Глава 16. Четвертый лишний (1/1)

Растормошить Петю оказалось не так-то просто. Яков Вилимович все еще терялся в предположениях, как именно опиум воздействует на его организм. Если наркотик не вызывает зависимости, значит ли это, что он помогает мальчику справиться с проклятием? Способен ли он, убивающий здорового, избавить умирающего? Или опиум лишь дополнит действие проклятия и быстрее убьет Петю? Подойдет ли в этом случае способ со свиной кровью?— вышибить клин клином? Ведь если бы не она, Петя был бы уже мертв?— в день он терял неприлично много крови. Как бы там ни было, а болеутоляющий сон пошел мальчику только на пользу, однако Яков Вилимович не хотел задерживаться. Так что, еле удерживаясь, чтобы не углубиться в манящие грезы, Петя все-таки проснулся. Пытаясь смахнуть с глаз дрему, он настырно тер их пальцами до такой степени, что вскоре они заслезились. Выглядело это не особенно приятно, учитывая тот факт, что слезы его не были прозрачными… —?Ты уверен,?— спросил Брюс,?— что не голоден? —?Д, блгдарю, вше сяльств. Примерно так Петя отвечал на все вопросы, заданные Яковом Вилимовичем. Да и к лучшему, что он был сейчас немногословен, а то потребовалось бы время для расшифровки сего невнятного бубнежа… Да уж, состояние Пети оставляло желать лучшего?— ведь, по сути, он был одной ногой во сне, другой?— в мутной реальности. Его заставляют что-то делать, куда-то идти, а широкая постель призывает досмотреть сладкие сны и еще немного отдохнуть. Яков Вилимович беспокоился и торопился, а Петя ничего не мог с собой поделать: бессилие снедало. Целиком и полностью разбитый?— именно так бы он сам описал себя в данную минуту. Свесив ноги с кровати, Петя постарался привести мысли в порядок. Сон и явь перепутались. Ощущение незавершенности, недоговоренности бурлило на душе. …Яков Вилимович неожиданно возник перед мальчиком?— сонным и задумчивым. Петя вздрогнул, окидывая учителя озадаченным взглядом, словно все еще не понимая, что происходит и где они находятся. Что-то ласково приговаривая, Брюс сначала снял с Пети ночные одежды, затем?— быстро натянул на худые ноги чулки и кюлоты, тем самым окончательно развивая его ночные грезы… Воспоминания вчерашнего вечера пробивались в сознании Пети неуклюжими ростками. Ужасные картины вырисовывались с каждой секундой все острее и четче. Несмотря на отсутствующий, безразличный взгляд, мальчик пытался усмирить ураганы горя, страха и ужаса внутри. Память уничтожала. Он ничего не забыл. И вряд ли теперь когда-нибудь забудет. …Завершив его образ кружевным жабо, Яков Вилимович поднялся с колен и скованно улыбнулся. Петя неотрывно смотрел в его глаза, под которыми легла тень усталости. —?Все будет хорошо,?— сказал он, приложив ладони к щекам мальчика,?— я хочу, чтобы ты запомнил. Ты со всем справишься. Говорить о случившимся Яков Вилимович с ним не станет. Вместо этого, как видно, будет делать вид, что ничего не произошло. Да, нет ничего ужасного в том, что он не хочет вспоминать обо всем заново?— Петя это понимал. Да ему и самому не хотелось говорить об этом, все и без того ясно. Петя послушно кивнул и попытался встать с постели. Устоять на ногах было труднее, чем он думал. К счастью, Яков Вилимович успел подхватить мальчика?— тот же ненароком ухватился его талию. Петя и не думал об объятии, однако Брюс обнял его в ответ, скорее всего, решив, что таким образом он выражает ему свою благодарность или хочет поддержки. Неловко получилось. Весьма неловко. Однако Петя не стал сопротивляться и извиняться, пылая в смущении, как делал обычно. ?Теплые прикосновения? Якова Вилимовича будто пригвоздили его к месту. Что же это? Контроль миновали без приключений. Приключения начались вскоре после того, как Яков Вилимович и Петя спустились с палубы по трапу?— неустойчивому дощатому настилу с поперечными полусгнившими рейками. Петю не покидало тревожное ощущение, что одна из предательски прогибающихся под их весом дощечек рухнет. Но несмотря на свою ненадежность, трап выдержал, и выдержит еще сотни пассажиров, торопливо покидающих контрольный пункт. Петя так нервничал, когда главный старшина проверял их с Брюсом пропуска, что его едва не вырвало: на ладошках проступил холодный пот, желудок подскакивал к горлу, сжимались виски и кружилась голова. Небывалое облегчение опустилось на него вскоре, когда Яков Вилимович заметил его беспокойство и погладил по плечу: все хорошо, успокойся. Поддержка его иногда была крайне необходима Пете. Теплые слова, прикосновения или просто спокойный взгляд учителя всегда благоприятно воздействовали на его моральное состояние?— Петя чувствовал себя уютно. Этого чувства он не испытывал столь давно, что, находясь рядом с человеком, который искренне заботился и переживал о нем, только сильнее хотел остаться. Петя еще не знал, что тепло, распространяющееся по всему телу, затрагивая все клеточки до единой, имеет название. Что оно безгранично и ведомо каждому человеку. Что оно бывает абсолютно разнообразным?— большим и маленьким, сладким и горьким, трепетным и крепким. Что оно будет жить до тех пор, пока жив мир. Что, если не будет его, утратиться смысл жизни. Что оно вновь возродилось в нем… —?…не хворай, дружок! —?сказал напоследок главный старшина, пропуская прославившихся ?отца и сына? к выходу. Путь на свободу открыт. Но как? Петя был готов дать голову на отсечение, что Якова Вилимовича заподозрят в убийстве вице-адмирала! Как ему удалось избежать подозрений? Колдовство? Сила мысли? Что произошло, пока он, Петя, спал? Спрашивать, конечно же, Петя не осмелился, да и некогда было разглагольствовать. На усеянном толпой причале стоял невообразимый шум?— казалось, весь город высыпал в порт поглядеть на гигантское судно. Перекрикивая друг друга, встречающие выглядывали знакомые лица и, задевая стоящих рядом локтями, махали руками изо всех сил. Кто-то громко, раскатисто рассмеялся прямо над Петей, кто-то?— зашелся в сухом кашле ему на ухо… Помимо голосов, слившихся в общий монотонный гул, вдали беспокойно ржали запряженные в повозки лошади?— их, как видно, тоже оглушительный гвалт не устраивал. Атмосфера напрягала. Петя был не уверен, что у него получится дойти до извозчиков, один из которых, как объяснил ему Яков Вилимович, доставит их в город. Как только они покинули судно и вышли на палубу, мальчику сразу же бросился во внимание горячий, спёртый воздух. Солнце палило, как в последний раз. Дышать было нечем. Особенно среди толпы, разящей всеми видами пота от острых ?ароматов? до приторных. Чувствительным и особенно брезгливым носикам здесь явно не место… В конце концов Петя не устоял на ногах. Если бы Яков Вилимович крепко не держал его за руку, они бы точно потерялись. Толкучка была самой что ни на есть удушающей: люди жались друг к другу как сардины в консервной банке. Петя даже не успел оценить масштабов порта и виднеющегося вдали старого города из-за этой невыносимой тесноты, духоты и волнения. Подхватив мальчика на руки, Брюс немало обеспокоился его самочувствием: он едва не лишился сознания. Щеки у него налились кровью, как после купания, пальцы?— распухли. Также Петя чувствовал, как стремительно тяжелеют его веки, глохнут уши и расплывчатые, неустанно мелькающие лица тошнотворно мельтешат перед глазами. Боже, целый калейдоскоп лиц… Когда они закончатся?.. —?Держись, сынок,?— подбадривал Петю Яков Вилимович,?— держись. Скажи что-нибудь. —?Ч-что?.. —?Что угодно. Обычно, когда тебя просят что-то сказать, в голове словно сама собой образуется бездонная дыра, в которую засасываются все мысли разом?— вследствие чего и замыкается речевой аппарат (иногда очень даже разговорчивый и красноречивый). Пете же было вдвойне тяжело подобрать подходящую тему для разговора с Брюсом, потому что, во-первых, Брюс не пальцем деланный, во-вторых, говорить было тяжело и неудобно из-за шумихи и толкотни. Петя то и дело задевал какое-нибудь очередное плечо туфлей, оставляя на нем пыльный треугольный след. Некоторые зеваки возмущались и поносили ?ненормального господина с довеском?, кто-то напросто не успевал реагировать, а кто-то и вовсе не замечал. Последним Петя был очень благодарен. Сдавленный стыдом и тревогой, он хотел сейчас только одного?— оказаться там, где был во сне. Нахлынувшая тоска терзала изнутри; никогда так сильно с момента смерти родителей, Пете не хотелось вернуться домой. Не зря ведь он видел предсмертные видения. Он чувствовал, что близок. Осталось совсем немного и он снова встретиться с матерью и отцом… —?Яков! Внезапно раздавшийся возглас вернул Петю в реальность. На него даже вновь нахлынула жаркая волна вины перед Брюсом, которого продолжал звать высокий женский голос. Петя был обескуражен; в поисках таинственной незнакомки переводил взгляд с одного лица на другое, напрягшись всем телом. Может, вовсе и не Брюса зовут? Мало, что ли, обладателей имени Яков в порту? Однако Яков Вилимович, подобно Пете, озирался по сторонам. —?Яков, я здесь! Петя сжал плетеные ручки корзинки, в которой совсем недавно клубочком сворачивалась Дымка,?— Яков Вилимович поставил ее на колени мальчика, когда взял его на руки. Пусть Дымки там не было, и уже никогда не будет, корзинка была тяжелой. Наверное, там были какие-то вещи или еда. На самом деле это обстоятельство меньше всего волновало Петю. Раньше эта корзинка была источником его эмоциональной поддержки, любви и тепла, теперь?— лишь горькое воспоминание и боль. …Как только толпа поредела и на горизонте появился ряд разнообразных богатых карет и экономных деревянных повозок, Петя заметил ту самую женщину?— знакомую Якова Вилимовича, которую видел только однажды на палубе. Если бы она не привлекла к себе внимание, он бы ее никогда не узнал. Сегодня ее образ был достаточно скромным и в то же время утонченным. До вычурных одеяний некоторых современных модниц, поражающих воображения, ее платью было далеко. Да и слава богу! Не нравились Пете все эти побрякушки. На фоне кислых, уставших мин прохожих Розочка светилась от радости. Несмотря на полуобморочное состояние, Пете было очень любопытно узнать, зачем она так надрывно звала Брюса. И шокирующий ответ не заставил себя долго ждать. —?Отныне Розалия Федоровна?— наша спутница,?— шепнул Яков Вилимович Пете, пока Розочка оживленно переговаривалась с кучером. —?Она поможет нам поболее узнать о сем месте и пересечь границу. К тому времени Петя уже стоял на ногах?— Яков Вилимович опустил его на землю,?— и, честно говоря, ему не хватило терпения выстоять эти жалкие полминуты, пока взрослые договаривались с кучером о цене. То ли новость столь ошарашила бедняжку, то ли солнце сразило его своими жгучими, удушливыми лучами?— остается лишь догадываться, однако, как бы там ни было, а Петя рухнул в обморок. Последнее, что он увидел перед погружением в очередное забытье, было побелевшее от страха лицо Розалии Федоровны. А то, что он почувствовал, было вновь вернувшейся болью. Следы вчерашнего истязания еще долго не заживут на его теле… Проснулся Петя уже в карете. Лязгающий скрип колес, неравномерное цоканье четырех пар подков по каменной мостовой и умеренная, убаюкивающая качка дали возможность быстро опомниться. Он даже не успел как следует забыться сном в этот кратчайший отрезок времени. По крайней мере, Петя помнил себя и не пытался напрячь сознание, чтобы понять, где находится. Яков Вилимович избавил его от необходимости в сдавливающем шею жабо. Нужно было сразу же, еще в порту, сделать это, а не дожидаться потери сознания. Впрочем, хорошо, что все более-менее удачно закончилось и Петя свалился у карет, а не в толпе. С лица, заливая шею и попадая в уши, стекали прохладные капли?— Яков Вилимович сбрызнул его раскрасневшуюся физиономию водой, чтобы привести в чувства. Петю знобило, хотя воздух по-прежнему оставался тяжелым. Он вытянул ноги, упираясь пятками в противоположную стену кабины. Пете было словно неудобно находиться в собственном теле: мышцы сводило дрожью и он постоянно потягивался, надеясь, что это поможет ему избавиться от сковывающего спазма. Но тщетные попытки лишь усугубляли положение?— из-за наплывных судорог на коже появлялась острая рассыпь мурашек. —?Петя, все ли с тобою в порядке? —?заметил Яков Вилимович, поглаживая мальчика по волосам все теми же теплыми, греющими прикосновениями. Только сейчас до Пети медленно дошло, что его голова находится на коленях Брюса. Жаркий удар смущения побудил его немедленно принять вертикальное положение. Мальчик встретился взглядом с Розочкой, сидящей на противоположном сидении. На сей раз изумрудные глаза девушки изучали его довольно тепло?— никакого удивления, неудобства или сожаления. Петя робко улыбнулся Розочке, о которой совсем ничего не знал. Откуда она знает Якова Вилимовича? Можно ли ей доверять? Кто она? Почему она путешествует одна? На старую деву она никак не походила, но где же ее муж? Множество самых разных вопросов крутилось у Пети в сознании. Она была абсолютно новым, еще нераскрытым для него человеком. Само собой разумеется, теперь он много думал о ней! Правда, в промежутках между мыслями о прошедшем, настоящем и предстоящем. Куда они направляются Яков Вилимович так и не сказал. Может, он сам не знал? Да нет, понятно же, что им нужно попасть за границу, однако, кто знает, когда они до нее доедут? Петя считал неслыханным дерзновением сыпать вопросами Якова Вилимовича в присутствии дамы. Так бы он уже давно обо всем осведомился и, скорее всего, даже первый начал бы беседу. Да, вдвоем, как ни крути, им было легче, но без Розочки они не справятся?— Брюс дал это ясно понять. Петя потихоньку стал привыкать к его доброте и за все время путешествия мало-помалу открывался учителю. Он оказался не таким уж и строгим каким мальчик видел его раньше. На самом деле Яков Вилимович оказался весьма сердобольным и заботливым человеком. Хм, как странно. У Пети захватывало дыхание и щекотно сжималось сердце, когда он вспоминал их беседы, объятия и… эти теплые касания. …Впрочем, Петя сам себе создавал проблемы. Яков Вилимович, стоит полагать, не стал бы злиться на него за самые обычные вопросы. Ему, наоборот, было не по себе, когда Петя постоянно молчал. —?Петя,?— подала голос Розочка,?— тебя что-то беспокоит, мальчик? Ты не молчи, котенок, скажи же что-нибудь. Внимание Пети вдруг привлекли его же черные туфли с пряжками, которые стояли возле дверцы. Вспотевшие ступни от легкого ветерка из окошка сильно замерзли. Он пошевелил пальцами, потер ноги друг о друга. —?Благодарю,?— прохрипел Петя,?— я в добром здравии. Яков Вилимович после этих слов сдавленно усмехнулся. ?В добром здравии?… —?Мы крайне обеспокоены твоим самочувствием,?— сказала Розочка, протянув руку к лицу Пети. Он не стал сопротивляться?— дал потрепать себя по щеке. —?Не бойся меня,?— зачем-то продолжила она. —?Мы с тобой ащо успеем подружится, не так ли? —?Тебе не дурно? —?вмешался Яков Вилимович. —?Голова небось кружится? —?Нет, спасибо, ваше… э-э-э… то есть папенька… то есть… —?Можешь не стараться. —?Розочка захохотала. —?Мне все известно. У Пети тут же отлегло от сердца. Хотя получилось совсем уж неправильно. Вот дурак! Будь тут какой-нибудь Федор Александрович, несладко бы им пришлось. Когда ж он научится в присутствии чужих называть Якова Вилимовича папенькой?! —?Не желаешь в окошечко посмотреть? —?Розочка улыбнулся, приглашая Петю на свое сидение. Петя осторожно покосился на Брюса в ожидании разрешения. —?Я не кусаюсь,?— хихикнула Розочка. Она подала мальчику руку, помогая усесться рядом. У Пети с такой скоростью забилось сердце, что от сковавшего смущения он не знал, куда себя деть. Такое внимание, такая ласка и участие были ему в диковинку. Что происходит с его миром? Куда девалась вся его неумолимость? Стоит ли воспользоваться случаем и поддастся его великодушной милости? Розочка совсем не стеснялась Пети: она вела себя так, словно знает его уже очень давно. Он чувствовал ее теплое дыхание на своей шее?— она обхватила его за талию как безмолвную игрушку,?— и это весьма раскрепощенное ее поведение ни сколько не помогло мальчику расслабиться. Однако вскоре Петя слегка отвлекся. Вид из окошка впечатлил мальчика не меньше нескромного поведения Розалии Федоровны. От порта их разделяло уже приличное расстояние. Они приближались к городу… Петя и понятия не имел, в какой части они находятся, но был готов поклясться, что это место напоминает его дом?— его Москву! Как такое возможно? Всесильная рука Петра Алексеевича чувствовалась за каждым углом, на каждой улице и в каждом переулке. Петя старался ничего не упустить и подолгу задерживал потрясенный взгляд на чем-то знакомом. До тех пор, пока они не выехали в сердце города, в окошке один за другим мелькали деревянные дома, напоминающие о тяжелом средневековье, когда излюбленные ?заморские причуды? государя еще не проникли со всей обстоятельностью и мощью в городской центр?— святыню Москвы. Грозные, вызывающие кольца стен и целое множество соборов были такими же привычными, как и дома. Петя вспоминал названия родных улиц и их ясные образы всплывали в сознании яркими вспышками. Возникшая милая Сретенка дольше остальных терзала тоской сердце мальчика… Он снова стоял перед ней?— величественной краснокирпичной башней, господствующей над окружающими ее постройками. Петя был на распутье: он хотел видеть прежний дом, но еще больше ему хотелось вернуться в прошлый. Мысли о родителях скручивали желудок, лишали воздуха и казались такими… близкими, детскими и сладкими, но такими жгучими и нереальными. …Отголоски слободского устройства, нищеты и ветхости вскоре сменились ?европейской? пестротой и разнообразием, когда?кучер завернул к широким воротам?— в город. Испещренное смешение архитектурного богатства и грязной скудости, звон колоколов, благочестие и разнузданность… Все это пугало, завораживало и в тоже время отталкивало. Из-за массового скопления людей, численность которых превышала все разумные нормы, лошади тянули карету медленнее. Кучер, к слову, был мужиком тихим и несловоохотливым, так что за небрежно выброшенные ругательства можно было не переживать. Скорее всего, он просто привык к таким вот суматошным поездочкам. —?Здесь так шумно,?— проронил Петя. Но, кажется, его никто не услышал. Шум стоял действительно оглушающий: как в порту. М-да. Сея ?Москва?, к слову, отличалась от родной не только нереалистичным потоком тысячи голов, но и великим наличием рек и озер. И мосты, мосты, мосты! Из-за узких проездов собственно и были ?пробки?. Не будь здесь такое колоссальное множество рек, передвигаться было бы в разы удобнее. —?Смерть… Петя сейчас же обернулся на румяное лицо Розочки. Она улыбнулась ему как ни в чем не бывало, взяла за руки и нежно переплела их пальцы. Зачем она это сказала? Петя отчетливо слышал, как она шепнула. —?Смерть… Вновь обернувшись на девушку, в глазах которой отразилось недоумение, Петя несмело спросил: —?Что вы сказали? —?Ничего. —?Она снова улыбнулась. —?Я молчала. —?Прошу прощения, мне, видать, почудилось… —?Что тебе почудилось? —?Будто вы сказали… кое-что… э-э-э… Ну, н-неважно. Розочка слегка отстранилась, но прежнего дружелюбия и жизнерадостности не теряла. Она облегченно откинулась на сидении и, обмахиваясь веером, завела разговор об ужасно жаркой погоде. В общем, говорила то, что обычно говорят, когда сказать нечего. Петя, конечно же, не слушал. Он наблюдал?— наблюдал за Розочкой исподтишка, украдкой. Она испугала его. —?Смерть… По спине пробежал холодок. От неожиданности Петя вцепился руками в сидения, тяжело задышал. Кто это? Кто это сказал? —?Петя, что с тобой? —?Яков Вилимович подался вперед, заглядывая мальчику в глаза полные страха. —?Тебе нехорошо? —?Смерть… Умри… Сдохни!.. Петя вцепился в волосы безобразно дрожащими руками. Это было в его голове! в его голове! —?Петя, Петенька, малыш, посмотри на меня… посмотри… Яков Вилимович приложил ладони к его щекам. Но Петя ничего не чувствовал, голос в его голове перешел с шепота на крик. УМРИ! СДОХНИ! СДОХНИ!.. —?Нет,?— застонал мальчик,?— не надо! Пожалуйста, не надо! Прекратите!.. УМРИ! УМРИ! СДОХНИ! ТЫ СДОХНЕШЬ! СДОХНЕШЬ! ТЫ УЖЕ НАПОЛОВИНУ МЕРТВЫЙ! СМЕРТЬ БЛИЗКО! УМРИ! УМРИ! СДОХНИ! —?Петя, все хорошо… все хорошо… Я с тобой, я рядом… Я рядом. Все прекратилось так же резко, как и началось. Его прогнали прочь. Его вытеснили из головы мальчика. —?Ну, что такое? —?ласково произнес Яков Вилимович, прижимая к себе вцепившегося в него Петю. —?Чего ты испугался? Мальчик совсем не помнил, как вдруг оказался в объятиях Брюса, да еще и сжался в комочек на его коленях. Да, это было неслыханным дерзновением и неоправданным стыдом, однако Петя был не готов отпустить учителя. Он был рядом?— он избавил его от голоса в голове. —?Все закончилось,?— сказал Яков Вилимович, поглаживая мальчика вдоль бугристого позвоночника. Даже через одежду можно было прощупать каждую выпирающую косточку. Брюс и понятия не имел, что случилось, просто сыпал мальчика всеми утешительными выражениями, которые знал. Подвергать его допросу не было никакого смысла, легче заставить медведя заговорить. Он обязательно все расскажет позже, когда сам будет готов. Он обязательно расскажет, что заставило его сердце биться с такой скоростью, так вспотеть, так дрожать и плакать. Он обязательно расскажет, кто заставил его переступить через самого себя и броситься в спасительное объятие Брюса…