Глава 4 (1/1)

За довольно существенную сумму капитан небольшого торгового корабля, следующего в Британию, согласился взять их на борт ?Кармелы?. Он долго спорил, ссылался на неудобства и дурные приметы, но звон золота в бархатном мешочке все же заставил его изменить мнение. Их каюта?— если верить словам капитана Марроне, лучшая на корабле после его собственной?— была тесной, пропитанной запахом дерева и старины, но довольно чистой и почти уютной. Беатриче опасалась, что привыкшая к простору и комфорту в отчем доме девушка станет сетовать и капризничать, и, в конце концов, раскается в своем решении, но Клариче, сменившая пышные наряды, искрящие самоцветами, на простое дорожное платье, избавившаяся от парика и обилия белоснежной пудры, отлично вписалась в обстановку преуспевающего, простого и работящего судна. Кроме того, без всех этих атрибутов светской жизни она стала совершенно неузнаваема?— на щеках проступил легкий румянец, тонкие светлые волосы обрамляли юное лицо, у плеч завиваясь премилыми колечками. Беатриче откровенно любовалась ею и тихо благодарила небеса за неожиданную подругу. Та оказалась удивительно приятной попутчицей?— на осторожную просьбу женщины без возражений согласилась оставить большую часть своего приданного?— десяток нарядных платьев, для перевозки которых потребовался бы отдельный трюм, у Бригеллы. Сбитого с толку спешным отъездом Панталоне, изумленного серьезным настроем обоих синьорин?— и неизменно добродушным. Его по-отечески ласковое благословение было вторым приятным событием, которое делало Беатриче почти счастливой. Кроме того, со временем Клариче почти перестала смущаться заинтересованных взглядов матросов за обедом?— впрочем, после того, как Беатриче публично пообещала нанизать одного из них?— простодушного и очень навязчивого малого?— на шпагу, эти взгляды стали почти мимолетными. Тот случай потребовал от женщины всей ее смелости, но она понимала, что этот вопрос нужно обозначить четко и решительно, иначе Клариче угрожала бы серьезная опасность, не говоря уже о неловкости и душевных страданиях. С тех пор матросы относились к молодому безбородому синьору с иронией и уважением, и Беатриче даже обзавелась парой непрошеных друзей?— двумя братьями, похожими как две капли воды, веселыми и шумными. И их непосредственные истории о похождениях в портах разных стран периодически заставляли женщину, воспитанную не в ханжестве, но деликатности, алеть щеками. Словом, ?Кармела? была самым неподходящим местом для двух женщин, а ее команда?— весьма сомнительным обществом. И Беатриче надеялась, что никому не придет в голову, что они могли уехать из Венеции вместе с капитаном Марроне.*** Корабль пару часов назад проскочил Гибралтарский пролив и благодаря ровному и сильному попутному ветру быстро приближался к Португалии. По правую сторону от борта еще виднелся испанский берег, почти скрытый светлой дымкой, по левую же были только водная гладь и закатное солнце, уже коснувшееся горизонта и сделавшее границу между ярко-оранжевыми волнами и ало-розовым небом почти неразличимой. Оно больше не грело, и Клариче ежилась от прохлады, но возвращаться в каюту не хотела. Все это: морской воздух, последние лучи, чистые и пронзительные, небо без единого облачка, плеск волн о борт судна, шелест парусов и негромкий бранный разговор матросов?— было так по-настоящему, что девушка не могла отделаться от ощущения, что предыдущие семнадцать лет она не жила, а только готовилась, чтобы быть способной оценить это великолепие, когда оно ей встретится. Теперь же время пришло, и Клариче боялась упустить хотя бы секунду их путешествия. Пока она размышляла об этом, глядя на волны, пытаясь заглянуть как можно глубже в толщу воды в по-детски наивной попытке рассмотреть дно, солнце спряталось почти полностью. Со смесью сожаления и восхищения Клариче наблюдала за медленно темнеющим на востоке небом?— скалистый берег теперь было совсем не разглядеть?— и ярко-розовыми полосами заката. Ее созерцательное настроение спугнул крик. Не крик даже?— к окрикам матросов девушка привыкла очень быстро и почти не обращала на них внимания?— а визг. Голос не принадлежал ни одному из членов команды, он вообще не принадлежал мужчине, и это заставило Клариче сорваться с места. Визг не повторялся, но девушка все равно быстро отыскала Беатриче?— на корме, прижавшуюся к стенке и закрывшую рот рукой. Ее костюм был в порядке, и на первый взгляд она была цела, к тому же, вокруг не было ни души. Впрочем, последнее обстоятельство изменилось в следующую же секунду, когда они услышали голос капитана Марроне, а следом на корме появился и он сам. —?Что за шум? —?строго вопросил он, глядя на Клариче. Та растерянно подняла глаза, лихорадочно придумывая ответ, но тут Беатриче подала голос. —?Крыса,?— сдержано проговорила она. —?Да, крыса,?— с облегчением подтвердила девушка, запрещая себе выказывать удивление. —?Выскочила прямо мне под ноги, я испугалась. Простите, что отвлекла вас. —?Я уж думал, мои ребята пристают,?— ухмыльнулся капитан и, развернувшись на каблуках, вернулся на мостик, качая головой. Беатриче делала вид, что не замечает пристального взгляда девушки. Некоторое время ей это удавалось, но на исходе первой минуты женщина не выдержала и с досадой поморщилась: —?Это было неожиданно, только и всего. Не думала, что здесь есть крысы. Да еще и такие,?— ее заметно передернуло,?— огромные. Клариче не сдержалась и рассмеялась, сочувственно качая головой. —?Кто бы мог подумать, что настолько бесстрашная синьора… —?Смотрите,?— перебила ее Беатриче, указывая за спину девушки. Та обернулась, продолжая говорить, а потом по палубе снова разнесся женский визг, который заставил шарахнуться в какую-то щель крупную серую крысу с любопытной вытянутой мордочкой.*** Теплым, почти безветренным утром два дня спустя, стоя на палубе, всматриваясь в далекий берег Португалии и пытаясь отыскать порт Лиссабон, Беатриче не верила, что все удалось. С тремя сундуками, поддельным рекомендательным письмом на имя Кристофоро Бонетти, о котором позаботился все тот же Бригелла, они плыли в Лондон?— в неизвестность, туман и сырость. Скажи ей об этом кто-то еще месяц назад?— она позавидовала бы фантазии выдумщика. —?Доброе утро,?— послышался за ее спиною звонкий голос, и женщина обернулась. Весеннее солнце успело наградить светлую кожу Клариче легким загаром и несколькими веснушками, появление которых Беатриче, сама не зная почему, держала в тайне от девушки. Это же самое солнце, а может быть, морской ветер, избавили ее от наносной манерности, сделав еще симпатичнее. —?Доброе утро,?— улыбнулась ей Беатриче, поморщилась и вдруг звонко чихнула. Девушка тепло рассмеялась, щурясь на яркое солнце. —?А вот чихаете вы совсем не по-мужски,?— тихо сказала она, приблизившись и опершись на ограждение. Беатриче, бросив взгляд на безлюдную сейчас палубу, комично изобразила ужас, а потом с улыбкой наблюдала, как Клариче смеется, прикрыв рот ладонью. —?Я уделю этому внимание,?— серьезно пообещала женщина. Та снова хихикнула и поинтересовалась: —?В нашей каюте тренироваться собираетесь? —?Ночью,?— удовлетворенно подтвердила Беатриче. —?Прямо над вашим прекрасным ушком, синьора,?— промурлыкала она, и щеки девушки заалели. Женщина сама удивлялась тому, как легко она вжилась в роль не только мужчины, но и супруга. Первые несколько дней путешествия она держалась отстраненно и чересчур предупредительно, мучая этим и себя, и Клариче, не позволяя окончательно избавиться от неловкости, которую немного уменьшил тот откровенный разговор в их первую брачную ночь. Но девушка явно не собиралась мириться с таким положением вещей, и с женской ненавязчивостью и девчоночьей настойчивостью заставляла Беатриче открыться и расслабиться. И, к невыразимому счастью последней, коварной синьорине это все же удалось. Происходящее больше не казалось затянувшимся маскарадом, нелепым и тягостным фарсом, и женщина начинала получать удовольствие от их путешествия, пусть его причиной и послужила страшная трагедия.*** Весь оставшийся день Клариче была задумчива и молчалива. Это молчание не было похоже на тоску по отцу, которая ее периодически одолевала. Нет, девушка не грустила, а что-то обдумывала. И от испытующих взглядов, которые она временами бросала на Беатриче, той становилось немного не по себе. Когда после ужина она направились в свою каюту, ветер, разошедшийся не на шутку, бросал им в лицо капли холодной воды, заставляя ежиться. Беатриче незаметно придержала серебристый парик, с которым не расставалась даже здесь, на корабле. Обрезать волосы было невероятно жалко, кроме того, женщина была уверена, что даже с короткой стрижкой и в мужском костюме будет выглядеть несолидно и женоподобно, в лучшем случае мальчишкой. Парик же придавал ей значительности, но в то же время смотрелся довольно неуместно на фоне лохматых матросских затылков и кудряшек Клариче и, к тому же, повышал риск разоблачения. Когда они почти добрались до низкой двери в выделенную им каюту, особенно мощная волна ударилась о борт ?Кармелы?, та покачнулась, и Клариче вцепилась в руку женщины с невнятным звуком. Поддерживая ее, Беатриче открыла дверь и, пропустив девушку внутрь, поспешила следом. Переведя дыхание, она обернулась к Клариче. Волосы растрепались, ткань платья потемнела от попавших на нее капель, но на ярких губах играла счастливая улыбка. Беатриче снисходительно фыркнула и тоже улыбнулась. Ее юная ?супруга? была неисправима. Клариче ловко разожгла керосиновую лампу, стоящую на маленьком столике, и обернулась к женщине. —?Немедленно переодевайтесь и отправляйтесь в постель! —?та попыталась придать своему голосу строгости, но не сумела убедить даже саму себя. —?Я сомневаюсь, что вам придутся по вкусу здешние методы лечения лихорадки. Клариче послушалась все с той же улыбкою. Быстро скинула с себя платье, ни капли не смущаясь, отыскала под подушкой скомканную ночную рубашку и, накинув ее, юркнула под толстое шерстяное одеяло, подрагивая от холода прохладного белья. Желание тут же лечь рядом, прижать к себе озябшую девушку и согреть ее теплом собственного тела было безотчетным и непозволительно сильным. Беатриче мысленно застонала, медленно проходя вглубь тесного помещения. В их ?первую брачную ночь? в поведении Клариче читалось искреннее облегчение от того, что она избежала посягательств со стороны Федерико. И, видимо, была уверена, что раз роль ее супруга играет женщина, она может вести себя как заблагорассудится. Например, бесстыдно разгуливать по каюте почти нагишом или прижиматься к ней во сне. Да, их кровать нельзя было назвать просторной, но двум стройным женщинам было вполне реально выспаться на ней, не мешая друг другу. Не то, чтобы Клариче ей мешала. Беатриче, пожалуй, была не против того, что тонкие руки обнимали ее во сне, упругая грудь прижималась к спине, а чужая нога периодически оказывалась закинута на ее бедро. Никаких острых локтей, никакого раздражающего сопения или затекшей от неудобной позы спины?— девушка была как будто создана для того, чтобы обнимать Беатриче, и это вот соображение, в отличие от самих объятий, совершенно не нравилось последней. Клариче избежала посягательств со стороны Федерико, но, кажется, была близка к тому, чтобы на нее посягнула его сестра. Это было ужасно. Беатриче чувствовала себя одержимой, почти жестокой?— и не оттого, что испытывала плотское желание к девушке, а потому что объектом ее страсти была Клариче. Юная, беззащитная, невинная?— доверившая ей свою судьбу. И если Беатриче решит воспользоваться своей властью над ней, бедняжке некуда будет деваться. Не капитану же Марроне ей жаловаться, в самом деле! Нет, она покорится, как готова была покориться сначала Сильвио, а потом Федерико. И понимание этого заставляло Беатриче ночами лежать неподвижно, отстраненно строя планы на их жизнь в Лондоне, где она первым делом позаботится о двух кроватях, вспоминая стихи на английском, который ей преподавал старый дотошный учитель, и запрещая себе думать об учительнице французского, которая была старшее ее всего на несколько лет, и которая не продержалась в доме ее отца и полугода. Отец указал на дверь мадемуазель Лерё на следующий день после того, как застал их с Беатриче в весьма однозначной ситуации. К счастью, в то время он был слишком занят делами, чтобы спешно подыскивать дочери жениха, и по взаимному согласию об инциденте забыли. И Беатриче была уверена, что больше никогда не станет смотреть на женщину с подобными желаниями. Но судьба распорядилась иначе. —?Синьора Беатриче? —?позвала ее Клариче, и женщина поняла, что все еще стоит и смотрит в полутьму, разгоняемую тусклой лампой. Убедившись, что ее слушают, девушка добавила: —?Вам тоже следует переодеться. —?Конечно,?— через силу улыбнулась Беатриче. Обычно она ложилась в постель только после того, как Клариче засыпала, но бродить по палубе в такую погоду было попросту опасно, а глаза слипались после почти бессонной ночи накануне. Решив, что ничего страшного не произойдет, женщина стащила с головы парик и принялась раздеваться. Ее костюм был гораздо сложнее удобного платья Клариче, лишенного даже шнуровки?— сюртук, запонки, жилет, жабо, сорочка… И самый блаженный момент каждого вечера?— корсет. Сшитый специальным образом, он удачно скрывал женскую фигуру, но временами не давал дышать. Беатриче с ранней юности полюбила наряжаться в мужской костюм, заниматься в нем верховой ездой и фехтованием, но этот корсет ненавидела, хоть и признавала его необходимость. Увлеченная сложным процессом переодевания, Беатриче не сразу заметила, что за ней наблюдают. Смутившись, она отвернулась и быстро надела ночную сорочку, небрежно расчесала волосы пальцами и, с сомнением глянув на кровать, все же легла, стараясь не касаться девушки. Та тут же повернулась к ней лицом, но ничего не сказала. Беатриче сглотнула, посмотрела на потолок и поняла, что видит его слишком хорошо. —?Лампа,?— с досадой выдохнула она и откинула одеяло. Ступая босыми ногами по дощатому, чуть раскачивающемуся полу, она быстро потушила лампу и вернулась в постель, но все равно успела продрогнуть. Клариче, видимо, почувствовала ее дрожь, потому что нашла своей теплой ступней ледяные ноги женщины и прижалась к ним, согревая. И все это без единого звука. Беатриче начинала жалеть о своем решении остаться в каюте. Можно было бы наведаться на кухню к коку или посидеть за обеденным столом с одной из книг, которые она с собой захватила… Вдруг раздался грохот, и Клариче ощутимо вздрогнула. —?Гроза начинается,?— успокаивающе проговорила женщина, сама не понимая, когда успела найти руку своей ?супруги? под одеялом. —?С детства ее ненавижу,?— нервно рассмеялась девушка и шумно выдохнула. Беатриче подумала, что небеса жестоко над ней глумятся. Она соображала, что бы сказать напуганной девушке, когда та спросила: —?Синьора Беатриче, я могу задать вам странный вопрос? Женщина промычала что-то утвердительное. На самом деле, ей давно хотелось предложить Клариче бросить эту ?синьору??— право слово, глупо обращаться так к человеку, с которым делишь постель. Но это самое почтительное обращение, послание из прошлой жизни, которая за несколько дней морского путешествия стала казаться сном, было единственным, пожалуй, что напоминало о дистанции. —?Когда нас венчали… —?нерешительно начала Клариче, и женщина зажмурилась, не желая слышать продолжения. —?Когда нас венчали, вы меня поцеловали,?— девушка замолчала, и Беатриче попыталась сообразить, в чем заключался вопрос. —?И за это я прошу у вас прощения,?— наконец проговорила она. —?Было изначально недопустимо вас втягивать, но это… —?Нет-нет,?— встревоженно заверила ее Клариче,?— я и не думала ни в чем вас обвинять. Напротив, я хотела спросить… Словом, вам было очень противно? —?Что? —?опешила Беатриче и даже приподнялась на локтях. Клариче испуганно замолкла, или, что было вполне возможно при ее неуемном характере, сделала вид, что молчит испуганно. —?Это было совершено не противно,?— медленно ответила Беатриче. —?Но почему вы спрашиваете? Девушка все молчала, и она попыталась осторожно отпустить ее руку, но та вдруг быстро переплела свои пальцы с ее, и что-то невнятно прошептала. —?Что? —?недоуменно переспросила Беатриче. —?Сделайте это снова,?— тихо попросила Клариче, и женщина почувствовала, как мир вокруг нее закружился. И причиной этому был совсем не шторм. Она хотела спросить ?зачем?? или, может быть, ?почему??, но что-то подсказало ей, что слова будут лишними. Хотя бы потому, что девушка явно исчерпала запас внятных ответов, и начни Беатриче упорствовать с расспросами, то добилась бы только того, что та спряталась бы под одеялом и отказалась показываться. К тому же… Любовь не терпит болтовни, пусть даже со стороны юной синьоры эта просьба была лишь жаждой эксперимента, присущей в разной мере всем молодым людям. Что же до самой Беатриче… Она не могла запретить себе воспользоваться столь щедрым предложением. Главное?— вовремя остановиться. Пожалуй, она поднялась чересчур резко, потому что Клариче вздрогнула. Поэтому, стараясь более не торопиться, женщина медленно потянулась к замершей под одеялом девушке, которая дышала часто, как перепуганная пташка. Коснулась пальцами горячей щеки?— почти спросила, уверена ли она, но слова казались неуместными. Да и что внятного может сообщить о своих желаниях это дитя? Поэтому она, Беатриче, должна приложить все усилия, чтобы поцелуи с ней не вошли в список вещей, которыми Клариче не желает заниматься никогда и ни при каких обстоятельствах. Как будто она смеет надеяться, что сегодняшнее чудо однажды повторится. Но тем ценнее было каждое мгновение, тем пронзительнее желание угодить девушке, помочь ей почувствовать хотя бы отчасти, хотя бы на мгновение ту бурю, которая раздирала душу Беатриче, от которой сводило скулы, кружилась голова, и мир?— весь мир, кроме одной-единственной, неповторимой в своем роде Клариче, безвозвратно уплывал. Растворялся во тьме каюты, во тьме ночи посреди моря, ревущего, мечущегося?— как металось сердце женщины в тесной, слишком тесной груди. Целовать девушку, приподнявшись на локте и не касаясь ее ничем, кроме как губами, наверное, было неудобно. Наверное, потому что в тот момент не было такого неудобства, которое могло бы отвлечь Беатриче. Мягкие губы на секунду настороженно замерли, когда она прикоснулась к ним, осторожно обхватила нижнюю и провела по ней кончиком языка, а потом ответили ей так торопливо и с такой страстью, будто она тотчас должна была исчезнуть, и у Клариче есть только мгновение, что распробовать ее вкус. Женщина коротко рассмеялась от неожиданности и уткнулась носом в мягкие кудряшки, испытывая невероятное душевное облегчение вместе с телесным томлением. —?Вы смеетесь надо мной? —?спросила девушка не то обиженно, не то с улыбкой?— Беатриче не могла разобрать из-за ее сбившегося дыхания. —?Ни в коем случае,?— заверила она, не в силах отстраниться. —?Только над собой. —?Тогда ладно,?— едва слышно прошептала Клариче, и женщина почувствовала ее теплые пальцы на своей талии. На секунду весь мир заключился в этом легком прикосновении, а потом на нее навалились и мягкость волос, и жар тела, ощущаемый на расстоянии, и запах… И с мыслью о том, что нужно отстраниться, дать обдумать, не напугать, пришлось распрощаться?— просто потому, что быть сильной легко, когда ты по всем правилам упакована в несколько слоев жесткой ткани, укрыта слоем общественных норм и традиций, и никому в голову не придет размышлять о том, кто ты на самом деле. Никто не узнает, как горько и страшно, как холодно. Грянул гром, девушка снова вздрогнула, и Беатриче не стала, не смогла больше сопротивляться желанию прижать ее к себе, крепко, надежно, касаясь кожи через тонкую ткань сорочки, прослеживая каждый позвонок, каждый изгиб и умирая маленькой смертью каждый раз, когда чужие пальцы открывали для себя новые участки ее собственного тела. Она была уверена, что никакой маскарад не заставит ее забыть о том, кто она есть?— женщина в мужском платье, которая знает, что показать и что спрятать, что сказать, чтобы всех обмануть. Клариче же, нарочно или нечаянно, дала ей понять?— обмануть саму себя ей тоже удалось. Получилось заставить забыть, что женщина?— это не свод обидных правил, написанных мужчинами, не хрупкость тела, которую нужно скрывать и компенсировать. Мысль о том, что пора остановиться, ни на секунду не покидала ее голову, но Беатриче не могла, не могла послушаться. Это было так похоже на то, как они проводили каждую ночь, и все же эти объятия и прикосновения были стократ горячее, стократ невыносимее… остановиться. Клариче сама потянулась за новым поцелуем, ласково и отчаянно обхватила ее нижнюю губу и тихо, едва слышно всхлипнула. Пора остановиться, но о Мадонна, как же сложно! Беатриче с трудом осознала, что девушка обхватила ногами ее бедро и безотчетно потирается о него, тяжело дыша и беспорядочно касаясь ее саднящих, наверняка покрасневших, истерзанных губ. Этого было слишком много. Мысленно прося прощения у самой Клариче, Мадонны, Панталоне и своего собственного отца, Беатриче поднялась выше, мягко переворачивая ничего не разбирающую девушку на спину. Та что-то невнятно проворчала?— не то протестуя, не то одобряя?— и глубоко вдохнула, когда женщина провела рукой по ее груди, легко сжала и большим пальцем коснулась твердого соска. Лаская его осторожно, но настойчиво, Беатриче влажно поцеловала девушку за обжигающе горячим ушком, в уголок приоткрытых губ и подбородок, опустилась к нежной шее, заставляя себя быть ласковой, очень ласковой, чтобы не оставить компрометирующих следов. И даже такая мелочь казалась невыносимо, неподъемно сложной. Женщине даже пришлось остановиться на секунду?— Бог знает, чего ей это стоило?— и просто прижаться к юному телу, покрытому испариной, к мягкой, тяжело вздымающейся груди. Она надеялась, что в голове прояснится, а руки перестанут дрожать, но Клариче не собиралась ей помогать, явно вознамерившись свести несчастную с ума. Девушка тихо позвала ее по имени, трогательно добавив эту дурацкую ?синьору?, запуталась пальцами в сбившейся сорочке Беатриче, пытаясь не то просто прикоснуться, не то сорвать к чертям мешающую тряпку, которая все равно никак не помогала удержаться в рамках пристойного. Женщина поймала ее за руки, отстраненно размышляя о том, что этой неугомонной егозе не стали бы помехой даже рыцарские латы, отвела от ее лица безнадежно растрепавшиеся волосы, и медленно, безуспешно стараясь выровнять дыхание, снова поцеловала ее?— глубоко и влажно, так, как хотелось уже давно. Невнятный звук, который издала Клариче, покорно поднимая подбородок и не пытаясь освободиться, и ее неловкие попытки ответить едва не лишили Беатриче рассудка. Оставив в покое ее руки, женщина глотнула воздуха и снова чмокнула ее в шею, не обращая внимания на локоны, которые щекотали нос. Клариче неловко ткнулась подбородком ей в макушку, стоило ей едва ощутимо провести губами по ее ключицами, тихо вскрикнула и сжалась, когда Беатриче, решившись, оставила ее грудь и, медленно, стараясь запомнить каждую впадинку, огладила ее живот, разглаживая измятую ткань, а потом подцепила край сорочки и задрала ее, провела вверх по мягкому бедру и осторожно прикоснулась к ее жаркому, влажному лону. Беатриче тут же вернула руку на бедро девушки и подалась вверх, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Если остановиться ее попросит Клариче, а не угрызения совести, толку будет больше. В темноте выражения ее лица было не разобрать, но тяжелое дыхание давало понять, что едва ли она сохранила больше благоразумия, чем сама женщина. —?Синьора Беатриче? —?от голоса, которым это было сказано, у обозначенной синьоры всерьез закружилась голова. —?Пожалуйста!.. —?О чем ты меня просишь? —?свой голос она также не узнала?— низкий, чуть хрипловатый. —?Клариче, о чем? —?Я не знаю,?— отчаянно выдохнула та, и женщина щекой почувствовала жар ее дыхания. —?Но пожалуйста… не останавливайтесь! Как Беатриче могла отказать т а к о й просьбе? Много ли внимания нужно было ее истосковавшемуся по ласке телу? А юной девочке, никогда ее не знавшей? Все закончилось быстро и длилось целую вечность?— под шум волн и грохот грозы, под запах корабельной древесины и разгоряченных тел, под шумное дыхание и яркие вспышки, которых не существовало в реальности, что не делало их менее ослепляющими. Море бушевало в нескольких метрах от них, в небе сверкали молнии, а в маленькой, темной каюте две женщины были ближе, чем способны люди, растворяясь друг в друге, разделяя один вдох и один стон на двоих, разделяя обжигающее тепло и невыносимо острое удовольствие.