Глава 19. Миттельшпиль. Часть 1 (1/1)

«Вот и свершилось!» - Вскричал злорадно внутренний голос, когда Гюссхе увидела будущего супруга, вернувшегося из звёздной крепости Аглор в компании ослепительно прекрасной светловолосой, сероглазой чародейки-кошки. Невозможно было без восхищения смотреть на то, с какой грацией и изяществом двигалась эта эсса, насколько безупречным казалось всё, что она делала, даже если это простой кивок, адресованный прислуге – Хельга из Дома Гэлли была самим совершенством! И уж конечно, она никогда не позволила бы себе неуважительный тон по отношению к Великому Дракону!Они действительно смотрелись, словно части единого целого! Он – высокий, могучий и властный, а подле него – волшебная фея с безупречной осанкой императрицы и кроткими манерами истинной эссы. Араши что-то говорил ей, и улыбка не сходила с его красиво очерченных губ и почему-то Гюссхе чувствовала опустошающую ярость, от которой темнело перед глазами и хотелось подойти к сероглазой кошке, вцепится в её безукоризненно уложенные косы и драть их, пока на глазах разлучницы не появятся злые слёзы. И ещё хотелось, чтобы Араши непременно присутствовал при этой экзекуции, чтобы знал – его невеста не позволит топтать свою гордость, что она может сравняться со статью Императора Хсаши и он не будет стыдиться её.Пылая страшной ревностью в мыслях, Гюссхе, тем временем, не могла сделать ни шага – казалось, будто под ногами разверзается пропасть. «Не стоило отталкивать его в прошлый раз», - ехидничал и глумился кто-то глубоко внутри, - «Подумаешь, поцеловал бы, потешил самолюбие…». А ей нечего было даже возразить. Оставалось лишь сжимать кулаки в бессильной ярости и того странно-щемящего чувства, названия которому так и не придумала. Хсаши редко испытывают настолько сильные эмоции – этой расе досталась в наследство хладнокровная выдержка прародителей-рептилий, могущих часами неподвижно ожидать в засаде будущий ужин, поэтому несчастная Гюссхе будто заживо сгорала на костре нешуточных страстей, который, к слову, запалила сама. Бушующее, ревущее пламя, испепеляющее внутренности, увы, не лишило её зрения и слуха, и она могла прекрасно видеть, как ЕЁ Хаффи вежливо ухаживает за гостьей, подливая в бокал женщины искрящееся вино, расхваливая экзотические блюда… как они смеются над шутками, которых Гюссхе не понимает, и от этого острые осколки, вонзившиеся в сердце, словно проворачивались в своих ранах, так что болезненно перехватывало дыхание.А проклятый внутренний голос, сочащийся ядом и презрением, советовал: «Уходи, ты лишняя. Умей проигрывать».Сквозь странный туман, появившийся перед глазами, Гюссхе решила во что бы то ни стало указать пришелице её место. Пусть не думает, будто овладела, околдовала Хаффи своим очарованием и прелестью. Пусть узнает, каких именно женщин он предпочитает – сильных, непокорных, гордых. Она, Гюссхе, станет Императрицей, любимой женой Араши. Она не сдастся какой-то кошке!Сохраняя на лице высокомерное презрение, а на устах – ледяную, надменную улыбку снежной королевы, Гюссхе в сопровождении девушек из свиты, вступила в зал трапезной, с неким удовлетворением отметив, как при её появлении Араши поднялся на ноги, приветствуя будущую супругу. Небрежным кивком, в котором умудрилась выразить всю глубину своей властности, эсса отпустила прислужниц, позволив Хаффи взять себя под руку и подвести к столу. Гостья так же поднялась, открыто глядя в лицо хозяйки дворца. Араши представил женщин друг другу, не подозревая, как кипит от возмущения его милая, кроткая эсса, считая его действия унижением собственного достоинства от необходимости встречи с кандидаткой в любовницы будущего супруга.Терпеливо выслушав обстоятельства и причины появления на Ал-Хиссе «посла» и хотя бы внешне смирившись с тем обстоятельством, что Хельга из Гэлли останется во дворце надолго, Гюссхе продолжала внимательно присматриваться к сопернице, заслужив в ответ не менее острый взгляд.Араши был явно доволен проведённой сделкой и тем, что Хельга добровольно согласилась стать посредником между хсаши и одарёнными, однако спустившаяся к обеду Гюссхе показалась ему бледной и чем-то озабоченной, даже несчастной. Может, что-то случилось с кладкой? Скрыв тревогу, Хаффи разрядил начавшую накаляться атмосферу шуткой, однако Гюссхе, хоть и улыбнулась вежливо, продолжала сверлить гостью взглядом волчицы, готовой сражаться за лучшего самца в стае до последнего. Может, Хаффи, в силу принадлежности его к «сильному полу», ничего и не понял из того обмена взглядами, но Хельга прекрасно поняла сразу несколько вещей, заставивших её спрятать хитрую улыбку за бокалом вина, и прежде всего стало предельно ясно – чтобы плодотворно и благополучно сотрудничать с Великим Драконом и дальше, ей придётся приложить немало усилий для установления тёплых, дружеских отношений с пышущей ревностью и злобой драконицей.Дождавшись окончания трапезы, Хельга чуть задержалась в зале, надеясь на проницательность схей-фьял и Гюссхе не подвела. Следовало прояснить их роли, прежде чем приступать к игре. Вежливо извинившись, эсса позволила Хаффи уйти, забрав с собой безмерно гордого своим первым боевым походом С’хленна, без умолку болтавшего весь обед, и едва дверь за мужчинами закрылась, с ледяным высокомерием обратилась к гостье:- Надеюсь, ты понимаешь, что я не потерплю в этом доме соперниц?Хельга выгнула брови в вежливом удивлении, относившемся, скорее, не к фразе эссы, а к изумительному уровню знанию интерлингвы, после чего откликнулась:- Думаю, Хаффи считает иначе.Кровь бросилась в лицо Гюссхе, окрасив её хэле в нежно-розовый цвет. Едва не задохнувшись от подобной наглости, она выпалила:- Стоит мне только захотеть, и от тебя не останется даже воспоминания! Я не допущу, чтобы твои дети встали выше моих!Лицо самоуверенной мерзавки странно дрогнуло при упоминании о детёнышах и некоторое время женщины испытующе разглядывали друг друга. Гюссхе испытывала ни с чем несравнимую ненависть и ядовитую злобу при мысли, что уже ближайшие ночи, не связанные брачными клятвами, эти двое смогут проводить вместе, тогда как она вынуждена придерживаться традиций и жёстких правил в ожидании официальной церемонии. Особенно обидным было то, что Хаффи мог воспользоваться услугами этой… похотливой кошки совершенно свободно – уж его-то никто не стал бы обвинять в измене! Он – мужчина, в своём праве и чем больше женщин он одарит своими ласками, тем выше будет его авторитет среди хафесов! Едва ли это правило могло быть применимо к жене Императора.Внезапно Хельга подошла к до предела взбешённой эссе, вновь позволяя себе мягкую, обезоруживающую улыбку. Спросила:- У госпожи схей-фьял, должно быть, что-то со зрением?! Иначе как объяснить тот факт, что вы сознательно игнорируете чувства Императора?- Да как ты…Гюссхе даже отступила, поражённая словами соперницы, а та продолжила свои нелепые обвинения:- Вы столь яростно защищаете своё право быть первой женой Хаффи и в то же время считаете возможным допускать холодность и пренебрежение к нему. Даже лучшим актрисам не под силу сыграть ледяную статую так, как это удаётся вам, эсса Гюссхе. Неужели вам не доступны мягкость и внимательность, или вы способны замечать лишь несуществующие угрозы с моей стороны? Как можно было не разглядеть тот свет, что появился в глазах Араши Йонена, стоило вам войти в зал? Никогда ещё на моей памяти я не могла наблюдать настолько огромного обожания и не представляла, как сильно может боготворить мужчина женщину. Так почему вы отказываетесь от его чувств? Чего боитесь? Будь я на вашем месте – использовала бы любую возможность, только чтобы быть подле него, наслаждаться каждым его взглядом, жестом, словом, обращённым ко мне… - На глазах Хельги вдруг появились слёзы, с трудом сдерживая рыдания, она говорила с необъяснимой страстностью, пытаясь достучаться до упрямой Гюссхе: - Я молилась бы всем богам вместе и по отдельности за то, что они даровали мне возможность дышать с любимым одним воздухом. Сейчас я могла бы легко отнять у вас Араши, проявив к нему заботу и одарив своим теплом, но это не сделало бы его счастливым, напротив, лишь усилило бы те муки, что он испытывает, пытаясь добиться вашей любви. Самого простого, естественного и прекрасного чувства.Хельга досадливо вздохнула, глядя на то, как поражена собеседница её словами. Подумать только! Эсса Гюссхе, видимо, даже не задумывалась о таких вещах и приходилось объяснять ей настолько элементарные истины, что становилось и смешно и грустно.- Как можно быть такой эгоистичной? Это лично ваша черта, или национальная особенность? Вы принимаете его любовь, как должное, не предпринимая ответных шагов… Думали ли вы, как это больно?Гюссхе опустила взгляд, отступая под натиском… не соперницы, нет, теперь-то эсса знала точно, но женщины, чья мудрость и сила заслуживали уважения и почитания. Она знала, догадывалась, что причиняет Араши боль, но считала это своеобразной платой за разорённое Гнездо, а слова Хельги заставили её посмотреть на ситуацию под другим углом. Кого она хочет наказать - Араши, взвалившего на себя бремя власти над огромной Империей, или себя, - предательницу рода, посмевшую влюбится в тирана до беспамятства? Она уже давно сдала оборону, покорившись его уму, силе и очарованию, но зачем-то продолжала упорно цепляться за руины своей гордости, утешаясь этими мелкими уколами, видя, как после её жестоких, насмешливых слов что-то раз за разом умирает в его янтарных глазах, оставляя на самом донышке надежду. И Гюссхе закрыла ладонями лицо, глухо простонав:- Я не знаю… не знаю, как быть. Он пугает меня, я не готова…Вдруг её вздрагивающие от нервных рыданий плечи обняли ласковые мягкие руки, словно она вновь оказалась в материнских объятиях и тихий голос прошептал:- Никто из нас не бывает готов. Это просто нужно принять.Ещё раз тепло улыбнувшись, Хельга положила руку Гюссхе на свой живот, сказав:- Здесь живёт ребёнок того, кого я люблю всем сердцем. Мы не были связаны клятвами и обещаниями, и потому он ушёл, не сумев принять меня и мой мир. Я не виню его, принимаю его выбор, но решила, что попробую войти в мир, принадлежавший моему мужчине, стать его частью, прорасти в него так, что он не станет стыдиться нашей связи. Я воспитаю наше дитя достойным образом, а если когда-нибудь судьба сведёт нас снова – я не позволю ему уйти.Гюссхе во все глаза смотрела на женщину, не побоявшуюся публичного позора и всеобщего осуждения ради любви и возможности зачать детёныша от возлюбленного. Рядом с Хельгой Гюссхе сама себе казалась слабой, избалованной и капризной девчонкой, живущей в хрустальном замке, который построил для неё Араши.А она не отдарила его даже малостью…- Но как ты поняла… обо мне и Хаффи так верно?- Я тоже женщина, - тихонько рассмеялась Хельга. – Император без ума от своей невесты, так что капитулировать перед таким противником – не так уж и плохо, верно?- Но что будет, если я ему наскучу? – Озвучила свой самый страшных кошмар Гюссхе. Хельга игриво подмигнула:- Как говорит моя сестра Гретта – у женщины есть целый арсенал хитростей и уловок, не позволяющих этому произойти.- Ты научишь меня? – С внезапной решительностью спросила Гюссхе, взяв новообретённую подругу за руки. Госпожа-кошка в ответ сжала её пальцы своими:- Всеми силами. Ибо потерять такого мужчину, как Араши Йонен - непозволительная глупость.+++Император Внутренних Миров, Владетель Внешних Колец, Повелитель Девяти Башен и прочая Тимо Лайтонен быстрым шагом вошёл в тронный зал в сопровождении Эвазара, исполняющего функции секретаря и имевшего весьма помятый вид, тогда как сам Тимо выглядел как всегда безупречно и только Ваако Фетт знал, какими трудами и подвигом силы воли было достигнуто это показное совершенство.Едва заслышав звук шагов Хозяина, придворные поспешно расступались, подобострастно кланяясь: кто отводя взгляд, кто напротив – заискивающе улыбаясь. Тимо не обращал внимания ни на тех, ни на других. С самого утра он сходил с ума от головной боли, а в груди слева глухо и противно ныло. Он представлял, какая паника и волнение сейчас царят в кулуарах не только Дворца, но всей Столицы и посему не мог оставить Эвазара одного на растерзание многолюдной толпе с их вопросами.Яркие, кричащие краски пёстрых одежд знати, цветочные, приторные ароматы духов дам и фальшивые улыбки не могли скрыть тяжкого недоумения и тревоги, поселившейся в сердцах, ибо минувшая ночь перевернула само мироздание, и Тимо предстояло дать всему случившемуся правдоподобное объяснение.Коротко кивнув старшей дочери, стоявшей на привычном месте у возвышения трона, поприветствовав угрюмого Браниха, не менее мрачного Энрике и злого, не выспавшегося Фабио, Тимо легко взбежал по ступенькам и занял кресло с яшмовыми вставками по подлокотникам и спинке, обозревая взволнованных придворных. Эвазар встал рядом с троном, по другую руку Императора – Фетт.- Итак, - ледяной, словно воды подземной реки, глубокий голос Владыки заставил умолкнуть шепотки и прочие досадные шумы, заставив всех без исключения присутствующих застыть в ожидании того, что Император развеет, наконец, тягостное напряжение, в котором вот уже несколько часов прибывало население Вечного Города. – Полагаю, в связи с ночным происшествием мы нарушим устоявшийся порядок выступлений и в первую очередь выслушаем мнение Хранителей Лиги Одарённых.Близнецы, мрачно переглянувшись, выступили вперёд, начав плести словесные кружева вокруг проблемы, причин и последствий которой не знали. Тимо очень быстро наскучило слушать тот бред, что с совершенно серьёзными лицами несли его сыновья, считая его исчерпывающим объяснением и, перебив Лукаса на середине фразы, Император вкрадчиво поинтересовался:- Какие действия предприняты руководством Лиги к расследованию инцидента?Стоявший на балконе второго яруса тронного зала Иохим из Гэлли, всё это время любующийся любовником, обстоятельно расписывающим мероприятия и шаги по устранению возникших проблем, включая медицинское обследование пострадавших и выплаты семьям погибших соответствующей компенсации, а также полномасштабную мобилизацию всех научных ресурсов Башни Времени, направленную на исследование «Смещения», вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд из тех, что вызывают нехорошие мурашки вдоль хребта и холодок страха между лопатками. Отвлекшись от выступления Мэта, Иохим принялся выискивать источник беспокойства и очень скоро наткнулся на того, кто предпочитал смотреть не на бледного от еле сдерживаемого гнева Императора, а созерцать и анализировать реакцию придворных, замерших в предчувствии скорого взрыва. Взгляды их внезапно встретились, заставив Иохима вздрогнуть и нервно вцепиться в перила балкончика. Тёмные, с медным отливом волосы незнакомца были заплетены в косу, перекинутую через плечо, блестящей змеёй спускающуюся почти до самого пояса, его облачение было стандартным для старшего офицера флота «Молния» - тёмно-зелёный мундир особого покроя, чёрные узкие брюки с зелёным кантом и начищенные до блеска высокие военные сапоги, однако место, что она занимал у трона Владыки явно говорило о его непростом происхождении, возможно, даже он являлся членом правящего Дома.Содрогнувшись от дурного предчувствия, Иохим смотрел в лазурные глаза незнакомца, казалось, чего-то ждущего от него, воина класса «хамелеон», шторм-эллера из Дома Туманной Кошки. И, глядя на этого человека, по-другому оценивая его образ и мелкие, незначительные, казалось бы, детали в одежде и причёске, Иохим вспомнил кое-что очень важное. Что-то такое, чего забывать не стоило ни при каких обстоятельствах, даже считая себя свободным от Дома, предавшего его, отдавшего на растерзание врагу.Патриарх выжидающе смотрел на юношу, чуть заметно улыбаясь. Самыми кончиками губ, в тени которых притаилась злая, недобрая насмешка. Обманчиво ласковый прищур жестоких, безжалостных глаз, видевших тысячи смертей ещё до рождения самого Иохима. И он требовал подчинения.Юноша не имел права противиться этому почти что приказу. Он склонил голову в почтении, признавая власть мастера, особым жестом уведомил господина о готовности услужить. Раболепие в отношении кошачьей аристократии, мистресс и мастеров, прочно въелось в образ мыслей шторм-эллера, дремало в его венах, подобно скрытому яду. В тайне Иохим надеялся, что ритуал Очищения и Руки, проведённый близнецами, поможет ему разбить эти цепи, но узы оказались крепче, чем он думал.Добившись выражения покорности, Патриарх, наконец, отвёл тяжёлый взгляд.Доклад близнецов завершился, так ничего и не прояснив. Тимо задумчиво созерцал взволнованных дворян, неосознанно потирая левое запястье. Рука болезненно немела и казнила болью при каждом неловком движении.Вдруг по периметру всего зала замерцали россыпью огоньков датчики приоритетного вызова и в центре помещения возникло объёмное изображение Араши. По толпе собравшихся прокатился слитный возглас удивления и ужаса – привычный облик принца был искажён почти до неузнаваемости: длинные волосы, по которым в тайне сохли почти все девицы, обитающие во Дворце, непостижимым образом превратились в короткую стрижку, что уж говорить о том, что прекрасный золотистый цвет уступил место ослепительно белоснежной седине! Когда мужчина поворачивал голову, становились заметными переливающиеся под кожей чешуйки, словно у змеи, а глаза… вертикальные зрачки в янтарной глубине могли оттолкнуть кого угодно! Но все эти изменения стали несущественными в тот же миг, как Араши начал говорить. Это было не больше и не меньше, чем объявление войны – страшной в своей неожиданности. Его речь была ровной и спокойной, словно бывший герцог Йонен не подозревал, какую бурю эмоций вызывает каждое новое слово, сказанное с неуловимым, чуждым акцентом.Это был Араши и вместе с тем – Воплощение Великого Дракона, Хаффи. Змееглазый.Тимо, вскочивший на ноги при появлении голограммы, не мог узнать в человеке, монотонным голосом зачитывающего аспекты ультиматума, своего сына. Не мог, не хотел, отказывался принимать! Трудно было поверить в измену Араши – всё равно как если бы правая рука объявила войну левой, и всё же…Император заставил себя выслушать неожиданное послание, больше походившее на завуалированную угрозу. Араши требовал провинцию Йонен в полное и единовластное подчинение. Более он не претендует ни на один из обитаемых миров Империи, но не допустит агрессии со стороны правительства Мэру в любой его форме. Змееглазый скучным голосом сообщил, что взял под контроль все форты и имперские ставки на планетах, объявленных им своей территорией, а численный контингент этих укреплений отныне обретает статус военнопленных и будет рассматриваться как предмет для торга между сторонами. Араши искренне надеется на понимание и разумное сотрудничество, в равной степени не желая варварского кровопролития, однако вынужден напомнить, что в его распоряжении находится не только флот провинции, безоговорочно принявший его власть, но и экспансионный корпус Империи Хсаши, Владыкой которой является. Ещё раз выразив глубочайшее почтение Повелителю Мэру, Араши исчез, а зал буквально взорвался криками, многие из которых были полны гнева и ярости, другие же звучали страхом и недоумением. Внезапно всю царившую какофонию перекрыл сильный, властный голос, коротко скомандовавший:- Браних, взять его.Щёлкнув каблуками военных сапог и поклонившись, Алмазный меч Империи стремительным шагом покинул тронный зал, провожаемый взглядами, выражавшими безумную надежду на то, что всё ещё возможно исправить.Тимо с трудом переводил дыхание, перед глазами плавали клочья чёрного тумана, в голове звонили в набат сотни колоколов, причиняя страшные мучения. Но всё это не шло ни в какое сравнение с тем, что Араши, его мальчик, его сын, предал его, превратившись в незнакомое чудовище со змеиным взглядом. Как Император, Тимо потерпел сокрушительное поражение, доверив важный пост тому, кто оказался вовсе не так надёжен, как казался. Как отец он мог лишь тупо задавать себе одни и те же вопросы: «почему?», «за что?» и «как такое могло случиться?». Все эти мысли беспокойно кружились, сталкивались, друг с другом, бежали по кругу, Тимо чувствовал страшную усталость, словно сводчатый потолок тронного зала начал опускаться на него, грозя погрести под своей многотонной тяжестью.«О, Сулла, что же я натворил?! Как мне это исправить? Любовь моя, как мне не хватает твоего света…»Ошеломлённые взгляды аристократов медленно обращались к нему. За те долгие годы, что Тимо Лайтонен правил Империей Мэру он сумел убедить даже своих самых ярых оппонентов в собственной непобедимости, решительности и безжалостности к врагам. Так и было до тех пор, пока по другую сторону баррикад встал не кто-нибудь, но Араши. Сын. Надежда. Родная кровь.Невыносимое, страшное горе обрушилось на него, согнуло гордые плечи, перехватило горло, огненным копьём вонзилось в грудь, мешая думать, дышать. Вдруг взгляд его, бессмысленно блуждающий по пустым лицам придворных, наткнулся на человека, которого никак не могло здесь быть. Девочка двенадцати лет, хрупкая и тоненькая, в белоснежном лёгком платьице, просто вопиющим образом выделяющемся своей простотой на фоне разодетых аристократов.Убедившись, что полностью завладела вниманием Императора, девочка приветственно, даже радостно помахала ему рукой. Губы её двигались, и хотя вокруг стоял неописуемый шум, состоящий из взволнованных голосов, шуршания одежды и стука каблуков по мраморному полу, Тимо без труда разобрал слова, слетающие с тонких, бледных губ:- Вот я и пришла, папа. Не волнуйся, теперь всё-всё будет в порядке.Его радость умерла, не успев воспарить к небесам, когда Тимо увидел за спиной своей смертельно больной дочери разворачивающиеся белоснежные крылья. Такие огромные, сверкающие, с мягкими перьями цвета нетронутого снега на горных вершинах…- Фэйт, - горло сдавило рыданием, - моя Фэйт… как же так?Она улыбнулась ему счастливой, светлой улыбкой, совсем такой же, как у её матери и это стало последней каплей, переполнившей чашу. Усталое, измученное неподъёмными заботами и горем сердце Императора, пронзив всё его существо нечеловеческой болью, дрогнуло в последний раз и замерло. Ноги Тимо Лайтонена подломились и он упал на ступени своего трона на глазах сотни придворных, словно марионетка, у которой злобный кукловод обрезал нити.Многоголосый стон прокатился по толпе людей, узревших падение непогрешимого идола и среди начавшегося секундой позже хаоса и безумия, так никем и не замеченная девочка в белом платьице, неспешной, плавной походкой пошла к трону, чтобы забрать свой приз. Кто-то что-то кричал, где-то плакала женщина, кто-то истерично звал на помощь целителей… Принцесса Илла склонилась над отцом, пытаясь с помощью своего Дара вернуть Тимо к жизни. Эвазар бдительно следил за тем, чтобы никто не мог ей помешать, не подпуская обезумевших от страха людей ближе, чем необходимо. И только Энрике, пользуясь всеобщей паникой, смотрел не на смертельно бледного отца, а на ступени трона, залитые его кровью. Коснувшись застывающих потёков длинными, тонкими пальцами, Энрике с наслаждением вкусил крови отца, зажмурившись от удовольствия, чувствуя, как ликует и одновременно плачет другая часть его души.- Он умер! Рик, он умер!- Ещё нет, Альфи, у нас ещё есть время.- Ты видел его лицо? Боги, как он был прекрасен!- Альфи…- Слушай, - насторожился вдруг безумец внутри него. – ОНА идёт.Перед Фэйт расступались, словно могли её видеть, однако её магия вдруг столкнулась с иной и все кто был в зале внезапно застыли, подобно восковым фигурам в причудливых, странных позах. Время замедлило свой бег, превратившись в густой кисель, но это не коснулось ни Фэйт, ни того, другого. У него тоже были крылья – одно белое, другое непроницаемо чёрное, в руках он держал хрустальный колокольчик, чей звон и заставил мир замереть на вздохе.- Кто ты? – Спросил Эвазар, предупреждающе вытянув вперёд руку. – Зачем ты здесь?- Семеро хотят встретиться с папой и я пришла проводить его к ним.- Ты – ангел?- Наверное. Пропусти меня, брат, время уходит.- Я не могу, - печально качнул головой Зэр. – Отец слишком важен для нас, мы не можем отпустить его.- Как ты не поймёшь? – В глазах девочки вскипают горькие слёзы. – Хоть представляешь себе, как он устал? Как он хочет отдохнуть?! Вы измучили его, лишили радости и покоя! Пропусти меня!Хрустальный колокольчик издаёт новый мелодичный звон, но напрасно – девочка шагнула на другой слой реальности, глубже, туда, где её не мог остановить несчастный полу-ангел. Здесь было темнее и холоднее, люди исчезли, и только возле трона продолжал лежать сломанной куклой отец и воздух над ним дрожал еле уловимым теплом. Фэйт следовало торопиться и она сделала ещё несколько шагов, прежде чем воздух перед ней сгустился, явив фигуру в чёрном. Это существо носило маску в духе древнего театра – одна половина выражала радость, другая – горе. В руках чёрный призрак держал устрашающего вида трезубец, которым и прочертил угольно-чёрную полосу перед Фэйт.- Ни шагу дальше, - сказал мужчина и голос его странно раздваивался. – Иначе погибнешь.- Пожалуйста, - взмолилась Фэйт, едва не плача. – Нельзя же быть такими жадными! Вы были с папой достаточно, я тоже хочу!- Пошла прочь, - насмешливо прошелестел голос маски. – Жалкая, слабая вестница тех, кто возомнил себя богами. Я не отдам его, он мой! Только мой.- Разве не понимаешь, что продлевая его существование, причиняешь ему большую боль?!- О, да, - зловеще рассмеялся тёмный демон. – Он познает все оттенки этой боли, я даже проведу его за её пределы, покажу, что такое ад, в котором жил столетиями! Я уничтожу его тело и душу, а когда он возродится, начну всё заново. Я буду убивать на глазах Тимо Лайтонена его детей – медленно, мучительно, чтобы он плакал кровавыми слезами и молил меня остановиться… но я не позволю себя обмануть. И когда никого из тех, кого он любил не останется, отец будет принадлежать только мне. Я люблю его, как никто другой! Моя любовь к нему настолько велика, что мне трудно дышать… Сможешь ли ты понять это всепоглощающее чувство своими жалкими мозгами? Осознать всю степень моего восхищения и обожания?- Ты безумен, - с отвращением прошептала девочка.- Я – всего лишь отражение. Зеркало души того, кого вы все считаете белым и пушистым. Тимо Лайтонен – чудовище. Он не стоит твоего спасения, так что проваливай к своим Семерым!Жалобно всхлипнув, девочка-ангел исчезла с тихим звоном разбившейся о водную гладь слезинки.Энрике вернулся в реальность, гадливо вытер руки белоснежным платочком и только тогда обратил внимание, что вопли окружающих сменили настроение. Теперь это были уже не крики отчаяния, но ропот надежды. Зло скрипнув зубами, герцог Бришелла подошёл ближе, ревниво уставившись в лицо отца, остающееся бледным и бескровным. Лицо спящего мёртвым сном без права на пробуждение. Заплаканная Илла что-то говорила Эвазару и из этой сбитой, смятой речи Рик понял, что сестре удалось отсрочить неизбежное. Отец не умер, просто в коме.«Это тебе за то, как ты поступил со мной, - торжествовал Альфред. – Каково тебе быть между жизнью и смертью, отец?»Тимо Лайтонен не мог слышать и видеть того, что творилось вокруг. В умирающем сознании задержался образ милой медноволосой девушки с бесконечно доброй, нежной улыбкой. Только это и ещё имя.Сулла.