Глава 21. Домовой (1/1)

Пожалуй, единственная положительная сторона случившегося?— успешно сорванная трапеза. Труды Розочки (пусть и недостаточно усердные), к сожалению, да что там,?— к счастью,?— пошли прахом. Впрочем, никто не посмел бы судить ее за неудавшийся обед. Как ни крути, а неуважение это к женщине. Она ведь как лучше хотела: и добровольно в поварихи вызвалась, и дом весь перемыла, перечистила. Девка и без того в жизни настрадалась, пусть покойна будет да уверена, что на сей раз никто зря ее не обидит… А вообще некогда было рассуждать о неудачной стряпне Розочки. Яков Вилимович был встревожен состоянием Пети не меньше его самого. При всем при том он должен был выглядеть так, словно ничего не происходит,?— как обычно, прикинуться преспокойным и уверенным. Ведь излишней озабоченностью Брюс бы лишь усугубил худшие опасения мальчика, поэтому все беспокойства оставил при себе?— пресек на корню и ?затолкал? настолько глубоко, насколько позволяло самообладание. Ведь Петя всегда чувствовал в Якове Вилимовиче то невозмутимое спокойствие, изливающееся мощными волнами, как самая несокрушимая энергия в мире?— как самые чистые флюиды. В порыве удушливой паники, как и любой другой человек, Петя становился более чутким и без труда уловил бы малейшие колебания, исходящие от кого бы то ни было. Яков Вилимович просто не мог позволить себе того возбуждения и нервозности, переполняющих его сердце, особенно?— в такой сложный для Пети момент. К тому же подобное поведение было бы весьма нетипичным для Брюса. Даже сложно представить его взвинченным, бешеным, срывающимся! Наверное, он и сам не представлял. Розочка, например, оказалась из того большинства людей, которые не могут так просто подавить в себе беспокойство. Она весьма бурно на все реагировала: металась, тараторила, лезла под руку. Также ее откровенно удручало спокойствие Брюса, и она начала было высказываться?— нельзя же, мол, так холодно ко всему относиться! Был в этом двусмысленный подтекст. Но Яков Вилимович промолчал, и вместо пустой траты времени, решил скорее уложить Петю в постель. Кровотечение успокоилось, как только он опустил голову на подушки и до боли задрал голову: все шейные мышцы тут же отозвались тянущей, пронзительной судорогой?— их свело так сильно, что вскоре онемело горло. Что ж, это было не самое страшное, через что Пете предстояло пройти. Страшнее оказалось головокружение, от которого с удвоенной силой продолжало тошнить. Стены комнаты то и дело уходили из-под прямого угла, двоились и смазывались в трехмерные пространства. Похоже на портал; однако в портале захватывает дух и леденящий воздух застревает где-то в области солнечного сплетения, а тут… Проклятье?— непредсказуемо. Можно облегчить симптомы, но вскоре оно, так или иначе, погубит. Хватит ли Пете сил? Есть ли у него так много времени, насколько рассчитывал Яков Вилимович? Не зря ли они задержались в Чернолесье так надолго? Петя был еще слишком юн для столь мощного ?удара?. Будь он взрослее, ему бы легче удалось перенести все тяжбы соперничества, устроенного Шварцем. Из зависти. С того бала прошла уже точно целая вечность! От этих мыслей у Якова Вилимовича, подобно Пете, закружилась голова. Когда он думал о том злосчастном вечере, изнутри его начинало терзать холодное отчаяние и безысходность. Ведь можно было избежать всего этого! А сейчас, единственное из того, чем Брюс мог помочь Пете,?— поддержка. Он не мог ни исцелить его, ни повернуть время вспять. А хотелось. Невыносимо, дико. Хотелось с такой силой, с какой, кажется, не хотелось ничего более в жизни. Да что теперь сделаешь-то? Остается только верить?— пока существует надежда, проще держаться на плаву… —?Ваше сиятельство… —?Что? —?Яков Вилимович поймал влажную ручонку Пети, робко протянутую в поисках той малой поддержки, которую тот мог оказать ему своим прикосновением. —?Мне… дурно весьма… —?сказал Петя отрывисто, на каждом слове коротко вздыхая,?— как будто сейчас… —?Надо успокоиться,?— сказал Яков Вилимович, угадывая опасения мальчика. —?Поверь?— ничего не случится. То, что было тогда, в первую ночь на судне, не повторится. —?Правда?.. —?Конечно, правда. —?А ежели встану… с-снова не пойдет кровь-то?.. —?Нет, не пойдет. Все будет хорошо. А будет ли? Очередной наплыв смятения, мастерски подавленный минуту назад, вновь дал ростки: они так и норовили прорваться сквозь прочную оболочку терпения. Но Брюс был куда упрямее колких сомнений, куда сильнее набирающего обороты трепета. Вместо того, чтобы поддаваться им, выпустить их наружу и тем самым уничтожить шаткие, затравленные страхом представления Пети (да и внутренний мир в принципе), он принялся убеждать его: —?Мы справимся с любыми трудностями. Подчас вместе?мы, Шварц теряет свое воздействие?— забыл? Петя слушал, кивал и, казалось бы, должен был хоть немного успокоиться, но почему-то продолжал дрожать. По мере убедительных речей Якова Вилимовича, он, наоборот, словно больше боялся: без остановки теребил краешек одеяла, закусывал губу, нервно сглатывал, ерзал и тревожно блуждал взглядом по комнате. —?Тебе плохо? —?спросил Яков Вилимович мягко. —?Что-то болит? На секунду Петя замер?— все вышеперечисленные телодвижения, как по мановению волшебной палочки, сошли на нет. Широко открытыми глазами он глянул на Брюса, покачал головой и снова разрешил страху взять над собой верх. Точнее, он и не пытался прогнать его. —?А что такое? —?стоял на своем Брюс. —?Скажи, не бойся. —?Ну… как бы… —?Ну? —?Вы сердитесь на меня, ваше сиятельство?.. —?Сержусь! —?пошутил Яков Вилимович. Петя глянул на него тем жалобным взглядом, способным растопить, кажется, самое черствое сердце. Что-то сегодня какие-то неудачные шутки выходят… —?Ну конечно же, не сержусь. —?Яков Вилимович улыбнулся, погладил мальчика по щеке, затем по узкой ребристой груди, впалому животу и снова?— по груди… Вышло как-то само собой. На самом деле у Брюса действительно отлегло от сердца. Петя испытал вину, а это?— верный признак того, что он чувствует себя лучше. Соображает, значит, своим извечно виноватым разумом, что сорвал трапезу?— позор, мол! Короче, как всегда о чепухе беспокоится. Между тем, Петя сквозь одеяло чувствовал тепло от прикосновений Якова Вилимовича. Но теперь от его ладони исходило не только тепло. Какое-то глубокое, неподдающееся никаким логическим объяснениям чувство пронизало Петю. В груди нарастала приятная щекотка?— такая иногда возникает от высокого удовольствия, абсолютной радости или от сладкого умиления… Что это? Петя вздохнул и прикрыл глаза. Сам того не замечая, успокоился. Тело казалось ватным от макушки до пят?— до самых кончиков пальцев! Петя узнал это ощущение?— точно так же он чувствовал себя, как только утихла боль после истязаний вице-адмирала. Тело словно отозвалось благодарностью на излечение?— обмякло и расслабилось, позволяя насытиться долгожданным покоем.*** —?Варвара Михална обещала поделиться новостями из города,?— сказала Розочка, все еще мрачная после столь эмоционально тяжелого дня. Нельзя сказать того же самого о Брюсе?— он был больше задумчив, чем мрачен, и Розочку почти не слушал. Так что пытаться завязать с ним?диалог оказалось сплошным неудовольствием. Его более интересовали лечебные травки, чем насущные проблемы?— еда, к примеру, скоро закончится, воды бы следовало натаскать, закончить с прошением к портному! Время идет, в умелых руках платье будет готово через недели три, не меньше. А как быть с мастером родословных?! Розочка и сама не знала, почему ее волнуют его проблемы. Скорее всего, потому, что она привыкла к безотлагательным решениям. Жизнь не предоставляла ей времени на раздумья, все трудности приходилось разрешать без промедлений. К тому же неотъемлемой частью ее существа являлась самостоятельность. Среди женщин тогда эта исключительная черта встречалась крайне редко. Да и на кой она им? Мужчины не позволяли женщинам дерзновенного своеволия?— ты кто, мол, есть? сиди да помалкивай! Но в случае с Розочкой все было куда проще: она не принадлежала ни одному мужчине, поэтому высказываться ей не запрещалось. Тем более из-за чьей-то медлительности она не хотела попасть впросак. Только не на этот раз. —…следует уж как-нибудь поторопиться,?— заключила Розочка. Яков Вилимович обернулся. —?Ты что-то сказала? Розочка скрестила руки на груди. Выражение лица ее показалось Брюсу обиженным. Скользнув взглядом по разложенным на столе сухоцветам и склянкам с темной, не вызывающей доверие, жидкостью, она поморщилась. —?Извини,?— устало бросил Яков Вилимович,?— нужно сделать Пете отвар из плодов боярышника?— он поможет ему от головокружения. Настаивать долго… Надо бы и ромашку настоять… от тошноты-то… мало ли. —?От тошноты сок картофеля нониче пьют,?— сказала Розочка с той ноткой непринужденности, способной помочь хотя бы морально. Удивительно, что после всего равнодушия к ней Брюса, она оставалась такой же участливой. —?Думаю,?— продолжала Розочка,?— можно ащо чай зеленый испробовать с заморским плодом… как его?.. кислый такой… А мята! совсем из башки вылетела?— ну ты, подумай, а! Ее також можно. Корень имбиря порой в чувства приводит… да где достать-то? Уксус, в конце концов, яблочный изготовь! Варвара Михална яблок дала две корзинки. —?Откуда ты знаешь столько о… —?Подчас становишься тяжелой против воли, тут же додумаешься, как с тошнотой справляться… Не единожды ведь было… Федор Александрович, ежели б узнал,?— она равнодушно повела плечом,?— убил бы. Грех это?— дитя не рожденное губить, да выхода не было. Что ему, думала, ежели б и родился, светило б? Среди шлюх расти?— не велика милость. Да и… —?Розочка закусила губу. —?Ладно, нечего уж сейчас жалеть… в прошлом все… Нарастающая неловкость почти осязаемо наполняла горницу. Удачно (если вообще можно выразиться подобным образом ко столь чудовищной вещи) стравить плод получается не у каждой женщины. Розочке еще повезло, что она осталась жива. Только какой прок ей был от такой жизни? Она не теряла надежды, и терпеливо ждала удобного случая сбежать? В таком случае выдержка Брюса рядом с ее и рядом не стояла! Правда, неясным оставалось одно?— как может она, зная о тех тяжких последствиях, настаивать на сближении? Снова надежда не покидает ее? На сей раз надеется влюбить в себя Якова Вилимовича? Такую-де непосильную вещь, как побег, осуществить смогла, что же тяжелого в том, чтобы добиться любви какого-то мужчины? Не плоха ведь собой: молода, хозяйственна, честна. Всю душу ему, в конце концов, наизнанку вывернула, чего ж еще надо-то? Как бы парадоксально это не выглядело, а Розочка совсем не думала о его чувствах, как не думали о ней ее семья, муж, Федор Александрович?— словом, все, кто в прошлом причинил ей боль. Любовь?— сильное чувство, и любить ее так, как она желает,?— не той дружеской, теплой, благодарной любовью,?— у Брюса бы не получилось, даже если бы он себя заставил. Ну, а воспользоваться ее доступностью?— низко, подло. Тем более, если она рассчитывала на б С наступлением ночи все в доме кажется слегка пугающим, поэтому?— опасным. Почему так? Не из-за того ли, что темнота?— это всегда неизвестность? Или же в темноте таятся злые силы, дремлющие днем? Все это, конечно, сказки для малых детей, но страх этот?— темноты, неизвестности, злых духов?— укореняется длиною в жизнь. Любой?— и стар и млад?— боится встретиться с чем-то необъяснимым. Чем-то потусторонним. Петя очнулся в полном одиночестве и темноте. Осмотрелся. За окном завывал ветер, и от его нещадных порывов жалобно лязгали створки. Когтистые ветви деревьев бросали неровные тени на бревенчатые стены и потолок, казались исполинскими и жуткими. Но это всего лишь обман зрения?— на самом деле ветки не могут быть такими большими! Петя вдруг поймал себя на мысли, что?пытается утешиться закономерностями простых, реальных вещей. Смешно! Ну, в самом-то деле — что тут страшного? Обычная темная комната. Куда пуще Петю беспокоило другое: сколько он проспал? Ведь когда заснул, день-деньской стоял. И почему в доме так тихо? Где Яков Вилимович и Розочка? Свесив ноги с кровати, Петя ощутил на ступнях знакомый сквозняк. Абсурдно неумолимый тут ветер по ночам, учитывая удушливость деньских часов. Петя поднялся на ноги, поежился. Накинув на плечи одеяло, побрел в горницу. Взрослые, наверное, там. Как и вчера, очерчивая предметы резким золотистым отсветом, впереди подрагивал огарочек. Быстро прошмыгнув к источнику света, Петя был рад, что головокружение отступило?— стало быть, действительно нужно было отдохнуть. Петя, наконец-то, не был похож на неваляшку! Это показалось бы ему странным, даже слегка пугающим, если бы он не обнаружил, что в горнице никого нет. Ну и что теперь? Не очень-то хотелось соваться на улицу. Да и не разрешено ему было?— Яков Вилимович, стоит полагать, разозлиться, ежели узнает, что Петя вышел из дому без его разрешения. Ладно, коль взрослые посчитали нужным отлучиться, он не имеет права играть с ними в догонялки. Придут, что ж теперь? С досадою вздохнув, Петя приблизился к столу, наклонился к огарочку и сел рядышком. Наблюдать за пламенем можно часами?— как плавно оно танцует в воздухе над тоненьким фитильком, какое оно прекрасное, какое цельное, идеальное… Даже не верится, что это маленькое совершенство может уничтожить: спалить дотла, превратить в пепел. Но не сейчас. Завывающий ветер был настроен к догорающему, почти погибшему огарочку весьма сурово?— огонек предательски, отчаянно метался, словно кто-то намерено пытался сдуть его губами. Петя прикрыл огонек ладошками, защищая от назойливых порывов. Откуда дует-то?— непонятно. Из всей щелей, кажется. А тут их немало. Окажись Петя без света (один!), скорее всего, почувствует себя уязвимо. Его не покинет ощущение чьего-то присутствия. Он и сейчас это чувствовал. Кто-то наблюдает за ним? Может, тот человек, шаги которого он слышал днем? Или же это нечто более страшное? Пользуясь затишьем оно, ждет нападения? Петя забеспокоился, обводя горницу настороженным взглядом. Все казалось спокойным, за исключением дальнего угла.?Рядом с дверью в сени мальчик увидел что-то странное. Оно сидело неподвижно, так что он сразу решил, что это какой-то предмет. Был он чуть меньше обыкновенной кошки, и таким же пушистым. Что это? Петя поднялся с лавочки, держа огарочек на расстоянии вытянутой руки. Интерес победил страх! Может, это, правда, котенок? Если это так, то о нем следует позаботиться: согреть, напоить молоком. Осторожно, боясь спугнуть, Петя приближался к пушистому существу. Вот смеху-то будет, если это окажется какой-нибудь шапкой или варежкой! Хотя откуда здесь, в Чернолесье, в этой-то духотище, шапка и варежки?.. —?Хмр-р-р,?— глубоким гортанным звуком откликнулось существо на любопытство мальчика,?— мр-р-р… —?Эй, кис-кис-кис… Существо открыло белоснежные глазки, на фоне ночного полу-мрака комнаты выделяющееся жутковатым контрастом. Грозное мурчание деформировалось в истошный вопль. Тщедушный маленький зверь резко рванул в сторону Пети, скаля малюсенькие острые зубки. Петя вздрогнул всем телом, выронил свечу?— горницу мгновенно поглотила тьма,?— и… …проснулся. Первое, что он почувствовал, как только распахнул глаза,?— остро покалывающие кожу, наплывы мурашек. Лишь затем обратил внимание на бухающее в груди сердце, каждый удар которого отдавался в голове; на мелкую дрожь, сводящую колени; на возобновившееся головокружение, из-за которого в горле образовался горький ком. От страха?— дикого, неудержимого?— на глаза действительно навернулись слезы, хотя плакать Пете совсем не хотелось. Еще никогда в жизни ему не доводилось испытывать подобное. —?Тише, мой мальчик,?— мягко произнесла Розочка,?погладив Петю по волосам,?— тише, все хорошо. Приснилось тебе это… приснилось… Приснилось?.. Пете потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя и понять?— опасность миновала. За окном было еще светло: прохладные сумерки неспешно опускались на землю. Никакого ветра, когтистых теней, тьмы и одиночества. Розочка скромно уселась рядом на краешек кровати, что-то тихонько приговаривая?— очевидно, пыталась утешить. Не приснись Пете та жутка тварь, наверняка, сей факт бы его крайне смутил?— кто знает, сколько она просидела около него? Но сейчас он был действительно благодарен Розочке за то, что она оказалась рядом. Прежние страхи, с которыми Петя заснул, теперь находились на ступеньку ниже того, чта. Петя задумался о том, что не может чувствовать себя столь же раскрепощенно с Яковом Вилимовичем, хотя знает его гораздо дольше Розочки. Почему так? Опять дело в его титулах, влиятельности и происхождении? Но ведь Яков Вилимович всегда расположен к беседе, всегда выслушает, позаботиться и... Он всегда рядом. Так в чем же причина? Почему Пете легче говорить с Розочкой, чем с Брюсом? Не потому ли, что Петя все еще боится произвести на него скверное впечатление? Это же все-таки Яков Вилимович Брюс! Что бы он не делал для Пети, он был и остается одним из самых высокопоставленных людей в государстве. Он — один из приближенных монарха. О каких откровенных диалогах может идти речь? Петя по сравнению с ним — просто грязь из-под ногтя. А еще — Петя Якову Вилимовичу никто. Так, один из учеников Навигацкой школы. Мальчишка. И никогда Пете не стать ему ближе.