Глава 20. Фобия (1/1)

Сколько бы Петя не прислушивался, со двора, где состоялся серьезный разговор между Брюсом и Розочкой, ничего не было слышно. Совсем упустив из внимания некогда излишнюю скромность, мальчик поддался живейшему любопытству. Что же они скажут друг другу? На какие горячие признания способна разочарованная, отчаявшаяся женщина? Сдержится ли на сей раз завсегда рассудительный, спокойный мужчина?.. Множество подобных вопросов, перетекающих один в другой, возникали со скоростью света в мозгу Пети и томили его. И томили бы, пожалуй, до тех самых пор, пока он обо всем бы не разузнал. Правда, он не хотел признаваться самому себе в том, что подвергся подстрекательствам любопытства, поэтому это коварное словцо заменил словом ?интерес?. Теперь и ситуация как будто приобрела совершенно иное значение?— тревога и участие подтолкнули Петю подслушать разговор взрослых. В общем, как бы Петя не решил, а услышать что-либо из горницы у него бы не получилось. Осторожно, боясь громко скрипнуть полами, он пробрался в сени и притаился за приоткрытой дверью. Да, подслушивать?— последнее дело, недостойное воспитанных молодых людей, но, если он действительно участлив к дорогим ему людям, следует знать истинную причину их беспокойств. Сболтнет еще чего лишнего невзначай, потом корить себя будет! Розочка оказалась не особенно стрессоустойчивой барышней, и коль ее случайно обидеть неподходящим словом, наверное, снова закатит истерику… А вообще, Пете были не совсем понятны ее оскорбление и ревность. ?Я б,?— размышлял он,?— ежели б бежал откуда, стало быть, потише б был. Иль свободою она эдак своей наслаждается? Руки-то у ней связанные были, нониче?— развязаны, вот и разошлась она, горемычная. Одначе все одно?— превратно она делает, что их сиятельство обижает почем зря! Их благодарить надобно за спасенье-то, а она…? Впрочем, несправедливо было бы судить Петю за столь категоричные суждения, в конце концов по-другому мыслить он не умел; к тому же?— по-прежнему не знал правды. Да и кто бы рассказал ему о таком? —…всю жисть прячемся,?— слышался с крыльца дрожащий голос Розочки,?— страшимся, покойно жить не можем!..?Когда покойно я жила-то? по перстам счесть можно! Всю жисть токмо и делала, что завидовала вам, мужикам! Все для вас, для собак,?— весь мир ваш!.. А я… как будто виноватая в чем родемью… Сама-де лутче сдохни, чем на пороге моем явись… Фамилию, говорит, запятнала, проклятая… Не будет, говорит, тебе боле жисти… И это родной батюшка! Розочка всхлипнула, и Петя решил, что на этом ее история завершится, но она мужественно продолжала: —?На рынке меня продавали, как кусок мяса… из города в город возили, насильничали… Тут-то я и приглянулась Федору Александровичу вскоре… Купил… имя новое дал, обещал, что и жисть почать новую надобно. Думала, хороший, видать, мужик, ласковый, грузный… Думала, батюшку заменит, а он… издеваться давай, мучить давай… Опосля-то и вовсе мужиков ублажать?наказал, на судне запер, как в темнице. Ан ежели не ублажать?— за борт! Вот я и… Чего ж дальше-то ждет и не знаю… Плоха я чем-то… Господь издевается… —?Не плоха ты,?— начал было Яков Вилимович,?но Розочка его перебила. —?Не жалей меня, Яков Вилимыч. Знаю?— неплохой ты человек… не хочешь ты меня обидеть… да сама я себе напридумывала чудес… —?Но ведь… не я спас тебя, а ты сама себя спасла, как же ты не понимаешь? Ежели б ты подчинилась Федору Александровичу в ту ночь, ежели б раненой предо мною предстала ложно, ежели б слугу того, им посланного, не… —?…убила,?— закончила за Брюса Розочка. —?Именно?— убила… Не оправдывай меня?— грех я совершила дважды. Расплата новая грядет?— знаю. Петя отступил от двери. Вернувшись в горницу, опустился на скамейку. После всего того, что довелось ему узнать, силы ощутимо иссякли: члены отяжелели, спина разболелась. Так еще и голову начало ломить от духоты, даже думать не хотелось. Столько всего навалилось вдруг?— не хватало времени думать обо всем по отдельности. Если Петя начинал думать о Розочке?— или о Софье Алексеевне? —?и ее прошлом, мысли тихонько перетекали в судно, за судном?— тянулись мысли о Федоре Александровиче, за ним?— череда горькой скорби по Дымке, за Дымкой?— тот странный сон о родителях… Все эти бесконечные душевные томления начинали сводить мальчика с ума. Он не знал, сколько просидел вот так, сгорбившись, пялясь в одну точку… Но тут, вмиг позабыв обо всем, Петя услышал скрип полов. Сначала он решил, что Брюс и Розочка возвращаются в дом, однако они все еще были на крыльце, да и предательский скрип под чьими-то шагами исходил не из сеней, а из коридора. Точнее, из комнаты. В доме кто-то был… Петя тут же поднялся со скамейки и взял в качестве защиты скалку?— она первая попалась ему под руку. Неплохое ведь оружие, главное?— правильно им воспользоваться. Встав в оборонительную позицию, мальчик боком приблизился к левой от прохода стене и замер в ожидании незваного гостя. Стиснув скалку до боли в ладонях, Петя затаил дыхание и стал прислушиваться. При всем при том, адреналин больно сжимал его горло и душил учащенным сердцебиением. —?Петя?.. —?донесся до мальчика недоуменный голос Якова Вилимовича. Как некстати! Петя мгновенно обернулся на вошедших в горницу Брюса и Розочку. Они застыли в пороге, крайне настороженные его причудливой и в одночасье угрожающей позой. Кивнув в сторону коридора, мальчик едва слышно шепнул, почти одними губами: —?Там кто-то есть… Яков Вилимович переглянулся с Розочкой, лицо которой резко изменилось. Наверное, сейчас вся жизнь заново пронеслась у нее перед глазами, настолько бледной и испуганной она выглядела. Вынув из кобуры на поясе мушкетон, Брюс исчез в коридоре со словами: —?Оставайтесь здесь. Это произошло так скоро, что Петя даже не успел предупредить его об осторожности, ну или напроситься пойти вместе крушить преступника, проникнувшего в дом. Не факт, конечно, что Яков Вилимович разрешил бы ему эту смелую вылазку, но попробовать стоило.Теперь-то уж поздно кидаться за ним вслед, придется остаться в числе ?ожидающих конца битвы?. Пожалуй, Петя воспринимал все слишком близко к сердцу, воображение его разыгралось не на шутку. —?Петя, иди ко мне!.. —?Розочка протянула мальчику руку. Он повиновался, стараясь загородить девушку собой. Единственный мужчина, оставшийся в ?лагере?, обязан оборонять женщину! Правда, эта упрямая женщина настойчиво противостояла самозабвению своего юного покровителя, как можно ближе прижимая его к себе. Выглядело это весьма забавно?— и Розочка и Петя в равной степени пытались защитить друг друга, однако эти бессмысленные стремления вскоре переросли в открытое соперничество. В конце концов, каждый решил держаться сам по себе, так что настороженно прислушиваться ко всем едва различимым звукам, доносящимся из комнаты, им предстояло порознь. К счастью, их дурные предчувствия оказались лишены всякого смысла. Охота на несуществующего преступника привела к ожидаемому результату?—?в доме никого не оказалось. Вернувшись в горницу, Брюс поспешил успокоить взвинченную Розочку и обеспокоенного Петю хорошими новостями. Последний, однако, растерялся, горячо доказывая: —?Но… но я слышал шаги!.. —?Тебе показалось,?— сказал Яков Вилимович, положив руку ему на плечо. —?Я все проверил. —?Ваше сиятельство! я клянусь?— я слышал!.. —?Послушай, в доме нет никого?— никого, кроме нас, разумеется. Розочка обхватила себя руками. —?Не нравится мне все это… —?Успокойтесь,?— твердо сказал Яков Вилимович. —?Оба. Безысходность довольно скоро поглотила Петю: он опустил глаза, не понимая, почему ему не верят. Потому что слова ребенка никогда ничего не значат? с мнением ребенка никогда не считаются? Но ведь он?— не ребенок! И слова его честны и здравы?— Петя мог поручиться чем угодно, что слышал шаги, и это?— правда. Вполне может быть, что ?преступник? тут же поспешил скрыться, когда почуял приближение опасности в виде Якова Вилимовича со вскинутым оружием… С другой стороны, как мог он, Петя, перечить Брюсу? Как мог ставить под сомнение его убежденность? Ведь нет на свете такого человека, который был бы прав в чем-либо более Якова Вилимовича! И все же не стоит забывать, что он, как и каждый человек, имеет право на ошибку… —?Ну как по-твоему сюда мог кто проникнуть? —?допытывал он Петю. —?Через окно! —?Там окошко-то?— во, крошечное! В него никто не протиснется, кроме тебя. Прекрати посему беспокойствами терзаться?— все в порядке. Петя не стал спорить с Брюсом: не имел права. Лучше, посчитал, как можно скорее прикрыть рот, дабы ?длинный? язык не сразил их сиятельство очередным потоком никчемных глупостей. Хватило с него и прошлых неудач; вновь гнушаться своим несдержанным поведением, корить и ненавидеть себя за дерзость?— то же самое, что второй раз наступить на одни и те же грабли. Если Пете не верят, это еще не значит, что он не прав. Никто (даже Яков Вилимович) не вправе искажать реальность! В доме кто-то был. Зная это, Петя решил, не вызывая подозрений, как можно чаще обращаться к себе: быть начеку, стараться не упускать из внимания ни одного подозрительного явления. —?А этим ты намеревался оборонятся? Проследив за взглядом Якова Вилимовича, скользнувшим по скалке, Петя насупился. Спрятав ?оружие? за спину, он и сам, кажется, удивился, что оно все еще крепко сжато в его руке. —?Недурно,?— похвалил Яков Вилимович. —?Дай-ка. Петя так и просиял: —?Правда?.. вы правда так считаете, ваше сиятельство?.. —?Считаю. Давай проверим? И замахнулся. Розочка с громким воплем успела пригнуться, Петя?— зажмуриться. —?Да шучу я, господь с вами! Немного придя в себя, Петя, секунду назад готовый принять совершенно спонтанный удар, расхохотался; а вот Розочка не захотела прощать Брюсу эту невинную шутку: выхватив из его рук скалку, сама замахнулась, но так и не ударила. —?В следующий раз?— ударю! На сей раз недовольство Розочки обернулось значительно проще, чем Петя представлял,?— она довольно скоро остыла, даже присоединилась к всеобщему веселью,?— но теперь, после того красноречивого рассказа, он ее боялся. Боялся ей доверять, считая, что раз она пошла на убийство однажды, что остановит ее сейчас? Опасался ее вспышек, полагая, что все убийцы априори склонны к жестокости, неудачно пошути с ними или?— того хуже! —?разозли. Как говорится, за нечаянно?— бьют отчаянно… Кончено, больше Розочка напоминала слабую ревнивую женщину, и убийства ее, совершенные по вынужденным обстоятельствам, не стоило воспринимать за нездоровое пристрастие. Вне всяких сомнений, убивая, она не испытала никакого удовольствия. Горечь?— да. Раскаяние?— абсолютно! Вопрос в другом: не подорвало ли это ее психику? Пете было тяжело вспомнить смерть вице-адмирала, произошедшую на его глазах, а тут?— лишить жизни самому! Страшно вообразить, сколько томлений перенесло сердце, сколько злости и обиды скопилось в душе, как тлел разум, что убийство освободило Розочку из плена. Дважды… Однако, кто знает, может, она только претворяется несчастной, а история ее?на самом деле?— ложь? Петя еще не знал, кто она?— герой, достойный уважения, или антигерой, от которого следует держаться подальше. И что об этом думает Яков Вилимович? Кем он ее считает? Хладнокровной убийцей? мученицей? Сомневается ли он в ней? Думает ли, что ей не следует доверять? Представляет ли ее сообщников, ждущих сигнала? Есть ли у нее настоящие преступные связи?.. …Пока Петя размышлял о том, чем чревато доверие и думал, как правильно избежать новых стычек с Розочкой (раз уж деваться от нее некуда), она предложила Брюсу переместиться за стол. По правде, Петя насторожился. Он знал, что Розочка что-то готовила, пока он пытался выжить наедине с сорняками, но что?— не знал. Что ж, Яков Вилимович выглядел, как всегда, преспокойно, даже попытался убедить Розочку в том, что обед хоть и поздний, не будет лишним. В общем-то, он был уверен, что яда никакого она им не приготовила. У Пети вот такой уверенности не было. Особенно после того, как она сняла с печи внушительных размеров глиняный сосуд?— корчагу, доверху наполненную каким-то бурого цвета варевом. При всем желании Петя не смог бы понять, что это такое. На вид что-то не очень вкусное. Поочередно в каждую миску Розочка разлила это дымящиеся нечто. Оно так неаппетитно шлёпалось на дно миски, да еще и какими-то огромными кусками, что Яков Вилимович, едва сдерживаясь от смеха, оперся на руку и прикрыл рот ладонью, как бы невзначай. Петя заметил слезы в его глазах. —?Чегой-то это ты радуешься? —?спросила Розочка. —?Да так. —?Тебе лишь бы забавиться, Яков Вилимыч… Пожелав всем приятного аппетита, Розочка уселась за стол и, с удовольствием вздыхая, приступила к трапезе. ?Ест?— подумал Петя,?— значит, не отрава?. Ковыряя ложкой большие куски репы и капусты, которые Розочка даже не удосужилась нарезать более пропорционально (ну или хотя бы съедобно), он так и не смог понять, что сейчас попадет в его надорванный длительным голоданием желудок. На щи не похоже, на рассольник?— тоже. Скорее, это?— их незамысловатая комбинация. Кто знает, возможно, на Погосте так принято? С недоверием попробовав бульон, Петя чуть не поперхнулся от избытка соли и специй, а вернее сказать, их переизбытка. Вкус навара потерялся в мире острого богатства пряностей. Теперь слезы наворачивались на глаза не от смеха… —?Вкусно… —?сказал Яков Вилимович, кашлянув. —?Благодарю,?— отозвалась Розочка. —?Варвара Михална передала кой-чего из своих собственных запасов?— из них и наварила. Приварок-то достаточно дала, а вот соли… маловато. —?Нет-нет, в самый раз! —?Рада, что вам пришлось по вкусу, раньше было весьма дурно… Петя поражался ее откровенности! Она не стеснялась говорить открыто о своих недостатках, тем временем, как многие их крепко стыдятся. Некоторые даже при самих себе стараются не вспоминать о неудачах прошлого. Розочка же, напротив, ждала одобрения и похвалы, хотя запросто могла отравить такой едой насмерть! Зачем она вообще использовала яд, когда есть такой незаурядный ?суп-щи-рассольник?? А интересно, как бы все обернулось, если бы Розочку не выдали? Мотивы того, кто это сделал, казались Пете бесчеловечными. Наверняка, многие в ее деревне знали, что она страдает от побоев мужа; наверняка, знали ее родные и соседи. Почему они молчали? чего ждали? Почему, в конце концов, были так жестоки к ней? А он, Лаврентий этот Дмитриевич, почему не получил по заслугам? Почему угнетение женщины считается нормальным? Разве это справедливо?— затравить женщину до такой степени, что ей стало невтерпеж лишить тебя жизни? Розочка поступила так, как поступил бы каждый на ее месте. Никто не вправе судить ее за то, что она хотела жить, хотела стать свободной и убеждать из того места, где ей каждый день причиняли боль. Существование бренно, если ты со страхом ждешь наступления завтрашнего дня… Она не могла ждать. Скорый поход к ворожее был ее единственным шансом проснуться завтра живой. Да, ее не разоблачили бы прояви она терпение, и не стали бы продавать вице-адмиралу. А что? Она могла бы жить в свое удовольствие, сохранив доброе имя и достоинство. Никто бы не осмелился сказать о ней дурно… …К счастью, от тяжелых мыслей и от самой острой в жизни трапезы Петю отвлекла маленькая капелька крови, капнувшая в ?суп-щи-рассольник?. Это случилось столь неожиданно, что мальчик, свыкшийся с убеждением, что кровь из носа может идти исключительно от перелома или сильной травмы, не сразу осознал свое бедственное положение. Осенило его чуть позже, когда кровотечение усилилось. Надеясь избежать на себе тревожных взглядов взрослых, Петя приложил ладонь к носу. Но этим лишь привлек их внимание. —?Извините… —?выдавил он, торопливо вставая из-за стола. Из-за резкого подъема и скоропалительной потери крови у Пети крепко закружилась голова. Затем произошло нечто страшное: как бы странно это не показалось, а кровотечение напомнило мальчику рвоту, только из носа. По крайней мере, именно так бы сам Петя описал это пугающее ощущение. Он закашлял. Казалось, что от крови, булькающей где-то между носом и горлом, он вскоре захлебнется. Целиком и полностью Петей овладела паника. Яков Вилимович же, мгновенно среагировавший на очередной симптом, заключил его ледяную руку в своей ладони. —?Подними голову,?— сказал,?— не бойся, сейчас все пройдет. Но кровь текла без остановки, и вскоре?— чего Петя ожидал меньше всего,?— его сильно замутило. От вида ли крови, которая была везде: на полу, на столе, на руках у Брюса, на его одежде, на платье Розочки, на рубахе самого Пети; или от страха, или это произошло из-за самого кровотечения, вызванного проклятьем,?— как дополнение к нему. Как бы там ни было, а Петя чувствовал себя отвратительно. Впервые он не испытал тех чувств, за которые вечно просил прощения?— никакого стыда, чувства вины, только?— страх. Какое новое испытание подкинет проклятье? Что, если сейчас все начнется заново? Заново появится привкус крови во рту, заново будет без остановки выворачивать наизнанку, заново возобновятся страшные боли в желудке, заново будет знобить и возобновятся бесконечные обмороки… Однако более боли и отвращения, Петя боялся снова услышать голос Шварца в своей голове…