Глава 15. Безвинный убийца (1/1)

Петя мчался по знакомым улицами мимо угрюмых соседских домиков. Косой дождь слепил глаза и мочил одежду; проникновенный ветер захватывал дыхание. Перепрыгивая через лужи, мальчик спешил домой?— там его ждал теплый очаг, ласковые матушкины руки и долгожданная встреча с отцом. Он вернулся из похода?— томительная тоска, нависшая над семьей, наконец развеется его светлейшим возвращением! Пожалуй, высшего богатства, чем воссоединение с родными, просто невозможно представить! По крайней мере, так чувствовал Петя?— его пробирало от неосязаемого счастья в груди; сердце клокотало, как бешеное, готовое разорваться от предвкушения перемен; а мысли сбивались и путались, завязываясь в один тугой, крепкий узел. Поэтому он не обращал внимания на завывающий ветер, на холодный дождь, на грозные серые тучи над головой и на онемевшие ноги?— он шлепал по грязи босиком. Влетев во двор, Петя остановился, задержал взгляд на пустующих конюшнях?— лошадей они давно продали. Затем взгляд его коснулся хлева и сенника?— таких же покинутых и мрачных. ?Рабочими? можно было считать лишь амбар да баню. Да и кому тут работать? Кому оживить этот старую, трухлявую дыру? Одно название ?дворяне?, а на деле-то?— хуже любого крестьянского семейства живут… Ничего! Отец вернулся, теперь никакие невзгоды не встанут на пути?— лошадей вернут и хозяйство наладят… Петя в два шага одолел покосившуюся лесенку, ведущую на крылечко, оттуда?— в сени. На него обрушился запах родного дома и тепло раскаленной печи. Тут же, в сенях, находилась и матушка. Русая коса, широкая грудь, маленький носик, ямочки на веснушчатых щеках, тонкие пальцы и озаренное улыбкой лицо?— его родная, любимая матушка… Удивительно, как в этой хрупкой, маленькой женщине умещалось столько любви и терпения, стойкости и мужества. Перенести бедность, одиночество и презрение, и держаться так же оптимистично мог лишь сильный духом человек. Для Пети матушка была героиней?— легендой во плоти! Сколько всего этой святой женщине довелось пережить, через какие нелегкие испытания пройти. …Петя надеялся избежать наказания за непотребный свой вид: грязные ноги, испачканную одежду, мокрые от дождя и растрепанные ветром волосы. По-правде говоря, ему и самому было за себя очень стыдно?— он так спешил попасть домой, опьяненный этой величайшей радостью свидания, что совсем не подумал о том, каким неопрятным покажется отцу. Однако матушка ничего не сказала, только протянула к сыну руки. Он крепко прижался к ней, почувствовал ее ласковые прикосновения, от которых исходило волшебное, неестественное тепло. Где раньше он мог это чувствовать? Они простояли так довольно долго, словно не виделись недели, месяцы, годы… хотя расстались сравнительно недавно?— Петя покинул дом утром. Или нет? —?А батька где? —?спросил Петя, заглядывая в добрые глаза матери. —?Отец с гостем уважаемым, в горнице они. Не положено нам соваться, в подклете подождем. Петя смиренно кивнул и поплелся вслед за матерью. Его не особо занимал этот уважаемый визитер, он даже не спросил о нем, главное ведь?— скорее увидеть отца. Но, прежде чем уйти, мальчик обернулся на дверь, ведущую в горницу, и окинул ее досадливым взглядом?— я, мол, спешил, да зря! Спустившись в подклет, где было тихо и темно, Петя побоялся, что с батюшкой так и не удастся поговорить до завтрашнего дня?— мало ли, гость сей решит задержаться допоздна? И ночевать им с мамкой придется в холодном, пропахшем сыростью подклете. Петя обвел взглядом мрачные бревенчатые стены и прогнивший потолок. А что это там в углу, рядом с лавкой? —?Иди ко мне, Петенька, иди сюда, мой свет,?— позвала мать, усаживаясь на низенькой лавке подле странного белоснежного предмета. Петя покорился, и пришел в изумление, разглядев, что легонько покачивала матушка. Это была небольшая колыбель овальной формы с нарядным навесом, украшенным рюшами. Откуда? Насколько Петя себя помнил, мамка из года в год ходила тяжелой, однако детей, кроме, собственно, самого Пети, не было. А когда батю призвали на службу?— и подавно. Беспокойства мальчика рассеяло слабое попискивание, доносившееся из люльки,?— малыш заворочался, затряс кулачками; личико его разрумянилось. Матушка принялась ласково ворковать над колыбелью. Вскоре младенец успокоился и она шепотом заговорила: —?Тревожно на сердце… боюсь за тебя, родимый, боюсь за тебя, Петруша. —?Отчего ж, матушка, тревожитесь? —?шепотом ответил ей Петя. Наверняка, она примется учить его, с кем из соседских дружить, а кого?— сторонится. Она всегда тепло оберегала его и наставляла на праведный путь. —?Тоскую о тебе, солнышко ты мое красное. —?Матушка снова прижала мальчика к груди. —?Но ты не ходи к нам?— нельзя. Ты не думай о нас с батюшкой, мы всю жизнь твою с тобою рядышком останемся. А ты о себе, сынок, заботься, лишь в молитвах нас поминай. —?О чем вы, матушка, говорите? —?На сердце легче стало,?— продолжала мать,?— что повидались мы с тобою. Обещай больше не ходить. —?Куда не ходить? Почему вы так говорите? —?Потому, родимый, чтоб не мучился ты, чтоб не страдал. Ступай к отцу, времени мало. Петя не понимал, что происходит. С отцом гость?— как он к нему сунется? Да и мать говорила как-то странно: голосом ее овладело прискорбие; и сама она как будто поникла, сгорбилась. Почему Петя должен бросать ее? Ему не хотелось! хотелось посидеть еще чуток рядышком, положить голову на плечо и взять за руку. Зачем матушка гнала его от себя? —?Ступай, родной,?— благословила она с улыбкой. —?Позже встретимся. В глазах ее заблестели слезы и она тут же отвернулась. Петя мешкал, его тянуло к матушке. —?Ступай,?— повторила она. В одном этом слове было столько горечи, сколько не могло бы вместить в себя ни одно живое сердце, не проронив слезы. Петя не сомневался, что она, пряча от него лицо, отворачиваясь к люльке, тихо плачет. Почему?— не понимал. Что он сделал? Но и ослушаться ее он не имел права?— наказала ежели идти, значит, без лишних вопросов пойдет. —?Я люблю вас, матушка,?— стоя в пороге, сказал Петя,?— всем сердцем, какое есть. Ответа не последовало. Может, она не услышала? В любом случае, она знает?— знает безусловно! —?что он любит ее. И она его любит. Потому и скрывает что-то, говорит загадками. С трудом покинув мать, Петя, вернувшись в сени, осторожно прокрался к двери в горницу. Голосов слышно не было, стало быть, гость почтенный удалился. И откуда только матушке о том известно-то стало?.. Отчего-то непонятный мандраж опустился на плечи?— тяжело и холодно. Чего он, Петя, испугался? Почему желудок то и дело подскакивает к горлу, в животе крутит и потеют ладони? Ну, конечно! Его вновь обуяло предвкушение встречи?— вот в чем истинная причина! Не медля больше ни секунды, Петя широко распахнул дверь в горницу. Здесь было разительно теплее, чем в сенях и подклете: топилась печь. За столом сидел отец. Он совсем не изменился?— все такой же стройный, высокий и темноволосый, разве что стал чуть бледнее. Конечно, нелегкие годы службы вытеснили из его завсегда здорового и крепкого организма былую смуглость лица и бодрый взгляд. Глаза у отца и впрямь выглядели уставшими. —?Петька, ты ли?! —?басисто воскликнул он, выпорхнув из-за стола. В нем не осталось ни малейшего намека на привидевшуюся изможденность, когда на пороге комнаты появился Петя. Мальчик бросился в объятия отца. И растворился бы в нем, если бы его вновь не ошпарило то же самое чувство?— от рук батюшки исходило загадочное тепло. —?Каков стал, а! —?оглядывая Петю с головы до пят, сказал он. —?Как возмужал! Видел-то тебя в последний раз подчас, совсем крошкою был! —?Истосковался я по тебе, батюшка… —?проскрипел Петя, снова обхватив отца за талию. —?А я о тебе думаю беспрерывно?— думаю, сынок, как ты один? как справляешься? —?Не один я, батюшка, я с мамкой. —?Не тоскуй о мне, я-то свое отжил,?— говорил спокойно отец. —?Человек тот, что с тобою, твой хранитель истинный. Ты его не покидай, не уклоняйся. Он пред тобою честен. Прими его. А о нас с матушкой нечего терзаться тебе, Петруша. Покинули мы тебя рано?— всяко в жизни случается. —?Дак ты ж вернулся, отец! Нам не положено тосковать теперича! Мы ж вместе… —?Нельзя тебе с нами остаться. Ты юн еще, тебе жить надо. —?Батюшка, я не понимаю… —?Петя поднял на отца глаза, да так и обмер. На него смотрел не батюшка?вовсе?— Яков Вилимович взирал на Петю сверху вниз… …Петя распахнул глаза, задыхаясь от нехватки воздуха; раны на спине отозвались симфонией боли по всему телу. Что происходит? Где он? Где батюшка? дом? Почему ему так больно? Почему его душит жар и по коже струится пот? —?Тише, не бойся, голубчик,?— прошептал кто-то над ним. —?Все хорошо, сие?— сон страшный, сейчас пройдет. Тяжело дыша, пытаясь разглядеть в мутной темноте очертания незнакомца, Петя было приподнялся на локте, да снова рухнул на постель?— растревоженные раны напомнили о себе. А таинственный шепот все призывал успокоиться… На веки настойчиво опускалась дрема, мальчик отчаянно боролся со сном. Что это?.. —?Спи, сынок, спи,?— продолжал говорить кто-то. —?Я рядом. Петя почувствовал ?теплое? прикосновение… —?А…атец… —?Да-да, спи, сынок, не беспокойся.*** —?И часто он так? —?шепнула Якову Вилимовичу Розочка, кутаясь в накидку. —?Случается,?— уклончиво ответил Яков Вилимович, продолжая гладить мальчика по маленькому, худому плечу. После томительно долгого обсуждения он был не многословен, как, в принципе, и сама Розочка?— она так устала разглагольствовать, что вскоре после того, как Петя судорожно заметался на постели, решила удалиться. Она не хотела досаждать Брюсу своим обществом хотя бы последние часы до прибытия. Пусть отдохнет. В скором времени они и так не расстанутся?— успеют насладиться друг другом. Если их не вычислят. —?Я буду ждать вас в порту,?— сказала Розочка, прежде чем уйти. —?Доколь чрез контроль проходить будете, успею карету заказать. За меня не беспокойся — контроль пройду. Изменить облик нетрудно. Яков Вилимович устало кивнул, закрыв за девушкой дверь. …Розочка давно все спланировала, не исключая поражение Федора Александровича, насильно сдерживающего ее на этом треклятом судне, заставляющего исполнять грязные роли и добывать информацию о новой жертве. Если бы вице-адмирал не превратился в груду пепла, у нее не было бы шанса покинуть мореходную тюрьму. Для того, чтобы сойти с корабля, требовался специальный пропуск, которого у нее, конечно, не было и быть не могло. Зато теперь ей открыты все дороги: пропуск Федора Александровича у нее, подговоренный им слуга мертв, Яков ответил на ее мольбы благосклонно. Чего еще желать? Однако Брюс не смотрел на сложившуюся ситуацию столь же радужно и инфантильно, как Розочка. Он, безусловно, понимал ее чувства: долгожданное освобождение после стольких лет заточения (да еще какого!), но терять голову нельзя ни в коем случае. Федор Александрович?— важная шишка. С первыми лучами солнца его начнут искать, допрашивать знакомых и соседей. На все, разумеется, есть блестящая отговорка?— Петя. Конечно, откуда Якову Вилимовичу знать, куда подевался Федор Александрович, ежели он день и ночь сидит подле тяжело больного сына? Но… …он не всегда был рядом с Петей. С другой стороны, почти все уважаемые гости были приглашены на палубу, откуда в ночное небо палили разноцветными огнями фейерверка. Если кто и запомнил Брюса, то это были либо совершенно отвлеченные пассажиры или совершенно пьяные пассажиры. Голова разрывалась. В комнату заглянули первые робкие лучи рассвета?— бледные полосы резали темноту, стремительно возвышаясь к потолку. На все Яков Вилимович найдет ответ… Раздавшийся стук вызвал у задремавшего в кресле Якова Вилимовича острую головную боль. Петя не шевельнулся. Накрыв его одеялом, чтобы скрыть пропитавшиеся кровью бинты, Яков изменился в лице: тревожного выражения не осталось и следа, на его место пришел изможденный, безразличный оттенок?— тот, с которым обычно не расстаются озабоченные болезнями любимых детей отцы. К великому счастью, за дверью стоял слуга, как всегда, потупив глаза в пол, в повиновенной позе. Завтрак. Яков совсем забыл о том, что Пете требуется восполнить силы, да и самому было бы неплохо. Однако радоваться рано. Как и предполагал Брюс, сам капитан судна, заместитель генерал-полицмейстера и трое офицеров в сопровождении явились после того, как слуга удалился. Что ж, Яков Вилимович был готов к допросу лучше некуда. Для начала изобразил крайнее удивление ?столь неприятному известию?: кто бы мог подумать, что экое низкое злодеяние приключится со столь почтенным, влиятельным человеком, как наш дорогой и любимый всеми Федор Александрович?! Якову Вилимовичу, впрочем, было сложно не поверить, он мастерски передал замешательство и тревогу за вице-адмирала. Вскоре сам спросил, когда обнаружили пропажу? Он столь искренне переживал за ?нового друга?, в компании которого ему довелось по счастливому случаю оказаться, что пришедшие на допрос волшебным образом перешли на беседу?— беседу, полную сопереживания и беспокойства. —?Вполне может быть,?— утешительно произнес заместитель генерал-полицмейстера,?— что все в порядке с его превосходительством, и, уповая на волю Божью, отыщем мы его. Якову Вилимовичу стоило лишь поблагодарить визитеров за осведомление. На него подозрений не пало?— капитан дал это ясно понять. В свете прошедших два дня назад событий, когда Петя оказался за бортом, ни у кого бы не нашлось наглости обвинить в смерти вице-адмирала Брюса. Естественно, у него нет времени убивать его превосходительство?— мальчик тому подтверждение: вид его воистину ужасал. Тем более, Якова Вилимовича часто видели с вице-адмиралом, из чего следовало, что вражды между ними быть не могло. Коль же Федора Александровича найти не удастся, обещали задержать лишь тех, кто вызывал наибольшие подозрения. Яков Вилимович в число их никак не вписывался. Будить мальчика было напрасной тратой времени, впихнуть в него завтрак?— тоже. Стоило смириться с тем, что до вечера он не проснется, однако Яков Вилимович не оставлял попыток его разбудить и накормить. Собственно, это-то и являлось основной задачей. Пете нужно, нет?— просто необходимо восполнять силы! На что он станет похож через неделю, две, три, если не будет питаться? Глядя на его выпирающие отовсюду кости, страшно представить… Но Петя не смог пересилить свой сладкий, успокаивающий сон. Ладно. Хотя бы там, в мире грез, он немного отвлечется от того страшного, что свалилось на его бедную головушку. Пользуясь случаем, Брюс перевязал его раны. Слава Богу, сон его был настолько глубок, а раны быстро заживали, что он ничего не почувствовал?— так и не проснулся. Пришлось Якову Вилимовичу без Пети лицезреть приближение к порту из широких окон каюты. Тех самых, через которые вчера он звал Брюса смотреть фейерверк. Какой он был счастливый и… …и по-детски забавный. Брюс невольно улыбнулся, вспоминая радость на лице мальчика. Он еще не раз увидит его улыбку. По крайней мере, в это хотелось верить. И Яков Вилимович верил.