и ноющей челюсти. — Только не надо меня никуда, я в порядке.

— Охуенный порядок, — недовольно цокнул Шастун. — Мечта каждого, блять.

Комиссаренко помог ему уложить Журавлёва на нижнюю койку, любезно предоставленную Лёхой, и вздохнул, качая головой.

То ли ещё будет.

***— Рота, подъём! — звонкий голос Попова волной ударился о стены. — Форма одежды номер четыре!

По телу молнией пронёсся нервный импульс, и привыкшие к командам солдаты повскакивали с коек, начиная второпях одеваться, потому что на сборы отводилось ровно сорок пять секунд. И ни у кого поначалу не возникло вопросов – они появились чуть позже, когда пелена сна окончательно развеялась.

Пока бойцы заправляли кровати и строились, до Антона дошло, что именно было не так.

По уставу между командами ?Подъём? и ?Отбой? должно проходить примерно восемь часов, в течение которых личному составу роты положен крепкий, безмятежный сон. Но, как водится, в расчётах допускаются небольшие погрешности: для седьмой роты команда ?Подъём? прозвучала не через восемь положенных часов, а в лучшем случае через восемь минут. И Попову плевать было, что там и где написано: законом здесь был исключительно он.

Тем временем прошло уже тридцать секунд, а многие солдаты всё ещё продолжали копаться, заново наматывая портянки или шаря под кроватью в поисках берета.

— Вы издеваетесь, что ли?Арес обвёл глазами помещение и тяжело выдохнул, понимая, что по-другому никак:

— Рота, отбой! Легли все!Солдаты послушно легли, побросав на пол одежду, и в спальном отделении вновь воцарилась тишина. Антон упёрся затылком в подушку, рассматривая металлический каркас Славиной койки, и стал отсчитывать время.

Полминуты, сорок секунд, сорок три...

— Рота, подъём!Это было ожидаемо.

Со второй попытки все уложились в сорок пять секунд и выстроились в две шеренги по обеим сторонам центрального прохода.

— Обнялись!

Солдаты удивлённо переглянулись, но всё же положили руки на плечи соседям и стали ждать дальнейших указаний.

— Сели! Встали! Сели! Встали! — завёл свою шарманку Арес, невозмутимо поправляя отросшую чёлку.

Он грациозно вышагивал по казарме, разворачиваясь на середине пути, и продолжал испытывать человеческое терпение. Только теперь команды укоротились, сменившись арифметически простыми:— Раз! Два! Раз! Два! Не халтурим!

— Ну объективно: чем ещё ночью заниматься? — прокомментировал ситуацию Лёха, приседающий возле Антона.

— Действительно, — согласился Шастун.— Раз! Два! Раз! Два!.. Встали!

Бог Войны остановился, дожидаясь, пока солдаты поднимутся.

— Упор лёжа принять!— Конечно, нам ведь нужно разнообразие, — прокряхтел Антон, утыкаясь носом в пол. Грязный и не слишком-то тёплый.

Отсчёт пошёл заново.

Спина гудела от перенапряжения, а руки затряслись уже на пятой минуте, вынуждая Шастуна прикладывать гораздо больше усилий, чем тот же Щербаков. И это ещё прогресс по сравнению с тем, каким дрыщом Антон сюда приехал.

Он и физические нагрузки – в корне несовместимые понятия, поэтому продержаться хоть немного дольше ?нисколько? для него было успехом. Единственное, что Антона во всей этой истории радовало – появившиеся мышцы. Особенно очертания пресса, которого у него отродясь не бывало.

— Раз! Два! Встали! — скомандовал Бог Войны.Он привалился к одной из кроватей, скрещивая руки на груди, и продолжить мучить подчинённых:

— Упор лёжа принять! Отставить! Упор лёжа принять!

— У него там сбой в матрице, что ли? — в перерыве между глотками воздуха спросил Слава.

— Хуй его знает, — Антон шлёпнулся на паркет, чтобы через мгновение опять выпрямиться во весь рост. — Шило в жопе спать не даёт.

— Или не шило, — заметил Щербаков.

— Сели! Делай раз!Солдаты дружно подпрыгнули и хлопнули руками над головой.— Делай два!Вышло гораздо хуже: кто-то среагировал раньше, кто-то позже, и на лице Бога Войны отразилось настоящее перфекционистское отчаяние.

— Три!

Пришлось прыгнуть одновременно, чтобы его не расстраивать.

В итоге ночная тренировка растянулась на полжизни. Приблизительно через час Попов всё-таки досчитал до десяти, и трясущийся от усталости Антон не сомневался, что у командира с математикой проблем нет. А вот с гуманностью – очевидно.

— Встали!

Рота с трудом поднялась на ноги, хватаясь друг за друга, и зашаталась, словно кусты осоки от порывов ветра.

И только потом солдаты заметили, что ряды поредели.

Пока все в ужасе пялились на бездыханное тело, Бог Войны опустился на корточки, убеждаясь в отсутствии у бедняги пульса, и снова выпрямился, лениво поводя плечами.

— Кто-нибудь что-нибудь видел?

— Никак нет.

Ложь.

— Тогда что произошло? — продолжил допытываться Попов, но ответом ему послужили не голоса, а барабанящий в окно дождь. — Хули молчите? Я вас спрашиваю!

— Сердечный приступ, товарищ капитан, — внезапно сказал Антон.

Он выдержал испепеляющий взгляд, от которого разом сгорали все внутренности, и добавил:

— Умер. Во сне.

— Во сне, значит, — хмыкнул Арес.

Шастун зажмурился, когда Попов подошёл к нему вплотную, и уже приготовился почувствовать удар, однако боли, как ни странно, не последовало. Вместо этого Антону на щёку легла ладонь, и мимолётные касания чужих пальцев отозвались странным, неправильным для всего происходящего теплом.

— А ты мне нравишься, рядовой Шастун. Даже очень.

Бог Войны улыбнулся, наслаждаясь блестящим в зелёных глазах недоумением, а в следующую секунду грубо двинул кистью, отпихивая Антона в сторону. — Рота, слушай мою команду!

Огонь превосходства забушевал в груди с новой силой, расползаясь по голубым радужкам васильковыми искрами.

— Вернуть труп на место, а утром показать такие чудеса артистизма, чтобы даже у меня не возникло сомнений в естественности этой смерти. Марш по койкам!

Несмотря на адскую усталость и колоссальный шок, солдаты проворно распределились по спальным местам и выдохнули, ощутив долгожданный покой.Увы, ненадолго.

— Играем в три скрипа! — бодро заявил Попов, и пятьдесят девять сердец ёкнули, ухнув в пятки.

— Ой, блять... — Шастун зарылся носом в подушку, мысленно ставя за себя свечку, потому что выиграть в эту херню было невозможно.

Проверено.

— Раз скрип.

По казарме шёпотом пронеслись матерные ругательства. Бойцы вжались в матрасы, стараясь не дышать.

— Два скрип.

Все в ужасе зажмурились, ожидая худшего.

— Три скрип. Рота, подъём!

***— Я хочу сдохнуть.

Антон, с завидным усердием вытряхивающий прилипшую к тарелке кашу, оторвался от своего занятия и поднял глаза на Долгополова.

— С чего вдруг?

— Да потому что не жизнь это нихуя!

Саша эмоционально всплеснул руками, и сидящий поблизости Журавль нахмурился, когда чужая конечность чуть не шлёпнулась ему в завтрак.

— Сорян, я случайно, — извинился тот. — Мы скоро дышать по команде будем. Тебя это не раздражает?

— Меня? Уже нет.

Антон отправил безвкусную замазку в рот, запивая её чаем. О наслаждении пищей речи не шло: заткнуть бы желудок, чтобы он до обеда в узел не скрутился, и на том спасибо.

— Смысл нам возмущаться, если всё равно ничего не изменится?

— Вот именно, Саня, ты многого от армии хочешь, — поддакнул Слава. — Это же не кружок кройки и шитья.

— А ничё, что мы уже пятерых вычеркнули? — взвился Долгополов. — Трое тупо не выдержали нагрузки, один вскрылся, а другой подорвался на учебной мине. Нормально по-вашему?

— Если учесть, что война никого не щадит, то да, — пожал плечами Комиссаренко. — Нас готовят к реальному кошмару наяву, и ты либо сломаешься в процессе, либо научишься в таких условиях выживать.

— Как цинично, — фыркнул Долгополов.

— Зато честно, — влез в разговор Щербаков.

Последние две минуты он пытался заставить Шастуна открыть рот, чтобы впихнуть туда остатки богомерзкого пюре. Получалось примерно никак.

— Ну давай, Антон: за себя и за Сашку.

Лёха ткнул ложкой в чужие губы, напрочь игнорируя убийственный взгляд, которым его наградили: чистая бутафорщина, потому что угрозы Антона за пределы вербального не выходили.

— Я тебе сейчас шею сверну, — пообещал Шастун и тут же скривился, ощутив на языке клейкую гадость. — Сука...— Руки у тебя дохляцкие для моей шеи, — насмешливо фыркнул Щербаков.

Он потёр нос, на котором от перелома осталась заметная горбинка, и как ни в чём не бывало продолжил есть. На кой чёрт этот детский сад был нужен, Антон не знал, но если уж Лёхе что в голову и взбредало, то в потенциальной опасности находились все. Не в такой, конечно, как в случае Бебуришвили или Попова, но тоже опасности.Как говорится, вспомнишь говно...— Рота, закончили приём пищи и марш на улицу! — энергично крикнул старшина. — У вас ровно минута! Время пошло!

— Доброе, блять, утро, — проворчал Долгополов, сгребая грязную посуду на поднос.

— И не говори, Сань, — согласился Антон, вылезая из-за стола и тяжело вздыхая. — И не говори.

***Дни тянулись за днями, июль сменился августом, а словесные предупреждения – реальными военными столкновениями, разрастающимися, как лесной пожар: стремительно и бесконтрольно.

В армии с доступом к телефону была напряжёнка, но даже в те редкие моменты, когда его удавалось заполучить, радости это не приносило. Животный ужас, скорее. Новостные ленты неизменно пестрели сообщениями о числе погибших, статистикой раненых и пленных, угрозами ядерной атаки и фотографиями разрушенных до основания городов. Верилось с трудом, но здесь, на военно-учебной базе, было в разы безопаснее, нежели за её пределами.Если в самом начале новобранцев приучали к дисциплине и беспрекословному повиновению, то ближе к концу июля в программе армейской подготовки появились долгожданные проблески рациональности. Ежедневно для солдат читались лекции, чтобы посвятить парней в тонкости обращения с оружием, научить их отличать куски арматуры от замаскированных мин, чтоб не как в тот раз, и заодно развить тактическое мышление, без которого на войне никуда.

Казалось бы: сиди да радуйся, но при всём уважении к офицерам Антону чего-то не хватало. Адреналина в крови, постоянного страха быть побитым и оглушающего: ?Шастун, ёб твою мать, резче двигайся!?

Разбойная душа просила Попова.

Капитан седьмой роты теперь появлялся только на полевых тренировках, преисполненный желания доминировать и убивать унижать. Он редко занимался документами, поручая монотонную работу по переписыванию бумажек Бебуришвили. Зато всё, что касалось физподготовки и экзекуций в виде бесконечных полос препятствий, забегов или стрельбы, без Ареса не обходилось.

Никогда.

— Блять, — Бог Войны сделал глубокий-глубокий вдох. — Вам тут пиздюли вне очереди раздают?— Никак нет, товарищ капитан.

— Тогда хули вы за ними выстроились, долбоёбы! — не выдержал Попов, наблюдая за жалкими попытками солдат преодолеть отвесную стену. — Живее соображаем, помогаем забраться дистрофикам. Шастун!

— Я! — мгновенно откликнулся Антон.

— Головка от хуя. Смотри, чтобы тебя ветром не снесло: мне ещё казённое снаряжение проебать не хватало, — фыркнул Попов.

Он в Антона вцепился, как клещ. Как препод, который из всего потока студентов выбрал одного единственного, которого хуесосит днём и ночью. Вне зависимости от того, присутствует тот на парах или нет.Рота после круглосуточных тренировок еле двигается? Виноват Шастун.

Есть те, кто ещё не ходил в суточный наряд? Плевать – Шастун пойдёт на второй круг.

Плохое настроение? Антону вообще лучше в радиусе километра не появляться.

С чего вдруг такое пристальное внимание к его персоне, Антон старался не думать. В принципе, у него и времени-то на это не было, а в редкие минуты отдыха Шастун либо сразу вырубался, либо изнасилованный в ноль мозг просто брал отпуск, вешая на сознание табличку ?Не беспокоить?. Антон мог в прямом смысле зависнуть и пялиться в одну точку до тех пор, пока кто-нибудь не решался вывести его из спящего режима: пинком, мельтешащей перед глазами ладонью или вопросом – неважно.

Думать в армии не хотелось. В армии безумно хотелось курить, спать и трахаться, но Антон крепко держал себя в руках. Настолько крепко, что возвращался из душевой одним из последних, чистый и во всех смыслах удовлетворённый – двух зайцев одной умелой рукой.

Никто из роты в дела своих сослуживцев не лез, ибо каждый дрочит, как он хочет, но в разговоре нет-нет да и проскальзывали подколки, типа: ?Чё, Шастун, опять у нас кран сломался, да??, ?Потереть тебе спинку в следующий раз??, ?Привяжи мыло к ладошке, чтоб больше не падало?.Антон так же в шутку слал умников в пешее эротическое. При желании он мог и по часу в душевой сидеть, благо любовь солдат к личной гигиене не ограничивали – поощряли даже. Но дело было отнюдь не в ней.

Шастун не дружил с фантазией.

Один нейронный импульс, расцветающий перед глазами кринжовой картинкой, и всё возбуждение мгновенно летело в ебеня, заставляя Антона буквально уговаривать себя кончить. Нет, оргазм для галочки тоже считается, но ведь куда приятнее получать наслаждение от процесса. Даже с учётом того, что весь инвентарь сводится к твоей собственной ладони. Шершавой от мозолей и грубой.

Методом проб и ошибок Антон заключил, что порно и полная концентрация на ощущениях во время реального секса – его единственное спасение. Которого, к сожалению, в армии не было. Ну то есть для особо отчаявшихся было, конечно, но Шастуна такая перспектива как-то не прельщала. Поэтому, чтобы снять стресс и никого раньше времени не грохнуть, Антон развивал воображение.

Намыленная рука неспешно скользила по члену, задерживаясь на уздечке, спускалась к поджавшейся мошонке и возвращалась обратно на ствол, двигаясь мучительно плавно. Шастун упёрся лбом в кафель и прерывисто выдохнул, чувствуя горячие струи воды, стекающие по спине.

Сколько он уже здесь торчит? Полчаса? Час?

Пальцы потёрли набухшую головку, растирая по ней каплю смазки, и по телу волнами прокатился пульсирующий жар, скрутившийся узлом внизу живота.

До покалывающего кончики пальцев оргазма осталось немного, совсем чуть-чуть, но тот почему-то наступать не спешил – тело от разрядки добровольно отказывалось, продолжая изводить Антона болезненным стояком. Шастун перебрал всю порнуху мира, тысячу раз поменял брюнеток на блондинок, левую на правую, а коленно-локтевую на миссионерскую, вспомнил бывших, конкретно Иру – не помогло.

Когда в голове появилась мысль бросить это неблагодарное дело и переключить душ с ?охуительно хорошо? на ?пиздец холодно?, в мозгах Антона что-то щёлкнуло. Калейдоскоп лиц провернулся последний раз, остановился и собрался в одно единственное изображение.

Высокого брюнета с надменной ухмылкой.

Шастун шарахнулся в сторону, влетая плечом в перегородку душевой, и резко распахнул глаза, слыша в ушах стук собственного сердца. Воздух паром вырвался изо рта, покинув ходящую ходуном грудную клетку, и первые секунды Антон вообще не врубался, где находится. Ступням было мокро, рядом шумела вода, и лопатки неприятно липли к кафелю, но мыслями Шастун был далеко.

Примерно в Попове.

Ну или наоборот – не суть.