Анжелика. Ссора. (1/1)
За обедом муж Ортанс неожиданно объявил:- А вы знаете, дорогие дамы, кого сегодня приняло на постой Консьержери*?- Очередных безродных бродяг, полагаю, - сморщила нос мадам Фалло.- Нет, и вы никогда не догадаетесь, даже если я дам вам на размышление целый день, - хмыкнул прокурор. - Могу только сказать, что сам господин де Тюренн привез туда этих господ.- Не томите нас, Гастон! - глаза Ортанс вспыхнули любопытством. Она даже подалась через стол к мужу, едва не опрокинув тарелку с супом.- Сегодня на рассвете, - мужчина намеренно сделал длинную паузу, наслаждаясь редким моментом, когда его так внимательно слушают, - маршал арестовал четверых дворян очень высокого ранга, среди которых был племянник его жены, Пегилен де Лозен.- А остальные, кто были остальные? - воскликнула его супруга.- Дорогая, как вы нетерпеливы! - рассмеялся прокурор и потер руки. - Я как раз к этому и веду. Господин де Лозен был секундантом в дуэли между, - он перевел взгляд с жены на Анжелику, которая в это время изо всех сжимала под столом салфетку, уже зная, чьи имена сейчас назовет ее зять, - вашим хорошим знакомым маркизом де Монтеспаном и, - господин Фалло снова сделал паузу, - мессиром де Пейраком! - торжествующим тоном закончил он.
Вытянувшиеся лица жены и невестки весьма позабавилиего.- Да, мои милочки, все именно так и было! И если господин де Монтеспан, юноша горячий и взбалмошный, вполне мог наплевать на запрет о дуэлях, то чем руководствовался граф де Пейрак - для меня остается загадкой. Этот поединок может дорого ему обойтись. Мессиру маркизу терять нечего - он гол, как сокол, всего-то капитала - его титул, а вот господин граф - советник тулузского парламента, и эта история грозит ему потерей должности. Уже направлен курьер к его величеству, а его отношение к дуэлям всем известно. Думаю, этих гасконских забияк ждет по меньшей мере Бастилия.- А из-за чего произошел поединок? - поинтересовалась возбужденная этой новостью Ортанс.- В этом-то и состоит главная интрига! - прокурор откинулся на спинку стула и промокнул салфеткой губы. - Оба соперника наотрез отказываются говорить о причине, хотя мессир де Тюренн провел не один час в беседах с ними. Более того, граф де Пейрак настаивает на том, что, если уж маршал хочет довести дело до суда, то пусть его судит верховная палата парижского парламента, а не "судьи в сапогах", поскольку он не намерен отчитываться перед ними в своих действиях. Дословно он сказал так: "Вы не Господь Бог, господин де Тюренн, чтобы судить о тяжести моих грехов, а уж тем более взвешивать их на весах ваших представлений о чести. Если я нарушил королевский запрет, то пусть сам король распоряжается моей судьбой".
Ортанс ахнула.- Какая непочтительность!- Да, маршал тоже был ошарашен подобной надменностью, и вот теперь нам придется ждать королевского распоряжения насчет этого дела. Но, строго между нами, дамы, - господин Фалло чуть понизил голос, - мессир де Пейрак не так уж неправ, настаивая на передаче дела в парламент. Все знают, как легко подкупить этих продажных чиновников, что при его баснословном состоянии не будет представлять особой проблемы.
- Что ж, будем надеяться, что все обойдется, - задумчиво протянула Ортанс. Ей не давала покоя причина дуэли, и она отчего-то была уверена, что дело имеет прямое отношение к Анжелике, но у нее не было ни единого доказательства этого, а потому она решила попозже расспросить сестру и выяснить, что той известно о поединке. Тем более, что паршивка была сейчас белее скатерти, постеленной на стол.- А... кого-нибудь ранили? - подала голос до этого молчавшая Анжелика. Она видела пристальный взгляд Ортанс, и старалась не показать того ужасного волнения, которое буквально бушевало в ней. Ведь Монтеспан наверняка превосходно владел шпагой, а граф, увы, сильно хромал, что могло самым трагичным образом повлиять на исход боя.Прокурор кивнул ей в ответ.- Да, ранены оба. Причём, что удивительно, граф при его увечьи умудрился выйти победителем из этой схватки, отделавшись незначительнойцарапиной. А вот господин де Монтеспан ранен дважды - у него длинный порез на боку и пропорото бедро, да так глубоко, что лекарю пришлось изрядно повозиться с ним, чтобы остановить кровь и ушить рану.- Господи, этот граф - точно колдун! - перекрестилась Ортанс. - Как еще можно объяснить, что калека смог победить такого крепкого молодого человека, как маркиз!Анжелика изо всех сил стиснула зубы, чтобы не высказать в лицо сестре все, что она о ней думает. Какая глупость! Ортанс намеренно заговорила про колдовство, чтобы вывести ее из себя. Глупая ханжа! Анжелика бросила быстрый взгляд на зятя, но тот отреагировал на слова супруги абсолютно спокойно, лишь чуть пожал плечами.- Возможно, ему просто повезло, - проговорил он. - А возможно, маркиз уступает ему по части фехтования. Но колдовство здесь ни при чем, я уверен в этом.- Ах, Гастон! - воскликнула Ортанс. - Вы не знаете, о чем говорите! Если бы вы только его видели...- Я его видел, - прервал мэтр Фалло жену. - И, по-моему, у вас слишком разыгралось воображение.
Та негодующе фыркнула, но продолжать спор не стала, а повернулась к Анжелике:- Не хочешь сегодня вечером поехать к Нинон? Раз уж твой кавалер загремел в Консьержери, тебе не помешает обзавестись новым.- Как ты добра, Ортанс, - с сарказмом произнесла Анжелика. - И как заботишься обо мне!
- Мне не терпится сбыть тебя с рук, пока ты не наделала глупостей, - в тон ей ответила сестра.- Интересно, каких? - вскинула на нее возмущенный взгляд Анжелика.- Ты и сама прекрасно знаешь, каких, - парировала прокурорша. - Только муж сможет удержать тебя в рамках благоразумия, да и, если по совести, ты уже изрядно загостилась у нас.Мэтр Фалло укоризненно взглянул на супругу.- Это наш долг по отношению к вашей сестре и к вашей семье, - со значением проговорил он. - Ни к чему попрекать ее тем, что она живет под нашей крышей.- Я ничем ее не попрекаю! - взвилась Ортанс. - Я лишь хочу, чтобы она поняла, насколько усложняет всем жизнь тем, что никак не может смирить свою заносчивость и поумерить фантазии.- Смирить заносчивость - это выйти замуж за первого встречного? - Анжелика вскочила со своего места. - Нет уж, спасибо, я лучше уеду к отцу!- Скатертью дорога! - тоже поднялась сестра. - В Монтелу только и не достает еще одной старой девы, помимо наших тетушек!Всегда выдержанный мэтр Фалло вдруг ударил ладонью по столу. Его лицо стало красным, как помидор. Анжелика с опаской покосилась на него - еще не хватало, чтобы его хватил удар!- Вы ведете себя, как лавочницы с Нового моста! - загрохотал мужчина. - Мне страшно представить, что подумал бы господин барон, услышав вашу перепалку!- Наш отец слишком баловал Анжелику, а теперь мы вынуждены пожинать горькие плоды его воспитания, - поджала губы Ортанс.- Ты первая начала оскорблять меня! - вспыхнула Анжелика.- Если ты считаешь заботу о твоем будущем оскорблением, то нам не о чем говорить! - повысила тон Ортанс.- Вот и замолчите, обе! - поставил точку в их споре мэтр Фалло. - Я хочу, чтобы до конца обеда вы не произносили ни слова.- В таком случае, позвольте мне удалиться, - дрожа от ярости и унижения, проговорила Анжелика и, не дожидаясь ответа, выбежала из столовой.***Изо всех сил хлопнув дверью своей комнаты, Анжелика устремилась к окну и распахнула створки. Морозный воздух хлынул в комнату, и она жадно вдохнула его. Решено, она сегодня же уедет в Монтелу - пусть катится к черту и Ортанс, и Париж, и этот невыносимый маркиз де Монтеспан! Но тут перед ее внутренним взором возник вчерашний вечер, полумрак оранжереи и темные, пылающие страстью глаза графа де Пейрака... Казалось, с момента, когда он встретил ее на пороге Ботрейи, прошла целая вечность, наполненная невероятным количеством событий. В неистовом хороводе вокруг Анжелики закружились виконт де Мелён, неожиданно оказавшийся господином Фуке, высокомерная и ослепительная хозяйка приема - жена графа де Пейрака, сам граф - то язвительный, то нежный, и, наконец, маркиз де Монтеспан, появившийся словно ниоткуда и своим грубым вторжением прервавший миг ее блаженства в объятиях человека, который одним поцелуем смог пробудить в ней ураган страстей, о которых Анжелика раньше даже и не подозревала. Она помнила, как сама потянулась губами к губам графа, как отпрянула, вдруг вспомнив о благоразумии, как он шагнул к ней навстречу и обхватил ладонями ее лицо - осторожно, словно хрупкий бутон цветка, и в его взгляде она прочитала такое неподдельное желание, такое искреннее чувство, что не смогла не ответить на последовавший за этим поцелуй. Чего стоило неловкое касание губ маркиза де Монтеспана в Тюильри, неумелые ласки пажа в Пуатье рядом с этим фейерверком чувственности, который дарили ей горячие губы графа де Пейрака, той сладкой негой, в которой она тонула, теряя остатки разума. Пожелай он большего, чем просто поцелуй, Анжелика, не задумываясь, подчинилась бы его воле - потому что в то мгновение она жаждала господства над собой, хотела отдаться безраздельной власти этого мужчины, к которому были устремлены все ее помыслы...
Его страсть тогда передалась и ей - краснея от невольного стыда, Анжелика вспоминала, как, дрожа от возбуждения, неистово прижималась к нему, как обхватывала руками его плечи, как в исступлении касалась его лица, мечтая только о том, чтобы их поцелуй - головокружительный, пьянящий - никогда не заканчивался... Услышав голос маркиза де Монтеспана, она сперва ощутила не страх, что ее застали в столь недвусмысленном положении, а разочарование, что у этого страстного порыва, толкнувшего их с графом де Пейраком в объятия друг друга, не будет продолжения... Анжелика опустила голову на скрещенные на подоконнике руки. Это и было еще одной причиной, по которой она хотела покинуть Париж - теперь ей было известно, как непреодолима сила желания, с которой ее влекло к тулузскому сеньору, для которого она не могла стать никем, кроме как любовницей - очередной в длинной цепи... Смешно было предполагать, что он испытывает к ней нечто большее, чем просто чувственное влечение - слишком хорошо он знал свою власть над женщинами, слишком хорошо умел пользоваться ею. Даже при всей своей неопытности Анжелика поняла, насколько беззащитна перед ним, как легко он мог подчинить ее себе одним взглядом, одним касанием... Ей вспомнились слова Ортанс про колдовство, и она зябко повела плечами. Еще недавно она возмущалась даже намекам на то, что граф водит дружбу с дьяволом, а теперь ее вдруг пронзила внезапная мысль, что эти домыслы имеют под собой почву. Ученый, владеющий тайнами добычи золота и серебра, фехтовальщик, не знающий поражения, певец, повергающий аудиторию в оцепенение своим чарующим голосом, волшебник, угадывающий любое желание, мужчина, поцелуем способный свести женщину с ума... И она, словно под властью каких-то неведомых чар, готова была последовать за ним хоть на край света. Сейчас, при свете дня, все ее томления, порывы казались Анжелике одержимостью - опасной, пугающей, от которой ей хотелось бы избавиться, но одновременно с этим ее сердце настойчиво стремилось соединиться с тем, кого оно выбрало себе в возлюбленные - несмотря ни на что... вопреки всему...
Легкий стон сорвался с ее губ. Неужели она влюблена? Неужели это мучительное чувство, от которого так сладко щемит в груди, эти бесконечные сомнения, что терзают ее, этот водоровот желаний, в который ее затягивает с непреодолимой силой - это и есть любовь? "Права была мадемуазель де Скюдери, когда поместила на свою карту Страны нежности реку слез", - подумала Анжелика, чувствуя, как горячие капли, набухая в уголках глаз, скатываются по щекам. Потому что- и теперь она это точно знала! - любовь не могла быть источником счастья, ибо суть ее - страдание...
Как и сегодняшней ночью, на протяжении которой Анжелика ни на секунду не сомкнула глаз, ее снова начали мучить кошмары. Но если в ночной темноте ее посещали видения пронзенного шпагой графа де Пейрака, медленно оседающего на снег, его посеревшее лицо с заострившимися чертами, на котором медленно угасал взгляд черных, еще недавно искрящийся жизнью глаз, то сейчас он, напротив, виделся ей полным сил, энергии, с губами, изогнутыми в ироничной усмешке, взирающим на нее с легким оттенком жалости и пренебрежения, как на глупую девчонку, напридумавшую себе невесть что. Анжелика почти убедила себя, что тот поцелуй в оранжерее ничего не значил для него, и был лишь приятным дополнением к празднику, легким приключением, развлечением для скучающего сеньора. А потом снова вспоминала вчерашний прием, те взгляды, которыми они обменивались, те слова, что он ей говорил, ту затаенную нежность, которая читалась в его глазах, и начинала сомневаться, права ли она, наделяя графа большим цинизмом, чем он располагал. Ее кидало от отчаяния к надежде, сердце в груди стучало, как сумасшедшее, а в голове билась только одна мысль - что же ей делать?..- Ты совсем сошла с ума - выстудила всю комнату! - раздался возмущенный возглас Ортанс у нее за спиной.Анжелика резко повернулась к сестре, стараясь незаметно вытереть струящиеся по лицу слезы. Но та уже успела разглядеть и мокрые дорожки на ее бледных щеках, и красные, словно припухшие веки. - Ты... плачешь? - недоверчиво проговорила Ортанс, подходя к ней. - Ты? - она осторожно взяла ее за руку. - Из-за того, что я тебе наговорила?Анжелика помотала головой.- Нет, конечно же нет! И не беспокойся, я сейчас соберу вещи и...Ортанс вдруг порывисто прижала ее к себе.- Вот же глупая! Анжелика, да что ты себе напридумывала? Уедет она, смотри-ка! - сестра чуть отстранилась и заглянула в ее глаза. - Не могу сказать, что безумно рада тому, что ты живешь здесь и испытываешь мое терпение, но мы - де Сансе, у нас одна кровь, и негоже нам забывать об этом!Ортанс отпустила ее, подошла к окну и захлопнула его. Потом взяла лежавшую на кровати тяжелую шаль и закутала в нее Анжелику, которая только сейчас поняла, насколько замерзла. Она поднесла к лицу заледеневшие руки и начала дышать на них. Сестра, скептически посмотрев на нее, подошла к двери и крикнула служанке, чтобы та принесла сюда таз с горячей водой и бокал вина.- Вот заболеешь - будешь знать, как истерики на пустом месте закатывать! - сердито выговаривала она, устраивая Анжелику в кровати как есть - в платье, чулках, завернутую в шаль, как бабочка в кокон, и накидывая на нее одеяло. - А мне возись с тобой, словно у меня и дел других нет!Выпив залпом вино, которое принесла расторопная служанка, Анжелика погрузила ладони в таз с горячей водой и зашипела от обжигающей боли, разлившейся по онемевшей от холода коже. Но через мгновение она почувствовала, как ее охватывает восхитительное чувство тепла, словно ласковые материнские руки прижали к груди свою потерявшуюся в дремучем зимнем лесу сумасбродную дочь. Анжелика взглянула на Ортанс - та улыбалась, даже продолжая ворчать, и она показалась ей сейчас самым близким человеком на свете, несмотря на все их разногласия.- Теперь, с этаким красным носом и синяками под глазами, тебе не то что у Нинон - на кладбище показаться нельзя! - продолжала Ортанс. - Так что ложись-ка ты лучше поспи. И тебе польза, и мне спокойней.- Спасибо, - одними губами произнесла Анжелика, когда сестра направилась к дверям, прихватив по дороге таз с уже остывшей водой, но та ее или не услышала, или же из вредности решила не отвечать.
"Все-таки она неисправима, эта Ортанс!" - подумала Анжелика, проваливаясь в сон, который избавлял ее и от холода, и от тяжелых мыслей, а главное - от непростых решений, которые ей необходимо было принять...____________________*История замка Консьержери начинается одновременно с историей возвышения Парижа. Париж стал столицей франкского государства в 508 году, когда король Хлодвиг I из династии Меровингов решил основать на западной оконечности острова Сите неприступный замок, свою личную резиденцию. Этот первоначальный дворец и был предшественником современного Консьержери. После народного восстания 1358 года, и прихода к власти Карла V, королевская резиденция была перенесена с острова Сите в Лувр, а старый королевский замок стал Дворцом Правосудия. Покинув родовое гнездо, король доверил дворец консьержу, отсюда и название – Консьержери. К концу XIV века, соседняя с Дворцом правосудия тюрьма стала переполняться, и часть узников была переведена в Консьержери. Постепенно дворец приобрел официальный статус тюрьмы, причем порой затмевающей славу Бастилии. Состоятельные заключенные могли здесь позволить себе одиночные меблированные камеры, в то время, как низшее сословье томилось в подвалах, на соломе, с крысами.